Нам и так, кроме ополовиненных одалисками сокровищ, пришлось нести на себе оружие, продукты и согревающие напитки.
В полукилометре от острова мы, наконец, заметили вражеский секрет. Правда, он был не слишком секретный: два красноармейца при форме и с винтовками, халатно приставленными к дереву, сидели в засаде около большого костра и, как мне показалось, выпивали. Они перекрывали нам единственный сухой выход из болота. Мы с Дашей остановились, спрятались в голом кустарнике и наблюдали за их действиями.
Действия оказались сугубо мирными и идиллическими. Парни по очереди пили какую-то неведомую нам жидкость из большой бутыли, закусывая ее хлебом и салом.
Картина эта была такая мирная, что, не решаясь беспокоить несущих службу воинов, мы прошли всего в нескольких шагах за их беззаботными спинами. Особого риска в этом не было Жаркий, большой костер громко трещал мокрыми ветками, так что никаких других звуков услышать наши стражи просто не могли.
После этой случайной встречи люди в лесу нам больше не попадались. Как я уже говорил, пройдя километра два, мы устроили себе небольшой привал. Разговаривать не хотелось. Согревающее действие коньяка прошло, и меня начало знобить. Даша тоже молчала, сидела, сгорбившись, и о чем-то сосредоточено думала. Я вытащил бутылку и для профилактики сделал несколько глотков прямо из горлышка. Передал ее Ордынцевой. Она отерла его рукой и тоже пару раз приложилась к крепкому ароматному напитку
– Ты как? – спросил я, забирая у нее бутылку и поднимаясь на ноги.
– Ничего, – не очень уверенно ответила она. – Трудно идти по лесу. Темно.
– Потерпи, скоро выйдем на дорогу, – пообещал я, выдаваемое желаемое за действительное. До дороги было еще далеко.
– Ты так и не сказал, что мы будем делать в Троицке? – спросила Ордынцева, когда мы вновь отправились в путь.
– Ты видела на окраине города старинный деревянный замок?
– Нет, на экскурсии по городу у меня не было времени
– Так вот, нам нужно туда попасть.
– А зачем?
– Чтобы убраться отсюда подальше. Мне не нравится эпоха военного коммунизма.
Как мы будем «убираться», когда и куда, она не спросила. Сосредоточено шла, глядя под ноги. Постепенно Даша начала отставать.
– Ты не можешь идти чуть быстрее? – спросил я.
– Мне кажется, – не сразу ответила она, – что я себе натерла ногу.
– Что! – воскликнул я. – Сильно?
Стертая нога сейчас могла оказаться важнее, чем перемещение по времени. Я тотчас остановился.
– Сапоги неудобные, – виновато ответила Ордынцева, – и не моего размера, нога в них болтается.
– Что же ты сразу не сказала!
– Я думала, потерплю
– Садись, и переобуйся, тебе нужно на ноги намотать портянки.
– Я уже думала об этом, но где из взять?
Мы нашли подходящую кочку и сели на сухую, заиндивевшую траву. Даша сняла сапог и щупала стертую ногу.
– Волдырь, – сообщила она. – Ничего, как-нибудь дойду.
– Куда ты дойдешь! Нам до Троицка еще, как минимум, десять километров. И попасть туда нужно сегодня же ночью. Как только обнаружится, что мы исчезли с острова, сразу же перекроют все дороги!
– Я постараюсь, – виноватым голосом пообещала она. – Только давай идти не так быстро.
– Дай посмотрю, – сказал я и ощупал ее ногу.
Удивительно, как она еще смогла столько пройти в тонких шелковых чулках и сапогах на два размера больше ноги.
На ее пятке под пальцами гулял здоровенный волдырь.
– Тебе нужны портянки, иначе ты просто не дойдешь. Сейчас попробую что-нибудь сделать.
Больше всего мне сейчас не хотелось раздеваться, но иного выхода не было. Я скинул шинель, инженерную тужурку и рубаху. Потом опять надел сразу ставшую холодной одежду.
– Ты это что делаешь? – удивленно спросила Ордынцева.
– Сейчас попробую вырезать тебе из рубашки портянки. Держи, я отрежу полу.
Рубаха у меня была единственная, но выбора не было. Примерившись, я ножом отхватил всю нижнюю часть до подмышек и разделил ее на две половинки.
– Возьми. Умеешь наматывать?
– Нет, а зачем мне портянки, у меня есть шерстяные носки, – вдруг сказала Ордынцева. – Ты не сердись, я про них забыла.
От возмущения я чуть не выругался.
