– Нет, я в Троицке проездом. Попал сюда совершенно случайно, а так как мне раньше доводилось бывать в вашем городе, не мог отказать себе в удовольствии посмотреть, как он изменился за последние годы, – пространно объяснился я.
Возможно, я и зарывался, но мне очень хотелось есть. Остаться здесь на ужин было очень соблазнительно.
– Ну и как вам изменения? – поинтересовалась Екатерина Дмитриевна, с трудом скрывая веселые искорки в глазах.
«Чего это она так развеселилась?» – подумал я. Вслух же сказал:
– Впечатляют. Мощеная дорога, фонари. Ваш дом, наконец. Когда-то на этом месте было подворье портного Фрола Исаевича Котомкина...
Договорив фразу, я прикусил язык, но, кажется, поздно. Смешинки в глазах хозяйки пропали, их выражение стало скорее испуганным.
– А что вы о нем знаете? – поинтересовалась она.
Понимая, что зарапортовался, я попытался уйти от прямого ответа и перевести разговор на другую тему.
– Не то что бы знаю... меня больше интересует городское зодчество, вот в этой связи...
Однако, Екатерина Дмитриевна не дала себя заговорить и вернулась к прерванной теме:
– Мой прадед не был столь известным человеком, чтобы о нем помнили посторонние.
– Ну, а если я краевед и знаю о нем по старым записям в городских книгах?
– Вы же не местный житель! – перебила Екатерина Дмитриевна.
– Да, я действительно приезжий и совершенно случайно, исследуя историю, так сказать Отечества, узнал историю вашего прадеда...
Я начал нести такой странный вздор, что сам себе диву давался.
К тому же меня начало покачивать, как будто подо мной был не пол, а корабельная палуба.
– То, что вы правнучка Фрола Исаевича – это чрезвычайно приятно. Надеюсь, он в добром здравии. О-очень почтенный человек, хотя портной, между нами, так себе. Как, кстати поживает его дочь, Евдокия Фроловна? Увидите, передавайте привет...
В голове у меня звенело, и слова произносились машинально, через силу. Почему-то казалось, что меня сейчас выгонят из дома, а очень хотелось есть и страшно было выходить одному в темноту.
– Никогда бы не подумал, что вы Дунина внучка, совсем на нее не похожи, такая красавица, Семен, он тоже... Дедушку вашего зовут Семеном?
Я хотел еще сказать, что был дружен не только с ее бабушкой, но и с дедушкой, но не смог сформулировать мысль и окончательно запутался в словах. Мысли куда-то разбежались, и я растеряно оглядел присутствующих. Сцена была забавная, как в последнем акте «Ревизора». Мне стало стыдно, что я так напугал этих приятных людей.
– Пожалуй, мне пора, – через силу проговорил я. – Очень приятно было познакомиться.
Я попытался поклониться, но голова потянула вниз, а пол начал почему-то приближаться к лицу. Краем сознания я успел зафиксировать женский крик. Потом услышал, как кто-то начал стучать в пол каблуками. Я хотел спросить, что, собственно, здесь происходит, но не спросил, потому что все перемешалось, и спрашивать стало не у кого. Перед моим лицом трепетала занавеска, а сверху, вдалеке, вместо неба, был белый потолок.
Чья-то мягкая ладонь легла мне на лоб, и дребезжащий старческий голосок сказал:
– Смотри, Катя, барин очнулся!
– Бабушка, я тысячу раз просила вас, не называть его барином.
– Прости, милая, но я уж буду по-своему, по-старому, как же не барин, коли барин.
– Кто барин? – поинтересовался я.
Рука на моем лбу дрогнула и исчезла, а надо мной склонилось женское лицо, которое я когда-то видел.
– Как вы себя чувствуете? – спросила женщина, забавно шевеля полными, ярко очерченными губами.
– Хорошо, – ответил я, – только очень хочу спать.
– Вот и замечательно, поспите, мы вам мешать не будем.
Я хотел сказать, что ни рука, ни лицо мне не мешают, напротив, они очень кстати, с ними легко и покойно, но не успел, чувствуя, что проваливаюсь в сон…

Глава 2

Проснулся я от тихого шепота. Взгляд уперся в керосиновую лампу, под зеленым абажуром, стоящую на столе напротив кровати. Такие богато украшенные лампы я видел только на Калужской площади в антикварном магазине, еще в советские времена. Стоили они очень дорого. Эта мысль зацепилась за сознание и мешала сосредоточиться на окружающем.
– Он просыпается, – сказал кто-то невидимый.
– Где я?
– Не волнуйтесь, – ответил тот же голос. – Вы у друзей.
– Вы кто?
