Широколобый наконец справился с замешательством, вскочил.
— Вы же провокатор! Вы — предатель и подлец!
— Прекратите, — оборвал его председатель. — Не устраивайте тут базара!
— Что он предлагает? Он предает последние интересы России!
— Да не берите в голову! — засмеялся полковник. — Какие интересы, Бог с вами!У России давно уже нет никаких интересов. Нигде и ни в чем.
— Перестаньте ерничать, полковник! — вдруг взъярился председатель, прежде слушавший внимательно и с сочувствием. — Что вы тут валяете дурака? Когда обсуждаются насущные проблемы?!.
— Я говорю то, что у всех в голове, — отпарировал Заремба. — Почти у всех. Или не так? Разве что вслух пока не сказано! Так вот я вас озвучил…
— Уходите отсюда! — председатель указал на дверь. — Требую покинуть совещание!
— С удовольствием, — простецки сказал он. — Но папочки свои оставляю! Для вас!
Здесь все очень любопытно, читается, как детектив.
Он скомкал пустой пластиковый пакет, сунул его в карман и пошел к выходу. За ним с некоторым опозданием увязался широколобый из Совета Безопасности.
— Простите! Простите! — бормотал он. — Я вас сначала не понял! Простите…
Заремба покинул зал и побрел по бесконечным коридорам к пропускному пункту на первом этаже. Там он показал удостоверение и попросил вернуть пистолет, отнятый при входе в здание. Охранник сунулся в сейф, затем перекопал какие-то бумажки на столе и попросил подождать. Ходил он где-то минут пять и вернулся смущенный.
— Приказ начальника охраны оружие не возвращать, — объяснил он.
— Выходит, меня разоружили? — усмехнулся Заремба.
— Не знаю… У меня приказ.
— Слушай, — он склонился к охраннику. — А можешь узнать, кто отдал такой приказ начальнику охраны?
— Не могу, товарищ полковник…
Заремба не стал больше давить и качать права, пожал плечами и толкнул стеклянную дверь. Ехать в контору и встречаться с руководством после скандала в правительстве не было никакого желания, поэтому он направился домой, на Садово-Черногрязскую и возле метро «Парк культуры» угодил в небольшую пробку, постоянно возникавшую здесь из-за ремонта моста. Среди медленно ползущих автомобилей сновали мальчишки с предложением вымыть стекла, продавцы газет, смело засовывающиеся в кабину, и еще какие-то торговцы-коробейники. У него вдруг возникла мысль вообще больше не появляться в конторе, — пусть не он, а руководство бегает за ним.
А они обязательно будут бегать, поскольку передачу всей резидентуры, задействованной в операциях, следует передавать из рук в руки. Он ощутил приятное чувство мести, пусть мелкой, но все же мести ко всей своей родной конторе, где отслужил почти три десятка лет. Неплохо бы вообще уехать из Москвы куда-нибудь на неделю, и пусть поищут! Он стал прикидывать, куда бы и к кому завалиться в гости на дачу, предварительно затарившись пивом, и не успел додумать — в кабину неожиданно ввалился здоровый малый с газетами, приставил их к боку, упер, демонстрируя спрятанный ствол.
— Сиди тихо, дядя. Смотри вперед.
Заремба мгновенно понял, что это — не грабитель, решивший завладеть его кошельком или новеньким автомобилем, хотя видом и поведением незнакомец смахивал на бандюгу.
— Как скажешь, — согласился он, не поворачивая головы.
Употевший, краснолицый «гаишник» махал жезлом, расталкивая пробку, и когда до конца ее оставалось несколько машин, неожиданно оставил свое занятие, наугад подошел к автомобилю Зарембы и сел на заднее сиденье. Отпыхался, снял с руки и бросил на пол орудие труда, дружески похлопал Зарембу.
— Что, брат, жаркая сегодня погодка в Москве?
— Да уж не говори! — поддержал разговор Заремба. — Асфальт под ногами плавится.
— Скоро гореть будет, — пообещал «гаишник». — Трогай помаленьку да не делай глупостей.
Они даже не обыскивали его, зная, что пистолет остался в железном шкафу на пропускном пункте.
— Куда едем, шеф? — спросил он.
— Выезжай пока на Дмитровку и прямо. Где повернуть — скажу, отозвался «гаишник», обмахиваясь фуражкой.
— Тогда я возле палатки где-нибудь тормозну, — пожелал Заремба. Пошли своего помощника, пусть купит пару бутылок «фанты».
— Жажда мучает?
— Еще бы! Да и ты, поди, не отказался бы.
Заремба мчался с ветерком в левом крайнем ряду, делал финты с нарушением и скоро выехал на Каляевскую. Остановился у палатки.