– Ладно, надевай, – ровным голосом попросил я, – посмотрим, как тебе будет в них идти.
Даша покопалась в своем «сидоре» и достала носки. Я взял их в руку, они были тонкие и невесомые.
– Не помогут, сверху все равно придется намотать портянки.
После того, как я забинтовал ее ноги кусками рубашки, идти ей стало легче, хотя она все равно прихрамывала и отставала.
– Ничего, я дойду, – обещала Даша, когда я останавливался, поджидая ее. – Далеко еще?
– Теперь близко, – очередной раз обещал я, резонно предполагая, что когда-нибудь мы все-таки должны пересечь дорогу. Не так велик был лес, чтобы блуждать в нем до утра.
С момента нашего побега прошло уже часа два. От движения и скорой ходьбы я уже совсем согрелся, и от этого настроение начало улучшаться. Тем более, что Ордынцева как-то притерпелась к потертым ногам и стала лучше идти.
– Ну, как ты? – спросил я, останавливаясь и приваливаясь плечом к стволу дерева.
– Бывает и хуже, – ответила она. – Скоро дорога?
– Скоро, Отдохнуть не хочешь?
– Нет, ну, если только минутку.
Судя по голосу, она уже сильно устала, и мы, подобрав подходящее место, устроили привал.
– А как мы «уберемся» из военного коммунизма и куда? – спросила она, когда немного отдохнула.
– В недалекое будущее, во время, когда про нас уже забудут.
– Как же это можно сделать?
– Сама увидишь. Тебе хочется узнать, что будет через пять или десять лет?
– Кому же не захочется! Да я и сама знаю, к этому времени Россия уже станет свободной социалистической страной.
– Вот большой свободы я тебе в России не обещаю, – честно признался я, – особенно в ближайшем, да и в отдаленном будущем.
Вопрос, в какое время нам лучше попытаться попасть, волновал меня с того момента, как только идея убежать отсюда с помощью генератора времени пришла в голову. Самое главное было не промахнуться и остаться в двадцатых годах. Позже, с двадцать девятого в стране начнет твориться такой беспредел, что чем жить там и тогда, лучше остаться здесь, в голодном двадцатом году.
Когда в свободной социалистической России ввели паспорта и тотальный контроль за населением, я точно не помнил. Скорее всего, именно в самом начале тридцатых, когда начали истреблять работоспособное сельское население, обозвав его кулачеством и классовым врагом пролетариата. К сожалению, о том, что тогда происходило, я имел весьма приблизительное представление. Помнил, что в двадцать девятом году большевики начали коллективизацию и раскулачивание. Заморили голодом Украину, выслали в нежилые места на голодную смерть миллионы крестьянских семей из других республик. Покончив с кулачеством как классом, взялись за остальных. Душили сначала социально чуждых, потом своих же товарищей. По принципу, кто успел, тот и съел.
– Ты это говоришь серьезно? – спросила Ордынцева и незаметно отодвинулась от меня подальше, видимо, решила, что у меня поехала крыша. – В России не будет свободы и социализма? Откуда ты это можешь знать?!
– Кто же о таких вещах говорит всерьез, конечно, шучу, – успокоил я ее. – Нам с тобой, главное, пересидеть годика два-три, а там втянемся, будет легче.
– Знаешь, в лесу и так страшно, давай обойдемся без таких странных шуток, – попросила он. – А здесь волки есть?
– Волки везде есть, – ответил я вставая. – Но у нас с тобой достаточно оружия, чтобы от них отбиться. Пошли, еще одно усилие, и мы почти у цели.
– Волков я очень боюсь, – призналась Даша через несколько минут, когда мы неожиданно вышли на дорогу. – И еще больших собак. Нам еще далеко?
– Надеюсь, часам к двум-трем ночи успеем, – пообещал я. – Главное, чтобы никому ни попасться на глаза. Пусть все думают, что мы просто исчезли неизвестно куда.
– А мы, правда, будем прятаться три года? Вдвоем?
– Исключительно вдвоем, разве нам еще кто-нибудь нужен?
По-моему, Даша понимала, что я шучу, но все время была так взволнована и измучена, что юмор просто не воспринимала, теперь слегка расслабилась и попыталась мне подыграть:
– Не знаю, а вдруг нам станет скучно!
Теперь, когда, наконец, под ногами оказалась твердая дорога, и не нужно было все время внимательно смотреть под ноги, чтобы не провалиться, не упасть или просто споткнуться, обоим стало весело, и мы шли, болтая просто так, ни о чем.
– Тихо, мне кажется, кто-то едет по дороге, – сказал я, останавливаясь и беря Ордынцеву за рукав. – Слышишь голоса?
