в конце концов, в будущем город Марлоу станет его дойной коровой. Лучше сейчас обойтись с ним мирно и без насилия.
Отряды Моджера хотя и продвигались тихо, но не настолько, чтобы их не заметила охрана на стенах крепости Марлоу. Диккон был начеку и всматривался во тьму, делая обход по стенам крепости. То, что он смог разглядеть, насторожило его. Он послал за Раймондом. Тот быстро поднялся с кровати и поспешил к нему, на ходу натягивая кольчугу на незастегнутую рубаху. Он услышал и увидел не больше Диккона, но оба пришли к выводу, что какие-то отряды движутся вокруг замка. Первым порывом Раймонда было поднять людей и сделать вылазку, но это значило подвергнуть риску наиболее опытных защитников крепости. На остальных, полуобученных, едва державшихся в седле, надежды не было. Раймонд вынужден был, хотя и не хотел, разбудить Вильяма, в чьей власти было решать, им самим атаковать или переждать.
Вильям устал. Восемь дней кряду он прилагал усилия, чтобы пополнить запасы оружия и обучить людей, которых собрал Раймонд на фермах и в городе. Но силы в нем прибывали быстрее, нежели он ожидал. Рана в правом боку зажила хорошо и почти не мешала владеть мечом. Но рана в левом плече оставляла желать лучшего. Она болела, снова воспалилась и опухла по краям. Вильям понимал: он не сможет использовать свой щит как оружие, что делал всегда. Держать, однако, его он мог, и это было хорошо. Еще лучше, что уже не дрожали ноги даже после достаточно длительного хождения.
Тем не менее в конце дня Вильям был полуживым от усталости. Он буквально падал в кровать с намерением заснуть, едва голова коснется подушки. Однако, несмотря на страшную усталость, по всему его телу тут же пробегали горячие ручейки, сливаясь ниже поясницы в мощную реку. В первую ночь Вильям не менее Элизабет был удивлен горячностью своей страсти. Он никогда не считал себя излишне сладострастным человеком, который вожделеет только потому, что женщина доступна. Тем не менее он не мог отказать себе в удовольствии наблюдать, полузакрыв глаза, как она раздевается, наслаждаться ее удивлением, нерешительными протестами, словами, что ему следует отдыхать, и, наконец, ее радостью отдаваться после его настойчивых просьб. Вильяма еще больше удивляло то, что, просыпаясь перед рассветом, он испытывал столь же сильное желание. Элизабет опять уступала, но, когда через час он нехотя «вытаскивал» себя из постели, чтобы проверить своих людей, в ее глазах была тревога.
Во вторую ночь, как только Вильям лег Элизабет закрыла занавески кровати, чтобы он не видел ее раздевающейся. Она нарочно не спешила, чтобы лечь к нему, когда он крепко и глубоко заснет. Но напрасно. Вильям, не сознавая сам, бодрствует ли он, грезит ли, или видит сон, една стройное тело Элизабет оказывалась рядом, снова воспламенялся страстью.
– Любимый, – вздохнула она, как только все закончилось, – я думаю, мне следует перебраться в комнату на женской половине.
– Почему? – лукаво спросил Вильям. – Я не доставляю тебе удовольствие?
Они рассмеялись. Одной из причин его вечной усталости было то, что к оргазму он приходил очень медленно. Элизабет успевала дважды забиться в неописуемом восторге, прежде чем он достигал полного удовлетворения своей страсти.
– Потому что ты так погубишь себя. Вильям улыбнулся:
– Лучшей смерти и не придумаешь. – Он почувствовал ее движение и крепко прижал к себе. – Нет. Не думаю, что это может иметь какое-либо значение. И не потому, что ты касаешься меня в постели, а потому, что ты здесь, моя… моя, не ощущающая вины и стыда. Если ты решишь уйти, мне останется только последовать за тобой либо просто лежать здесь, слушая песню сирены… что я делал так много лет.
