Кроме того, Элизабет… Нет, если он позволит себе думать об Элизабет, то до утра не заснет.
Во всяком случае, ни Элизабет, ни Обри ничем не могли помочь ему в проблемах, связанных с Раймондом. Моджер, возможно, и мог бы что-нибудь прояснить, так как много времени проводил при королевском дворе и был в курсе всех слухов и сплетен. Вильям не сразу заметил это. Он в тысячный раз говорил себе, что Моджер – хороший сосед, всегда приятный в общении и дружелюбный; не покушающийся на его, Вильяма, земли, ничем никогда не обидевший никого из своих людей, не бравший большую, чем полагается, речную пошлину. И Вильяма не должно касаться то, что Моджер стремился извлечь из имения больше, чем вкладывал в него, живя не по средствам расточительно. И все же Хьюэрли оставалось богатым владением, и Обри мог поправить дела, став его владельцем, а Элис присмотрела бы за хозяйством, если бы вышла замуж за Обри.
Было бы лучше, если бы Моджер не тратил время и деньги на приемах, а присматривал за своей собственностью Нет, думал Вильям, это не просто тщеславие. Льстивость и низкопоклонство Моджера так надоели ему что он избегал соседа, как чумы, когда им случалось быть вместе на приеме у короля. Но имел ли он право осуждать? С детства Вильям имел очень могущественного друга, и ему не нужно было поддакивать каждому слову короля. Но угодничество Моджера дало свои результаты: Обри получил место во владениях де Боуна, что совсем неплохо для юноши без знатной родословной.
Кстати, это и его, Вильяма, вина в том, что Моджеру пришлось так пресмыкаться, подыскивая место для Обри. Он должен был подсказать Моджеру попытаться получить место для молодого человека во владениях у Ричарда Корнуолльского, и с радостью сам попросил бы протекции у Ричарда для сына Элизабет… Но Вильям никогда не говорил Моджеру о своей дружбе с Ричардом. Да и захотел ли бы Моджер просить кого-либо о благосклонности?
Чепуха! Вильям даже зарычал от злости и перевернулся на живот. Единственный человек, у которого Моджер не хочет просить о каком-либо одолжении, это он сам. Тогда его неприязнь к Моджеру, которую он так тщательно скрывал, сразу обнаружилась бы. И это было бы совсем некстати. Почему он так не любил человека как раз за то, чего хотел от него? И как только Вильям понял это, он застонал, скатился с кровати и невольно вздрогнул, когда голые ступни коснулись холодного пола. Не обращая внимания на холод, Вильям расправил ночную рубашку, налил себе разбавленного вина и сел в кресло у камина.
Жизнь такая запутанная штука. Он не мог смириться с тем, что Моджер не ценит свою жену, тогда как сам Вильям готов отдать все за возможность видеть Элизабет любимой и любящей. Кто поверил бы, что он может быть таким глупцом и любить одну женщину все эти годы – двадцать лет? Нет, больше. Вильям не смог бы припомнить время, когда не любил Элизабет. Он обожал ее, когда ей было только четыре года и она была пухленьким карапузом, следующим всюду по пятам за своими братьями, Гилбертом и Джоном. В детстве они с Элизабет поклялись друг другу, что поженятся…
– О дьявол! – вздохнул он устало. Гнев и боль захватили его с силой ничуть не меньшей, чем двадцать лет назад, когда отец сказал ему, что Элизабет выдали замуж.
Он не хотел верить, но сэр Гилберт, отец Элизабет, подтвердил это. Долгое время Вильям ненавидел ее за проявленную слабость и по этой причине согласился жениться на женщине, предложенной отцом. Бедная Мэри. Была ли она действительно настолько глупа от природы или это его невольное отвращение к ней погубило ее?
Нет. Вильям поставил чашу и вернулся в постель. Мэри была только Мэри. Он не виноват в том, что случилось с ней. И даже если он иногда и обнаруживал свое недовольство, то лишь по одной причине – она была на десять лет старше. Другая нормальная разумная женщина двадцати семи лет, уже побывавшая замужем и овдовевшая, не смогла бы подчиниться семнадцатилетнему юноше, оскорбленному и озлобленному, тем более что Мэри была очень привлекательной, почти такой же красивой, как Элис. К тому же она не могла себе представить, насколько неприятна ему и сразу привязалась к Вильяму, во всем полагаясь на него. Нет, она не виновата ни в чем. Мэри была счастлива настолько, насколько могла. И если уж что и сразило ее, так это смерть детей.