— Ну что, шеф?..
Тот приставил пистолет к его затылку, накрыл фуражкой и приказал «газетчику» купить напитка. Через минуту «газетчик» вернулся с двумя бутылями, один подал «гаишнику», другой — Зарембе и сел на свое место.
— Вот спасибо, мужики! — забалагурил Заремба, одним глазом посматривая в зеркало заднего обзора. — А то начинается обезвоживание организма…
За спиной пшикнула отвернутая пробка, «гаишник» забулькал «фантой» и в тот же миг Заремба внезапно и резко ударил «газетчика» бутылкой в переносицу, развернулся и толчком руки всадил пластмассовое горлышко в рот пьющему шефу. Тот захлебнулся, конвульсивно дернулся, норовя вытащить бутылку, однако Заремба кулаком вогнал ее в горло до половины, еще раз, теперь по затылку, стукнул «газетчика». Поднял с полу сверток, вытащил автомат «узи», огляделся: сквозь тонированные стекла вряд ли что заметят с улицы…
Выстрел в упор прозвучал негромко среди шумной, ревущей Каляевской улицы. «Гаишник» свалился на сиденье, так и не вырвав смятой пластиковой бутылки изо рта. Заремба отцепил у него с пояса наручники, замкнул их на руках «газетчика» и отъехал от тротуара, вливаясь в автомобильный поток. Под светофором на всякий случай сдернул со спинки заднего сиденья чехол и прикрыл им труп в милицейской рубашке.
— Отдыхайте пока, мужики, — пробурчал он и наконец раскупорил свою бутылку с напитком.
Оглушенный «газетчик» пришел в себя, когда Заремба остановился на пустыре возле железной дороги, чтобы выбросить «гаишника». Поднял руки и обнаружил, что скован.
— Сиди тихо, дядя, — посоветовал Заремба. — И смотри вперед.
Он отъехал недалеко от железной дороги, свернул к строящимся гаражам и загнал машину в тень.
— У тебя ровно минута сроку, чтобы спасти жизнь, — сказал он, обшаривая карманы «газетчика». — Говори, кто приказал меня убрать.
Тот пучил глаза, тяжело дышал и на глазах наливался бурым цветом. В карманах, как и следовало, никаких документов не оказалось.
— Ошибка вышла… — промямлил он. — Не ту машину…
— Полминуты уже нет. — Заремба открыл его дверцу. — Выходи, не хочу пачкать салон.
Парень сидел неподвижно, однако стал менять цвет — белеть, особенно когда получил стволом автомата в бок. Схватился сцепленными руками за рычаг переключения скоростей.
— Не надо… Я не знал! Не знаю!
— Твои проблемы. Десять секунд.
— Нет! Я киллер! Просто киллер!
— Чей? Кто нанимал? Кто сделал заказ?
— Адам!
— Мне это ничего не говорит. Все, время вышло. — Заремба приставил автомат к животу. — Пуля в брюхе — смерть долгая…
— Скажу! Частное сыскное бюро «Адам и Ева»! На Гоголевском бульваре!..
— Кого заказали, знаешь?
— Нет, по рации дали номер машины и маршрут движения. Труп приказали обезглавить. Голову доставить Адаму…
— Зачем ему моя голова?
— Этого не знаю! И он… — киллер глянул на заднее сиденье, — тоже не знал.
Заремба убрал автомат, сказал устало:
— Ладно, уходи. Живей!
— Ты меня… отпускаешь?
— Что же с тобой делать? Не возить же с собой, сбежишь еще.
— Не понял… Отпускаешь или нет?
— Иди! Иди! Душу твою отпускаю. На волю. Из поганого тела твоего.
Так и не врубившись, наемный убийца задом выбрался из машины, на всякий случай попятился задом к недостроенным гаражам, не спуская глаз с Зарембы.
И запнулся о кирпичи, не удержал равновесия, стал падать и на мгновение отвлекся. Короткая очередь настигла его у земли, пришила намертво, будто осиновым колом, Полковник захлопнул пассажирскую дверцу и поехал искать дорогу из гаражного лабиринта. Крутился минут десять, прежде чем не вырулил на уличный асфальт возле корпусов какого-то завода.
Только тут наконец сориентировался, прикинул кратчайшую дорогу к центру и погнал на Гоголевский бульвар с единственным сейчас желанием спросить Адама, зачем ему понадобилась его голова.
