– А что здесь за пьесу ставят? – спросил я ее, вспомнив про несостоявшуюся репетицию.
– Это барыня придумала. Комель называется.
– Понятно.
Говорить нам собственно было не о чем, но Марьяша не уходила, видимо, радуясь разговору со свежим человеком. Мне было не очень удобно лежать голым, до подбородка укрывшись одеялом, но отправить девушку, чтобы встать, было неловко.
– А, вы, барин, правда сто лет проспали? – наконец, задала она интересующий вопрос.
– Слухи значительно преувеличены, – непонятно для девушки ответил я.
– А... я и сама подумала, как же так, сто лет – и такой молоденький.
Марьяша состроила мне глазки и, наконец, собралась уходить.
– Вы, ежели что, только кликните.
Наконец я остался один, встал и запер дверь на щеколду. Заниматься гимнастикой расхотелось, и я начал рассматривать вещи покойного купца Ивана Ивановича. Белье было совсем новое, а платье если и надеванное, то после этого тщательно вычищенное и выутюженное. Я облачился в исподнее и начал примерять верхнее платье. Купец был ниже и значительно шире меня, однако, если не привередничать, то можно было считать, что одежда оказалась мне почти впору.
Судя по покрою платья, Иван Иванович придерживался старых взглядов на моду и не желал выделяться из своего сословия. Это было странно, его вдова одевалась в хорошо сшитые европейские платья и смотрелась не купчихой, а дворянкой.
Вскоре я полностью экипировался, так что теперь можно было покинуть комнату и поинтересоваться «насчет пожрать». Мой выздоравливающий организм давно забыл про бульон и сухарики, которыми меня потчевал доктор, а накормить завтраком почему-то никто не спешил.
Сразу идти искать столовую было неудобно, и я присел в кресло, ожидая, когда про меня вспомнят. Ждать долго не пришлось, минут через десять появилась Марьяша и оценила мое переодевание:
– Ой, барин, какой вы стали хорошенький, чисто купец. Только рукава коротки.
Действительно, из рукавов поддевки смешно высовывались запястья. Поддевка у покойного Ивана Ивановича была сшита из прекрасного тонкого сукна, но, видимо, для купеческого антуража была отделана по талии оборочками.
– Вы где завтракать будете, здесь или в столовой? – спросила девушка, налюбовавшись моей одеждой.
– В столовой, – ответил я.
Мы с ней пошли в столовую, где за столом уже сидела Екатерина Дмитриевна Она была одета в легкое утреннее платье кофейного цвета Мы непринужденно поздоровались, так, как будто увиделись сегодня впервые, и не было неловкого утреннего инцидента.
Надо честно сказать, моя хозяйка была чудо как хороша. Самое удивительное, что у нее было нормальное выражение лица. В нем не было жеманства, показного кокетства, туповатой простоватости, ничего, к чему я уже привык в «нашем» XVIII веке. Нормальное, умное лицо современной интеллигентной женщины.
Завтрак был подан вполне европейский, без домостроевского изобилия. В этом аспекте я оказался патриотом-почвенником. Мне уже больше по сердцу было старозаветное разнообразие блюд. Однако, на то, что мы ели, тоже грех было жаловаться.
Вначале разговор не клеился. Было заметно, что Елизавету Дмитриевну мучит любопытство, но, как воспитанный человек, она удерживалась от прямых вопросов. Мы говорили о вещах ничего не значащих, нейтральных, вроде погоды.
– А какова была погода в... ну, тогда, когда вы заснули? – не утерпев, спросила хозяйка.
– В 1799 году? Лето было очень жаркое, но засухи не было.
– Это хорошо, – похвалила она, потом, решившись, спросила. – А где вы находились все эти годы?
Мне очень не хотелось врать и придумывать, поэтому я обошел вопрос, сославшись на незнание.
– Я ведь спал, а вот где и как, к сожалению, не помню.
– Я думаю, – поделилась своими сомнениями Екатерина Дмитриевна, – если бы вы все это время находились на улице, то зимой погибли бы от холода.
– Феномен летаргического сна так мало изучен, что мне сложно об этом судить, – намеренно сложно для понимания этого времени ответил я, чтобы прекратить разговор на щекотливую тему.
– Сейчас наука делает большие шаги вперед, – порадовала меня красавица. – Наверное, в университетах смогут объяснить, что с вами произошло.
– Думаю, что так далеко наука все-таки не шагнула.
