Раймонд вдруг почувствовал, что не хотел бы такого брака. Он удивился своему чувству и почти презирал себя за то, как пара прекрасных голубых глаз вывели его из равновесия, – ведь Раймонд не подумал о том, о чем принято думать в подобных случаях. Нечто в поведении и сэра Вильяма, и самой Элис было такое, что ясно говорило «Мы другие люди». Эта девушка не для продажи.
Когда Раймонд это понял, у него появилось ощущение потери чего-то прекрасного. Чтобы отвлечься от своих мыслей, он повернулся к управляющему. Увидев Мартина в первый раз, Раймонд был изумлен, но тогда у него не было времени поинтересоваться, почему такое странное существо служит управляющим у рыцаря, пусть даже бедного. В тот момент он заставлял себя думать о том, как убедить сэра Вильяма принять его к себе на службу в случае, если у того возникнут какие-нибудь возражения.
– Вы приехали на службу к лорду? – спросил управляющий, когда они шли в северную башню.
– Да, – ответил Раймонд.
Вопрос показался странным, но тут же он вспомнил: Элис не сказала старику, что Раймонд – наемный рыцарь, а только то, что он остается у них. Сердце Раймонда сжалось. Она так же добра и мила, как и прекрасна, потому что решила удостоить его большего уважения, чем того мог ожидать просто рыцарь-наемник.
– Что за человек сэр Вильям? – спросил Раймонд, хотя было довольно глупо спрашивать об этом у слуги, который не может сказать что-либо плохое о своем хозяине. Просто Раймонд хотел побыстрее выкинуть из головы мысли об Элис.
– Добрый человек. Он нашел подходящее и почетное место для такого, как я, – ответил Мартин.
Раймонд был потрясен. Ответ мог быть уклончивым и резким, но не таким. В нем звучала горячая преданность и привязанность лорду. Большие карие глаза Мартина – единственное, что его украшало, – смотрели на Раймонда серьезно, затем он покачал головой, как будто что-то решив для себя.
– Вас рекомендовал другой лорд, который, как я понимаю, не знает хорошо моего хозяина, а может быть, он и рассказывал вам о доброте сэра Вильяма, – продолжал Мартин. – Вы и сами это быстро поняли бы, но я с удовольствием объясню вам. Посмотрите на меня – горб на спине, скрюченные конечности и уродливое лицо, таким уж я родился и за ненадобностью был оставлен на милость Божью у ворот аббатства в Хьюэрли. Таким и подобрал меня отец Мартин, он в то время был аббатом, дал мне свое имя и по доброте своей и святости не позволил умереть.
Управляющий сделал паузу. Раймонд открыл было рот, но не нашелся что сказать и промолчал. Мартин улыбнулся, понимая юношу, который, наверное, мог бы сказать ему нечто вроде «Аббат скорее был безжалостным человеком, чем добрым». В детстве Мартин считал так же. А теперь он стар и благодарен судьбе, познав в жизни не только несчастья и страдания, но и удовольствия.
– Я не мог копать землю, пасти овец или хотя бы убирать комнаты, – продолжал Мартин, – но мой разум оставался здравым. И следующий аббат, отец Ансельм, научил меня считать бочки с вином, соленым мясом и рыбой и определять качество соли и специй, которые покупал. Кроме того, я заботился о предметах первой необходимости, то есть выполнял обычные обязанности управляющего. Но меня никогда не брали, например, в церковь, так как не находилось человека, пожелавшего внести за меня входную плату; были и такие, кто думал, что церковь – не самое подходящее для такого урода место. Потом отец Ансельм состарился и умер. Новый аббат посчитал мое уродство вызовом Богу, олицетворением греха, отмеченным Сатаной и выгнал.
– Но… – запротестовал было Раймонд, почувствовав ужас.
– Это было его право, – пожал плечами Мартин. – Правда, тогда я так не считал. Теперь… теперь я понимаю, что это было великим благодеянием, оказанным мне Богом. Очень глупо просить у него благодеяний или сомневаться в его доброте.
Раймонд изумленно посмотрел на Мартина. Ему стало стыдно: совсем недавно он осуждал тиранию материнской любви, в то время как это измученное существо так искренне благодарит Бога за его доброту.
