..
– Буду признателен.
Разговор был окончен, и он, неловко поклонившись, вышел из горницы.
– Зря ищет, все равно не найдет, – сказал Ефим, который тоже проснулся и молча слушал наш разговор. – А это правда, что они на нас нападут? Я думал, мы на них.
– Вдвоем?
– А что делать-то, у них же Марья и хозяйка.
– Так сразу не получится, только зря голову сложим. Заставим их действовать. Обороняться легче, чем нападать. А пока давай сходим, посмотрим, что за соглядатаи около хутора крутятся. Может быть, удастся языка взять, от него и узнаем, где наших женщин прячут.
– Какого такого языка? – не понял кучер.
Я объяснил, и мы пошли искать хозяина. Тот в конюшне занимался лошадьми.
– Александр Егорыч, вы где видели лазутчиков? – спросил я.
– На задах прячутся, а коней недалеко в лесу оставили. А вам зачем знать?
– Сейчас пойдем языка брать. У вас не найдется старой крестьянской одежды?
– Посмотреть нужно, может, обноски какие и есть. Лазутчиков обмануть хотите?
– Да, иначе к ним близко не подойти.
– Пойду, поищу, – сказал хозяин, втыкая вилы в кучу сена.
Он ушел в избу, а я вышел из конюшни и осмотрел двор, Частокол было новый, недавно поставлен, и перебраться через него можно было только верхом. Службы, амбар, набольшая рига, коровник, конюшня, два сарая стояли как бы посередине двора, так что обзору изгороди не мешали. Видимо, хуторянин учел «фортификационные» требования к свой новой ограде. Конечно, оборонять одному или даже втроем такую большую территорию было трудно. Особенно ночью. Однако, если по углам поставить прожектора... Эта мысль зацепила и, как мне показалось, я нашел приемлемое решение.
– Алексей Григорьич, Ефим, идите сюда, – закричал Александр Егорыч, выходя из избы.
В руках у него была какая-то одежда.
– Что-то нашел, пойдем, посмотрим, – позвал я кучера, и мы отправились рассматривать «обновки».
– Вот все, что нашлось, – сказал нам хозяин, показывая грязную ветошь, в которой с трудом можно было опознать армяки и портки.
Даже брать в руки эти грязные, вонючие обноски было противно, однако, другого выхода не было. В нашей одежде к гайдукам было не подобраться.
– Ладно, – решился я, – постираем, глядишь, сойдет лучше новой.
Забрав с собой кучу рванья, мы пошли в баню. Пока мы спали, Александр Егорыч успел ее натопить, так что мы разом решили два вопроса, могли помыться сами и постирать «новое» платье.
Баня у хуторянина была небольшая, жаркая и вполне комфортная. Топил он ее по какому-то неизвестному мне варианту, среднему между черным, открытым огнем, когда дым входит через верхние окна, и белым, дрова у него горели в открытой печи, но для выхода дыма была приспособлена прямая, как у камина, труба.
Первым делом мы простирнули в щелоке тряпье, и, пока оно сохло, предались истязанию плоти.
Без многолетней привычки парится в экстремальных температурах мне было трудно угнаться за аборигенами, но я старался не ударить лицом в грязь и, кажется, не очень посрамил свой урбанизированный век. Потов с меня сошло немеряно, зато последствия вчерашнего «нокаута» полностью исчезли.
Когда мы немного отдышались после банного жара, настало время ратным подвигам. Время незаметно приближалось к вечернему, и тянуть с разведкой было некуда.
– Может быть, и мне пойти с вами? – предложил хозяин.
– Не стоит, – ответил я. – Вы лучше подготовьте костры.
– Какие костры? – удивился он.
– Осветительные, на случай ночного нападения. Если гайдуки полезут через изгородь, мы их прозеваем, и с численным превосходством они нас просто сомнут. А так, разожжем костры, и будет видно, в кого стрелять.
– У меня, вообще-то, вдоль тына выкопаны волчьи ямы и стоят капканы, – скромно сказал мирный крестьянин. – Но с кострами вы хорошо придумали.
– Вот и займитесь ими, а вдвоем нам будет действовать удобней, тем более, что пока нас никто не знает в лицо.
На том и порешили. Мы с Ефимом начали делить между собой одежду.
Выбор был небольшой, но результат получился впечатляющим. Более омерзительных оборванцев трудно было себе представить.
Несмотря на сложность ситуации, удержаться от смеха было невозможно.
– Жаль нет женского платья, надеть бы на тебя сарафан, еще краше стал бы, – подначивал я смущенного своим видом парня.
– На себя посмотри, погорелец, – засмеялся Ефим, переходя со мной на «ты».
