Но Эммануэль прошла мимо дома по узкой, выложенной кирпичом дорожке аллеи из розмаринов к маленькому садику, спрятавшемуся чуть в стороне, у конюшен.
Она знала, что в это время дня Жан-Ламбер бывает именно в саду. К девяти утра солнце становится золотисто-желтым и начинает нещадно палить, и старику бывает слишком жарко, чтобы работать на земле. Жан-Ламбер каждое утро поднимался очень рано ради того, чтобы оказаться здесь, в этом райском уголке, с его аккуратными живыми изгородями из темно-зеленых карликовых кустов серебристой кошачьей мяты и вьющихся роз.
Услышав шаги на тропинке, он оглянулся. Несмотря на возраст, он имел превосходный слух. В руке, на которой висела трость, он сжимал корзину с маленькими светло-красными розами.
- Папа, - произнесла Эммануэль, становясь на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. Старик был очень высок - почти так же, как Филипп. - Мне нужно поговорить с тобой.
Живые синие глаза Жан-Ламбера сузились, когда он посмотрел ей в лицо.
- Что случилось, малышка?
- Я хочу, чтобы ты взял Доминика в Бо-Ла.
- И ты поднялась так рано, чтобы сообщить мне это? - Он повернулся, чтобы срезать лилию и осторожно положить ее в корзину. - Два месяца назад я предлагал тебе это, но ты сказала, что это слишком опасно.
- Я и сейчас так считаю.
Жан-Ламбер бросил взгляд на Эммануэль.
- И почему ты передумала?
Эммануэль тяжело вздохнула:
- Я боюсь, что кто-нибудь попытается его убить.
Глава 28
- Да? - переспросил Жан-Ламбер. В его глазах мелькнул страх, которого раньше Эммануэль у него не наблюдала. Большинство людей видели в нем дальновидного бизнесмена, успешного плантатора, но на самом деле больше всего на свете Жан-Ламбера волновал его маленький внук. - Кто угрожает Доминику? И почему?
- Не знаю. - Какое-то мгновение Эммануэль раздумывала: не делает ли она ошибку, рассказывая о своих подозрениях, поскольку Жан-Ламбер в последнее время чувствовал себя неважно? Однако если она хотела доверить Доминика его дедушке, то должна поведать ему обо всем. - Но думаю, что Доминику угрожает опасность. - Она провела рукой по бархатным листьям кошачьей мяты. Зубцы чуть покалывали пальцы. - Трудно понять, что происходит.
Неловко пошатнувшись, старик оперся на трость, а затем срезал побег с цинии. - Почему ты не рассказала мне, что тебя хотели убить? - спросил он, глядя на цветок. - Недалеко от Ирландского канала.
- Как ты об этом узнал? - удивилась Эммануэль. Старик повернул голову, в его ясных синих глазах мелькнули удивление и беспокойство.
- В конце концов, Новый Орлеан - не очень большой город.
Эммануэль несколько секунд раздумывала. Знает ли он о происшествии на Конго-сквер и о том, что один майор-янки частенько заглядывает в полутемный дом на улице Дюмен.
Жан-Ламбер срезал еще одну цинию.
- Почему у тебя возникли такие опасения?
Эммануэль поежилась от внезапного и необъяснимого озноба.
- Погибло слишком много близких мне людей, - объяснила она.
- А что думает начальник военной полиции? Кто за всем этим стоит?
- Он не знает.
- Он тоже считает, что Доминику угрожает опасность?
- Он этого не говорил. Но мне будет спокойнее, если он уедет с тобой.
Жан-Ламбер положил секатор в корзину и медленно повернулся к ней:
- А ты, моя девочка, поедешь с нами в Бо-Ла?
- Нет, я же работаю. Кроме того, для наблюдения за мной выделили солдата.
Подняв голову, старик прищурился, глядя на нижнюю галерею, где чернокожая служанка Целеста устанавливала стол для завтрака.
- Все же будет лучше, если ты отправишься с нами.
- Обещаю, что буду осторожна.
Старик бросил на нее задумчивый взгляд.
- Подойди, - махнул он рукой. - Мне пора перекусить. Помоги мне подняться по ступенькам. - Он внезапно остановился и в замешательстве огляделся. - Не могу найти секатор.
- Он в твоей корзине, папа.
На морщинистых щеках Жана-Ламбера появился слабый румянец.
- Так и есть. Трудно быть стариком.
Эммануэль обняла его и с чувством прижала к себе.
- Это лучше, чем быть мертвецом.
Жан-Ламбер коротко рассмеялся:
- Верно. - Он шагнул вперед, с силой опираясь на ее плечо. - Останься, моя девочка, на кофе с молоком и расскажи мне все об этом ирландце, которого ты колотила медицинским саквояжем и зонтом.