– Я ваш доктор.
– Что со мной случилось?
– Вы заболели, но теперь поправляетесь.
Я с усилием повернул голову и увидел говорившего со мной мужчину. Это был молодой человек, лет двадцати восьми. У него были пышные темные волосы, усы со слегка загнутыми кончиками и шотландская бородка. Одет он был в пиджак из мягкой, толстой ткани, рубашку с высоким воротником, украшенную широким галстуком-бабочкой.
Я начал вспоминать, что со мной случилось. Память возвращалась медленно и неохотно.
– Какой сейчас год? – спросил я, реализуя мысль, засевшую в памяти когда-то очень давно.
– Пятьдесят шестой, – ответил доктор.
– Чего, пятьдесят шестой, девятьсот пятьдесят шестой?
– Что это вы, голубчик, говорите! Какой может быть девятьсот пятьдесят шестой! Вы, почитай, почти тысячу лет упустили! Сейчас уже тысяча восемьсот пятьдесят шестой год. Вы только не волнуйтесь. Мы находимся в России, в 1856 году, в том же году, когда вы и заболели. Вы несколько дней были без сознания, а сейчас у вас небольшая потеря памяти. Скоро вы поправитесь, и все будет в порядке.
Кое-что я и вправду начал вспоминать.
– Это, что дом Котомкиных?
– Вот, видите, вы уже кое-что припомнили. Да, это дом принадлежит вдове купца первой гильдии Кудряшовой, а Котомкина – девичья фамилия ее бабушки, Евдокии Фроловны.
– Дуни?
– Ну, если вам так угодно, то бабушки Дуни.
– А где она? И откуда у нее взялась внучка?
– Она здесь, в комнате, – терпеливым тоном, каким обычно врачи говорят с душевнобольными, сказал доктор. – А внучка, ну не знаю, откуда взялась, скорее всего, родилась, как и все...
– Дуня здесь? – переспросил я. – Где она?
– Здеся я, батюшка барин, Алексей Григорьевич, – зазвучал уже слышанный мной ранее старческий голосок. – Живая, здоровая.
Доктор диковато посмотрел мимо меня, куда-то в сторону, и в поле моего зрения вплыла старушка в черном платочке и коричневом шерстяном платье.
– Вы... Дуня?! – поразился я.
– Я, батюшка, она самая и есть
До меня стало доходить. Я пристально посмотрел старушке в лицо и сквозь безжалостное время разглядел знакомые черты. Бабуля улыбнулась той же, что и раньше, немного смущенной улыбкой и прикрыла беззубый рот уголком платка.
– Что, постарела?
– Здравствуй, Дуня! – искренне обрадовался я знакомой душе. – Вот не думал, не гадал тебя встретить!
– А уж как я рада! Ты, барин, как тогда уехал, так мы все тебя вспоминали и гадали, как ты? К нам и братец твой младший приезжал, Александр Григорьич, да только вышел на минутку и навек сгинул. Батюшка оченно расстраивались. Все, бывало, сетовал, как же мы братца-то Алексея Григорьевича не уберегли.
– Ничего с ним не случилось, – успокоил я старушку. – И по сей день живой, здоровый.
Потом обернулся к доктору, который с отвисшей челюстью наблюдал за нашими семейными воспоминаниями.
– Так вы говорите, сейчас пятьдесят шестой год?
– Совершенно верно, – подтвердил он, часто моргая, как от яркого света, глазами. – Уже почти девять месяцев пятьдесят шестой, а за ним будет следующий, Пятьдесят седьмой! А потом, если позволите, пятьдесят восьмой...
– Значит тебе, Дуня... вам, Евдокия Фроловна, – поправился я, – около семидесяти лет?! – Оставив эскулапа подсчитывать предстоящие года, я обращался теперь к Дуне.
– Я, батюшка барин, своих годов не считаю, – ответила она и вдруг заплакала. – А ты, Катя, говоришь, что Алексей Григорьевич не наш барин! – с упреком сказала она куда-то в сторону – Теперь, поди, сама убедилась!
Я повернул голову и увидел «внучку», это была та самая красивая женщина, с которой я познакомился, когда вечером зашел в новый дом Котомкиных. Она смотрела на меня такими удивленными глазами, как будто ей показывали мудреные фокусы.
– Вы Екатерина Дмитриевна? – спросил я.
– А вы Алексей Григорьевич? – Она явно не знала, как реагировать на все происходящее и что еще сказать. После паузы нашлась: – Вы правда знакомы с бабушкой?
– Да, знаком. Мы встречались, когда она была девушкой.
– Бабушка – девушкой! Это когда же было! Тогда сколько вам лет?
– Мне... видите ли...