– То, что я был изгнан и оставлен на произвол судьбы, привело меня к сэру Вильяму. Я чувствовал себя глубоко оскорбленным и покинул аббатство, перейдя реку. Но на другом берегу никто меня не знал, все в ужасе закрывали передо мной двери. В конце концов я упал на дороге еле живой. Сэр Вильям, проходивший мимо, остановился и спросил меня, кто я такой. Он всегда охранял мир и покой на своей земле и опасался того, что я могу украсть что-нибудь или как-то иначе навредить его людям. Дошедший уже до крайности я попросил подаяния, а он посмотрел на меня и сказал: «Ты странно просишь милостыню. А что ты умеешь делать?»
Я рассказал ему свою историю, опасаясь, не станет ли аббат все отрицать, но еще больше боялся солгать.
«Бог подарил нам хорошую встречу, – сказал затем сэр Вильям. – У меня больна жена, и твои навыки пригодятся в доме». Он поднял меня, грязного и больного, и принес сюда. Увидев, что все, кроме Элис, которая была тогда совсем ребенком, боятся меня, он обязал своих слуг ухаживать за мной, а потом назначил меня старшим среди них на почетное место управляющего. Вы спросили, что за человек сэр Вильям, и вот я все рассказал вам.
– Я… Тогда мне повезло, – сказал Раймонд.
Он не мог ничего больше сказать, так как был потрясен рассказом, а приехал сюда доказать измену человека с такими достоинствами. Казалось невероятным, что отец Элис и покровитель Мартина мог быть предателем. Правда, иногда крайности сходятся в одном человеке. Только ведь и сам сэр Вильям мог обманываться относительно короля. От такого предположения Раймонду стало легче. Если дело в этом, уверял себя молодой рыцарь со свойственной юности самонадеянностью, то он сможет удержать этого хорошего человека от пагубных поступков, сохранит Мартину его место и защитит Элис, которая была так добра к нему – «бедному, одинокому наемнику», от разочарований и боли Влюбленный видит мир таким, каким представляется он его сердцу, а глаза влюбленного слепы.
Перепоручив Раймонда Мартину, Элис попросила свою горничную выбрать для гостя подходящую одежду и передать ее управляющему, а сама отправилась в комнату отца в южную башню.
– От сэра Раймонда немного воняет тухлой рыбой, – сказала она. – Я разместила его в северной башне.
– Элис, – решил подразнить ее Вильям, – неужели ты настолько жестока, что решила убедить его в том, будто он произвел на тебя такое же впечатление, как ты на него? А почему бы не постелить ему в зале? И что значит «тухлой рыбой»? Он один из того сброда, который обычно сопровождает королевский двор, но по крайней мере приехал сюда с намерением честно служить, зарабатывая на жизнь.
– Честно? Ты уверен? Вильям насупился.
– Что ты имеешь в виду? Юноша достаточно беден для…
– Ты так считаешь? – перебила Элис. – А ты видел его меч?
Вильям рассмеялся, к нему вернулось хорошее настроение.
– Конечно, ты думаешь, я не заметил такую деталь? Не будь глупой, Элис. Мужчины часто жертвуют всем, остаются на хлебе и воде, лишь бы купить такое оружие, а если имеют его, то предпочитают голодать, но не расставаться с ним. И я бы так сделал.
Это было правдой. Элис нахмурилась. Нет ничего плохого в том, что тонкое смуглое лицо сэра Раймонда с такими чистыми глазами показалось ей красивым. Она не возражала, когда отец сказал, будто юноша произвел на нее впечатление. Элис не страдала от ложной скромности и знала, что обладает внешностью, воспеваемой в романсах, написанных или спетых. В них было все: безупречная белая кожа, розовые щеки, коралловые губы, небесного цвета глаза, золотистые волосы, высокая грудь, лебединая шея.
Две вещи спасали ее от пагубной самовлюбленности. Во-первых, понимание несоответствия между красотой души Мартина и его отвратительным уродством. Постоянно общаясь со старым управляющим, Элис познала бесполезность внешней красоты. И, во-вторых, Элис видела, отец любит ее и считает самым прекрасным и совершенным созданием на земле. Но он считал бы точно так же, даже если бы она была такой же безобразной, как Мартин. Просто отец любил дочь. А то, что она была еще и красавицей, было просто счастливой и довольно забавной случайностью. В действительности, и Элис это хорошо знала, отца привлекала иная красота. Желанной для него стала женщина совсем другого типа.