Эммануэль проверяла на складе больницы постельные принадлежности, когда Чарлз Ярдли распахнул дверь с такой силой, что та стукнулась о стену.
- Что, дьявол, ты сделала с моей пациенткой? - требовательным голосом спросил он, стоя на пороге. Солнце светило ему в спину, поэтому был виден лишь его силуэт.
Эммануэль обернулась так быстро, что чуть не выронила из рук поднос с марлей.
- Ты испугал меня.
Ярдли сделал пару шагов.
- Я говорю о женщине с пораженными раком ногами.
Теперь, когда Эммануэль могла разглядеть его лучше, она обомлела. Чарлз Ярдли всегда был несколько небрежен в одежде, но в разумных пределах. Никогда раньше она не видела его в измятом костюме с покрытым желтыми пятнами пота воротником.
- Бог мой, Чарлз. Ты выглядишь ужасно. Когда ты спал последний раз?
Ярдли рассеянно провел рукой по бледному, изможденному лицу и взъерошенным волосам.
- Думаю, пару дней назад. Не помню точно. - Он снова направил на нее тяжелый воинственный взгляд. - Но женщина с…
- Ты отпустил ее, - мягко произнесла Эммануэль. - В субботу вечером. Ты пришел очень поздно и осмотрел пациентку. Она сказала, что хочет домой, и ты не возражал. У тебя что-то с памятью?
Ярдли прислонился к стене и закрыл глаза.
- О Боже, - хрипло выдохнул он. - Как я мог забыть?
Она хотела дотронуться до его руки, но Ярдли внезапно отдернул ее.
- Чарлз! Что с тобой?
Доктор бросил на нее дикий, испуганный взгляд.
- Я похож на человека с разыгравшейся фантазией? С чрезмерным воображением?
- Нет. Ты, на мой взгляд, самый трезвый и даже циничный из всех, кого я когда-либо видела. - Она лукаво улыбнулась. - А что случилось?
- С недавних пор… - Он оттолкнулся от стены и встряхнулся, словно пробуждаясь ото сна. - Нет. Не обращай внимания.
- Скажи мне. Что-то явно тревожит тебя.
Ярдли какое-то время испытующе смотрел на нее.
- Подозреваю, что за мной наблюдают. Здесь. Можешь надо мной смеяться.
Сердце Эммануэль похолодело.
- Ты кого-нибудь видел?
- Нет. Иначе я не чувствовал бы себя полным идиотом. - Он быстро повернулся кругом. - Это… только ощущение, от которого я никак не избавлюсь. От этого… у меня на затылке поднимаются волосы. - Он внезапно невесело рассмеялся. - Я бы не поверил, если бы мне такое сказали, но это происходит со мной. - Он бросил на Эммануэль настороженный взгляд. - Недавно я понял, что постоянно оглядываюсь, когда иду по темной улице. А дома всю ночь проверяю запоры на дверях и окнах. Я ощущаю присутствие того, кто следит за мной. - Он подошел к двери, чтобы выглянуть наружу; с его лица не сходило настороженное выражение.
- Ты что-нибудь пробовал делать?
- Что я могу предпринять, кроме как не смыкать глаз и стараться поменьше быть дома?
- Ты мог бы поговорить с начальником военной полиции.
- Ха! - Он глухо, презрительно рассмеялся. - Чтобы он решил, что я рехнулся? Нет уж!
- Слушай, Чарлз. - Эммануэль сделала шаг, затем остановилась и сложила руки на груди. - Генри и Клер уже мертвы, а день назад пытались убить и меня. Если за тобой и в самом деле кто-то наблюдает, ты можешь притвориться, что этого не замечаешь.
В солнечном свете его лицо казалось белым и измученным.
- Что ты говоришь? - прошептал он. - Что кто-то выбирает жертву? Хочет убить нас всех? Но кто?
- Не знаю.
Он положил дрожащие руки на ее плечи.
- Ты должна знать этого человека.
Эммануэль несколько мгновений молчала.
- Зак Купер подозревает Филиппа.
Чуть пошатнувшись, Ярдли сделал шаг назад, его лицо перекосилось от страха.
- Но… он же мертв.
- Чарлз, прошу тебя… Сходи к Куперу. Поговори с ним.
Ярдли откинул волосы со лба, по его телу пробежала дрожь.
- Хорошо, - произнес он, подняв голову и глядя ей в глаза. - Я сделаю это сегодня днем. - На его губах появилось какое-то подобие улыбки. - А теперь скажи мне: какие у меня еще есть пациенты?
Эммануэль сделала шаг и быстро пожала ему руку.
- Повидайся с Купером. А потом отправляйся домой и немного поспи.