Его голос слабел, он засыпал, и Элизабет уже ничего не говорила больше. Но, когда он проснулся на рассвете и начал нежно будить Элизабет, лаская ее слух чудесными эпитетами, прогоняя ее сон и разжигая в ней страстное желание, а затем удовлетворил это желание, Элизабет подумала, что ее вечерние страхи не были преувеличенными. Продолжая в том же духе, Вильям просто убьет себя. Они обсуждали этот вопрос, пока она помогала ему одеться.
– Тебе нельзя так поступать! – уговаривала его Элизабет. – Ты слишком измучен!
– Если бы я был «слишком измучен», я не смог бы так поступать, – заметил, смеясь, Вильям. Затем более серьезно сказал: – Это правда. Позволь мне действовать, как я хочу, если, конечно, я не замучил тебя. Усталость проходит. Я становлюсь сильнее с каждым днем.
– С каждым днем ты все более загружаешь себя делами, – печально сказала Элизабет.
Вильям покачал головой.
– Не совсем так. Согласен, каждый день я нагружаю себя до предела, но с каждым днем я делаю все больше. Выходит, я становлюсь сильнее. Жизнь моя… а ты и есть моя жизнь… позволь мне решать самому. Если Ричард вернется раньше, чем Моджер получит подкрепление, чтобы атаковать нас, мы выйдем отсюда невредимыми. Если же нет…
Он не закончил свою мысль, да она и не нуждалась в этом. Если Моджер найдет кого-либо, кто даст ему людей для взятия Марлоу, и они не смогут отразить их атаку, она и Вильям умрут. Быть может, Вильям пытался наверстать двадцать лет неутоленного желания за это короткое время, подаренное им судьбой. Глупо, конечно, но Элизабет не откажет ему ни в чем, что подарит ему радость. Она не будет спорить, будет дарить ему каждую ночь жгучее наслаждение, порожденное столь долгим ожиданием. «Будем жить, пока живется!» – подумала Элизабет.
Неудивительно поэтому, что, когда Раймонд постучался в дверь, проснулась только Элизабет. Вильям продолжал спать после полного истощения сил накануне. Элизабет раздвинула занавески кровати с намерением сказать Раймонду, чтобы он шел по своим делам и выполнял все по своему усмотрению, пока Вильям не проснется. Но увидев, что в комнате еще темно, она изменила свое решение. Раймонд не стал бы звать Вильяма среди ночи без крайней необходимости. Она потрясла своего возлюбленного за плечо, когда Раймонд позвал его снова.
Все это не могло не нарушить глубокий сон Вильяма. Он встал с постели, ругая все на свете и кряхтя, грозя убить Раймонда, если только не обвалился небесный свод, мо сразу замолчал, как только понял смысл его слов. На просьбу Раймонда возглавить вылазку по срыву планов пришельцев он решительно покачал головой.
– Потерять одного или двух человек для нас хуже, чем для них пятьдесят. Если, конечно, это не кучка наемников, ищущих легкой наживы, какие бывали в мрачные времена; тех можно было прогнать, просто показав силу. Если же замок окружен, – это Моджер, и он пришел сюда за нами.
Вильям не стал одеваться, а просто крепко подпоясал свою ночную рубашку, надел башмаки и вышел на крепостную стену Он тоже совершил обход, всматриваясь и прислушиваясь ко всему, особенно со стороны города, с запада.
– Будить людей? – спросил Раймонд.
– Нет. Зачем лишать их сна без надобности? Нам всем его будет не хватать, прежде чем все закончится. Сегодня они не нападут. Если бы это предусматривалось, они были бы лучше сгруппированы и давно уже начали бы. Нет, я не думаю, что они выступят на рассвете или даже завтра.
Раймонд казался удивленным и впервые за время своей службы у Вильяма был готов вступить в спор.