– Нет, право, может, вы ведь давно оторваны от общества, и не знаете, как далеко продвинулся прогресс. За последние годы столько сделано научных открытий и изобретено всяких полезных вещей!
– Что вы говорите! – восхитился я. – И что же такое изобретено?
– Очень, очень многое. Теперь из Петербурга в Москву можно доехать меньше чем за сутки!
– Не может быть! Это каким же образом?
– По металлической дороге, на паровой машине. Такая дорога в России существуют уже пять лет! Мало того, теперь, кроме парусных, по морям плавают паровые корабли. Они могут двигаться даже тогда, когда нет ветра! Вы, вероятно, заметили в своей комнате лампу, которая горит без свечей?
– Заметил.
– Теперь таких ламп делается все больше, и ими скоро будут пользоваться даже бедные сословия. В лампе горит специальная жидкость «керосин», который добывают из горного масла.
Екатерина Дмитриевна оказалась образованной женщиной и ярой сторонницей прогресса. Она воодушевлено знакомила меня с чудесами новейшего времени, а я исподтишка любовался ее оживленным лицом. Когда скромные достижения первой половины девятнадцатого века были перечислены, мы перешли к другому злободневному вопросу, эмансипации женщин. Эта тема только-только становилась модной и чрезвычайно волновала мою милую хозяйку.
Я не только выслушал от нее гимн женскому равноправию, но и горячо ему посочувствовал. Такого благодарного, понимающего слушателя Екатерина Дмитриевна встретила, скорее всего, впервые. Мужчины ее времени к проблеме женской независимости относились скептически, как к бабьей блажи, что очень обижало дунину внучку. Я же не только поддержал саму идею, но развил ее и углубил. Это так вдохновляло Екатерину Дмитриевну, что во время разговора она несколько раз нечаянно брала меня за руку. Мне это было почему-то очень приятно, и один раз я, не удержавшись, поцеловал ей ручку. Екатерина Дмитриевна слегка нахмурила брови, отобрала руку, но не рассердилась и продолжила разговор.
Наш завтрак затянулся на два часа, пока хозяйка не спохватилась, что я еще недостаточно здоров, чтобы так долго сидеть за столом. Торчать одному в комнате мне было скучно, и я предложил ей просто перейти в гостиную, что мы и сделали.
Теперь мы сидели друг против друга и прикосновения исключались. Мне оставалось только любоваться собеседницей и восполнять свои скудные знания истории моей родины из первых рук. Женскую проблему мы пока оставили, и я перевел разговор на более злободневную для меня тему: в какой России я нынче оказался.
Политика Екатерину Дмитриевну интересовала меньше, чем прогресс, но ее знаний современных реалий хватило, чтобы я въехал в ситуацию. Оказалось, что император Николай Павлович умер в феврале прошлого года, а Россия проиграла очень большую и кровопролитную войну, которую я по незнанию считал просто Краткосрочной Крымской компанией. Эту серьезную и масштабную баталию мое отечество начало против Турции, чтобы покровительствовать живущим под ее властью единоверцам, ну и заодно прихватить на западе чужой землицы.
Разбив турецкий флот и оккупировав часть Молдавии и еще какую-то Валахию, о которой я вообще услышал впервые, Россия, видимо, перепугала своими аппетитами всю Европу. Тотчас заклятые конкуренты Франция с Англией объединились, да еще и вступили в союз с Турцией против России. Австрийская империя начала грозить нападением с запада. Началась крупная заварушка с локальными столкновениями в разных концах мира. Кончилось все Крымской компанией, о которой я знал только как о героически проигранной войне.
Пропагандируемая доктрина о сверхмощи нашего оружия лопнула, как мыльный пузырь, и унизила патриотические чувства русских. Николай, скорее всего, не вынес унижения и помер то ли от простуды, то ли от инфаркта. По слухам, дошедшим даже сюда, в Троицк, император как бы ища смерти, ездил зимой по Петербургу в открытой коляске в одном мундире. Восшествие на престол интеллигентного Александра Николаевича вдохновило русское общество, посеяв в нем семена либерализма и радужные иллюзии.
Уяснив ситуацию в стране, я попытался перевести разговор на саму Екатерину Дмитриевну. У меня пока не было чувства, что я в нее влюбляюсь, но смотреть на нее и говорить с ней было чрезвычайно приятно. Однако, разговора на самую интересную для большинства женщин тему о себе, любимой, моя хозяйка не поддержала, отделавшись двумя-тремя общими фразами. После чего собеседница заметно поскучнела, и мне, для оживления разговора, пришлось взять инициативу в свои руки.