Единоличное решение Азария работать на спецслужбу вызвало среди десантуры сначала тихий ропот, затем взрыв, в результате которого шесть человек, учитывая и раненого Пашку, разделилось на четыре группировки. Молодняк Шура с Игорем сразу же резко откололись, заявив, что с ментами никогда в жизни не станут связываться, в стукачи не пойдут и вообще уйдут партизанить вдвоем. Тимоха и вовсе объявил, что пора закапывать автоматы и расходиться по домам, потому что сено не кошено, не убрано, сруб в колодце обвалился баба воды достать не может, и грибок, зараза, почти сожрал нижние венцы, отчего изба начала крениться. И теперь надо набрать ведра два мочи, проквасить ее и хорошенько промазать бревна, иначе эту гадость ничем больше не вывести. Немного оправившийся Пашка, получивший в один миг авторитет и права «деда» как проливший кровь, говорил хоть и тихо — из сквозной раны шел воздух от резкого дыхания, — но вполне убедительно высказал свою точку зрения: оставить все как есть, всей компанией выслеживать пришельцев и мочить, мочить и мочить что есть силы. И не надо разбредаться по парам, как предлагает молодняк, и к ментам не ходить, куда тащит Азарий. Лобан же мгновенно сориентировался и встал на сторону Азария.
— Вы что?! — заорал он. — Дебилы? Полудурки? Да нас перещелкают через месяц. А если не перещелкают, то менты обидятся и сами повяжут. Да еще по сроку намотают за незаконное владение оружием. Верно, Азарий?
— Во-первых, этот мужик не из ментов, а из службы безопасности. Заметил Азарий. — И как не крути, без государства мы ничего не сделаем.
— Да хрен забило твое государство на этих ублюдков! — чуть ли не в голос закричал молодняк. — Пока мы в космосе летали, всю страну разворовали! Где была твоя безопасность? Россию давно сдали с потрохами! И нас сдали! Надо самим вставать! Может, этот мужик — того?
— Может, сам-то ничего, а его начальство заодно с пришельцами! Вот и вломимся!
Нынче нельзя никому подчиняться!
— Бараны! — ревел Лобан. — Нам же настоящее оружие дадут! Ну что вы сделаете со «шмайсерами»? И патроны через один стреляют!
— Лобан! У тебя ребятишки дома голодные сидят! — резал Тимоха. — Кто их накормит? Государство твое? Да нынешнее государство елду с прибором на наших ребятишек положило! Нас три года нет — хоть копейку пенсии дали за потерю кормильца? Или пособие?
— А ты не потерялся! Ты в космосе прохлаждался! За что платить?
— Но ребятишки-то — голодные!
— Ничего, бабы прокормят, помереть не дадут, — заступился за своего соратника Азарий.
— Как хотите, мужики, я пошел домой! — заявил вдруг Тимоха и закинул пулемет «МГ» за спину. — У меня три года печь разобранная стоит! Никто не удосужился помочь. Три года! Скоро девки замуж пойдут, а отца все нету. Раз еще есть у нас безопасность, вот пусть она и мочит пришельцев. Деньги за это получает, и поди, каждый месяц.
Но только он приблизился к выходу, как Пашка на нарах закричал, запорхал, как дырявый кузнечный мех.
— Вернись, Тимоха! Мы же клятву давали! Пока всех не замочим — домой не пойдем!
— Сделаю дома дела, а на всю зиму приду! — от порога сказал тот. Зима длинная, еще напартизанимся. Все равно делать нечего!
Шурка с Игорем подскочили, вцепились — один в рюкзак, другой в пулемет.
— Если уходишь — пулемет нам отдай!
— И патроны!
— Ну уж во вам! — вывернувшись, показал Тимоха. — Я пулемет нашел! Это мой пулемет! Идите вон и ищите!
— Предатель! — закричал Пашка и на чистых бинтах выступила кровь. Не выпускать его, суку! К стенке!
Шурка с Игорем снова бросились на него, стали выворачивать из рук «МГ», сдирать рюкзак — Тимоха отбивался руками и ногами, пугал, вращая вытаращенными глазами:
— Отойди! Отойди, на хрен! Я псих! Я сейчас вас уложу тут! Менты вам дадут пулеметы! Отвали, фанера! Убью же!!
Пашка швырял в него ботинками, матерился и совестил:
— Паскуда! Я молодую жену потерял! Меня ранили, но я не сдаюсь! А ты, падла, печку пошел класть, когда пришельцы страну оккупируют?! Вот ты какой у нас, трезвенник!
— Трезвенникам особенно верить нельзя! — заключил Азарий. — Они народ себе на уме.
— А настоящие герои, между прочим, квасили — дай бог! — поддержал Лобан. — Отбирайте пулемет!
На Тимоху навалились всерьез, но заломать его было не так-то просто в ход пошел и пулеметный приклад. Шурке досталось в лоб, и когда он откатился, чуть не своротив железную печку в доте, в драку вступил Лобан. Через минуту бились насмерть и уже все, даже Пашка слез с нар, урча своей раной. Только Азарий сидел в углу и курил.