- Я сделал список, - сказал генерал Бенджамин Батлер, бросая Заку лист бумаги через стол, - и хочу, чтобы в следующее воскресенье кто-то из ваших людей побывал в церквах. Если эти священники, - генерал ткнул пальцем в документ, от чего тот заскользил по полированному красному дереву, - не подчинятся моим приказам и не включат в свою еженедельную молитву благословение президенту Соединенных Штатов, их следует арестовать, а церкви закрыть.
- Они заявляют, что у них свобода совести, сэр, - произнес Зак. - Вместо требуемой молитвы их прихожане во время минуты молчания молятся мысленно.
- В том числе и за победу Конфедерации, - выдохнул Батлер.
- Ну, им не разрешено делать это вслух.
- Ха! Как только их арестуют, - продолжал Батлер, попыхивая сигарой и принимаясь за разбор бумаг, - то отправят в военную тюрьму в Нью-Йорк. Это избавит их от неприятностей до конца войны.
И научит не противиться воле «хозяина» Нового Орлеана, подумал Зак, просматривая список.
- Я не вижу здесь отца Маллена, - с удивлением произнес он. Семидесятилетний священник церкви Святого Патрика доставил генералу неприятностей больше, чем кто-либо.
Батлер бросил быстрый взгляд на майора, передвинул сигару в угол рта и улыбнулся:
- Я люблю ирландцев. А теперь… - Он взялся за другой лист, и его улыбка исчезла. - Редакторы этих газет…
…Было почти пять часов, когда Зак покинул кабинет начальника. Когда он спускался по широким каменным ступенькам штаба, к нему подбежал какой-то солдат.
- Майор Купер. - Зак обернулся. - Здесь был человек, который хотел поговорить с вами, сэр. Он сказал, что пришел по очень важному делу, но вы знаете, что генерал не любит, когда его прерывают… - Солдат отвел глаза в сторону.
Зак спрятал улыбку.
- Кто он?
- Судя по акценту, это англичанин. Посетитель сказал, что он доктор, но по внешнему виду…
- Доктор Чарлз Ярдли? - резко спросил Зак.
- Да, сэр. Именно эту фамилию он и назвал.
- Когда он приходил?
- Два или три часа назад. Он просил передать вам, что направляется домой. Пробормотал, что ему надо поспать.
В то утро небо было ясным и синим, но, когда Зак уходил из штаба, начали появляться грозовые облака, горячий ветер рассыпал сухие листья магнолий по мостовым и заставлял шуметь листья банановых деревьев.
Доктор Чарлз Ярдли снимал небольшой коттедж в креольском стиле на Фобер-Треме. Это был квадратный дом, который выходил прямо на набережную и возвышался над землей только на высоту двух ступенек. В старой части города было много подобных строений. Это были незатейливые дома с покрытыми штукатуркой стенами, высокими фронтонами и четырьмя квадратными симметричными комнатами, расположенными так, что из одной в другую можно было попасть, минуя коридор. Входная дверь была раздвижной, стеклянной и закрывалась вертикальными ставнями из деревянных досок. Ставни с засовами были и на всех окнах.
Постучав в дверь, Зак с удивлением заметил, что створка от этого приоткрылась на три-четыре дюйма.
- Доктор Ярдли? - позвал он. За дверью было темно.
С улицы доносился тонкий голосок какого-то мальчишки, распевавшего: «Пять часов, шесть часов, семь часов, хо». По изрытой колеями дороге стучали копыта какой-то лошади, тащившей за собой дребезжащий фургон. Где-то далеко играли на скрипке. Но внутри домика не было заметно никаких признаков жизни. Только какой-то листок бумаги, сорванный ветерком из двери, взметнулся со стола и упал на пол.
Глава 29
Сразу за входной дверью начиналась небольшая квадратная комната, стены которой занимали книжные полки. На столе в стиле эпохи Регентства лежали беспорядочно разбросанные бумаги. Зак наклонился, чтобы поднять упавший лист, и с удивлением увидел на нем сегодняшнюю дату. Письмо начиналось словами: «Дорогие мама и Агнес». Зак засунул его под пустую бутылку из-под бренди, которая стояла рядом со стаканом. Зак мысленно представил картину того, что здесь происходило: Чарлз Ярдли в сумерках сидел за столом и сочинял письмо семье, которую он оставил в Англии.
- Доктор Ярдли! - окликнул Зак и обернулся. Если бы не полоски света, просачивающегося в комнату из открытой двери, дом находился в полной темноте. На пороге гостиной Зак остановился, чтобы его глаза привыкли к мраку. Окна закрывали тяжелые бархатные занавеси. На темной атласной обивке софы и стульев не было защищающих от солнца хлопчатобумажных покрытий.