И Элизабет не виновата в том, что исполнила волю отца. Разве могла она ослушаться? Могла ли сопротивляться девочка тринадцати лет? Возможно, ей даже не сказали. Сэр Гилберт был достаточно добрым человеком, но старой закалки. Он просто выслал Элизабет в Илмер для замужества, даже не предупредив ее. Жена сэра Гилберта – тут Вильям поморщился: он едва помнил бледную тень женщины, которая была матерью Элизабет, – она не могла ничем помешать. Сэр Гилберт был из тех, кто считал, что никакая дочь не стоит съедаемой ею пищи. Вильям улыбнулся. Какой же глупец сэр Гилберт! Элис принесла ему больше утешения и радости, чем дюжина сыновей.
На этой мысли он заснул, с ней же и проснулся. Все это так, конечно, но Вильям понимал: Элис – единственная наследница, а это не так уж хорошо. Он еще достаточно молод, чтобы заиметь сыновей. Лучше было бы жениться сразу после смерти Мэри. Дети Элис будут потомками владельцев Илмера, если она выйдет замуж за Обри, и только Богу известно, что будет, если она выберет кого-нибудь другого. Вильям пошел в зал, все еще с грустью размышляя о том, что его род прервется на нем, и вдруг остановился, увидел Раймонда, стоявшего позади Элис у буфета. Мартин, разумеется, был тут же, но стоял поодаль. Молодой рыцарь что-то говорил Элис, а она смеялась. и смотрела ему в глаза. Вильям быстро прошел вперед.
– Ты сегодня что-то поздно, папа! – воскликнула Элис, как только он подошел к ним.
Раймонд почтительно поклонился. Вильям узнал блузу, надетую на нем. Она принадлежала Гарольду, совсем новая и довольно большого размера, сшитая Гарольду на вырост. Раймонду она была слегка коротковата и тесновата в плечах. Все это означало, что Раймонд, не привезший с собой одежды, – действительно нищий. Элис налила отцу вина, и Раймонд отрезал себе ломтик сыра.
– Я должен сегодня утром съездить в Хьюэрли, – сказал Вильям.
– А сэр Моджер дома? – резко спросила Элис.
– Надеюсь, да. На прошлой неделе он был дома и ничего не говорил мне о возможном отъезде, – спокойно ответил Вильям.
И угораздило же его иметь такую сообразительную дочь, подумал Вильям. Никогда ни словом не обмолвился он дочери о своих чувствах к Элизабет, и все-таки Элис знала все. Это вызывало в ней противоречивые чувства. Элис и сама любила Элизабет. Даже когда была жива еще ее мать, она бегала к ней всякий раз, когда ей нужен был совет или помощь, а в последние пять лет Элизабет просто заменяла ей мать.
И все-таки Элис ревновала. Это проявлялось во многом. Иногда, когда Вильям ее отчитывал, она сердито отвечала: «Я же не такая идеальная, как леди Элизабет. Я слишком плоха!» Вильям никогда не отвечал ей в том духе, что леди Элизабет так же очень далека от совершенства, потому что боялся, как бы Элис не уловила горечь в его словах. Все это на самом деле было не так уж и важно, лишь бы не росла ревность дочери. Иначе та могла бы выкинуть нечто и похуже, чем старательное копирование поведения Элизабет, как это делала сейчас.
Была еще одна причина такого поведения Элис: она догадывалась, отец не хотел еще раз жениться из-за Элизабет. С одной стороны, Элис гордилась своей фамилией, как и Вильям, но никогда не считала Марлоу своим. Когда она выйдет замуж, собственность ее мужа станет и ее собственностью. Марлоу – лишь место, где она учится быть хозяйкой. Элис хотела бы иметь брата в Марлоу, понимая, что это важно для ее безопасности. Если бы, например, муж и отец Элис умерли, а дети оставались еще маленькими, брат поддержал бы их и в случае необходимости защищал ее права. Без мужчины в семье она могла оказаться во власти любого, занимающего более высокое положение или во власти мужчин из семьи мужа.