И тут в пылу междоусобицы кто-то случайно надавил на спуск, автоматная очередь ударила в низкий бетонный свод, взвизгнул и вспылил по стенам рикошет.
Битва вмиг прекратилась, озирались, пучили глаза — к счастью, никого не зацепило, только исчеркало стены.
— Все, шабаш, — сказал Азарий в наступившей тишине. — Завтра пойдем выполнять первое задание, на аэродром.
Десантура расселась по углам, утирали кровь, промокали рукавами ссадины, прилаживали вырванные из одежды лоскутья, с удивлением рассматривали росчерки пуль на бетоне, нюхали стволы автоматов — кто стрелял?..
— Это тебе мент приказал? — поинтересовал Игорь.
— Разговорчики! — прикрикнул Лобан. — Ну и распустились же вы…
— Погоди, скоро строевая подготовка начнется, — пробурчал Шурка.
— Всем все ясно? — спросил Азарий. — Вопросы есть?
— Чего тут неясного? — повесив голову, вздохнул Тимоха. — Опять на зиму без печки. Да и грибок, зараза…
— Выполним задание, я тебя отпущу на три дня, — пообещал Азарий.
— За три дня я никак два ведра не написаю! — развел тот руками. — А еще промазать надо.
— Тогда, брат, только после победы. Поможем всей командой. Еще вопросы?
— У меня вопрос, — подал голос Пашка. — Можешь ты популярно объяснить, на кой ляд нам идти на аэродром? Ты не думаешь, что нас этот мент… отвлекает от настоящего дела?
— Сказано — на аэродром, — встрял Лобан. — Я популярно объяснил? Нет, мужики, что вы в самом деле вечно недовольные? Да если мы выполним задание и накроем всех этих хитромудрых ублюдков, нам же по ордену положено! Ты бы, Азарий, договорился еще, чтоб нам вместе с оружием и форму выдали. Сейчас в десантуре камуфляж классный дают, а? Представляете, являемся мы в село в форме и при орденах, а? Не хило?
— Это когда ты молодой был, побрякушки котировались, — заметил Игорь.
— А сейчас приди на дискотеку с орденом, скажут, вальты поехали, добавил Шурка.
— А бабы — все суки, — мечтательно проговорил Пашка. — Живым останусь никогда не женюсь. Но вертеть женщинами буду, с ума их сводить, обманывать каждый день. С этим ментом с фермы видали какая фельдшерица приезжала? Так вот, я уже с ней договорился. На раз снял. Она мне рану чистит, а я ей ручки целую, ножки… Эх!
Аж вся трепещет!
— Эх, печь бы успеть до морозов сделать! — вздохнул Тимоха. Отвоеваться бы поскорее…
— Поскорее у нас не получится, — с генеральской интонацией сказал Лобан. — Выбьем «драконов» из Карелии — на Финляндию пойдем. А там до Швеции рукой подать. А от Швеции всяко придется идти до Берлина. У нас же все войны то в Берлине, то в Париже заканчиваются. Ты уж терпи, Тимофей.
Когда же на следующий день Поспелов привез оружие и усадил десантуру писать бумаги — заявления с просьбой о контрактной службе в вооруженных силах, автобиографии и собственно, сами контракты, — настроение уже было приподнятым, почти веселым.
Полный разнобой в чувствах и смущение вызвала зарплата, выданная вперед по пять миллионов на брата. Десантура отродясь таких денег в руках не держала, за три космических года отвыкнув от условий земного существования, современных цен и магазинов. Но уже не роптали, по-крестьянски прикидывали, как бы переправить зарплату женам — мало ли, вдруг убьют? — и одновременно опасаясь, как бы жены не растратили большие деньги на всякую ерунду.
Тишина и согласие наступили только в тот момент, когда Поспелов начал выдавать под расписку оружие. Заремба прислал вооружение по штату, положенному для бойцов спецназа — на каждого автомат с подствольным гранатометом, пистолет, нож, на всех — два десятка разовых гранатометов «муха» и пять огнеметов «шмель».
Десантура обвешалась, как новогодние елки, но никто не выражал никаких чувств, напротив, показывали некоторое пренебрежение, покряхтывали от тяжести ящиков с боеприпасами, поругивали новенькие, необмятые ремни, подсумки, матюгались, измазавшись в обильной смазке консервации, — и только поблескивающие от вида оружия глаза иногда выдавали состояниедуха. Глядя на это, Поспелов предугадывал, как каждый из них, оставшись в полном одиночестве, потом осмотрит, обласкает руками каждую деталь автомата, натешит мужское сердце и глаз его видом, ибо нет ничего выше и прекрасней для воина, чем эстетика оружия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Вы же провокатор! Вы — предатель и подлец!