Когда подготовка была завершена, Александр Егорович показал нам место, где засели лазутчики и выпустил нас из подворья через боковую калитку. Мы попрощались и пожелали друг другу удачи.
К «секрету» гайдуков мы пробирались лесом. Шли, стараясь не хрустеть сухими ветками и не очень маячить между деревьями. С собой взяли по трофейному пистолету, топоры и ножи. Саблю спрятать под рваный армяк не удалось, да и лишнее оружие затрудняло маневренность. Если хозяин не ошибся, лазутчиков было всего двое, и силы получались равными. К тому же на нашей стороне была внезапность.
Сначала мы сделали по лесу полукруг, чтобы подойти к нужному месту с тыла. Потом, прихватив для конспирации по охапке валежника, мы, не таясь, направились к нужному месту. Бандитов видно не было, то ли уже ушли, то ли хорошо спрятались. Мы попусту около часа крутились по лесу, так и не обнаружив секрета.
– Что будем делать? – спросил Ефим, когда надежды наткнуться на лазутчиков почти не осталось. – Пошли назад?
Мне просто так сдаваться не хотелось.
– Давай попробуем поднять шум.
– Зачем? – удивился кучер.
– Если они здесь прячутся, им совсем ни к чему привлекать к этому месту внимание. Они тогда сами объявятся.
– А как шуметь будем?
– Давай срубим дерево.
– Это можно, – согласился кучер. Только пошли ближе к хутору, чтобы уж наверняка...
В этом был резон, и мы направились в сторону хутора. Не знаю, кому принадлежал лес, примыкающий к подворью Александра Егорыча, да это и не имело значения. Нам важен был не результат незаконной порубки, а сам процесс.
Мы выбрали высокую, сухую ольху и взялись за рубку. Минут десять колотили по стволу топорами.
– Кажется, идут! – предупредил Ефим.
Я пока ничего не слышал и еще несколько раз азартно вогнал отточенное лезвие в пружинящую древесину. Только когда совсем рядом под чьими-то решительными ногами затрещали сухие ветки, оставил свой незаконный промысел и обернулся.
К нам приближались два живописных красавца, в одинаковых красных шапках и малиновых зипунах. Для разведчиков они оделись слишком ярко и вызывающе. При виде такого великолепия оставалось только с восторгом выпучить глаза, что я и сделал.
– Кто такие? Вы чего здесь, подлецы, шумите? – закричал рыжеусый гренадерского роста мужик с простецким веснушчатым лицом, строго хмуря желтые брови.
– Мы, это, ваше благородие, того, сухостой рубим, – ответил я, низко кланяясь грозному начальнику.
– Кто разрешил?! – сердито спросил он, подходя к нам вплотную.
– Барин наказал, – ответил я, придурковато приоткрыв рот и тупо выпучив глаза.
– Какой еще барин! Вы откуда такие взялись?! Из какой деревни?
Какие здесь в округе помещики и деревни, мы с Ефимом поинтересоваться не позаботились, да и не было в этом нужды. Однако, отвечать было нужно, второй малиновый гайдук держался сзади товарища, страхуя его. У обоих за кушаками были пистолеты.
Пришлось делать то, что нам всегда приходится предпринимать при столкновении со строгим начальством: падать на брюхо и нести ахинею или околесицу.
– Помилуй, царь-батюшка, – поймав кураж, заорал я дурным голосом, – не погуби! Не вели казнить, вели миловать!
– Ты чего, дурак, какой я тебе царь? – удивился рыжий. – Чего несешь?
– Не погуби, батюшка! Не вели голову рубить, вели слово молвить!
Рыжий удивленно обернулся к товарищу.
– Никак, блаженные? – Потом опять принялся за меня. – Какой я тебе, дурень, царь, говори, с какой деревни?
– Видение было, кто выйдет ко мне из лесу в красном платье, тому и быть царем на святой Руси! – не отвечая на прямо поставленный вопрос, проинформировал я новоявленного претендента на престол.
Мое видение, кажется, гайдуку понравилось. Однако, вопросы еще оставались:
– Так мы оба в красном платье, кому царем-то быть?
– Тебе, батюшка быть царем на Руси, а второму – королем в Польше!
– Вот дурень, не поймешь, что несет, – добродушно усмехнулся первый и засунул пистолет за кушак. Потом порадовал товарища:
– Слышь, Семен, тебе королем быть судьба.
Однако, Семен на посулы не поддался, смотрел настороженно.
– Зачем, мужики, дерево рубите? – спросил он, выходя на передний план.
– Вас, государи, призывали! – придурковатым голосом ответил я.