С другой стороны, Элис совсем не радовала мысль о мачехе, женщине, которая имела бы права на Марлоу. Она уже давно была здесь хозяйкой и не собиралась уступить это место кому-либо. С этой точки зрения Элис должна была бы быть благодарна Элизабет, так как ее существование удерживало отца от желания привести в дом вторую жену «Я думал об этом десять тысяч раз, – говорил себе с раздражением Вильям. – Но это старая, слишком старая история» Он повернулся к Раймонду.
– До моего возвращения осмотрите хозяйство. Наверняка вы обнаружите, что оно ведется не так, как принято Мне кажется, люда здесь тоже другие, хотя у меня было очень мало времени, чтобы хорошо познакомиться с подобными вопросами, когда я ездил по южным – графствам Франции.
– Да, сэр, – охотно согласился Раймонд.
Элис открыла было рот, но, видимо, решила получше подумать над тем, что хотела сказать. Ее что-то беспокоило, но Вильям решил, что Раймонд оскорбится, если он отзовет Элис в сторону, чтобы поговорить с ней наедине. Скорее всего, дочь, охваченная своими подозрениями, не хотела позволить юноше одному объезжать их владения, и, конечно же, все это было излишней предосторожностью, чем в самом деле, мог навредить этот юный рыцарь? Если бы он причинил вред их людям, ну, скажем, изнасиловал женщину, это сразу решило бы проблему. Вильям тотчас выгнал бы его отсюда.
Вильям закончил завтрак, взял свой плащ и вышел. Во время еды он видел, как Элис сделала знак Мартину, и был уверен, что конь уже ждет его снаружи у лестницы. Он вскочил на своего большого темной масти коня и легко поскакал по подъемному мосту вниз, в город, который располагался в излучине реки примерно в полумиле отсюда.
Когда Вильям добрался до окраины города, он, остановив коня, замер от удивления. Что сделали с общественным полем, прилегающим – к реке? Город не был обнесен стенами. Он был для этого еще недостаточно велик (хотя вот-вот станет большим) и ничем не защищен со стороны реки. При реальной опасности все ценное перевозили в крепость и люди уходили туда же, вслед за своим скарбом. Однако сэр Вильям и его предки предпочитали атаковать врага первыми и тем самым надежно защищали город, который был сожжен только однажды – почти тридцать лет назад, когда последний французский король Луи был в Англии. С тех пор городу не угрожала никакая серьезная опасность.
Приблизившись к перекопанному участку, Вильям фыркнул от злости. Так он и думал! Эти идиоты начали что-то строить здесь. Эти простолюдины, свободные или крепостные, лишились рассудка. Вильям пришпорил коня и поехал дальше.
– Где тут старший? – спросил он по-английски человека, быстро подбежавшего к нему и поклонившемуся.
– Милорд?
– Все снести! – прогремел Вильям, указав рукой на постройки. – Вы не можете здесь строить. Это общественное пастбище.
– Но, милорд, это согласовано со всем городом. Скот не пострадает. Мы расчищаем земли на северной стороне. Пасти скот можно и там. Торговец, которому нужны склады и магазины, выкупил эту землю.
– Дурья башка! – заорал Вильям. – Какое мне дело, где пасти скот? Если вы застроите эту излучину реки, вы закроете мне вид на городскую пристань. Сюда могут приплыть корабли, но я не увижу их.
Старший строитель молчал. С ним консультировались до начала работ относительно этого участка, и он дал разрешение. Сейчас его мысли были только о том, не зальет ли река во время паводка постройки и выдержит ли земля их конструкции.
– Это не в моей власти, – оправдывался он. – Я лишь…
– Это в моей власти! – прервал его Вильям. – Уберите это, спасите хотя бы материал, или я пришлю сюда своих людей, и они сожгут все, а заодно и снесут несколько чьих-то голов.
Вильям опять пришпорил коня и задал ему такой темп, что при въезде в город тот шел почти галопом. Люди шарахались от него, женщины кричали и хватали детей, а мулов и ослов сгоняли с дороги. На площади в центре города, около ратуши, Вильям соскочил с коня и схватил за волосы отпрянувшего от него человека.
– Позови мне цехового мастера! – прокричал он.
– К-какого м-мастера?
– Того, кто занимает самое высокое положение в гильдии, а если его нет, то любого другого авторитетного человека.