Она замерла на месте, прислушиваясь. Потом показала рукой в том направлении, куда мы шли.
– Там!
– Давай сойдем с дороги, – шепотом сказал я, и мы мигом перескочили через придорожную канаву и затаились в кустарнике.
– Их много, – предупредила Даша, но я уже понял это и сам.
Откуда-то, скорее всего, из Троицка двигался целый конный отряд. Когда он подошел ближе, стали слышны голоса и шлепанье лошадиных копыт о влажную землю.
– Будем стрелять? – спросила Ордынцева тепло, дыша мне в ухо.
– С ума сошла! Замри и не двигайся.
Отряд скакал неторопкой рысью и, когда поравнялся с нами, стало можно оценить его силы. Был он сравнительно невелик, меньше полуэскадрона, человек пятьдесят конников, но так как всадники двигались колонной по два, показался значительным.
– Куда это они на ночь глядя? – спросила Даша, когда всадники проскакали и опять стало тихо.
– Догадайся с одного раза, – предложил я.
– К нам на остров?
– Именно, так что давай прибавлять шаг. Видимо наши «товарищи» вызвали в помощь отряд регулярной армии
– Ну и что? Нас-то там уже нет.
– Если заставят солдат идти на штурм вплавь, тогда сразу узнают, что мы сбежали. Начнут розыск.
– Вот еще напасть, – горестно сказала Даша, – я и так еле иду.
Мы вернулись на дорогу и пошли дальше. Однако, метров через триста опять пришлось остановиться. Впереди показался силуэт лошади. Она стояла на обочине без всадника, понуро опустив голову.
– Это еще что такое! – прошептал я и вынул из кармана наган.
– Лошадь, ты видишь лошадь? – взволнованно зашептала Даша.
– Вижу, стой на месте, я подойду, посмотрю. Если что, беги в лес и прячься.
Лошадь, между тем, по-прежнему стояла на месте. Я осторожно к ней подошел, пытаясь понять, что она здесь делает. Такая негаданная встреча могла нам очень помочь. Конь увидел меня, поднял голову, вежливо всхрапнул и несколько раз качнул головой. Вблизи оказалось, что он здесь не сам по себе, а под кавалерийским седлом. Мало того, у него на седле висели кавалерийский карабин и шашка.
Это уже походило на какую-то фантасмагорию. Я отцепил от ремня карабин и передернул затвор. Потом негромко крикнул.
– Есть здесь кто-нибудь?
– Есть, – ответил совсем рядом из леса тенористый мужской голос.
– Ты что там делаешь? – удивленно спросил я, направляя на кусты карабин.
– По нужде я тут, до ветра, – ответил невидимый кавалерист. – Живот, будь он проклят, прихватило, спаса нет, Несет, встать не могу. А ты сам кто таков, товарищ?
– Я из чеки, – ответил я, – ловлю дезертиров.
– Не, я не дезертир, я боец с эскадрона товарища Булавина, мне он сам лично разрешил отстать и оправиться, чтобы не засерать революционных красных конников запахом.
– Так каждый скажет, – продолжил я разговор с невидимым собеседником, – откуда я знаю, что ты с эскадрона. Отвечай, как есть по форме, кто, куда, откуда.
– Красноармеец Синицын, второго эскадрона, пятого конного полка, чрезвычайного назначения, – привычно отрапортовал он.
– Куда направляешься?
– Да с отрядом я, товариш, он только что проскакал, неужто ты его не встренул? Едем бить белую гидру.
– Какую еще гидру? Где здесь гидра?
– Да тутоточки, товариш, недалече. Засели, понимаш, с пушками и пулеметами и побили местных товаришей в хвост и в гриву. Людей, говорят, положили тьму!
– Понятно. А тебя, значит, несет?
– Не то слово, товариш, встать не могу!
– Ну и ладно, сиди здесь на месте, пока отряд не вернется. А лошадь я твою конфискую для нужд чеки.
– Ты что, товариш, такое говоришь! – закричал красноармеец Синицын и, как был, со спущенными штанами выскочил на дорогу. – Никак этого нельзя делать!
Был Синицын невелик ростом, к тому же еще приседал, пытаясь поддержать спущенные галифе, и белел голыми коленями. Когда увидел нацеленный в живот ствол своего же оружия, перестал бороться со штанами и медленно распрямился.
– Никак нельзя, товариш, – обреченно сказал он, – это не положено. Меня за такое к стенке…
– Скажешь своему товарищу Булавину, что коня забрали чекисты по приказу товарища Медведя. Говори, что напали впятером, показали мандат и скрутили.