И вдруг майор разглядел спящего человека, который растянулся на красном диване с синими полосами, стоящем рядом с погасшим камином. Спящий лежал совершенно неподвижно, одна его рука покоилась на бархатной подушке и, сгибаясь, почти касалась турецкого ковра на полу, голова же под неестественным углом уткнулась в другую подушку, из расшитого шелка.
В доме было жарко. Зак чувствовал, что рубашка прилипла к спине, а по щекам течет пот. Он открыл ставни, впуская в комнату свежий воздух. Какое-то мгновение Зак стоял неподвижно, ощущая нарастающее беспокойство и страх. Затем он подошел к доктору Ярдли. Тот был мертв.
- Черт меня подери, если я знаю! - произнес Хэмиш, приседая на корточки. За прошедший час прошел небольшой дождь, который не уменьшил жару, зато наполнил воздух тяжелыми испарениями. - Это мог быть яд, но не похоже на то, что доктор хотел покончить с собой, верно? - Массивный ньюйоркец наклонился и принюхался. - Он был пьян.
- Французское бренди, - произнес Зак, опершись плечом на стену у пустого камина и засунув большой палец за ремень. Уже почти стемнело. Окна были закрыты от любопытных глаз, комнату освещали только две керосиновые лампы. - Спиртное на столе в соседней комнате, - добавил он, когда Хэмиш взглянул вверх.
- А-а… - Хэмиш со стоном выпрямился, при этом его колени щелкнули. - Нам нужно отправить тело в армейский госпиталь. Интересно, к какому заключению они придут.
- Этим утром Ярдли хотел со мной повидаться. Он приходил в штаб, - Зак оттолкнулся от стены, - когда я был у Старика.
Хэмиш удивленно оглянулся.
- Зачем?
- Чтобы узнать это, я сюда и пришел.
Хэмиш наклонился, чтобы поднять бархатную подушку, что лежала у его ног, и бросил ее на стоящий поблизости стул.
- Ты уже осматривал помещение?
Зак отрицательно покачал головой:
- Только мельком. Я ждал тебя. - Он успел только прочитать письмо Ярдли матери. Это был набор ничего не значащих слов о жаре и духоте и о том, как ведут себя в городе янки.
Пока Хэмиш перебирал бумаги в комнате, Зак направился в спальню. Здесь под сеткой от москитов находилась кровать. Было заметно, что на ней лежали. Зак зажег латунную лампу на столике и оглядел помещение. Мебель была дорогой, но не отличалась чрезмерной роскошью. Создавалось ощущение, что все здесь было продумано и сделано со вкусом, но позднее заброшено.
Зак открыл верхнюю полку шкафа и начал внимательно осматривать содержимое. Ему было неприятно брать чужие вещи, которые Ярдли при жизни вряд ли захотел бы кому-либо показывать. Да Зак и не надеялся найти здесь что-либо существенное, проливающее свет на смерть Ярдли.
Выпрямившись, майор пробежал глазами по вещам, украшавшим камин. Похоже, что Чарлз Ярдли не был сентиментален. Предметы в комнате были красивы: искусно вырезанный из слоновой кости сундук, изображения архитектурных сооружений Кристофера Рена в резных рамках, серебряная флейта. Но это ничего не говорило о характере жившего здесь человека - кроме, может быть, его любви к красоте и музыке.
Под флейтой, на нотной бумаге внимание Зака привлек заголовок «Покорность любви», а чуть выше он заметил любопытную надпись, выполненную аккуратным почерком: «Каждый раз, когда я слышу это, я думаю о вас. Теперь, когда вы играете это, возможно, вы вспомните обо мне».
Зак положил музыкальный инструмент и еще раз оглядел комнату, опасаясь, что он пропустил что-то важное. Через десять минут он нашел небольшой сложенный листок, забытый хозяином в тяжелом зимнем пальто. «Ты можешь прийти ко мне сегодня, - написал кто-то на нем быстрым почерком. - От тебя я пылаю. Всегда. Не подводи меня». Подчерк был таким же, что и на нотах, только на этот раз под ними было что-то вроде подписи. «Де Б».
Де Бове?
- Нашел что-нибудь? - спросил Хэмиш. Послышались тяжелые шаги, и он появился в дверях.
- Нет. Ничего. - Зак повернулся и поспешно спрятал в карман сложенный вдвое листок.
Легкий туман закрыл пеленой луну и звезды, так что на улице было темно. Зак шел по набережной, глядя на темные массивные волны. Он был полностью сбит с толку, ярость и гнев заглушали в нем чувство страха.