– Призывали, говоришь? – задумчиво сказал Семен, внимательно глядя мне в глаза.
Я таращился на него, стараясь не встретиться взглядом, смотрел на дерево метрах в тридцати за его спиной.
– А ну, брось топор! – неожиданно зло закричал он. – И руки подыми! Подымай, стрелять буду!
– Ты чего это? – удивленно повернулся к товарищу рыжий.
– Ты видал крестьян с таким бритыми рожами?! – закричал тот.
– Где бритая, чего?
– Бросай! – начал, было, Семен, но не договорил.
Стоящий сбоку от него Ефим, на которого почему-то они не обратили внимания, взмахнул своим топором и опустил обух на красную шапку проницательного гайдука. Тот, прежде чем рухнуть на землю, успел только клацнуть зубами.
– Вы, это чего, мужики? – не понял рыжий грена-дер. – Ты, ч-что это, д-дурак, сделал! – закричал он на кучера и схватился за рукоять пистолета. Но вытащить его из-за пояса не успел, я ударил его носком сапога ниже голени и, когда он закричал от боли и наклонился вперед, приставил нож прямо к горлу.
– Тихо, дядя, жить хочешь?
До лазутчика, наконец, дошло, что происходит, и он ответил дрожащим голосом:
– Знамо, хочу!
– Тогда не нужно кричать, и останешься живым.
– Ага, – согласился он. – А вы кто?
– Потом узнаешь, а пока подними руки вверх и не дергайся, не то случаем зарежу!
– Зря вы это, мужики, – сказал рыжий, пока я вытаскивал его пистолет и проверял карманы. – Наш барин вас за это не похвалит!
– Ладно, разберемся и с барином, и с магистром, А теперь поднимай товарища, понесешь его на хутор.
– Не, на хутор нельзя, нам туда ходить не велено!
– Давай быстро, не то зарежу!
– Ну, ладно, ладно, чего ты. Мое дело маленькое, мне сказали, я и делаю.
Он попытался поднять на руки оглушенного Семена, но так растерялся, что сам упал рядом с ним на колени. Пришлось мне помочь ему взять того на спину.
– Теперь иди вперед и не оборачивайся.
Рыжий послушно поплелся вперед, временами подбрасывая сползающее со спины тело.
– А можно, я спрошу? – сказал он, когда мы подходили к хуторской ограде.
– Спрашивай.
– А насчет царя, ты правду сказал или пошутил?
– Правду, быть тебе царем, если живым останешься.
Глава 11
Этого я знаю, – посмотрев на бездыханного Семена, сказал Александр Григорьич, когда мы вошли в ограду. – Подлый мужик. Никак, убили? – Кажется живой, отнеси его к бане, – велел я погрустневшему пленнику.
Тот донес товарища до указанного места и свалил на землю, как куль с мукой. Я проверил у Семена пульс, потом осмотрел разбитую голову. Кроме огромной шишки на темени, никаких повреждений видно не было. Красная шапка смягчила удар, иначе Семену пришлось бы туго.
– Жив, скоро очнется. Нужно бы его связать, мало ли что.
– Я свяжу, мне не привыкать, – живо предложил претендент на престол. – Прав мужик, Семен, он, у! Ужасть какой зловредный.
– Вяжи, – разрешил я, – а потом мы с тобой поговорим.
– Мне, что хочешь, могу и поговорить! Нам это не жалко.
Пока мы искали лазутчиков, Александр Егорыч сложил три больших костра, сейчас занимался последним четвертым.
– Я соломы под низ положил, чтобы споро занялись, только как бы их все одноразово запалить?
– Для этого много пороха нужно, Насыпали бы дорожки и зажгли все из одного места.
– Припас-то у меня кое-какой есть, только для другого пригодится. Вдруг осаду держать придется.
– Тоже верно. Эй, иди-ка сюда, – позвал я пленного.
Рыжий тотчас подбежал, с той же улыбкой идиота, которой полчаса назад я улыбался ему же.
– Тебя как звать? – спросил я.
– Иваном с утра кликали. А я вот, что хочу спросить, каким я по счету буду?
– То есть? Что значит каким? – не понял я.
– Царем Иваном, каким по счету буду?
– Наверное, седьмым. Тебя как по батюшке звать?
– Иванычем.
– Значит, будешь Иоанн VII Иоаннович. А теперь расскажи-ка мне, твое царское величество, что сделали с женщинами, которых вчера привезли?
– Это с вчерашними-то?
– С ними.
– А ничего не сделали. У нас всегда однова с бабами поступают. Сперва садют в анбар, на одну воду, пока они с голодухи не сомлеют и сами ласки не запросят. А потом – как положено.