– И я не выдаю желаемое за действительное, – сказал Вильям. – Если бы Моджер мог застать нас врасплох, он сделал бы это. Раз этого не случилось, у него нет под рукой, я уверен, всего необходимого для немедленного штурма. Ему потребуется время для подготовки приставных лестниц, для перегораживания и осушения рва…
– Он вполне мог распорядиться сделать их в Хьюэрли и потом переправить через реку на лодках или лошадях, – предположил Раймонд, всматриваясь во тьму, словно желая увидеть то, о чем говорил.
– Умно, очень умно, – с восхищением сказал Вильям после паузы. – До такого и я бы не додумался, и сомневаюсь, что додумался Моджер. Он был вне себя, отправляясь сюда, если верно то, о чем говорят Элис и Элизабет. Трудно поверить, что он основательно все продумал. Впрочем… удвой число стражников и вели им внимательно следить за рекой.
– Поднять тревогу? Даже если мы не пошлем всех на стены, не кажется ли вам…
– Нет, – твердо сказал Вильям, все еще вглядываясь в ночь. – Нельзя показывать, что мы боимся, Раймонд. Если мы лишим мужества эту неотесанную деревенщину, то пропадем. Помни, что это не закаленные в сражениях латники, привыкшие сами оценивать степень опасности, знающие, что для штурма крепости требуется четырех – или даже пятикратное преимущество в численности людей. Эти же будут оценивать свою удачу только по нашему поведению и по нашим приказам. Удвоение числа стражников – вполне разумная предосторожность, но поднять всех людей – значит, посеять в них чувство, что атака неизбежна, вселить страх и панику.
Это было вполне разумным. Раймонд прекрасно знал, насколько жалкими и недостаточными были их приготовления. Они трудились на пределе своих возможностей, но за такое короткое время не могли подготовить крепость к отражению атаки. Всем было ясно, что нужно еще не менее двух-трех недель для доставки людей из Бикса, зерна, овощей и скота с ферм. К тому же новых людей надо было обучить, как обороняться на стенах крепости. Гораздо разумнее, полагал Раймонд, выглядеть уверенными в своих силах.
– Хотел бы я знать, сколько их там, – сказал Раймонд. Вильям пожал плечами.
– Моджер не такой простак, чтобы прийти с меньшим числом людей, чем это необходимо для взятия Марлоу. Если он располагает только минимумом, то, возможно, мы выдержим до подхода Ричарда. Если же у него больше… – Он снова пожал плечами. – Вот что, я, пожалуй, пойду прилягу, чтобы завершить прерванный сон. Завтрашний день обещает быть весьма беспокойным.
Вильям не успел еще и повернуться, как Раймонд схватил его за руку.
– Сэр…
Едва сдержавшись, чтобы не закричать: «Оставьте меня в покое! Дайте мне время подготовиться к гибели своих надежд и встретить ее так, как подобает мужчине!» – Вильям молча ждал, что тот скажет дальше.
– Даже не знаю, как сказать. – Раймонд почувствовал, как напряглись мышцы руки Вильяма под его рукой, а по юм расслабились.
– Если ты хочешь уйти и избежать плена, мое тебе…
– Нет! – закричал Раймонд.
– Прости меня, – тут же попросил Вильям, – прости меня за это предположение, но у тебя был такой вид…
– О Господи! – прервал его Раймонд. – Не знаю, инк я когда-либо… я не знаю, как сказать вам… но Элис…
– Я не слепой, – мягко сказал Вильям, – не волнуйся. Я и сам виноват. Я прочил тебе Элис…
Голос его дрогнул, а взгляд опять заскользил поверх стены. Бедный Раймонд! Но Элис вне опасности. Худшее, что может с ней случиться, – Моджер попытается заставить ее выйти за него замуж. Но Ричард должен вернуться вовремя и не допустит этого.
– Вы не поняли, – сказал Раймонд, – я хочу вам сказать нечто, что могло бы… не о том, что я люблю Элис, а я люблю ее всей душой. Мне не стыдно в этом признаться. Но…
– Нельзя ли подождать до завтра? – спросил Вильям.