Казалось, ничто не было способно остановить эту череду смертей. Тот, кого он больше всего подозревал, сам оказался жертвой. Кого теперь винить? Короля вуду, живущего в африканской хижине у реки Саваж, который хорошо знает яды и умеет предсказывать будущее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Она знала, что в это время дня Жан-Ламбер бывает именно в саду. К девяти утра солнце становится золотисто-желтым и начинает нещадно палить, и старику бывает слишком жарко, чтобы работать на земле. Жан-Ламбер каждое утро поднимался очень рано ради того, чтобы оказаться здесь, в этом райском уголке, с его аккуратными живыми изгородями из темно-зеленых карликовых кустов серебристой кошачьей мяты и вьющихся роз.
Услышав шаги на тропинке, он оглянулся. Несмотря на возраст, он имел превосходный слух. В руке, на которой висела трость, он сжимал корзину с маленькими светло-красными розами.
- Папа, - произнесла Эммануэль, становясь на цыпочки, чтобы поцеловать его в щеку. Старик был очень высок - почти так же, как Филипп. - Мне нужно поговорить с тобой.
Живые синие глаза Жан-Ламбера сузились, когда он посмотрел ей в лицо.
- Что случилось, малышка?
- Я хочу, чтобы ты взял Доминика в Бо-Ла.
- И ты поднялась так рано, чтобы сообщить мне это? - Он повернулся, чтобы срезать лилию и осторожно положить ее в корзину. - Два месяца назад я предлагал тебе это, но ты сказала, что это слишком опасно.
- Я и сейчас так считаю.
Жан-Ламбер бросил взгляд на Эммануэль.
- И почему ты передумала?
Эммануэль тяжело вздохнула:
- Я боюсь, что кто-нибудь попытается его убить.
Глава 28
- Да? - переспросил Жан-Ламбер. В его глазах мелькнул страх, которого раньше Эммануэль у него не наблюдала. Большинство людей видели в нем дальновидного бизнесмена, успешного плантатора, но на самом деле больше всего на свете Жан-Ламбера волновал его маленький внук. - Кто угрожает Доминику? И почему?
- Не знаю. - Какое-то мгновение Эммануэль раздумывала: не делает ли она ошибку, рассказывая о своих подозрениях, поскольку Жан-Ламбер в последнее время чувствовал себя неважно? Однако если она хотела доверить Доминика его дедушке, то должна поведать ему обо всем. - Но думаю, что Доминику угрожает опасность. - Она провела рукой по бархатным листьям кошачьей мяты. Зубцы чуть покалывали пальцы. - Трудно понять, что происходит.
Неловко пошатнувшись, старик оперся на трость, а затем срезал побег с цинии. - Почему ты не рассказала мне, что тебя хотели убить? - спросил он, глядя на цветок. - Недалеко от Ирландского канала.
- Как ты об этом узнал? - удивилась Эммануэль. Старик повернул голову, в его ясных синих глазах мелькнули удивление и беспокойство.
- В конце концов, Новый Орлеан - не очень большой город.
Эммануэль несколько секунд раздумывала. Знает ли он о происшествии на Конго-сквер и о том, что один майор-янки частенько заглядывает в полутемный дом на улице Дюмен.
Жан-Ламбер срезал еще одну цинию.
- Почему у тебя возникли такие опасения?
Эммануэль поежилась от внезапного и необъяснимого озноба.
- Погибло слишком много близких мне людей, - объяснила она.
- А что думает начальник военной полиции? Кто за всем этим стоит?
- Он не знает.
- Он тоже считает, что Доминику угрожает опасность?
- Он этого не говорил. Но мне будет спокойнее, если он уедет с тобой.
Жан-Ламбер положил секатор в корзину и медленно повернулся к ней:
- А ты, моя девочка, поедешь с нами в Бо-Ла?
- Нет, я же работаю. Кроме того, для наблюдения за мной выделили солдата.
Подняв голову, старик прищурился, глядя на нижнюю галерею, где чернокожая служанка Целеста устанавливала стол для завтрака.
- Все же будет лучше, если ты отправишься с нами.
- Обещаю, что буду осторожна.
Старик бросил на нее задумчивый взгляд.
- Подойди, - махнул он рукой. - Мне пора перекусить. Помоги мне подняться по ступенькам. - Он внезапно остановился и в замешательстве огляделся. - Не могу найти секатор.
- Он в твоей корзине, папа.
На морщинистых щеках Жана-Ламбера появился слабый румянец.
- Так и есть. Трудно быть стариком.
Эммануэль обняла его и с чувством прижала к себе.
- Это лучше, чем быть мертвецом.
Жан-Ламбер коротко рассмеялся:
- Верно. - Он шагнул вперед, с силой опираясь на ее плечо. - Останься, моя девочка, на кофе с молоком и расскажи мне все об этом ирландце, которого ты колотила медицинским саквояжем и зонтом.