– Ну, и как у вас положено?
Иоанн VII хотел что-то сказать, но испугался и нашел правильный и, главное, исчерпывающий ответ:
– Это не нашего с тобой ума дело,
– Это мне позволь судить, моего или не моего. Быстро отвечай, а то не видать тебе царских чертогов, пристрелю как собаку!
Угроза, кажется, подействовала. Иван опасливо посмотрел на пистолет у меня в руке и тяжело вздохнул:
– Сначала, если баба справная, в тереме у Магистра живет, потом, как там надоест или новая появится, нам отдают. А что мужики с бабами делают, поди, и сам знаешь.
– И много у вас таких баб?
– Не, они у нас долго не живут. Которая сама помрет, а которую в болоте потопят. Есть которых замуж отдадут, а уж потом топят. У меня одна такая жена была. Хорошая баба, гладкая, только все плакала.
– Зачем же тогда женщин заставляют выходить замуж? – спросил Александр Егорыч.
– Это нам никак не уразуметь, магистру виднее.
– Теперь понятно, – сказал я, – как они отбирают у пленниц состояние. Переводят имение на подставного мужа.
– А венчают вас где?
– В нашей церкви и венчают, у попа Митрохи.
Пока мы разговаривали, очнулся Семен. Он застонал и повернулся на бок.
– А с этим что будем делать? – спросил Ефим.
– Повесить его, и все дела, – неожиданно предложил наш новый «союзник».
– Ты смотри, как бы тебя самого не повесили, – неожиданно вспылил кучер. – На тебе, небось, столько невинной крови, до смерти не отмолишься.
– Оченно мне такое несправедливо слышать, – сердито заговорил Иван. – Мы обычаев не нарушали, а делали, что велено. Вот прикажи ты мне Семена удавить, удавлю, но вина будет на тебе.
– Я тебе покажу удавить! – откликнулся Семен, пытаясь сесть. – Смотри Иван, как бы тебя самого магистр за ноги не подвесил!
– Это меня за ноги! – неожиданно рассвирепел рыжий. – Да я тебя сейчас своими руками!
Он подскочил к товарищу и начал бить его ногами, стараясь попасть в голову. Мы смотрели, не спеша вмешаться. Семен пытался увернуться, повалился на бок, скрючился и прятал лицо в коленях. Иван рычал от злобы и бил насмерть.
– Ладно, хватит, – сказал я, когда Семен опять потерял сознание. – За что ты его так?
– Это он мою бабу в болоте утопил! И на мово родного брата ложно донес, – прорычал рыжий, пытаясь оттолкнуть меня и добраться до недвижимого товарища. – Он еще меня за ноги вешать будет!
Кажется, у Моргунова воинства отношения между собой были не самые дружеские.
Об этом стоило подумать.
– Сколько вас, гайдуков, у магистра? – спросил я.
– Много, – угрюмо пробурчал Иван, – четыре раза по десять. Только не все за него жисть рады отдать. Которые из крестьян, поневоле служат, те и сами не рады. А таких, как этот, – он опять попытался ударить Семена ногой, – таких мало. Они и есть первые собаки.
– И сколько таких наберется?
– Сколько? – переспросил пленный. – Сейчас посчитаю. – Он подкатил глаза и начал считать про себя, загибая пальцы и забавно шевеля губами. – Десять и два с этим. Только не все в поместье. Вчера трое уехали в ночь и не вернулись. Осталось, стало быть, – он разогнул сначала два пальца, потом еще один, – стало быть... девять.
– А зачем вас сюда следить послали?
– Это у Семена спытать надо. Мне велели с ним идти и во всем его слушать. Только он все одно не скажет. Если только на дыбу поднять, да правеж сделать.
– А про Агриппину ты ничего не слышал? – спросил Александр Егорыч, напряженно вглядываясь в лицо пленника.
– Про какую такую Агриппину? – не понял Иван.
– Жена у меня пропала, Агриппиной кличут!
Рыжий задумался, вспоминая.
– Вроде, нет. Такой бабы не помню. Может, как по-другому зовут?
– Могли по-разному, Гапа, Рина.
– Гапа была, только давно, в прошлом годе. Такая, – он попытался описать словами, но не смог и показал руками. – Она давно померла, ее магистр голодом заморил.
– За что? – тусклым голосом спросил хуторянин.
– Говорили, не хотела мужнину кубышку выдать.
– Да она и не знала, где она, – как будто оправдываясь перед нами, сказал мужик. – Померла, значит. – Он отвернулся и отошел на несколько шагов.
Мы молчали, не мешая чужому горю. Потом я опять спросил Ивана:
– А какой из себя Моргун?