– Какой мандат, когда я неграмотный, – неуверенно проговорил он.
– Это еще лучше, тебе его показали, а ты, что в нем написано, прочитать не смог
– А ружжо вернешь? Или сказать, что и его отобрали?
– Через полверсты оставлю на дороге, а то ты еще чего доброго в нас стрелять начнешь. Оправишься, придешь и заберешь.
– Не, чего мне в вас стрелять, мы тоже с понятием. А не обманешь? Точно оставишь, а то у нас в ескадроне с этим строго.
– Не обману. Положу у большого дерева справа от дороги.
– Ну, тогда я пошел! – воскликнул красный конник и вновь бросился в кусты.
Я отцепил от седла и положил на землю шашку и потрепал коня по загривку. Неслышно подошла Даша, слышавшая весь наш разговор. Я сделал ей знак, чтобы она молчала, и сел в седло. Потом протянул ей руку, подставил свою ногу как ступеньку и забросил сзади на круп коня. Лошадь недовольно переступила ногами под двойным грузом Я прижал ее коленями, и она пошла шагом. Я попытался взбодрить ее вожжами и пятками, но без особого успеха.
– Откуда ты знаешь, что впереди большое дерево? – спросила Ордынцева, когда мы отъехали, и нас больше не мог услышать красный конник Синицын.
– Мало ли здесь деревьев, как увижу большое, так и оставлю.
– Может, не стоит оставлять, нам самим пригодится.
– Парня жалко, за утерю оружия могут и расстрелять.
Теперь, когда мы обзавелись лошадью, жизнь показалась едва ли не праздником.
Коняга была так себе, но легко делала километров шесть-семь в час. Даша обняла меня за талию и прижалась к спине. Как и обещал, я через полверсты приглядел подходящее дерево, близко стоящее у дороги и прислонил к нему карабин.
– Скоро уже? – спросила Ордынцева. – Мне спать хочется.
– Подремли, только крепче держись, а то свалишься. Когда будем подъезжать, я тебя разбужу.
Наш Росинант, не убыстряя и не замедляя шаг, трусил по дороге, и меня самого начало клонить в сон. Чтобы не заснуть, я таращил глаза и вспоминал приятные моменты жизни. Последнее время их было до обидного мало.
– А где мы будем прятаться? – вдруг спросила Даша.
Я не успел ответить, впереди появился просвет в деревьях, и мы, наконец, выехали из леса. На открытой местности было значительно светлее. Вдалеке виднелись темные кучи, это были дома окраины Троицка. Время приближалось к полуночи, и там не светилось ни одно окно.
– Вот и Троицк, – сказал я и свернул с дороги на едва видную в темноте тропу.
– Мы куда едем? – спросила Даша.
– Вон к той роще у реки, – показал я направление рукой, – там наш заколдованный замок.
– Правда? А почему замок?
– Назови по-другому: острог, городище, хоромина. Его построили еще при Иване Грозном, там прятал награбленные богатства какой-то воевода. А потом в нем поселилась нечистая сила.
– Не нужно меня пугать, я не боюсь привидений, – не очень уверенно сказала революционерка.
– Я и не пугаю, однако, лучше бы нам с ними не встретиться. Впрочем, когда я был здесь последний раз, тут на часах стоял какой-то революционный оборванец, так что, может, и обойдется.
– Так ты серьезно, про нечистую силу? Может быть, тогда поедем в другое место? – заволновалась атеистка.
– Не дрейфь, подруга, как-нибудь прорвемся, – пообещал я и направил лошадь к темнеющему на фоне облачного неба Чертовому замку
Чем ближе мы подъезжали к сакраментальному месту, тем тревожнее делалось на душе. Подвигов последних дней мне хватило с избытком, и душа требовала покоя и отдыха. Однако, другого реального варианта выбраться из наших передряг у меня просто не было. Пришлось взять себя в руки.
– Выпей коньяка, – предложил я Ордынцевой, останавливая лошадь возле распахнутых настежь ворот.
– Я боюсь, – ответила она, прижимаясь к моей спине.
– Все будет хорошо, сейчас взбодримся и вперед, через тернии к звездам!
Я спрыгнул на землю и помог спуститься Даше. Она встала так, чтобы лошадь отгораживала ее от страшного места. Я вытащил из своего «сидора» недопитую бутылку и протянул ей, Она взяла сосуд, подержала его в руке и жестом отчаянья приложила к губам. Сделала несколько глотков и закашлялась Я отобрал бутылку и допил остатки.