— Прекратите, — оборвал его председатель. — Не устраивайте тут базара!
— Что он предлагает? Он предает последние интересы России!
— Да не берите в голову! — засмеялся полковник. — Какие интересы, Бог с вами!У России давно уже нет никаких интересов. Нигде и ни в чем.
— Перестаньте ерничать, полковник! — вдруг взъярился председатель, прежде слушавший внимательно и с сочувствием. — Что вы тут валяете дурака? Когда обсуждаются насущные проблемы?!.
— Я говорю то, что у всех в голове, — отпарировал Заремба. — Почти у всех. Или не так? Разве что вслух пока не сказано! Так вот я вас озвучил…
— Уходите отсюда! — председатель указал на дверь. — Требую покинуть совещание!
— С удовольствием, — простецки сказал он. — Но папочки свои оставляю! Для вас!
Здесь все очень любопытно, читается, как детектив.
Он скомкал пустой пластиковый пакет, сунул его в карман и пошел к выходу. За ним с некоторым опозданием увязался широколобый из Совета Безопасности.
— Простите! Простите! — бормотал он. — Я вас сначала не понял! Простите…
Заремба покинул зал и побрел по бесконечным коридорам к пропускному пункту на первом этаже. Там он показал удостоверение и попросил вернуть пистолет, отнятый при входе в здание. Охранник сунулся в сейф, затем перекопал какие-то бумажки на столе и попросил подождать. Ходил он где-то минут пять и вернулся смущенный.
— Приказ начальника охраны оружие не возвращать, — объяснил он.
— Выходит, меня разоружили? — усмехнулся Заремба.
— Не знаю… У меня приказ.
— Слушай, — он склонился к охраннику. — А можешь узнать, кто отдал такой приказ начальнику охраны?
— Не могу, товарищ полковник…
Заремба не стал больше давить и качать права, пожал плечами и толкнул стеклянную дверь. Ехать в контору и встречаться с руководством после скандала в правительстве не было никакого желания, поэтому он направился домой, на Садово-Черногрязскую и возле метро «Парк культуры» угодил в небольшую пробку, постоянно возникавшую здесь из-за ремонта моста. Среди медленно ползущих автомобилей сновали мальчишки с предложением вымыть стекла, продавцы газет, смело засовывающиеся в кабину, и еще какие-то торговцы-коробейники. У него вдруг возникла мысль вообще больше не появляться в конторе, — пусть не он, а руководство бегает за ним.
А они обязательно будут бегать, поскольку передачу всей резидентуры, задействованной в операциях, следует передавать из рук в руки. Он ощутил приятное чувство мести, пусть мелкой, но все же мести ко всей своей родной конторе, где отслужил почти три десятка лет. Неплохо бы вообще уехать из Москвы куда-нибудь на неделю, и пусть поищут! Он стал прикидывать, куда бы и к кому завалиться в гости на дачу, предварительно затарившись пивом, и не успел додумать — в кабину неожиданно ввалился здоровый малый с газетами, приставил их к боку, упер, демонстрируя спрятанный ствол.
— Сиди тихо, дядя. Смотри вперед.
Заремба мгновенно понял, что это — не грабитель, решивший завладеть его кошельком или новеньким автомобилем, хотя видом и поведением незнакомец смахивал на бандюгу.
— Как скажешь, — согласился он, не поворачивая головы.
Употевший, краснолицый «гаишник» махал жезлом, расталкивая пробку, и когда до конца ее оставалось несколько машин, неожиданно оставил свое занятие, наугад подошел к автомобилю Зарембы и сел на заднее сиденье. Отпыхался, снял с руки и бросил на пол орудие труда, дружески похлопал Зарембу.
— Что, брат, жаркая сегодня погодка в Москве?
— Да уж не говори! — поддержал разговор Заремба. — Асфальт под ногами плавится.
— Скоро гореть будет, — пообещал «гаишник». — Трогай помаленьку да не делай глупостей.
Они даже не обыскивали его, зная, что пистолет остался в железном шкафу на пропускном пункте.
— Куда едем, шеф? — спросил он.
— Выезжай пока на Дмитровку и прямо. Где повернуть — скажу, отозвался «гаишник», обмахиваясь фуражкой.
— Тогда я возле палатки где-нибудь тормозну, — пожелал Заремба. Пошли своего помощника, пусть купит пару бутылок «фанты».
— Жажда мучает?
— Еще бы! Да и ты, поди, не отказался бы.
Заремба мчался с ветерком в левом крайнем ряду, делал финты с нарушением и скоро выехал на Каляевскую. Остановился у палатки.
— Ну что, шеф?..