Я начал лихорадочно соображать, как бы логичнее объяснить свое теперешнее «юное состояние».
– Мне, собственно, вероятно, лет шестнадцать, семнадцать...
– По виду, я бы дала вам все тридцать, – почему-то сухо сказала хозяйка.
– Не может быть! – обрадовался я. – Значит, я уже повзрослел!..
– Вы не волнуйтесь, голубчик, – вмешался доктор, на которого перестали обращать внимание, так все были заняты распутыванием ситуации. – Такие случаи, как ваш, не такая уж редкость. Я сам, правда, не встречал, но в медицинской литературе они описаны. Некоторые люди очень быстро стареют, виноват, взрослеют. Вот и вы, вдруг выросли и повзрослели, так что можете себя не узнать...
– Это произошло за время, которое я провел здесь?
– Да, знаете ли, но как-то все получилось незаметно...
– Тогда все ясно. Я все эти годы провел в летаргическом сне, а, пробудившись, естественно, постарел.
Байки о людях, засыпающих на несколько дней или даже лет летаргическим сном были очень популярны в середине девятнадцатого века. Даже Николай Васильевич Гоголь поверил им настолько, что очень боялся, что заснет, а его живого похоронят.
– Как это в летаргическом сне?! – в один голос воскликнули и Екатерина Дмитриевна, и врач.
– Этого я вам объяснить не могу. Помню только, что пошел прогуляться по окрестностям Троицка в 1799 году и заснул в лесу. А, проснувшись, вернулся в дом Котомкиных и ничего не узнал, так здесь все изменилось.
Кажется, версия у меня получилась вполне логичная, не знаю только, насколько убедительная. Слабым местом ее было то, что пошел-то гулять Крылов-младший, а проснулся и свалился им на голову старший.
– Вы не шутите? – с тревогой спросил доктор.
– Отнюдь. Вы, наверное, видели мое платье? Вы думаете, я его украл в музее? Евдокия Фроловна сможет подтвердить, что я тогда исчез, а теперь, вернувшись, не очень изменился.
– Как же, ты, голубь, нашими зимами-то спал! – в подтверждение моей версии запричитала, а потом от жалости заплакала Дуня. – Поди, замерз совсем!
– Но ведь это фантастический факт, такой случай не описан ни в одном медицинском журнале! Это сообщение произведет фурор! Будет потрясена вся мировая медицина! – вскричал осчастливленный эскулап.
– Доктор, умоляю, только без мировой медицины! Вы представляете, что будет, если публика узнает правду! Меня просто затравят!
– Но, как же, это же такие факты, они необходимы для развития науки и прогресса...
– Я вас умоляю! Если вас так волнует прогресс, я просвещу вас относительно известных одному мне методов лечения. Дуня не даст соврать, я весьма изрядный лекарь.
– Они меня от смерти спасли, и всех больных в городе вылечили! – гордо подтвердила Котомкина мою медицинскую репутацию.
– Однако... – только и нашелся сказать доктор. – Надеюсь, вы позволите мне приватным образом ознакомиться с состоянием вашего организма?
– Всенепременно. Вам позволю. А теперь, дамы и господа, не сочтите за невоспитанность, не могли бы вы дать мне что-нибудь поесть. Я уже больше пятидесяти лет голодаю!
– Что вы, голубчик, после такого поста есть опасно...
– А вы, доктор, организуйте мне бульон и сухарики. Это подкрепит силы Да, – крикнул я вслед врачу, отправившемуся на кухню, – мне можно выпить красного вина!
Доктор вышел из комнаты, и в ней остались, кроме меня, только бабушка с внучкой. Разговор отнял у меня много сил, и я бессильно откинулся на подушки.
– Долго я у вас нахожусь? – спросил я.
– Две недели, – ответила Екатерина Дмитриевна.
– И все время был без сознания?
– Да, – просто сказала она.
– Как же вы со мной намучились! – покаянно произнес я.
– Мы очень испугались, когда вы упали в обморок прямо в гостиной. Потом у вас началась горячка. Если бы не доктор Неверов...
– А кто за мной ухаживал?
– Я, – ответила хозяйка и покраснела.
– Спасибо.
– А я тебя, барин, сразу признала, – вмешалась в разговор Евдокия Фроловна. – Как Катюша мне тебя показала, так я сказала, правда, Катя? Это, говорю, наш Алексей Григорьевич, а они мне не верили.
– Но кто же мог подумать, что такое может случиться! Вы, бабушка, тоже хороши! Барин! Барин! Нет, чтобы толком рассказать.
– Умными вы больно, молодые, стали, – сердясь на что-то, явно не имеющее ко мне отношения, сказала старушка. – Мы разве такими были? Мы старших почитали и во всем слушались. Спроси хотя бы Алексея Григорьевича!