– Теперь идем, если там кто-нибудь есть, держись как можно естественнее, – попросил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
В полукилометре от острова мы, наконец, заметили вражеский секрет. Правда, он был не слишком секретный: два красноармейца при форме и с винтовками, халатно приставленными к дереву, сидели в засаде около большого костра и, как мне показалось, выпивали. Они перекрывали нам единственный сухой выход из болота. Мы с Дашей остановились, спрятались в голом кустарнике и наблюдали за их действиями.
Действия оказались сугубо мирными и идиллическими. Парни по очереди пили какую-то неведомую нам жидкость из большой бутыли, закусывая ее хлебом и салом.
Картина эта была такая мирная, что, не решаясь беспокоить несущих службу воинов, мы прошли всего в нескольких шагах за их беззаботными спинами. Особого риска в этом не было Жаркий, большой костер громко трещал мокрыми ветками, так что никаких других звуков услышать наши стражи просто не могли.
После этой случайной встречи люди в лесу нам больше не попадались. Как я уже говорил, пройдя километра два, мы устроили себе небольшой привал. Разговаривать не хотелось. Согревающее действие коньяка прошло, и меня начало знобить. Даша тоже молчала, сидела, сгорбившись, и о чем-то сосредоточено думала. Я вытащил бутылку и для профилактики сделал несколько глотков прямо из горлышка. Передал ее Ордынцевой. Она отерла его рукой и тоже пару раз приложилась к крепкому ароматному напитку
– Ты как? – спросил я, забирая у нее бутылку и поднимаясь на ноги.
– Ничего, – не очень уверенно ответила она. – Трудно идти по лесу. Темно.
– Потерпи, скоро выйдем на дорогу, – пообещал я, выдаваемое желаемое за действительное. До дороги было еще далеко.
– Ты так и не сказал, что мы будем делать в Троицке? – спросила Ордынцева, когда мы вновь отправились в путь.
– Ты видела на окраине города старинный деревянный замок?
– Нет, на экскурсии по городу у меня не было времени
– Так вот, нам нужно туда попасть.
– А зачем?
– Чтобы убраться отсюда подальше. Мне не нравится эпоха военного коммунизма.
Как мы будем «убираться», когда и куда, она не спросила. Сосредоточено шла, глядя под ноги. Постепенно Даша начала отставать.
– Ты не можешь идти чуть быстрее? – спросил я.
– Мне кажется, – не сразу ответила она, – что я себе натерла ногу.
– Что! – воскликнул я. – Сильно?
Стертая нога сейчас могла оказаться важнее, чем перемещение по времени. Я тотчас остановился.
– Сапоги неудобные, – виновато ответила Ордынцева, – и не моего размера, нога в них болтается.
– Что же ты сразу не сказала!
– Я думала, потерплю
– Садись, и переобуйся, тебе нужно на ноги намотать портянки.
– Я уже думала об этом, но где из взять?
Мы нашли подходящую кочку и сели на сухую, заиндивевшую траву. Даша сняла сапог и щупала стертую ногу.
– Волдырь, – сообщила она. – Ничего, как-нибудь дойду.
– Куда ты дойдешь! Нам до Троицка еще, как минимум, десять километров. И попасть туда нужно сегодня же ночью. Как только обнаружится, что мы исчезли с острова, сразу же перекроют все дороги!
– Я постараюсь, – виноватым голосом пообещала она. – Только давай идти не так быстро.
– Дай посмотрю, – сказал я и ощупал ее ногу.
Удивительно, как она еще смогла столько пройти в тонких шелковых чулках и сапогах на два размера больше ноги.
На ее пятке под пальцами гулял здоровенный волдырь.
– Тебе нужны портянки, иначе ты просто не дойдешь. Сейчас попробую что-нибудь сделать.
Больше всего мне сейчас не хотелось раздеваться, но иного выхода не было. Я скинул шинель, инженерную тужурку и рубаху. Потом опять надел сразу ставшую холодной одежду.
– Ты это что делаешь? – удивленно спросила Ордынцева.
– Сейчас попробую вырезать тебе из рубашки портянки. Держи, я отрежу полу.
Рубаха у меня была единственная, но выбора не было. Примерившись, я ножом отхватил всю нижнюю часть до подмышек и разделил ее на две половинки.
– Возьми. Умеешь наматывать?
– Нет, а зачем мне портянки, у меня есть шерстяные носки, – вдруг сказала Ордынцева. – Ты не сердись, я про них забыла.
От возмущения я чуть не выругался.
– Ладно, надевай, – ровным голосом попросил я, – посмотрим, как тебе будет в них идти.