– Барин-то?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Буду признателен.
Разговор был окончен, и он, неловко поклонившись, вышел из горницы.
– Зря ищет, все равно не найдет, – сказал Ефим, который тоже проснулся и молча слушал наш разговор. – А это правда, что они на нас нападут? Я думал, мы на них.
– Вдвоем?
– А что делать-то, у них же Марья и хозяйка.
– Так сразу не получится, только зря голову сложим. Заставим их действовать. Обороняться легче, чем нападать. А пока давай сходим, посмотрим, что за соглядатаи около хутора крутятся. Может быть, удастся языка взять, от него и узнаем, где наших женщин прячут.
– Какого такого языка? – не понял кучер.
Я объяснил, и мы пошли искать хозяина. Тот в конюшне занимался лошадьми.
– Александр Егорыч, вы где видели лазутчиков? – спросил я.
– На задах прячутся, а коней недалеко в лесу оставили. А вам зачем знать?
– Сейчас пойдем языка брать. У вас не найдется старой крестьянской одежды?
– Посмотреть нужно, может, обноски какие и есть. Лазутчиков обмануть хотите?
– Да, иначе к ним близко не подойти.
– Пойду, поищу, – сказал хозяин, втыкая вилы в кучу сена.
Он ушел в избу, а я вышел из конюшни и осмотрел двор, Частокол было новый, недавно поставлен, и перебраться через него можно было только верхом. Службы, амбар, набольшая рига, коровник, конюшня, два сарая стояли как бы посередине двора, так что обзору изгороди не мешали. Видимо, хуторянин учел «фортификационные» требования к свой новой ограде. Конечно, оборонять одному или даже втроем такую большую территорию было трудно. Особенно ночью. Однако, если по углам поставить прожектора... Эта мысль зацепила и, как мне показалось, я нашел приемлемое решение.
– Алексей Григорьич, Ефим, идите сюда, – закричал Александр Егорыч, выходя из избы.
В руках у него была какая-то одежда.
– Что-то нашел, пойдем, посмотрим, – позвал я кучера, и мы отправились рассматривать «обновки».
– Вот все, что нашлось, – сказал нам хозяин, показывая грязную ветошь, в которой с трудом можно было опознать армяки и портки.
Даже брать в руки эти грязные, вонючие обноски было противно, однако, другого выхода не было. В нашей одежде к гайдукам было не подобраться.
– Ладно, – решился я, – постираем, глядишь, сойдет лучше новой.
Забрав с собой кучу рванья, мы пошли в баню. Пока мы спали, Александр Егорыч успел ее натопить, так что мы разом решили два вопроса, могли помыться сами и постирать «новое» платье.
Баня у хуторянина была небольшая, жаркая и вполне комфортная. Топил он ее по какому-то неизвестному мне варианту, среднему между черным, открытым огнем, когда дым входит через верхние окна, и белым, дрова у него горели в открытой печи, но для выхода дыма была приспособлена прямая, как у камина, труба.
Первым делом мы простирнули в щелоке тряпье, и, пока оно сохло, предались истязанию плоти.
Без многолетней привычки парится в экстремальных температурах мне было трудно угнаться за аборигенами, но я старался не ударить лицом в грязь и, кажется, не очень посрамил свой урбанизированный век. Потов с меня сошло немеряно, зато последствия вчерашнего «нокаута» полностью исчезли.
Когда мы немного отдышались после банного жара, настало время ратным подвигам. Время незаметно приближалось к вечернему, и тянуть с разведкой было некуда.
– Может быть, и мне пойти с вами? – предложил хозяин.
– Не стоит, – ответил я. – Вы лучше подготовьте костры.
– Какие костры? – удивился он.
– Осветительные, на случай ночного нападения. Если гайдуки полезут через изгородь, мы их прозеваем, и с численным превосходством они нас просто сомнут. А так, разожжем костры, и будет видно, в кого стрелять.
– У меня, вообще-то, вдоль тына выкопаны волчьи ямы и стоят капканы, – скромно сказал мирный крестьянин. – Но с кострами вы хорошо придумали.
– Вот и займитесь ими, а вдвоем нам будет действовать удобней, тем более, что пока нас никто не знает в лицо.
На том и порешили. Мы с Ефимом начали делить между собой одежду.
Выбор был небольшой, но результат получился впечатляющим. Более омерзительных оборванцев трудно было себе представить.
Несмотря на сложность ситуации, удержаться от смеха было невозможно.
– Жаль нет женского платья, надеть бы на тебя сарафан, еще краше стал бы, – подначивал я смущенного своим видом парня.
– На себя посмотри, погорелец, – засмеялся Ефим, переходя со мной на «ты».