Я, как мог красочно, живописал ей «преданья старины глубокой» про жизнь в конце прошлого века и про ее известных мне предков. Моя демократическая, антикрепостническая позиция ей импонировала, хотя и удивляла своей левизной. Как большинство молодых людей, Кудряшова считала, что только ее поколению открылся свет разума, а мы, их предки, пребывали в темноте и скудоумии.
Мои свежие впечатления от жизни и уклада прошлого века Екатерину Дмитриевну, очень заинтересовали. Правда, постепенно разговор начал смещаться с ее предков, Фрола и Семена, на меня. Как я догадался из отдельных реплик, о моей любовной истории она знала довольно много из рассказов бабушки. Романтическая история доброго барина и простой крестьянки, прерванная вмешательством кавалерийского отряда, с течением времени обросла многими добавлениями и подробностями. Она превратилась в подобие сказки с трагическим концом, и это не могло не волновать пылкую натуру молодой женщины
В конце концов, мне пришлось рассказать все с начала до конца, понятно, в адаптированном, романтически бесполом варианте. В пересказе моя история начала смахивать на компиляцию из двух повестей Пушкина «Барышня-крестьянка» и «Дубровский». Меня успокоило только то, что все любовные истории чем-то похожи друг на друга.
Для тех, кто не знает начала моих приключений, поясню в нескольких словах, что со мной произошло не далее, как четыре месяца назад. Не успел я попасть в восемнадцатый век, как встретил совершенно необыкновенную женщину. Она была сенной девушкой в имении моего предка, которое незадолго до того он получил в наследство. Как-то так получилось, что мы, люди разных эпох и культур, полюбили друг друга. Однако, наше счастье длилось очень недолго. По приказу императора Павла, Алю, так зовут мою жену, арестовали и увезли в столицу. По непроверенным данным, она имела какое-то касательство ко второй ветви царского дома, происходящей от старшего брата Петра I и, теоретически, могла претендовать на российский престол. Я попытался выручить Алю из царского плена, но это ничем не кончилось. Вернее будет сказать, кончилось тем, с чего я начал рассказ. Вместо того, чтобы оставаться в 1799 году, я оказался здесь, в 1856.
Мое долгое, взволнованное повествование растрогало слушательницу. Когда я кончил рассказ, она задумалась, а потом совершенно неожиданно сказала:
– Я помню вашу жену...
– Кого вы помните? – удивленно переспросил я.
– Алевтину Сергеевну, она несколько раз заезжала к бабушке, когда бывала в наших краях.
– Аля бывала здесь?!
– Да, когда приезжала из Петербурга в свое имение Завидово.
– Аля приезжала в Завидово, какое она имеет к нему отношение?.. – начал я и замолчал на полуслове.
Этим самым Завидовым владел один красивый тунеядец по фамилии Трегубов, недолго прослуживший любовником Екатерины II и награжденный за это целым состоянием.
– Вы разве не знали? – виноватым голосом сказала Екатерина Дмитриевна. – Да что я за глупости говорю, откуда вы могли знать, вы же спали...
– Значит, не зря я, когда Ваську Трегубова лечил, почувствовал, что он на нее глаз положил! – слишком эмоционально воскликнул я.
– Что положил? – не поняла хозяйка,
– Глаз положил... Неважно, это так раньше говорили... Вроде, как заинтересовался. А, Алька-то какова, знала, что Васька на нее запал, а мне ни единого слова не сказала! Нет, Екатерина Дмитриевна, я все понимаю, глупо при данных обстоятельствах иметь какие-нибудь претензии, но врать-то зачем?!
– Кому врать, когда?! – воскликнула женщина с отчаяньем в голосе. – Простите, но я ничего не понимаю!
– Здесь и понимать нечего. Я лечил этого Ваську Трегубова после того, как его ранил волк, точнее сказать, оборотень. Со мной там, в Завидово – это Васькино имение – была и Аля. Я еще тогда почувствовал, что между ними что-то происходит, а она меня обманула, сказала, что он ей даже не нравится.
– Алексей Григорьевич, но ведь это было более полувека назад!
– При чем здесь «полвека»! Это для вас полвека, а для меня два месяца назад, и мне обидно... Впрочем, вы правы, что это я... Ревную, наверное... Этот Трегубов был таким писаным красавцем и то, что называется душкой. В него даже Екатерина влюбилась
– Какая Екатерина?