Даша покопалась в своем «сидоре» и достала носки. Я взял их в руку, они были тонкие и невесомые.
– Не помогут, сверху все равно придется намотать портянки.
После того, как я забинтовал ее ноги кусками рубашки, идти ей стало легче, хотя она все равно прихрамывала и отставала.
– Ничего, я дойду, – обещала Даша, когда я останавливался, поджидая ее. – Далеко еще?
– Теперь близко, – очередной раз обещал я, резонно предполагая, что когда-нибудь мы все-таки должны пересечь дорогу. Не так велик был лес, чтобы блуждать в нем до утра.
С момента нашего побега прошло уже часа два. От движения и скорой ходьбы я уже совсем согрелся, и от этого настроение начало улучшаться. Тем более, что Ордынцева как-то притерпелась к потертым ногам и стала лучше идти.
– Ну, как ты? – спросил я, останавливаясь и приваливаясь плечом к стволу дерева.
– Бывает и хуже, – ответила она. – Скоро дорога?
– Скоро, Отдохнуть не хочешь?
– Нет, ну, если только минутку.
Судя по голосу, она уже сильно устала, и мы, подобрав подходящее место, устроили привал.
– А как мы «уберемся» из военного коммунизма и куда? – спросила она, когда немного отдохнула.
– В недалекое будущее, во время, когда про нас уже забудут.
– Как же это можно сделать?
– Сама увидишь. Тебе хочется узнать, что будет через пять или десять лет?
– Кому же не захочется! Да я и сама знаю, к этому времени Россия уже станет свободной социалистической страной.
– Вот большой свободы я тебе в России не обещаю, – честно признался я, – особенно в ближайшем, да и в отдаленном будущем.
Вопрос, в какое время нам лучше попытаться попасть, волновал меня с того момента, как только идея убежать отсюда с помощью генератора времени пришла в голову. Самое главное было не промахнуться и остаться в двадцатых годах. Позже, с двадцать девятого в стране начнет твориться такой беспредел, что чем жить там и тогда, лучше остаться здесь, в голодном двадцатом году.
Когда в свободной социалистической России ввели паспорта и тотальный контроль за населением, я точно не помнил. Скорее всего, именно в самом начале тридцатых, когда начали истреблять работоспособное сельское население, обозвав его кулачеством и классовым врагом пролетариата. К сожалению, о том, что тогда происходило, я имел весьма приблизительное представление. Помнил, что в двадцать девятом году большевики начали коллективизацию и раскулачивание. Заморили голодом Украину, выслали в нежилые места на голодную смерть миллионы крестьянских семей из других республик. Покончив с кулачеством как классом, взялись за остальных. Душили сначала социально чуждых, потом своих же товарищей. По принципу, кто успел, тот и съел.
– Ты это говоришь серьезно? – спросила Ордынцева и незаметно отодвинулась от меня подальше, видимо, решила, что у меня поехала крыша. – В России не будет свободы и социализма? Откуда ты это можешь знать?!
– Кто же о таких вещах говорит всерьез, конечно, шучу, – успокоил я ее. – Нам с тобой, главное, пересидеть годика два-три, а там втянемся, будет легче.
– Знаешь, в лесу и так страшно, давай обойдемся без таких странных шуток, – попросила он. – А здесь волки есть?
– Волки везде есть, – ответил я вставая. – Но у нас с тобой достаточно оружия, чтобы от них отбиться. Пошли, еще одно усилие, и мы почти у цели.
– Волков я очень боюсь, – призналась Даша через несколько минут, когда мы неожиданно вышли на дорогу. – И еще больших собак. Нам еще далеко?
– Надеюсь, часам к двум-трем ночи успеем, – пообещал я. – Главное, чтобы никому ни попасться на глаза. Пусть все думают, что мы просто исчезли неизвестно куда.
– А мы, правда, будем прятаться три года? Вдвоем?
– Исключительно вдвоем, разве нам еще кто-нибудь нужен?
По-моему, Даша понимала, что я шучу, но все время была так взволнована и измучена, что юмор просто не воспринимала, теперь слегка расслабилась и попыталась мне подыграть:
– Не знаю, а вдруг нам станет скучно!
Теперь, когда, наконец, под ногами оказалась твердая дорога, и не нужно было все время внимательно смотреть под ноги, чтобы не провалиться, не упасть или просто споткнуться, обоим стало весело, и мы шли, болтая просто так, ни о чем.
– Тихо, мне кажется, кто-то едет по дороге, – сказал я, останавливаясь и беря Ордынцеву за рукав. – Слышишь голоса?