Таким образом, хотя она и осознавала, что производит впечатление на мужчин, и не стеснялась этим пользоваться, когда нужно, все же не кичилась своей внешностью. Чаще всего красота мешала ей, вызывала досаду, так как приходилось терпеть неприятные знаки внимания.
На этот раз, однако, в ней самой пробудился интерес, когда глаза сэра Раймонда буквально впились в нее. Может быть, именно из-за этого он ее так сильно заинтересовал (хотя Элис знала, что не должна интересоваться рыцарем, приехавшим поступать на службу к отцу без гроша за душой). Кроме того, Элис обнаружила массу подозрительных вещей.
– Может быть, ты и прав, папа, – сказала она неуверенно, – но его манеры… этот его лук… ну, не знаю… Все как-то тоньше и изысканнее, чем должно быть у простого рыцаря.
Вильям слегка нахмурился.
– А почему он должен быть простым рыцарем? Ты видела его щит – силуэт головы без лица? Он почти совсем новый, без отметин. Значит, он не хочет, чтобы знали его прошлое. Многие знатные семьи разорились.
– Но не в Эксе. Ведь ты сказал, он приехал из Экса.
– Это говорилось в письме короля, да и его речь говорит о том, что он оттуда или по крайней мере с юга Впрочем, какая разница, черт побери? Если Раймонд – не бедный рыцарь, а знатный, ищущий, как заработать на жизнь более подхрдящим способом чем участие в турнирах или продажей своего меча, что тогда?
– Об этом, папа, я как раз тебя и спрашиваю. Почему король послал его именно к нам?
– А почему бы и нет? – возразил Вильям. – Меньше одним ртом за своим столом, одним костюмом, за который надо платить. К тому же он оказывает любезность и мне, и Раймонду. Генрих добрый, ему нравится делать добро. И если Раймонд подходит мне, а Марлоу подходит ему, мы оба будем признательны королю, удовлетворенному делом рук своих.
Элис согласно кивнула головой, отец был, конечно, прав. Все, что он говорил, не лишено смысла. Дядя Ричард скорее всего рассказал королю о смерти сэра Питера и Гарольда. Братья ведь обо всем могут разговаривать. Между ними бывают очень теплые отношения до тех пор, пока Генрих не доведет до бешенства своим поведением Ричарда или Ричард не разгневает своими замечаниями Генриха. Только… только что? Элис вздохнула. Ничего вроде подозрительного. Отец, возможно, самый лучший и самый мудрый человек на свете, но он не из тех, кого король награждает своим вниманием. Единственный, кто связывал его с верховной властью в Англии, – это дядя Ричард. Элис знала: король не станет посылать шпиона к своему брату. Вдруг улыбка исчезла с ее лица. Главное, чего желает король Генрих, – чтобы кто-нибудь рассказал ему, о чем думает дядя Ричард. Сам дядя Ричард сейчас далеко, слишком далеко и не может рассказать обо всем, что интересует короля, прямо и откровенно. Отец всегда просил его разговаривать с братом спокойно и без свидетелей, обращаясь к лучшим сторонам характера короля. А у Генриха они были – эти лучшие стороны, и вполне можно было тактично удержать его от некоторых глупостей, которые он иногда желал совершить.
Дядя Ричард все больше понимал положение вещей, хотя это и осложняло жизнь отцу: гневу нужен выход. Поскольку дядя Ричард не мог повышать голос на своего брата, то кричал на Вильяма или писал ему длинные сердитые письма. Элис ласково посмотрела на отца, задумавшегося над письмом Ричарда, на которое должен был ответить. Он недовольно хмурился, читая абзац, где граф Корнуолльский спрашивает, какие доводы нужно привести человеку (подразумевался Генрих), не находящему противоречий в том, что, с одной стороны, ругает папу римского – ведь все английские приходы наводнили итальянцы, а с другой стороны, использует любую возможность, будь то законно или незаконно, желая протолкнуть уроженца Савойи в Винчестер.
Элис направилась к лестнице, чтобы вернуться в приемный зал, но ее остановил тяжелый вздох отца.
– Черт возьми! Ну почему он сам не видит разницы между тем, что может вызвать недовольство и ропот, но будет забыто, и тем, что подействует на баронов, как палка на пчелиный улей!
Вильям разговаривал сам с собой, но его голос эхом отражался от каменных стен и мог быть услышан в зале на расстоянии в несколько шагов от двери. Элис мельком глянула на северную башню.