Испугавшийся горожанин кивнул головой и убежал. Сэр Вильям осмотрелся, но лужайка около ратуши была пустой. Как, черт побери, зовут того мастера и из какой он гильдии? Вильям даже подумать не мог, что их так много. Когда он имел дело с горожанами, в качестве представителя к нему обычно посылали одного человека. Пока налоги и пошлины оплачивались полностью и добросовестно, Вильям не беспокоил городское управление. Все, казалось, в порядке, но теперь он начал сомневаться в этом.
Он подумал о том, что все меньше и меньше случаев и происшествий выносили на его суд. Это было странным, потому что город вырос за последние несколько лет. А так как люди есть люди, представлялось абсолютно невероятным, будто рост населения и торгового оборота сопровождается снижением преступности. «Нерадивый», – сказал себе Вильям. Он все-таки крайне небрежен. В последние годы, поскольку Ричард все больше и больше занимался общественными делами, Вильям постепенно оказался втянутым в государственные проблемы, несмотря на то, что не так уж часто ездил ко двору и поэтому все меньше уделял времени здешним делам.
Цеховой мастер, если он вообще был таковым, склонился перед ним, представившись Томасом Меркером. Вильям вкратце рассказал ему, что приказал старшему по строительству снести все возведенное и закопать все вырытые ямы. Никаких строений никогда не должно быть на этом участке берега, заявил он.
– Но, милорд, – вскричал Меркер, – это же прекрасная стоянка для судов. Река образует там глубокую заводь, и корабли могут…
– Знаю, – прервал его Вильям. – Именно поэтому я и запрещаю строить здесь. Этот участок расположен так, что постройки закроют вид на доки из крепости.
– Милорд, милорд! – взмолился Меркер. – Мы не стали бы вас обманывать! Никогда! Вы можете, если пожелаете, посылать людей для наблюдения за кораблями, входящими в доки.
Вильям даже рот открыл от удивления. Ему никогда не приходило в голову, что городские жители могут мошенничать с налогами и пошлинами. Он думал только об обороне города. Если у его стражников не будет свободного обзора в сторону реки, то неприятельские корабли смогут подойти к берегу незамеченными. И даже если стражники не разглядят ничего издалека, например, в безлунную ночь, то на открытом склоне была прекрасная слышимость до самой крепости. Бесшумно высадиться большому количеству людей было практически невозможно. Но любые постройки между крепостью и рекой будут затруднять и обзор, и слышимость.
– Естественно, вы не должны обманывать меня, – сказал Вильям спокойно, но в его голосе прозвучала угроза. – Это было бы очень опасно для вас и не в моих интересах. Я не собираюсь так гостеприимно открывать врагу двери. Но вы можете строить открытые доки на другом берегу, если захотите.
Лицо Томаса Меркера выражало такую досаду, что Вильям рассмеялся бы, не будь настолько разъярен. Этот человек пытался обмануть его. Сначала небольшой обман, потом все больше и больше, если бы Вильям не понял и не отреагировал. Только по двум причинам он не убил тут же, на месте, Меркера, все еще скулившего об удобстве перевозок из открытых доков, которые Вильям не разрешал строить, и об опасности порчи некоторых грузов от дождя или жаркого солнца. Во-первых, Вильям имел хорошую прибыль в виде пошлин и налогов, уплачиваемую торговцами, и было бы ошибкой убивать кого-то из них при первых подозрениях относительно целесообразности построек. И, во-вторых, Меркер либо полностью увяз в подобного рода нечестных делах, либо вообще не был способен на таковые.
Следует тщательно проверить работу городского управления. Наверняка могут обнаружиться какие-нибудь махинации Томаса Меркера, которых будет достаточно, чтобы его повесить. Этим Вильям сразу достиг бы нескольких целей: воздал человеку по заслугам, пополнил свой кошелек за счет конфискации имущества Меркера, показал другим торговцам, что бывает за мошенничество, ясно дал бы понять всем, что он, Вильям, не позволит грабить себя.
Жалкие оправдания Томаса, закончившиеся предложением денег, иссякли. Вильям взглянул на него и вскинул голову.
– Я уже сказал строителю, скажу и вам. Если все не будет убрано к моему возвращению, я пришлю сюда своих людей, и они сожгут все дотла. – Глаза его под длинными загнутыми вверх ресницами были сейчас цвета холодной мутной воды. – Не испытывайте мое терпение.