Когда подготовка была завершена, Александр Егорович показал нам место, где засели лазутчики и выпустил нас из подворья через боковую калитку. Мы попрощались и пожелали друг другу удачи.
К «секрету» гайдуков мы пробирались лесом. Шли, стараясь не хрустеть сухими ветками и не очень маячить между деревьями. С собой взяли по трофейному пистолету, топоры и ножи. Саблю спрятать под рваный армяк не удалось, да и лишнее оружие затрудняло маневренность. Если хозяин не ошибся, лазутчиков было всего двое, и силы получались равными. К тому же на нашей стороне была внезапность.
Сначала мы сделали по лесу полукруг, чтобы подойти к нужному месту с тыла. Потом, прихватив для конспирации по охапке валежника, мы, не таясь, направились к нужному месту. Бандитов видно не было, то ли уже ушли, то ли хорошо спрятались. Мы попусту около часа крутились по лесу, так и не обнаружив секрета.
– Что будем делать? – спросил Ефим, когда надежды наткнуться на лазутчиков почти не осталось. – Пошли назад?
Мне просто так сдаваться не хотелось.
– Давай попробуем поднять шум.
– Зачем? – удивился кучер.
– Если они здесь прячутся, им совсем ни к чему привлекать к этому месту внимание. Они тогда сами объявятся.
– А как шуметь будем?
– Давай срубим дерево.
– Это можно, – согласился кучер. Только пошли ближе к хутору, чтобы уж наверняка...
В этом был резон, и мы направились в сторону хутора. Не знаю, кому принадлежал лес, примыкающий к подворью Александра Егорыча, да это и не имело значения. Нам важен был не результат незаконной порубки, а сам процесс.
Мы выбрали высокую, сухую ольху и взялись за рубку. Минут десять колотили по стволу топорами.
– Кажется, идут! – предупредил Ефим.
Я пока ничего не слышал и еще несколько раз азартно вогнал отточенное лезвие в пружинящую древесину. Только когда совсем рядом под чьими-то решительными ногами затрещали сухие ветки, оставил свой незаконный промысел и обернулся.
К нам приближались два живописных красавца, в одинаковых красных шапках и малиновых зипунах. Для разведчиков они оделись слишком ярко и вызывающе. При виде такого великолепия оставалось только с восторгом выпучить глаза, что я и сделал.
– Кто такие? Вы чего здесь, подлецы, шумите? – закричал рыжеусый гренадерского роста мужик с простецким веснушчатым лицом, строго хмуря желтые брови.
– Мы, это, ваше благородие, того, сухостой рубим, – ответил я, низко кланяясь грозному начальнику.
– Кто разрешил?! – сердито спросил он, подходя к нам вплотную.
– Барин наказал, – ответил я, придурковато приоткрыв рот и тупо выпучив глаза.
– Какой еще барин! Вы откуда такие взялись?! Из какой деревни?
Какие здесь в округе помещики и деревни, мы с Ефимом поинтересоваться не позаботились, да и не было в этом нужды. Однако, отвечать было нужно, второй малиновый гайдук держался сзади товарища, страхуя его. У обоих за кушаками были пистолеты.
Пришлось делать то, что нам всегда приходится предпринимать при столкновении со строгим начальством: падать на брюхо и нести ахинею или околесицу.
– Помилуй, царь-батюшка, – поймав кураж, заорал я дурным голосом, – не погуби! Не вели казнить, вели миловать!
– Ты чего, дурак, какой я тебе царь? – удивился рыжий. – Чего несешь?
– Не погуби, батюшка! Не вели голову рубить, вели слово молвить!
Рыжий удивленно обернулся к товарищу.
– Никак, блаженные? – Потом опять принялся за меня. – Какой я тебе, дурень, царь, говори, с какой деревни?
– Видение было, кто выйдет ко мне из лесу в красном платье, тому и быть царем на святой Руси! – не отвечая на прямо поставленный вопрос, проинформировал я новоявленного претендента на престол.
Мое видение, кажется, гайдуку понравилось. Однако, вопросы еще оставались:
– Так мы оба в красном платье, кому царем-то быть?
– Тебе, батюшка быть царем на Руси, а второму – королем в Польше!
– Вот дурень, не поймешь, что несет, – добродушно усмехнулся первый и засунул пистолет за кушак. Потом порадовал товарища:
– Слышь, Семен, тебе королем быть судьба.
Однако, Семен на посулы не поддался, смотрел настороженно.
– Зачем, мужики, дерево рубите? – спросил он, выходя на передний план.
– Вас, государи, призывали! – придурковатым голосом ответил я.