Она замерла на месте, прислушиваясь. Потом показала рукой в том направлении, куда мы шли.
– Там!
– Давай сойдем с дороги, – шепотом сказал я, и мы мигом перескочили через придорожную канаву и затаились в кустарнике.
– Их много, – предупредила Даша, но я уже понял это и сам.
Откуда-то, скорее всего, из Троицка двигался целый конный отряд. Когда он подошел ближе, стали слышны голоса и шлепанье лошадиных копыт о влажную землю.
– Будем стрелять? – спросила Ордынцева тепло, дыша мне в ухо.
– С ума сошла! Замри и не двигайся.
Отряд скакал неторопкой рысью и, когда поравнялся с нами, стало можно оценить его силы. Был он сравнительно невелик, меньше полуэскадрона, человек пятьдесят конников, но так как всадники двигались колонной по два, показался значительным.
– Куда это они на ночь глядя? – спросила Даша, когда всадники проскакали и опять стало тихо.
– Догадайся с одного раза, – предложил я.
– К нам на остров?
– Именно, так что давай прибавлять шаг. Видимо наши «товарищи» вызвали в помощь отряд регулярной армии
– Ну и что? Нас-то там уже нет.
– Если заставят солдат идти на штурм вплавь, тогда сразу узнают, что мы сбежали. Начнут розыск.
– Вот еще напасть, – горестно сказала Даша, – я и так еле иду.
Мы вернулись на дорогу и пошли дальше. Однако, метров через триста опять пришлось остановиться. Впереди показался силуэт лошади. Она стояла на обочине без всадника, понуро опустив голову.
– Это еще что такое! – прошептал я и вынул из кармана наган.
– Лошадь, ты видишь лошадь? – взволнованно зашептала Даша.
– Вижу, стой на месте, я подойду, посмотрю. Если что, беги в лес и прячься.
Лошадь, между тем, по-прежнему стояла на месте. Я осторожно к ней подошел, пытаясь понять, что она здесь делает. Такая негаданная встреча могла нам очень помочь. Конь увидел меня, поднял голову, вежливо всхрапнул и несколько раз качнул головой. Вблизи оказалось, что он здесь не сам по себе, а под кавалерийским седлом. Мало того, у него на седле висели кавалерийский карабин и шашка.
Это уже походило на какую-то фантасмагорию. Я отцепил от ремня карабин и передернул затвор. Потом негромко крикнул.
– Есть здесь кто-нибудь?
– Есть, – ответил совсем рядом из леса тенористый мужской голос.
– Ты что там делаешь? – удивленно спросил я, направляя на кусты карабин.
– По нужде я тут, до ветра, – ответил невидимый кавалерист. – Живот, будь он проклят, прихватило, спаса нет, Несет, встать не могу. А ты сам кто таков, товарищ?
– Я из чеки, – ответил я, – ловлю дезертиров.
– Не, я не дезертир, я боец с эскадрона товарища Булавина, мне он сам лично разрешил отстать и оправиться, чтобы не засерать революционных красных конников запахом.
– Так каждый скажет, – продолжил я разговор с невидимым собеседником, – откуда я знаю, что ты с эскадрона. Отвечай, как есть по форме, кто, куда, откуда.
– Красноармеец Синицын, второго эскадрона, пятого конного полка, чрезвычайного назначения, – привычно отрапортовал он.
– Куда направляешься?
– Да с отрядом я, товариш, он только что проскакал, неужто ты его не встренул? Едем бить белую гидру.
– Какую еще гидру? Где здесь гидра?
– Да тутоточки, товариш, недалече. Засели, понимаш, с пушками и пулеметами и побили местных товаришей в хвост и в гриву. Людей, говорят, положили тьму!
– Понятно. А тебя, значит, несет?
– Не то слово, товариш, встать не могу!
– Ну и ладно, сиди здесь на месте, пока отряд не вернется. А лошадь я твою конфискую для нужд чеки.
– Ты что, товариш, такое говоришь! – закричал красноармеец Синицын и, как был, со спущенными штанами выскочил на дорогу. – Никак этого нельзя делать!
Был Синицын невелик ростом, к тому же еще приседал, пытаясь поддержать спущенные галифе, и белел голыми коленями. Когда увидел нацеленный в живот ствол своего же оружия, перестал бороться со штанами и медленно распрямился.
– Никак нельзя, товариш, – обреченно сказал он, – это не положено. Меня за такое к стенке…
– Скажешь своему товарищу Булавину, что коня забрали чекисты по приказу товарища Медведя. Говори, что напали впятером, показали мандат и скрутили.