Томас опять запричитал, но Вильям не стал его слушать. Он погнал коня дальше, снова к реке, но чуть западнее где стояло широкое с тяжелым днищем судно, служившее паромом. Вильяму вдруг пришло в голову, что все происшедшее в это утро, удивительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Во всяком случае, ни Элизабет, ни Обри ничем не могли помочь ему в проблемах, связанных с Раймондом. Моджер, возможно, и мог бы что-нибудь прояснить, так как много времени проводил при королевском дворе и был в курсе всех слухов и сплетен. Вильям не сразу заметил это. Он в тысячный раз говорил себе, что Моджер – хороший сосед, всегда приятный в общении и дружелюбный; не покушающийся на его, Вильяма, земли, ничем никогда не обидевший никого из своих людей, не бравший большую, чем полагается, речную пошлину. И Вильяма не должно касаться то, что Моджер стремился извлечь из имения больше, чем вкладывал в него, живя не по средствам расточительно. И все же Хьюэрли оставалось богатым владением, и Обри мог поправить дела, став его владельцем, а Элис присмотрела бы за хозяйством, если бы вышла замуж за Обри.
Было бы лучше, если бы Моджер не тратил время и деньги на приемах, а присматривал за своей собственностью Нет, думал Вильям, это не просто тщеславие. Льстивость и низкопоклонство Моджера так надоели ему что он избегал соседа, как чумы, когда им случалось быть вместе на приеме у короля. Но имел ли он право осуждать? С детства Вильям имел очень могущественного друга, и ему не нужно было поддакивать каждому слову короля. Но угодничество Моджера дало свои результаты: Обри получил место во владениях де Боуна, что совсем неплохо для юноши без знатной родословной.
Кстати, это и его, Вильяма, вина в том, что Моджеру пришлось так пресмыкаться, подыскивая место для Обри. Он должен был подсказать Моджеру попытаться получить место для молодого человека во владениях у Ричарда Корнуолльского, и с радостью сам попросил бы протекции у Ричарда для сына Элизабет… Но Вильям никогда не говорил Моджеру о своей дружбе с Ричардом. Да и захотел ли бы Моджер просить кого-либо о благосклонности?
Чепуха! Вильям даже зарычал от злости и перевернулся на живот. Единственный человек, у которого Моджер не хочет просить о каком-либо одолжении, это он сам. Тогда его неприязнь к Моджеру, которую он так тщательно скрывал, сразу обнаружилась бы. И это было бы совсем некстати. Почему он так не любил человека как раз за то, чего хотел от него? И как только Вильям понял это, он застонал, скатился с кровати и невольно вздрогнул, когда голые ступни коснулись холодного пола. Не обращая внимания на холод, Вильям расправил ночную рубашку, налил себе разбавленного вина и сел в кресло у камина.
Жизнь такая запутанная штука. Он не мог смириться с тем, что Моджер не ценит свою жену, тогда как сам Вильям готов отдать все за возможность видеть Элизабет любимой и любящей. Кто поверил бы, что он может быть таким глупцом и любить одну женщину все эти годы – двадцать лет? Нет, больше. Вильям не смог бы припомнить время, когда не любил Элизабет. Он обожал ее, когда ей было только четыре года и она была пухленьким карапузом, следующим всюду по пятам за своими братьями, Гилбертом и Джоном. В детстве они с Элизабет поклялись друг другу, что поженятся…
– О дьявол! – вздохнул он устало. Гнев и боль захватили его с силой ничуть не меньшей, чем двадцать лет назад, когда отец сказал ему, что Элизабет выдали замуж.
Он не хотел верить, но сэр Гилберт, отец Элизабет, подтвердил это. Долгое время Вильям ненавидел ее за проявленную слабость и по этой причине согласился жениться на женщине, предложенной отцом. Бедная Мэри. Была ли она действительно настолько глупа от природы или это его невольное отвращение к ней погубило ее?
Нет. Вильям поставил чашу и вернулся в постель. Мэри была только Мэри. Он не виноват в том, что случилось с ней. И даже если он иногда и обнаруживал свое недовольство, то лишь по одной причине – она была на десять лет старше. Другая нормальная разумная женщина двадцати семи лет, уже побывавшая замужем и овдовевшая, не смогла бы подчиниться семнадцатилетнему юноше, оскорбленному и озлобленному, тем более что Мэри была очень привлекательной, почти такой же красивой, как Элис. К тому же она не могла себе представить, насколько неприятна ему и сразу привязалась к Вильяму, во всем полагаясь на него. Нет, она не виновата ни в чем. Мэри была счастлива настолько, насколько могла. И если уж что и сразило ее, так это смерть детей.