– Призывали, говоришь? – задумчиво сказал Семен, внимательно глядя мне в глаза.
Я таращился на него, стараясь не встретиться взглядом, смотрел на дерево метрах в тридцати за его спиной.
– А ну, брось топор! – неожиданно зло закричал он. – И руки подыми! Подымай, стрелять буду!
– Ты чего это? – удивленно повернулся к товарищу рыжий.
– Ты видал крестьян с таким бритыми рожами?! – закричал тот.
– Где бритая, чего?
– Бросай! – начал, было, Семен, но не договорил.
Стоящий сбоку от него Ефим, на которого почему-то они не обратили внимания, взмахнул своим топором и опустил обух на красную шапку проницательного гайдука. Тот, прежде чем рухнуть на землю, успел только клацнуть зубами.
– Вы, это чего, мужики? – не понял рыжий грена-дер. – Ты, ч-что это, д-дурак, сделал! – закричал он на кучера и схватился за рукоять пистолета. Но вытащить его из-за пояса не успел, я ударил его носком сапога ниже голени и, когда он закричал от боли и наклонился вперед, приставил нож прямо к горлу.
– Тихо, дядя, жить хочешь?
До лазутчика, наконец, дошло, что происходит, и он ответил дрожащим голосом:
– Знамо, хочу!
– Тогда не нужно кричать, и останешься живым.
– Ага, – согласился он. – А вы кто?
– Потом узнаешь, а пока подними руки вверх и не дергайся, не то случаем зарежу!
– Зря вы это, мужики, – сказал рыжий, пока я вытаскивал его пистолет и проверял карманы. – Наш барин вас за это не похвалит!
– Ладно, разберемся и с барином, и с магистром, А теперь поднимай товарища, понесешь его на хутор.
– Не, на хутор нельзя, нам туда ходить не велено!
– Давай быстро, не то зарежу!
– Ну, ладно, ладно, чего ты. Мое дело маленькое, мне сказали, я и делаю.
Он попытался поднять на руки оглушенного Семена, но так растерялся, что сам упал рядом с ним на колени. Пришлось мне помочь ему взять того на спину.
– Теперь иди вперед и не оборачивайся.
Рыжий послушно поплелся вперед, временами подбрасывая сползающее со спины тело.
– А можно, я спрошу? – сказал он, когда мы подходили к хуторской ограде.
– Спрашивай.
– А насчет царя, ты правду сказал или пошутил?
– Правду, быть тебе царем, если живым останешься.
Глава 11
Этого я знаю, – посмотрев на бездыханного Семена, сказал Александр Григорьич, когда мы вошли в ограду. – Подлый мужик. Никак, убили? – Кажется живой, отнеси его к бане, – велел я погрустневшему пленнику.
Тот донес товарища до указанного места и свалил на землю, как куль с мукой. Я проверил у Семена пульс, потом осмотрел разбитую голову. Кроме огромной шишки на темени, никаких повреждений видно не было. Красная шапка смягчила удар, иначе Семену пришлось бы туго.
– Жив, скоро очнется. Нужно бы его связать, мало ли что.
– Я свяжу, мне не привыкать, – живо предложил претендент на престол. – Прав мужик, Семен, он, у! Ужасть какой зловредный.
– Вяжи, – разрешил я, – а потом мы с тобой поговорим.
– Мне, что хочешь, могу и поговорить! Нам это не жалко.
Пока мы искали лазутчиков, Александр Егорыч сложил три больших костра, сейчас занимался последним четвертым.
– Я соломы под низ положил, чтобы споро занялись, только как бы их все одноразово запалить?
– Для этого много пороха нужно, Насыпали бы дорожки и зажгли все из одного места.
– Припас-то у меня кое-какой есть, только для другого пригодится. Вдруг осаду держать придется.
– Тоже верно. Эй, иди-ка сюда, – позвал я пленного.
Рыжий тотчас подбежал, с той же улыбкой идиота, которой полчаса назад я улыбался ему же.
– Тебя как звать? – спросил я.
– Иваном с утра кликали. А я вот, что хочу спросить, каким я по счету буду?
– То есть? Что значит каким? – не понял я.
– Царем Иваном, каким по счету буду?
– Наверное, седьмым. Тебя как по батюшке звать?
– Иванычем.
– Значит, будешь Иоанн VII Иоаннович. А теперь расскажи-ка мне, твое царское величество, что сделали с женщинами, которых вчера привезли?
– Это с вчерашними-то?
– С ними.
– А ничего не сделали. У нас всегда однова с бабами поступают. Сперва садют в анбар, на одну воду, пока они с голодухи не сомлеют и сами ласки не запросят. А потом – как положено.
– Ну, и как у вас положено?