Тот приставил пистолет к его затылку, накрыл фуражкой и приказал «газетчику» купить напитка. Через минуту «газетчик» вернулся с двумя бутылями, один подал «гаишнику», другой — Зарембе и сел на свое место.
— Вот спасибо, мужики! — забалагурил Заремба, одним глазом посматривая в зеркало заднего обзора. — А то начинается обезвоживание организма…
За спиной пшикнула отвернутая пробка, «гаишник» забулькал «фантой» и в тот же миг Заремба внезапно и резко ударил «газетчика» бутылкой в переносицу, развернулся и толчком руки всадил пластмассовое горлышко в рот пьющему шефу. Тот захлебнулся, конвульсивно дернулся, норовя вытащить бутылку, однако Заремба кулаком вогнал ее в горло до половины, еще раз, теперь по затылку, стукнул «газетчика». Поднял с полу сверток, вытащил автомат «узи», огляделся: сквозь тонированные стекла вряд ли что заметят с улицы…
Выстрел в упор прозвучал негромко среди шумной, ревущей Каляевской улицы. «Гаишник» свалился на сиденье, так и не вырвав смятой пластиковой бутылки изо рта. Заремба отцепил у него с пояса наручники, замкнул их на руках «газетчика» и отъехал от тротуара, вливаясь в автомобильный поток. Под светофором на всякий случай сдернул со спинки заднего сиденья чехол и прикрыл им труп в милицейской рубашке.
— Отдыхайте пока, мужики, — пробурчал он и наконец раскупорил свою бутылку с напитком.
Оглушенный «газетчик» пришел в себя, когда Заремба остановился на пустыре возле железной дороги, чтобы выбросить «гаишника». Поднял руки и обнаружил, что скован.
— Сиди тихо, дядя, — посоветовал Заремба. — И смотри вперед.
Он отъехал недалеко от железной дороги, свернул к строящимся гаражам и загнал машину в тень.
— У тебя ровно минута сроку, чтобы спасти жизнь, — сказал он, обшаривая карманы «газетчика». — Говори, кто приказал меня убрать.
Тот пучил глаза, тяжело дышал и на глазах наливался бурым цветом. В карманах, как и следовало, никаких документов не оказалось.
— Ошибка вышла… — промямлил он. — Не ту машину…
— Полминуты уже нет. — Заремба открыл его дверцу. — Выходи, не хочу пачкать салон.
Парень сидел неподвижно, однако стал менять цвет — белеть, особенно когда получил стволом автомата в бок. Схватился сцепленными руками за рычаг переключения скоростей.
— Не надо… Я не знал! Не знаю!
— Твои проблемы. Десять секунд.
— Нет! Я киллер! Просто киллер!
— Чей? Кто нанимал? Кто сделал заказ?
— Адам!
— Мне это ничего не говорит. Все, время вышло. — Заремба приставил автомат к животу. — Пуля в брюхе — смерть долгая…
— Скажу! Частное сыскное бюро «Адам и Ева»! На Гоголевском бульваре!..
— Кого заказали, знаешь?
— Нет, по рации дали номер машины и маршрут движения. Труп приказали обезглавить. Голову доставить Адаму…
— Зачем ему моя голова?
— Этого не знаю! И он… — киллер глянул на заднее сиденье, — тоже не знал.
Заремба убрал автомат, сказал устало:
— Ладно, уходи. Живей!
— Ты меня… отпускаешь?
— Что же с тобой делать? Не возить же с собой, сбежишь еще.
— Не понял… Отпускаешь или нет?
— Иди! Иди! Душу твою отпускаю. На волю. Из поганого тела твоего.
Так и не врубившись, наемный убийца задом выбрался из машины, на всякий случай попятился задом к недостроенным гаражам, не спуская глаз с Зарембы.
И запнулся о кирпичи, не удержал равновесия, стал падать и на мгновение отвлекся. Короткая очередь настигла его у земли, пришила намертво, будто осиновым колом, Полковник захлопнул пассажирскую дверцу и поехал искать дорогу из гаражного лабиринта. Крутился минут десять, прежде чем не вырулил на уличный асфальт возле корпусов какого-то завода.
Только тут наконец сориентировался, прикинул кратчайшую дорогу к центру и погнал на Гоголевский бульвар с единственным сейчас желанием спросить Адама, зачем ему понадобилась его голова.