И Элизабет не виновата в том, что исполнила волю отца. Разве могла она ослушаться? Могла ли сопротивляться девочка тринадцати лет? Возможно, ей даже не сказали. Сэр Гилберт был достаточно добрым человеком, но старой закалки. Он просто выслал Элизабет в Илмер для замужества, даже не предупредив ее. Жена сэра Гилберта – тут Вильям поморщился: он едва помнил бледную тень женщины, которая была матерью Элизабет, – она не могла ничем помешать. Сэр Гилберт был из тех, кто считал, что никакая дочь не стоит съедаемой ею пищи. Вильям улыбнулся. Какой же глупец сэр Гилберт! Элис принесла ему больше утешения и радости, чем дюжина сыновей.
На этой мысли он заснул, с ней же и проснулся. Все это так, конечно, но Вильям понимал: Элис – единственная наследница, а это не так уж хорошо. Он еще достаточно молод, чтобы заиметь сыновей. Лучше было бы жениться сразу после смерти Мэри. Дети Элис будут потомками владельцев Илмера, если она выйдет замуж за Обри, и только Богу известно, что будет, если она выберет кого-нибудь другого. Вильям пошел в зал, все еще с грустью размышляя о том, что его род прервется на нем, и вдруг остановился, увидел Раймонда, стоявшего позади Элис у буфета. Мартин, разумеется, был тут же, но стоял поодаль. Молодой рыцарь что-то говорил Элис, а она смеялась. и смотрела ему в глаза. Вильям быстро прошел вперед.
– Ты сегодня что-то поздно, папа! – воскликнула Элис, как только он подошел к ним.
Раймонд почтительно поклонился. Вильям узнал блузу, надетую на нем. Она принадлежала Гарольду, совсем новая и довольно большого размера, сшитая Гарольду на вырост. Раймонду она была слегка коротковата и тесновата в плечах. Все это означало, что Раймонд, не привезший с собой одежды, – действительно нищий. Элис налила отцу вина, и Раймонд отрезал себе ломтик сыра.
– Я должен сегодня утром съездить в Хьюэрли, – сказал Вильям.
– А сэр Моджер дома? – резко спросила Элис.
– Надеюсь, да. На прошлой неделе он был дома и ничего не говорил мне о возможном отъезде, – спокойно ответил Вильям.
И угораздило же его иметь такую сообразительную дочь, подумал Вильям. Никогда ни словом не обмолвился он дочери о своих чувствах к Элизабет, и все-таки Элис знала все. Это вызывало в ней противоречивые чувства. Элис и сама любила Элизабет. Даже когда была жива еще ее мать, она бегала к ней всякий раз, когда ей нужен был совет или помощь, а в последние пять лет Элизабет просто заменяла ей мать.
И все-таки Элис ревновала. Это проявлялось во многом. Иногда, когда Вильям ее отчитывал, она сердито отвечала: «Я же не такая идеальная, как леди Элизабет. Я слишком плоха!» Вильям никогда не отвечал ей в том духе, что леди Элизабет так же очень далека от совершенства, потому что боялся, как бы Элис не уловила горечь в его словах. Все это на самом деле было не так уж и важно, лишь бы не росла ревность дочери. Иначе та могла бы выкинуть нечто и похуже, чем старательное копирование поведения Элизабет, как это делала сейчас.
Была еще одна причина такого поведения Элис: она догадывалась, отец не хотел еще раз жениться из-за Элизабет. С одной стороны, Элис гордилась своей фамилией, как и Вильям, но никогда не считала Марлоу своим. Когда она выйдет замуж, собственность ее мужа станет и ее собственностью. Марлоу – лишь место, где она учится быть хозяйкой. Элис хотела бы иметь брата в Марлоу, понимая, что это важно для ее безопасности. Если бы, например, муж и отец Элис умерли, а дети оставались еще маленькими, брат поддержал бы их и в случае необходимости защищал ее права. Без мужчины в семье она могла оказаться во власти любого, занимающего более высокое положение или во власти мужчин из семьи мужа.
С другой стороны, Элис совсем не радовала мысль о мачехе, женщине, которая имела бы права на Марлоу. Она уже давно была здесь хозяйкой и не собиралась уступить это место кому-либо. С этой точки зрения Элис должна была бы быть благодарна Элизабет, так как ее существование удерживало отца от желания привести в дом вторую жену «Я думал об этом десять тысяч раз, – говорил себе с раздражением Вильям. – Но это старая, слишком старая история» Он повернулся к Раймонду.