Иоанн VII хотел что-то сказать, но испугался и нашел правильный и, главное, исчерпывающий ответ:
– Это не нашего с тобой ума дело,
– Это мне позволь судить, моего или не моего. Быстро отвечай, а то не видать тебе царских чертогов, пристрелю как собаку!
Угроза, кажется, подействовала. Иван опасливо посмотрел на пистолет у меня в руке и тяжело вздохнул:
– Сначала, если баба справная, в тереме у Магистра живет, потом, как там надоест или новая появится, нам отдают. А что мужики с бабами делают, поди, и сам знаешь.
– И много у вас таких баб?
– Не, они у нас долго не живут. Которая сама помрет, а которую в болоте потопят. Есть которых замуж отдадут, а уж потом топят. У меня одна такая жена была. Хорошая баба, гладкая, только все плакала.
– Зачем же тогда женщин заставляют выходить замуж? – спросил Александр Егорыч.
– Это нам никак не уразуметь, магистру виднее.
– Теперь понятно, – сказал я, – как они отбирают у пленниц состояние. Переводят имение на подставного мужа.
– А венчают вас где?
– В нашей церкви и венчают, у попа Митрохи.
Пока мы разговаривали, очнулся Семен. Он застонал и повернулся на бок.
– А с этим что будем делать? – спросил Ефим.
– Повесить его, и все дела, – неожиданно предложил наш новый «союзник».
– Ты смотри, как бы тебя самого не повесили, – неожиданно вспылил кучер. – На тебе, небось, столько невинной крови, до смерти не отмолишься.
– Оченно мне такое несправедливо слышать, – сердито заговорил Иван. – Мы обычаев не нарушали, а делали, что велено. Вот прикажи ты мне Семена удавить, удавлю, но вина будет на тебе.
– Я тебе покажу удавить! – откликнулся Семен, пытаясь сесть. – Смотри Иван, как бы тебя самого магистр за ноги не подвесил!
– Это меня за ноги! – неожиданно рассвирепел рыжий. – Да я тебя сейчас своими руками!
Он подскочил к товарищу и начал бить его ногами, стараясь попасть в голову. Мы смотрели, не спеша вмешаться. Семен пытался увернуться, повалился на бок, скрючился и прятал лицо в коленях. Иван рычал от злобы и бил насмерть.
– Ладно, хватит, – сказал я, когда Семен опять потерял сознание. – За что ты его так?
– Это он мою бабу в болоте утопил! И на мово родного брата ложно донес, – прорычал рыжий, пытаясь оттолкнуть меня и добраться до недвижимого товарища. – Он еще меня за ноги вешать будет!
Кажется, у Моргунова воинства отношения между собой были не самые дружеские.
Об этом стоило подумать.
– Сколько вас, гайдуков, у магистра? – спросил я.
– Много, – угрюмо пробурчал Иван, – четыре раза по десять. Только не все за него жисть рады отдать. Которые из крестьян, поневоле служат, те и сами не рады. А таких, как этот, – он опять попытался ударить Семена ногой, – таких мало. Они и есть первые собаки.
– И сколько таких наберется?
– Сколько? – переспросил пленный. – Сейчас посчитаю. – Он подкатил глаза и начал считать про себя, загибая пальцы и забавно шевеля губами. – Десять и два с этим. Только не все в поместье. Вчера трое уехали в ночь и не вернулись. Осталось, стало быть, – он разогнул сначала два пальца, потом еще один, – стало быть... девять.
– А зачем вас сюда следить послали?
– Это у Семена спытать надо. Мне велели с ним идти и во всем его слушать. Только он все одно не скажет. Если только на дыбу поднять, да правеж сделать.
– А про Агриппину ты ничего не слышал? – спросил Александр Егорыч, напряженно вглядываясь в лицо пленника.
– Про какую такую Агриппину? – не понял Иван.
– Жена у меня пропала, Агриппиной кличут!
Рыжий задумался, вспоминая.
– Вроде, нет. Такой бабы не помню. Может, как по-другому зовут?
– Могли по-разному, Гапа, Рина.
– Гапа была, только давно, в прошлом годе. Такая, – он попытался описать словами, но не смог и показал руками. – Она давно померла, ее магистр голодом заморил.
– За что? – тусклым голосом спросил хуторянин.
– Говорили, не хотела мужнину кубышку выдать.
– Да она и не знала, где она, – как будто оправдываясь перед нами, сказал мужик. – Померла, значит. – Он отвернулся и отошел на несколько шагов.
Мы молчали, не мешая чужому горю. Потом я опять спросил Ивана:
– А какой из себя Моргун?
– Барин-то?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31