Эммануэль проверяла на складе больницы постельные принадлежности, когда Чарлз Ярдли распахнул дверь с такой силой, что та стукнулась о стену.
- Что, дьявол, ты сделала с моей пациенткой? - требовательным голосом спросил он, стоя на пороге. Солнце светило ему в спину, поэтому был виден лишь его силуэт.
Эммануэль обернулась так быстро, что чуть не выронила из рук поднос с марлей.
- Ты испугал меня.
Ярдли сделал пару шагов.
- Я говорю о женщине с пораженными раком ногами.
Теперь, когда Эммануэль могла разглядеть его лучше, она обомлела. Чарлз Ярдли всегда был несколько небрежен в одежде, но в разумных пределах. Никогда раньше она не видела его в измятом костюме с покрытым желтыми пятнами пота воротником.
- Бог мой, Чарлз. Ты выглядишь ужасно. Когда ты спал последний раз?
Ярдли рассеянно провел рукой по бледному, изможденному лицу и взъерошенным волосам.
- Думаю, пару дней назад. Не помню точно. - Он снова направил на нее тяжелый воинственный взгляд. - Но женщина с…
- Ты отпустил ее, - мягко произнесла Эммануэль. - В субботу вечером. Ты пришел очень поздно и осмотрел пациентку. Она сказала, что хочет домой, и ты не возражал. У тебя что-то с памятью?
Ярдли прислонился к стене и закрыл глаза.
- О Боже, - хрипло выдохнул он. - Как я мог забыть?
Она хотела дотронуться до его руки, но Ярдли внезапно отдернул ее.
- Чарлз! Что с тобой?
Доктор бросил на нее дикий, испуганный взгляд.
- Я похож на человека с разыгравшейся фантазией? С чрезмерным воображением?
- Нет. Ты, на мой взгляд, самый трезвый и даже циничный из всех, кого я когда-либо видела. - Она лукаво улыбнулась. - А что случилось?
- С недавних пор… - Он оттолкнулся от стены и встряхнулся, словно пробуждаясь ото сна. - Нет. Не обращай внимания.
- Скажи мне. Что-то явно тревожит тебя.
Ярдли какое-то время испытующе смотрел на нее.
- Подозреваю, что за мной наблюдают. Здесь. Можешь надо мной смеяться.
Сердце Эммануэль похолодело.
- Ты кого-нибудь видел?
- Нет. Иначе я не чувствовал бы себя полным идиотом. - Он быстро повернулся кругом. - Это… только ощущение, от которого я никак не избавлюсь. От этого… у меня на затылке поднимаются волосы. - Он внезапно невесело рассмеялся. - Я бы не поверил, если бы мне такое сказали, но это происходит со мной. - Он бросил на Эммануэль настороженный взгляд. - Недавно я понял, что постоянно оглядываюсь, когда иду по темной улице. А дома всю ночь проверяю запоры на дверях и окнах. Я ощущаю присутствие того, кто следит за мной. - Он подошел к двери, чтобы выглянуть наружу; с его лица не сходило настороженное выражение.
- Ты что-нибудь пробовал делать?
- Что я могу предпринять, кроме как не смыкать глаз и стараться поменьше быть дома?
- Ты мог бы поговорить с начальником военной полиции.
- Ха! - Он глухо, презрительно рассмеялся. - Чтобы он решил, что я рехнулся? Нет уж!
- Слушай, Чарлз. - Эммануэль сделала шаг, затем остановилась и сложила руки на груди. - Генри и Клер уже мертвы, а день назад пытались убить и меня. Если за тобой и в самом деле кто-то наблюдает, ты можешь притвориться, что этого не замечаешь.
В солнечном свете его лицо казалось белым и измученным.
- Что ты говоришь? - прошептал он. - Что кто-то выбирает жертву? Хочет убить нас всех? Но кто?
- Не знаю.
Он положил дрожащие руки на ее плечи.
- Ты должна знать этого человека.
Эммануэль несколько мгновений молчала.
- Зак Купер подозревает Филиппа.
Чуть пошатнувшись, Ярдли сделал шаг назад, его лицо перекосилось от страха.
- Но… он же мертв.
- Чарлз, прошу тебя… Сходи к Куперу. Поговори с ним.
Ярдли откинул волосы со лба, по его телу пробежала дрожь.
- Хорошо, - произнес он, подняв голову и глядя ей в глаза. - Я сделаю это сегодня днем. - На его губах появилось какое-то подобие улыбки. - А теперь скажи мне: какие у меня еще есть пациенты?
Эммануэль сделала шаг и быстро пожала ему руку.
- Повидайся с Купером. А потом отправляйся домой и немного поспи.