– До моего возвращения осмотрите хозяйство. Наверняка вы обнаружите, что оно ведется не так, как принято Мне кажется, люда здесь тоже другие, хотя у меня было очень мало времени, чтобы хорошо познакомиться с подобными вопросами, когда я ездил по южным – графствам Франции.
– Да, сэр, – охотно согласился Раймонд.
Элис открыла было рот, но, видимо, решила получше подумать над тем, что хотела сказать. Ее что-то беспокоило, но Вильям решил, что Раймонд оскорбится, если он отзовет Элис в сторону, чтобы поговорить с ней наедине. Скорее всего, дочь, охваченная своими подозрениями, не хотела позволить юноше одному объезжать их владения, и, конечно же, все это было излишней предосторожностью, чем в самом деле, мог навредить этот юный рыцарь? Если бы он причинил вред их людям, ну, скажем, изнасиловал женщину, это сразу решило бы проблему. Вильям тотчас выгнал бы его отсюда.
Вильям закончил завтрак, взял свой плащ и вышел. Во время еды он видел, как Элис сделала знак Мартину, и был уверен, что конь уже ждет его снаружи у лестницы. Он вскочил на своего большого темной масти коня и легко поскакал по подъемному мосту вниз, в город, который располагался в излучине реки примерно в полумиле отсюда.
Когда Вильям добрался до окраины города, он, остановив коня, замер от удивления. Что сделали с общественным полем, прилегающим – к реке? Город не был обнесен стенами. Он был для этого еще недостаточно велик (хотя вот-вот станет большим) и ничем не защищен со стороны реки. При реальной опасности все ценное перевозили в крепость и люди уходили туда же, вслед за своим скарбом. Однако сэр Вильям и его предки предпочитали атаковать врага первыми и тем самым надежно защищали город, который был сожжен только однажды – почти тридцать лет назад, когда последний французский король Луи был в Англии. С тех пор городу не угрожала никакая серьезная опасность.
Приблизившись к перекопанному участку, Вильям фыркнул от злости. Так он и думал! Эти идиоты начали что-то строить здесь. Эти простолюдины, свободные или крепостные, лишились рассудка. Вильям пришпорил коня и поехал дальше.
– Где тут старший? – спросил он по-английски человека, быстро подбежавшего к нему и поклонившемуся.
– Милорд?
– Все снести! – прогремел Вильям, указав рукой на постройки. – Вы не можете здесь строить. Это общественное пастбище.
– Но, милорд, это согласовано со всем городом. Скот не пострадает. Мы расчищаем земли на северной стороне. Пасти скот можно и там. Торговец, которому нужны склады и магазины, выкупил эту землю.
– Дурья башка! – заорал Вильям. – Какое мне дело, где пасти скот? Если вы застроите эту излучину реки, вы закроете мне вид на городскую пристань. Сюда могут приплыть корабли, но я не увижу их.
Старший строитель молчал. С ним консультировались до начала работ относительно этого участка, и он дал разрешение. Сейчас его мысли были только о том, не зальет ли река во время паводка постройки и выдержит ли земля их конструкции.
– Это не в моей власти, – оправдывался он. – Я лишь…
– Это в моей власти! – прервал его Вильям. – Уберите это, спасите хотя бы материал, или я пришлю сюда своих людей, и они сожгут все, а заодно и снесут несколько чьих-то голов.
Вильям опять пришпорил коня и задал ему такой темп, что при въезде в город тот шел почти галопом. Люди шарахались от него, женщины кричали и хватали детей, а мулов и ослов сгоняли с дороги. На площади в центре города, около ратуши, Вильям соскочил с коня и схватил за волосы отпрянувшего от него человека.
– Позови мне цехового мастера! – прокричал он.
– К-какого м-мастера?
– Того, кто занимает самое высокое положение в гильдии, а если его нет, то любого другого авторитетного человека.
Испугавшийся горожанин кивнул головой и убежал. Сэр Вильям осмотрелся, но лужайка около ратуши была пустой. Как, черт побери, зовут того мастера и из какой он гильдии? Вильям даже подумать не мог, что их так много. Когда он имел дело с горожанами, в качестве представителя к нему обычно посылали одного человека. Пока налоги и пошлины оплачивались полностью и добросовестно, Вильям не беспокоил городское управление. Все, казалось, в порядке, но теперь он начал сомневаться в этом.