Единоличное решение Азария работать на спецслужбу вызвало среди десантуры сначала тихий ропот, затем взрыв, в результате которого шесть человек, учитывая и раненого Пашку, разделилось на четыре группировки. Молодняк Шура с Игорем сразу же резко откололись, заявив, что с ментами никогда в жизни не станут связываться, в стукачи не пойдут и вообще уйдут партизанить вдвоем. Тимоха и вовсе объявил, что пора закапывать автоматы и расходиться по домам, потому что сено не кошено, не убрано, сруб в колодце обвалился баба воды достать не может, и грибок, зараза, почти сожрал нижние венцы, отчего изба начала крениться. И теперь надо набрать ведра два мочи, проквасить ее и хорошенько промазать бревна, иначе эту гадость ничем больше не вывести. Немного оправившийся Пашка, получивший в один миг авторитет и права «деда» как проливший кровь, говорил хоть и тихо — из сквозной раны шел воздух от резкого дыхания, — но вполне убедительно высказал свою точку зрения: оставить все как есть, всей компанией выслеживать пришельцев и мочить, мочить и мочить что есть силы. И не надо разбредаться по парам, как предлагает молодняк, и к ментам не ходить, куда тащит Азарий. Лобан же мгновенно сориентировался и встал на сторону Азария.
— Вы что?! — заорал он. — Дебилы? Полудурки? Да нас перещелкают через месяц. А если не перещелкают, то менты обидятся и сами повяжут. Да еще по сроку намотают за незаконное владение оружием. Верно, Азарий?
— Во-первых, этот мужик не из ментов, а из службы безопасности. Заметил Азарий. — И как не крути, без государства мы ничего не сделаем.
— Да хрен забило твое государство на этих ублюдков! — чуть ли не в голос закричал молодняк. — Пока мы в космосе летали, всю страну разворовали! Где была твоя безопасность? Россию давно сдали с потрохами! И нас сдали! Надо самим вставать! Может, этот мужик — того?
— Может, сам-то ничего, а его начальство заодно с пришельцами! Вот и вломимся!
Нынче нельзя никому подчиняться!
— Бараны! — ревел Лобан. — Нам же настоящее оружие дадут! Ну что вы сделаете со «шмайсерами»? И патроны через один стреляют!
— Лобан! У тебя ребятишки дома голодные сидят! — резал Тимоха. — Кто их накормит? Государство твое? Да нынешнее государство елду с прибором на наших ребятишек положило! Нас три года нет — хоть копейку пенсии дали за потерю кормильца? Или пособие?
— А ты не потерялся! Ты в космосе прохлаждался! За что платить?
— Но ребятишки-то — голодные!
— Ничего, бабы прокормят, помереть не дадут, — заступился за своего соратника Азарий.
— Как хотите, мужики, я пошел домой! — заявил вдруг Тимоха и закинул пулемет «МГ» за спину. — У меня три года печь разобранная стоит! Никто не удосужился помочь. Три года! Скоро девки замуж пойдут, а отца все нету. Раз еще есть у нас безопасность, вот пусть она и мочит пришельцев. Деньги за это получает, и поди, каждый месяц.
Но только он приблизился к выходу, как Пашка на нарах закричал, запорхал, как дырявый кузнечный мех.
— Вернись, Тимоха! Мы же клятву давали! Пока всех не замочим — домой не пойдем!
— Сделаю дома дела, а на всю зиму приду! — от порога сказал тот. Зима длинная, еще напартизанимся. Все равно делать нечего!
Шурка с Игорем подскочили, вцепились — один в рюкзак, другой в пулемет.
— Если уходишь — пулемет нам отдай!
— И патроны!
— Ну уж во вам! — вывернувшись, показал Тимоха. — Я пулемет нашел! Это мой пулемет! Идите вон и ищите!
— Предатель! — закричал Пашка и на чистых бинтах выступила кровь. Не выпускать его, суку! К стенке!
Шурка с Игорем снова бросились на него, стали выворачивать из рук «МГ», сдирать рюкзак — Тимоха отбивался руками и ногами, пугал, вращая вытаращенными глазами:
— Отойди! Отойди, на хрен! Я псих! Я сейчас вас уложу тут! Менты вам дадут пулеметы! Отвали, фанера! Убью же!!
Пашка швырял в него ботинками, матерился и совестил:
— Паскуда! Я молодую жену потерял! Меня ранили, но я не сдаюсь! А ты, падла, печку пошел класть, когда пришельцы страну оккупируют?! Вот ты какой у нас, трезвенник!
— Трезвенникам особенно верить нельзя! — заключил Азарий. — Они народ себе на уме.
— А настоящие герои, между прочим, квасили — дай бог! — поддержал Лобан. — Отбирайте пулемет!
На Тимоху навалились всерьез, но заломать его было не так-то просто в ход пошел и пулеметный приклад. Шурке досталось в лоб, и когда он откатился, чуть не своротив железную печку в доте, в драку вступил Лобан. Через минуту бились насмерть и уже все, даже Пашка слез с нар, урча своей раной. Только Азарий сидел в углу и курил.