- Я сделал список, - сказал генерал Бенджамин Батлер, бросая Заку лист бумаги через стол, - и хочу, чтобы в следующее воскресенье кто-то из ваших людей побывал в церквах. Если эти священники, - генерал ткнул пальцем в документ, от чего тот заскользил по полированному красному дереву, - не подчинятся моим приказам и не включат в свою еженедельную молитву благословение президенту Соединенных Штатов, их следует арестовать, а церкви закрыть.
- Они заявляют, что у них свобода совести, сэр, - произнес Зак. - Вместо требуемой молитвы их прихожане во время минуты молчания молятся мысленно.
- В том числе и за победу Конфедерации, - выдохнул Батлер.
- Ну, им не разрешено делать это вслух.
- Ха! Как только их арестуют, - продолжал Батлер, попыхивая сигарой и принимаясь за разбор бумаг, - то отправят в военную тюрьму в Нью-Йорк. Это избавит их от неприятностей до конца войны.
И научит не противиться воле «хозяина» Нового Орлеана, подумал Зак, просматривая список.
- Я не вижу здесь отца Маллена, - с удивлением произнес он. Семидесятилетний священник церкви Святого Патрика доставил генералу неприятностей больше, чем кто-либо.
Батлер бросил быстрый взгляд на майора, передвинул сигару в угол рта и улыбнулся:
- Я люблю ирландцев. А теперь… - Он взялся за другой лист, и его улыбка исчезла. - Редакторы этих газет…
…Было почти пять часов, когда Зак покинул кабинет начальника. Когда он спускался по широким каменным ступенькам штаба, к нему подбежал какой-то солдат.
- Майор Купер. - Зак обернулся. - Здесь был человек, который хотел поговорить с вами, сэр. Он сказал, что пришел по очень важному делу, но вы знаете, что генерал не любит, когда его прерывают… - Солдат отвел глаза в сторону.
Зак спрятал улыбку.
- Кто он?
- Судя по акценту, это англичанин. Посетитель сказал, что он доктор, но по внешнему виду…
- Доктор Чарлз Ярдли? - резко спросил Зак.
- Да, сэр. Именно эту фамилию он и назвал.
- Когда он приходил?
- Два или три часа назад. Он просил передать вам, что направляется домой. Пробормотал, что ему надо поспать.
В то утро небо было ясным и синим, но, когда Зак уходил из штаба, начали появляться грозовые облака, горячий ветер рассыпал сухие листья магнолий по мостовым и заставлял шуметь листья банановых деревьев.
Доктор Чарлз Ярдли снимал небольшой коттедж в креольском стиле на Фобер-Треме. Это был квадратный дом, который выходил прямо на набережную и возвышался над землей только на высоту двух ступенек. В старой части города было много подобных строений. Это были незатейливые дома с покрытыми штукатуркой стенами, высокими фронтонами и четырьмя квадратными симметричными комнатами, расположенными так, что из одной в другую можно было попасть, минуя коридор. Входная дверь была раздвижной, стеклянной и закрывалась вертикальными ставнями из деревянных досок. Ставни с засовами были и на всех окнах.
Постучав в дверь, Зак с удивлением заметил, что створка от этого приоткрылась на три-четыре дюйма.
- Доктор Ярдли? - позвал он. За дверью было темно.
С улицы доносился тонкий голосок какого-то мальчишки, распевавшего: «Пять часов, шесть часов, семь часов, хо». По изрытой колеями дороге стучали копыта какой-то лошади, тащившей за собой дребезжащий фургон. Где-то далеко играли на скрипке. Но внутри домика не было заметно никаких признаков жизни. Только какой-то листок бумаги, сорванный ветерком из двери, взметнулся со стола и упал на пол.
Глава 29
Сразу за входной дверью начиналась небольшая квадратная комната, стены которой занимали книжные полки. На столе в стиле эпохи Регентства лежали беспорядочно разбросанные бумаги. Зак наклонился, чтобы поднять упавший лист, и с удивлением увидел на нем сегодняшнюю дату. Письмо начиналось словами: «Дорогие мама и Агнес». Зак засунул его под пустую бутылку из-под бренди, которая стояла рядом со стаканом. Зак мысленно представил картину того, что здесь происходило: Чарлз Ярдли в сумерках сидел за столом и сочинял письмо семье, которую он оставил в Англии.
- Доктор Ярдли! - окликнул Зак и обернулся. Если бы не полоски света, просачивающегося в комнату из открытой двери, дом находился в полной темноте. На пороге гостиной Зак остановился, чтобы его глаза привыкли к мраку. Окна закрывали тяжелые бархатные занавеси. На темной атласной обивке софы и стульев не было защищающих от солнца хлопчатобумажных покрытий.