– Нет, – ответил Раймонд. – Потому что… потому что, если я… Нет. Вы должны выслушать меня сейчас, поскольку должны сказать, как мне быть.
– О чем это? – Вильям почувствовал, что весь дрожит от усталости и холода. Он не ощущал его, обходя стены, не то что теперь, стоя без движения. – Пойдем. По крайней мере посидим у огня в моей комнате.
Раймонд был рад короткой передышке и теперь растягивал ее, закрывая ставни на окнах, зажигая свечи, поддерживая огонь в камине. Пока он собирался с мыслями, в дверях показалась Элизабет. Посмотрев на нее, Раймонд вдруг понял, откуда Элис черпает свои силы. Глаза Элизабет широко раскрылись от испуга, но лицо оставалось спокойным, а голос ровным.
– Мне разбудить Элис и других женщин?
– Нет, любовь моя. Возвращайся в кровать. Сегодня нам ничто не угрожает.
Взгляды их встретились, и Раймонд отвел глаза: столько интимного было в этом взгляде. Как они любят друг друга, как близки их души! Хотя Элизабет и знала, что именно ее присутствие здесь поставило их перед угрозой нападения, выражение ее лица совсем не говорило о том, что она собирается оправдываться. На лице Вильяма было написано, что он ни в чем и не винит ее, не собирается сказать: «Я делаю это, бросаю все ради тебя». Они были только счастливы быть вдвоем столько, сколько угодно их судьбе.
Перед тем как отвести глаза, Раймонд уловил на лице Вильяма тень беспокойства. Элизабет вернулась в спальню. Раймонд понял вдруг, какими драгоценными казались им эти последние часы покоя, но сообщение, которое он намеревался сделать, могло подарить им целую жизнь, а не эти несколько часов.
– Как непросто это для меня! – сказал он хрипло. – Могу сказать вам откровенно, что я – старший сын и наследник Альфонса, графа д'Экса, внебрачного сына Раймонда Беранже, графа Прованского, и, значит, я – племянник, хотя и не по прямой линии, королевы Элеоноры.
Долгое время Вильям не двигался и не произнес ни слова. Первое, что он подумал, – уж не повредился ли рассудок Раймонда перед надвигающейся опасностью, но на смуглом лице и в блестящих глазах, в которые он смотрел, не было страха. Только решимость в крепко сжатых губах и застывших скулах, печально нахмуренные брови. «Нет, – подумал Вильям, – он говорит правду.»
– Тебе следовало сказать мне об этом раньше, – наконец заговорил он, – нечестно было позволять Элис полюбить тебя, когда ты должен был понимать…
– Это не имеет никакого отношения к Элис. Я женюсь на ней, даже если от этого будет зависеть моя жизнь, – решительно сказал Раймонд. – Когда мы будем в безопасности, я попрошу ее руки должным образом и вы сможете сказать все, что думаете обо мне. Заранее согласен с любыми условиями, которые вы предложите мне как условия нашего брака, но…
– Но для этого ты должен жить. Понимаю. Я понимаю также, что племяннику королевы, не важно, по какой линии, нет смысла погибать в какой-то маленькой крепости.
Лицо Раймонда побагровело, когда он уловил саркастические нотки в голосе сэра Вильяма, но тот вдруг умолк и покачал головой.
– Какая ерунда! – воскликнул Вильям. – Я говорю, как истеричная женщина! Ты рисковал своей жизнью ради меня в Уэльсе более чем убедительно. Подумай о королевском благоволении, которое получил бы Моджер, верни он тебя невредимым твоей тетке. Выходит, ты не прячешься за спинами других. – Он бросил на Раймонда еще один, теперь уже несколько сердитый взгляд. – Раймонд, если ты поднял меня и мою Элизабет с постели только для того, чтобы очистить свою совесть, я прикончу тебя здесь и сейчас же… несмотря на мое любопытство.