И тут в пылу междоусобицы кто-то случайно надавил на спуск, автоматная очередь ударила в низкий бетонный свод, взвизгнул и вспылил по стенам рикошет.
Битва вмиг прекратилась, озирались, пучили глаза — к счастью, никого не зацепило, только исчеркало стены.
— Все, шабаш, — сказал Азарий в наступившей тишине. — Завтра пойдем выполнять первое задание, на аэродром.
Десантура расселась по углам, утирали кровь, промокали рукавами ссадины, прилаживали вырванные из одежды лоскутья, с удивлением рассматривали росчерки пуль на бетоне, нюхали стволы автоматов — кто стрелял?..
— Это тебе мент приказал? — поинтересовал Игорь.
— Разговорчики! — прикрикнул Лобан. — Ну и распустились же вы…
— Погоди, скоро строевая подготовка начнется, — пробурчал Шурка.
— Всем все ясно? — спросил Азарий. — Вопросы есть?
— Чего тут неясного? — повесив голову, вздохнул Тимоха. — Опять на зиму без печки. Да и грибок, зараза…
— Выполним задание, я тебя отпущу на три дня, — пообещал Азарий.
— За три дня я никак два ведра не написаю! — развел тот руками. — А еще промазать надо.
— Тогда, брат, только после победы. Поможем всей командой. Еще вопросы?
— У меня вопрос, — подал голос Пашка. — Можешь ты популярно объяснить, на кой ляд нам идти на аэродром? Ты не думаешь, что нас этот мент… отвлекает от настоящего дела?
— Сказано — на аэродром, — встрял Лобан. — Я популярно объяснил? Нет, мужики, что вы в самом деле вечно недовольные? Да если мы выполним задание и накроем всех этих хитромудрых ублюдков, нам же по ордену положено! Ты бы, Азарий, договорился еще, чтоб нам вместе с оружием и форму выдали. Сейчас в десантуре камуфляж классный дают, а? Представляете, являемся мы в село в форме и при орденах, а? Не хило?
— Это когда ты молодой был, побрякушки котировались, — заметил Игорь.
— А сейчас приди на дискотеку с орденом, скажут, вальты поехали, добавил Шурка.
— А бабы — все суки, — мечтательно проговорил Пашка. — Живым останусь никогда не женюсь. Но вертеть женщинами буду, с ума их сводить, обманывать каждый день. С этим ментом с фермы видали какая фельдшерица приезжала? Так вот, я уже с ней договорился. На раз снял. Она мне рану чистит, а я ей ручки целую, ножки… Эх!
Аж вся трепещет!
— Эх, печь бы успеть до морозов сделать! — вздохнул Тимоха. Отвоеваться бы поскорее…
— Поскорее у нас не получится, — с генеральской интонацией сказал Лобан. — Выбьем «драконов» из Карелии — на Финляндию пойдем. А там до Швеции рукой подать. А от Швеции всяко придется идти до Берлина. У нас же все войны то в Берлине, то в Париже заканчиваются. Ты уж терпи, Тимофей.
Когда же на следующий день Поспелов привез оружие и усадил десантуру писать бумаги — заявления с просьбой о контрактной службе в вооруженных силах, автобиографии и собственно, сами контракты, — настроение уже было приподнятым, почти веселым.
Полный разнобой в чувствах и смущение вызвала зарплата, выданная вперед по пять миллионов на брата. Десантура отродясь таких денег в руках не держала, за три космических года отвыкнув от условий земного существования, современных цен и магазинов. Но уже не роптали, по-крестьянски прикидывали, как бы переправить зарплату женам — мало ли, вдруг убьют? — и одновременно опасаясь, как бы жены не растратили большие деньги на всякую ерунду.
Тишина и согласие наступили только в тот момент, когда Поспелов начал выдавать под расписку оружие. Заремба прислал вооружение по штату, положенному для бойцов спецназа — на каждого автомат с подствольным гранатометом, пистолет, нож, на всех — два десятка разовых гранатометов «муха» и пять огнеметов «шмель».
Десантура обвешалась, как новогодние елки, но никто не выражал никаких чувств, напротив, показывали некоторое пренебрежение, покряхтывали от тяжести ящиков с боеприпасами, поругивали новенькие, необмятые ремни, подсумки, матюгались, измазавшись в обильной смазке консервации, — и только поблескивающие от вида оружия глаза иногда выдавали состояниедуха. Глядя на это, Поспелов предугадывал, как каждый из них, оставшись в полном одиночестве, потом осмотрит, обласкает руками каждую деталь автомата, натешит мужское сердце и глаз его видом, ибо нет ничего выше и прекрасней для воина, чем эстетика оружия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48