Он подумал о том, что все меньше и меньше случаев и происшествий выносили на его суд. Это было странным, потому что город вырос за последние несколько лет. А так как люди есть люди, представлялось абсолютно невероятным, будто рост населения и торгового оборота сопровождается снижением преступности. «Нерадивый», – сказал себе Вильям. Он все-таки крайне небрежен. В последние годы, поскольку Ричард все больше и больше занимался общественными делами, Вильям постепенно оказался втянутым в государственные проблемы, несмотря на то, что не так уж часто ездил ко двору и поэтому все меньше уделял времени здешним делам.
Цеховой мастер, если он вообще был таковым, склонился перед ним, представившись Томасом Меркером. Вильям вкратце рассказал ему, что приказал старшему по строительству снести все возведенное и закопать все вырытые ямы. Никаких строений никогда не должно быть на этом участке берега, заявил он.
– Но, милорд, – вскричал Меркер, – это же прекрасная стоянка для судов. Река образует там глубокую заводь, и корабли могут…
– Знаю, – прервал его Вильям. – Именно поэтому я и запрещаю строить здесь. Этот участок расположен так, что постройки закроют вид на доки из крепости.
– Милорд, милорд! – взмолился Меркер. – Мы не стали бы вас обманывать! Никогда! Вы можете, если пожелаете, посылать людей для наблюдения за кораблями, входящими в доки.
Вильям даже рот открыл от удивления. Ему никогда не приходило в голову, что городские жители могут мошенничать с налогами и пошлинами. Он думал только об обороне города. Если у его стражников не будет свободного обзора в сторону реки, то неприятельские корабли смогут подойти к берегу незамеченными. И даже если стражники не разглядят ничего издалека, например, в безлунную ночь, то на открытом склоне была прекрасная слышимость до самой крепости. Бесшумно высадиться большому количеству людей было практически невозможно. Но любые постройки между крепостью и рекой будут затруднять и обзор, и слышимость.
– Естественно, вы не должны обманывать меня, – сказал Вильям спокойно, но в его голосе прозвучала угроза. – Это было бы очень опасно для вас и не в моих интересах. Я не собираюсь так гостеприимно открывать врагу двери. Но вы можете строить открытые доки на другом берегу, если захотите.
Лицо Томаса Меркера выражало такую досаду, что Вильям рассмеялся бы, не будь настолько разъярен. Этот человек пытался обмануть его. Сначала небольшой обман, потом все больше и больше, если бы Вильям не понял и не отреагировал. Только по двум причинам он не убил тут же, на месте, Меркера, все еще скулившего об удобстве перевозок из открытых доков, которые Вильям не разрешал строить, и об опасности порчи некоторых грузов от дождя или жаркого солнца. Во-первых, Вильям имел хорошую прибыль в виде пошлин и налогов, уплачиваемую торговцами, и было бы ошибкой убивать кого-то из них при первых подозрениях относительно целесообразности построек. И, во-вторых, Меркер либо полностью увяз в подобного рода нечестных делах, либо вообще не был способен на таковые.
Следует тщательно проверить работу городского управления. Наверняка могут обнаружиться какие-нибудь махинации Томаса Меркера, которых будет достаточно, чтобы его повесить. Этим Вильям сразу достиг бы нескольких целей: воздал человеку по заслугам, пополнил свой кошелек за счет конфискации имущества Меркера, показал другим торговцам, что бывает за мошенничество, ясно дал бы понять всем, что он, Вильям, не позволит грабить себя.
Жалкие оправдания Томаса, закончившиеся предложением денег, иссякли. Вильям взглянул на него и вскинул голову.
– Я уже сказал строителю, скажу и вам. Если все не будет убрано к моему возвращению, я пришлю сюда своих людей, и они сожгут все дотла. – Глаза его под длинными загнутыми вверх ресницами были сейчас цвета холодной мутной воды. – Не испытывайте мое терпение.
Томас опять запричитал, но Вильям не стал его слушать. Он погнал коня дальше, снова к реке, но чуть западнее где стояло широкое с тяжелым днищем судно, служившее паромом. Вильяму вдруг пришло в голову, что все происшедшее в это утро, удивительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44