– Ну, что касается тебя и Семена... начал я, но одумался и перевел разговор на другую тему. – А как ваши?
Старушка разом отвлеклась и пригорюнилась.
– Эх, барин, сколько годов-то прошло! Тятю, почитай, тридцать лет как схоронили, за ним через год мамоньку. А в прошлом годе супруга своего Семена Ивановича похоронила. Эх, какой был человек! Таких нынче нет!
– Извините, вечная им память и земля пухом, – сказал я.
Женщины начали креститься. Мы помолчали, почтив память ушедших,
– Значит, согласился все-таки Фрол Исаевич отдать вас за Семена? – спросил я послушную дочь.
– Согласился. Тебе спасибо, что тятю уломал. Мне бы без Семена Ивановича не жить. Тятя сказывали, что это ты его уговорил...
Мне хотелось спросить про моих родственников, но я не решился прерывать грустные Дунины воспоминания.
– А как вы жизнь прожили, вы же были крепостными?
– Ишь, чего вспомнил. Это когда еще было. Твой братец, Антон Иваныч, тяте вольную дал, почитай года через три, как ты пропал, а Семен Иванович и вовсе свободным был. Он в большие купцы вышел! Так, что тятя не мог им нахвалиться.
Вспомнив успехи мужа, Евдокия Фроловна приободрилась, и я счел возможным задать интересующие меня вопросы, но не успел. Вернулся доктор, и момент был упущен. Вслед за врачом вошла девушка, которую я уже видел. Она внесла поднос с тарелками. Женщины засуетились и помогли мне сесть в постели, подоткнув под спину и бока подушки. Я так ослаб, что сам не мог есть, и кормила меня Екатерина Дмитриевна. Она старательно подносила ложку с бульоном к моим губам и помогала его проглотить, символически сглатывая за компанию. Было похоже, что у Дуни выросла очень хорошая внучка...
Еда так меня утомила, что я начал задремывать на полуслове. Доктор сделал знак женщинам, и меня оставили одного. Я еще несколько минут пролежал с открытыми глазами и незаметно для себя уснул.
Утром меня разбудило солнце, празднично светившее в окно. Я был в комнате один и смог встать с постели. На мне, как ни странно, не оказалось никакой одежды.
– Хоть бы догадались надеть ночную рубашку, – сердито подумал я, разглядывая свое отощавшее тело. Алхимик, как я называл соседа по Петропавловской крепости, или природа вернули мне его без изъянов. Все было вроде на своих местах.
Я сделал несколько гимнастических движений и постепенно увлекся. Мышцы жаждали нагрузки, и я с удовольствием начал разминаться, Было еще очень рано, и предположить, что в такое время кто-нибудь придет с визитом, я не мог, а потому не позаботился даже о набедренной повязке.
Дверь открылась неслышно, и я только тогда понял, что у меня гостья, когда Екатерина Дмитриевна, вскрикнув, выскочила из комнаты. Я бросился на кровать и закрылся одеялом. Однако, она больше не показывалась. Оставалось ждать развития событий. Довольно долго никто не появлялся, и я даже немного обиделся, что про меня забыли. Наконец, раздался стук в дверь. Теперь в комнате появилась не хозяйка, а горничная, та, что вчера приносила еду. Теперь я ее окончательно вспомнил. Гость, с которым я проник в дом, называл ее «Марьяшей».
– Сударь, – сказала она. – Я принесла вам одежду.
– Спасибо, Марьяша, – поблагодарил я.
Девушка, положив узел с платьем на кресло, кокетливо улыбнулась. Марьяша выгодно отличалась от дворовых девушек, встречавшихся мне в XVIII веке. Вела себя естественно и не раболепствовала.
– Это что, моя одежда? – поинтересовался я, не без тайной тревоги поглядывая на узел. Натянуть на себя свои старые вещи я бы не смог ни при каких обстоятельствах.
– Нет, это вещи покойного Иван Иваныча. Ваши совсем истрепались. Екатерина Дмитриевна просила померить, может быть, что-нибудь подойдет.
– А кто такой Иван Иванович?
– Муж Екатерины Дмитриевны.
Мне очень не хотелось надевать вещи покойного купца, но кажется, у меня не было другого выбора.
– А давно он умер?
– Давно, пять лет назад. Я тогда еще здесь не служила.
– Екатерина Дмитриевна хорошая барыня? – поменял я тему разговора.
– Очень хорошая, в ней много душевности и дружества, – похвалила хозяйку Марьяша.
Девушка развязала узел с вещами и начала раскладывать их на туалетном столике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31