И вдруг майор разглядел спящего человека, который растянулся на красном диване с синими полосами, стоящем рядом с погасшим камином. Спящий лежал совершенно неподвижно, одна его рука покоилась на бархатной подушке и, сгибаясь, почти касалась турецкого ковра на полу, голова же под неестественным углом уткнулась в другую подушку, из расшитого шелка.
В доме было жарко. Зак чувствовал, что рубашка прилипла к спине, а по щекам течет пот. Он открыл ставни, впуская в комнату свежий воздух. Какое-то мгновение Зак стоял неподвижно, ощущая нарастающее беспокойство и страх. Затем он подошел к доктору Ярдли. Тот был мертв.
- Черт меня подери, если я знаю! - произнес Хэмиш, приседая на корточки. За прошедший час прошел небольшой дождь, который не уменьшил жару, зато наполнил воздух тяжелыми испарениями. - Это мог быть яд, но не похоже на то, что доктор хотел покончить с собой, верно? - Массивный ньюйоркец наклонился и принюхался. - Он был пьян.
- Французское бренди, - произнес Зак, опершись плечом на стену у пустого камина и засунув большой палец за ремень. Уже почти стемнело. Окна были закрыты от любопытных глаз, комнату освещали только две керосиновые лампы. - Спиртное на столе в соседней комнате, - добавил он, когда Хэмиш взглянул вверх.
- А-а… - Хэмиш со стоном выпрямился, при этом его колени щелкнули. - Нам нужно отправить тело в армейский госпиталь. Интересно, к какому заключению они придут.
- Этим утром Ярдли хотел со мной повидаться. Он приходил в штаб, - Зак оттолкнулся от стены, - когда я был у Старика.
Хэмиш удивленно оглянулся.
- Зачем?
- Чтобы узнать это, я сюда и пришел.
Хэмиш наклонился, чтобы поднять бархатную подушку, что лежала у его ног, и бросил ее на стоящий поблизости стул.
- Ты уже осматривал помещение?
Зак отрицательно покачал головой:
- Только мельком. Я ждал тебя. - Он успел только прочитать письмо Ярдли матери. Это был набор ничего не значащих слов о жаре и духоте и о том, как ведут себя в городе янки.
Пока Хэмиш перебирал бумаги в комнате, Зак направился в спальню. Здесь под сеткой от москитов находилась кровать. Было заметно, что на ней лежали. Зак зажег латунную лампу на столике и оглядел помещение. Мебель была дорогой, но не отличалась чрезмерной роскошью. Создавалось ощущение, что все здесь было продумано и сделано со вкусом, но позднее заброшено.
Зак открыл верхнюю полку шкафа и начал внимательно осматривать содержимое. Ему было неприятно брать чужие вещи, которые Ярдли при жизни вряд ли захотел бы кому-либо показывать. Да Зак и не надеялся найти здесь что-либо существенное, проливающее свет на смерть Ярдли.
Выпрямившись, майор пробежал глазами по вещам, украшавшим камин. Похоже, что Чарлз Ярдли не был сентиментален. Предметы в комнате были красивы: искусно вырезанный из слоновой кости сундук, изображения архитектурных сооружений Кристофера Рена в резных рамках, серебряная флейта. Но это ничего не говорило о характере жившего здесь человека - кроме, может быть, его любви к красоте и музыке.
Под флейтой, на нотной бумаге внимание Зака привлек заголовок «Покорность любви», а чуть выше он заметил любопытную надпись, выполненную аккуратным почерком: «Каждый раз, когда я слышу это, я думаю о вас. Теперь, когда вы играете это, возможно, вы вспомните обо мне».
Зак положил музыкальный инструмент и еще раз оглядел комнату, опасаясь, что он пропустил что-то важное. Через десять минут он нашел небольшой сложенный листок, забытый хозяином в тяжелом зимнем пальто. «Ты можешь прийти ко мне сегодня, - написал кто-то на нем быстрым почерком. - От тебя я пылаю. Всегда. Не подводи меня». Подчерк был таким же, что и на нотах, только на этот раз под ними было что-то вроде подписи. «Де Б».
Де Бове?
- Нашел что-нибудь? - спросил Хэмиш. Послышались тяжелые шаги, и он появился в дверях.
- Нет. Ничего. - Зак повернулся и поспешно спрятал в карман сложенный вдвое листок.
Легкий туман закрыл пеленой луну и звезды, так что на улице было темно. Зак шел по набережной, глядя на темные массивные волны. Он был полностью сбит с толку, ярость и гнев заглушали в нем чувство страха.
Казалось, ничто не было способно остановить эту череду смертей. Тот, кого он больше всего подозревал, сам оказался жертвой. Кого теперь винить? Короля вуду, живущего в африканской хижине у реки Саваж, который хорошо знает яды и умеет предсказывать будущее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30