– Ну, та самая, которая Великая.
– Что вы говорите!
– Именно! Так вот этот Васька Трегубов от Али глаз не отрывал, а меня чуть «случайно» не застрелил. На цариц его, паршивца, тянуло!
– А вот теперь, Алексей Григорьевич, уже совсем я ничего не понимаю.
– А, по-моему, здесь все предельно ясно... Дело было так...
Я вкратце рассказал о том, что приключилось с нами в имении Трегубова, упомянув даже о том, что у Али были способности понимать, о чем думают окружающие. Поэтому она не могла не знать, что Трегубов в нее влюбился, и могла бы предупредить меня.
– А зачем ей было вас предупреждать? – резонно поинтересовалась Екатерина Дмитриевна. – Чтобы вы этого господина вызвали на дуэль?
Взрыв эмоций у меня уже иссяк, и я засмеялся.
– Сдаюсь, вы правы. Этот Василий Иванович был таким обаяшкой, что невольно вызывал раздражение.
– «Обаяшка», как это вы смешно сказали!
– Екатерина Дмитриевна, а что вы еще знаете про Алю?
– Больше ничего, Это бабушку нужно спросить, она с ней поддерживала отношения.
– Так давайте спросим!
– К сожалению, это пока невозможно.
– Почему?
– Бабушка дала обет, если вы выздоровеете, совершить паломничество в Новый Афон, и сегодня утром отправилась туда на поклонение.
– Что же она мне вчера ничего не сказала?!
– Мы боялись вас расстроить...
– А к чему такая спешка с паломничеством?
– Она давно собиралась, – как-то неопределенно ответила собеседница. – Бабушка очень любит Алевтину Сергеевну, да и вас тоже...
– А когда она вернется?
– Не знаю, скорее всего, через месяц. Бабушка путешествует по старинке, на «своих».
– Как же быть, я не смогу так долго у вас оставаться...
– Почему?
– Ну, хотя бы потому, что мне не на что жить, деньги, те, что у меня были с собой, ничего не стоят...
– Господи, какие глупости, пусть вас это не волнует, я... мы обеспечены, даже богаты...
– И вы мне предлагаете жить у вас на правах приживала?
– Ну, почему же приживала, в конце концов, мы отчасти ваши бывшие крепостные крестьяне. Живите здесь как сюзерен.
– Я, право, не знаю...
– Алексей Григорьевич, прошу вас, оставайтесь... – просто сказала хозяйка и так на меня посмотрела, что я смутился и отвел взгляд.
Считать, что я ей понравился, у меня не было никаких оснований. Для того, чтобы понять, что я представлял собой в этот момент, нужно было посмотреть на меня со стороны. Худой, нескладный, какой-то всклоченный, в дурацкой поддевке с короткими рукавами, в плисовых штанах, вправленных в сапоги «гармошкой». В таких не влюбляются, таких жалеют...
– Кстати, бабушка просила передать вам ваши вещи, которые были у нее на хранении.
– Мои вещи? Какие еще вещи и откуда они у нее?
– Она сказала, что часть осталась у них в доме, часть ей передала Алевтина Сергеевна. И еще, я хочу вас спросить, болезнь, о которой говорил доктор Неверов, ну то, что вы так быстро выросли и повзрослели, она опасна?
– Вы имеете в виду, не превращусь ли я через месяц или год в старика? Не думаю, меня больше удивило, когда я из взрослого мужчины превратился в подростка, но это не мой фокус. Видите ли, дорогая Екатерина Дмитриевна, в мире существует много такого, что сложно, а то и невозможно объяснить. Коли вы занимаетесь любительскими спектаклями, то, вероятно, знакомы с пьесами Уильяма Шекспира, у него в «Гамлете» есть такие слова: «Есть многое на свете, друг Гораций, что неподвластно нашим мудрецам...»
– Да, да, конечно, только откуда вы знаете Шекспира?
– Позвольте, голубушка, Шекспир жил задолго до меня, по-моему, в конце XVI – начале XVII века.
– Возможно, но я не предполагала, что он был известен в России.
– Ну, почему же. В России много чего было известно, и Сервантес, и Гете. Даже писательницы, например эта, как ее, Жорж Санд. Очень романтичная дама.
– Да, конечно, только вот Жорж Санд современная писательница, ее-то вы откуда знаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31