– Какой мандат, когда я неграмотный, – неуверенно проговорил он.
– Это еще лучше, тебе его показали, а ты, что в нем написано, прочитать не смог
– А ружжо вернешь? Или сказать, что и его отобрали?
– Через полверсты оставлю на дороге, а то ты еще чего доброго в нас стрелять начнешь. Оправишься, придешь и заберешь.
– Не, чего мне в вас стрелять, мы тоже с понятием. А не обманешь? Точно оставишь, а то у нас в ескадроне с этим строго.
– Не обману. Положу у большого дерева справа от дороги.
– Ну, тогда я пошел! – воскликнул красный конник и вновь бросился в кусты.
Я отцепил от седла и положил на землю шашку и потрепал коня по загривку. Неслышно подошла Даша, слышавшая весь наш разговор. Я сделал ей знак, чтобы она молчала, и сел в седло. Потом протянул ей руку, подставил свою ногу как ступеньку и забросил сзади на круп коня. Лошадь недовольно переступила ногами под двойным грузом Я прижал ее коленями, и она пошла шагом. Я попытался взбодрить ее вожжами и пятками, но без особого успеха.
– Откуда ты знаешь, что впереди большое дерево? – спросила Ордынцева, когда мы отъехали, и нас больше не мог услышать красный конник Синицын.
– Мало ли здесь деревьев, как увижу большое, так и оставлю.
– Может, не стоит оставлять, нам самим пригодится.
– Парня жалко, за утерю оружия могут и расстрелять.
Теперь, когда мы обзавелись лошадью, жизнь показалась едва ли не праздником.
Коняга была так себе, но легко делала километров шесть-семь в час. Даша обняла меня за талию и прижалась к спине. Как и обещал, я через полверсты приглядел подходящее дерево, близко стоящее у дороги и прислонил к нему карабин.
– Скоро уже? – спросила Ордынцева. – Мне спать хочется.
– Подремли, только крепче держись, а то свалишься. Когда будем подъезжать, я тебя разбужу.
Наш Росинант, не убыстряя и не замедляя шаг, трусил по дороге, и меня самого начало клонить в сон. Чтобы не заснуть, я таращил глаза и вспоминал приятные моменты жизни. Последнее время их было до обидного мало.
– А где мы будем прятаться? – вдруг спросила Даша.
Я не успел ответить, впереди появился просвет в деревьях, и мы, наконец, выехали из леса. На открытой местности было значительно светлее. Вдалеке виднелись темные кучи, это были дома окраины Троицка. Время приближалось к полуночи, и там не светилось ни одно окно.
– Вот и Троицк, – сказал я и свернул с дороги на едва видную в темноте тропу.
– Мы куда едем? – спросила Даша.
– Вон к той роще у реки, – показал я направление рукой, – там наш заколдованный замок.
– Правда? А почему замок?
– Назови по-другому: острог, городище, хоромина. Его построили еще при Иване Грозном, там прятал награбленные богатства какой-то воевода. А потом в нем поселилась нечистая сила.
– Не нужно меня пугать, я не боюсь привидений, – не очень уверенно сказала революционерка.
– Я и не пугаю, однако, лучше бы нам с ними не встретиться. Впрочем, когда я был здесь последний раз, тут на часах стоял какой-то революционный оборванец, так что, может, и обойдется.
– Так ты серьезно, про нечистую силу? Может быть, тогда поедем в другое место? – заволновалась атеистка.
– Не дрейфь, подруга, как-нибудь прорвемся, – пообещал я и направил лошадь к темнеющему на фоне облачного неба Чертовому замку
Чем ближе мы подъезжали к сакраментальному месту, тем тревожнее делалось на душе. Подвигов последних дней мне хватило с избытком, и душа требовала покоя и отдыха. Однако, другого реального варианта выбраться из наших передряг у меня просто не было. Пришлось взять себя в руки.
– Выпей коньяка, – предложил я Ордынцевой, останавливая лошадь возле распахнутых настежь ворот.
– Я боюсь, – ответила она, прижимаясь к моей спине.
– Все будет хорошо, сейчас взбодримся и вперед, через тернии к звездам!
Я спрыгнул на землю и помог спуститься Даше. Она встала так, чтобы лошадь отгораживала ее от страшного места. Я вытащил из своего «сидора» недопитую бутылку и протянул ей, Она взяла сосуд, подержала его в руке и жестом отчаянья приложила к губам. Сделала несколько глотков и закашлялась Я отобрал бутылку и допил остатки.
– Теперь идем, если там кто-нибудь есть, держись как можно естественнее, – попросил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33