Скорее всего отец прав, и в этом новом рыцаре не было ничего необычного, кроме красоты. Тем не менее Элис решила возражать против его перемещения в зал, по крайней мере пока в комнате отца не повесят гобелены, способные заглушать все звуки. Это глупо, даже наверное, очень глупо, но так ей будет намного спокойнее, и уж совсем недопустимо волноваться из-за того, что так легко можно исправить.
Глава 3
Похоже, Вильям рассеял подозрения дочери, но они все-таки встревожили его. Не успокоился он и после наблюдения за поведением Раймонда во время ужина в этот вечер. Манеры молодого человека были весьма изысканными и непринужденными, безупречнее, чем у самого Вильяма, хотя тот был воспитан лучше многих английских аристократов: ведь он рос вместе с Ричардом, сыном короля. То, как Раймонд разбирался в политических событиях во всей Европе, казалось даже чрезмерным. Он также обнаружил знания в области военного искусства, оборонно-наступательных операций во время войн, причем на уровне командора, а не простого рыцаря. Нет, не хотелось верить, что Раймонд – обыкновенный рыцарь, младший сын человека, слишком бедного, чтобы содержать его в своих владениях или найти ему богатого покровителя. Несмотря ни на что, Вильям был убежден в правдивости сказанного Элис в защиту короля: Генрих послал Раймонда в Марлоу, именно желая быть полезным ему, Вильяму. Это, как и замешательство Раймонда, когда его просили рассказать о своей семье, заставляло Вильяма верить, что молодой человек прибыл из порядочного дома, переживавшего сейчас тяжелые времена. Возможно, его отец потерял вдруг свои владения либо его обвинили в измене и лишили прав на земли. Всего этого юноша мог стыдиться и избегал говорить на подобные темы.
Сын не должен расплачиваться за грехи отца, и, очевидно, в самом деле очень трудно молодому отпрыску разорившегося дома найти место, особенно в своей стране. Вильям тактично перестал задавать вопросы, на которые юноша отвечал с явной неохотой и краской на лице. Элис тоже прекратила свои расспросы, правда, менее охотно, чем отец. Вильям был почти уверен в своих догадках относительно происхождения Раймонда, но все-таки интересно было найти им подтверждение. Он мог, естественно, расспросить Ричарда, но графа Корнуолльского сейчас не было при дворе. Вильям был очень осторожен в обращении с Ричардом, особенно в своих предположениях, что у короля есть какие-то скрытые намерения. Ричард и без того очень расстроен проблемами, связанными с Винчестерской епархией, да к тому же лишь недавно женился на Санции Винчестерской, сестре королевы Элеоноры.
Был и еще один способ все разузнать. На другом берегу реки Хьюэрли находились владения Моджера Илмерского, полученные в наследство его женой. Вильям никак не мог заснуть, ворочаясь в постели и все время думая о причинах приезда Раймонда и его возможном прошлом. Моджер был соседом Вильяма вот уже десять лет, с тех пор, как на Гилберта и Джона, двух молодых сыновей предыдущего владельца Хьюэрли, было совершенно нападение, и они были убиты. В невиновность Вильяма поверили на слово. Но даже спустя десять лет он так и не смирился с их смертью. Гилберт и Джон были ему добрыми друзьями.
Убийцы, похоже, были не из местных жителей, поэтому сделали это вовсе не из-за желания отомстить. И не для того, чтобы ограбить: братья не брали с собой ни кошельков, ни драгоценных украшений, когда отправлялись на охоту в своих владениях. Скорее всего Гилберт и Джон столкнулись с разбойниками неожиданно. Наверное, они пригрозили тем и приказали покинуть их земли. Правда Вильям не мог поверить в то, что братья вели себя столь глупо, если разбойников было много, и те были хорошо вооружены.
Все это останется неразгаданной тайной. Вильям старался прогнать из головы непрошеные мысли. Теперь в Хьюэрли распоряжался Моджер, который будет хозяином здесь до тех пор, пока его сын Обри не подрастет и не наследует земли своего деда по матери. Вильям улыбнулся. Обри был славным юношей и сейчас служил у Гемфри де Боуна, графа Херфордского. Вильям вздохнул и повернулся на другой бок. Согласится ли Элис выйти замуж за Обри, на чем настаивает Моджер? Как было бы замечательно, если бы она всегда была около него, но нужно ждать еще четыре-пять лет, пока его дочь не созреет для замужества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44