– Нет, сэр, – серьезно ответил Раймонд, не смея улыбнуться в ответ. – Когда я сказал, что вы должны объяснить мне, что делать, имелось в виду следующее. Возможно, мне известен путь к нашему спасению, хотя я и не уверен, как использовать его с наибольшей пользой. Я готов остаться и драться на стенах и не боюсь этого. Но если я пойду к королю, сможет ли он остановить сэра Моджера?
– Не знаю, – сказал Вильям. – Король может не пожелать пойти против того, кто снабдил Моджера людьми, а просто скажет, что не его дело вмешиваться в местные распри, и будет прав. Даже если король и отдаст приказ, я не уверен, что Моджер подчинится ему.
– Я смогу убедить дядю выслать предписание независимо от того, чьи люди пришли сюда, – заверил Вильяма Раймонд с юношеской самоуверенностью. – И это второй вопрос, на который я хотел бы знать ответ.
– Я не могу ответить на него, – сказал Вильям. – Это будет зависеть от состояния осады на тот момент, когда сюда дойдет приказ короля. Если нам удастся отбросить Моджера с потерями для него, он, возможно, подчинится и попросит защиты у Церкви, возбудив иск об обольщении его жены и прочих вещах. Если же ему будет сопутствовать успех, он пропустит королевский приказ мимо ушей, захватит крепость, а потом смиренно попросит прощения у короля. Ему ведь не известно, что Ричард будет охотиться за ним. Я никогда не говорил ему, что Ричард – мой друг.
Вильям не сказал всего, что думал. Он все еще не понимал, зачем Генрих прислал к нему Раймонда. Словно прочитав его мысли, Раймонд снова покраснел.
– Элис знает, – сказал он.
Это дало Вильяму повод посмеяться над своей забывчивостью. Личные отношения для молодых гораздо важнее, чем вопросы большой политики.
– Я хотел вам рассказать, – с живостью продолжал Раймонд, – но они оба, она и Мартин, посоветовали мне подождать.
– Почему? – спросил Вильям, изумленный настолько, что даже забыл на время о присутствии врага, осаждающего его крепость.
– Они боялись, что вы откажете мне и, быть может, отошлете меня до того, как ваши раны заживут. Но если возникнет какая-либо опасность, вы…
Вильям тяжело вздохнул. Его любящая дочь и управляющий опять оберегали его от самого себя. Что ж, прекрасно, но почему они прежде всего держали в секрете титул Раймонда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Отряды Моджера хотя и продвигались тихо, но не настолько, чтобы их не заметила охрана на стенах крепости Марлоу. Диккон был начеку и всматривался во тьму, делая обход по стенам крепости. То, что он смог разглядеть, насторожило его. Он послал за Раймондом. Тот быстро поднялся с кровати и поспешил к нему, на ходу натягивая кольчугу на незастегнутую рубаху. Он услышал и увидел не больше Диккона, но оба пришли к выводу, что какие-то отряды движутся вокруг замка. Первым порывом Раймонда было поднять людей и сделать вылазку, но это значило подвергнуть риску наиболее опытных защитников крепости. На остальных, полуобученных, едва державшихся в седле, надежды не было. Раймонд вынужден был, хотя и не хотел, разбудить Вильяма, в чьей власти было решать, им самим атаковать или переждать.
Вильям устал. Восемь дней кряду он прилагал усилия, чтобы пополнить запасы оружия и обучить людей, которых собрал Раймонд на фермах и в городе. Но силы в нем прибывали быстрее, нежели он ожидал. Рана в правом боку зажила хорошо и почти не мешала владеть мечом. Но рана в левом плече оставляла желать лучшего. Она болела, снова воспалилась и опухла по краям. Вильям понимал: он не сможет использовать свой щит как оружие, что делал всегда. Держать, однако, его он мог, и это было хорошо. Еще лучше, что уже не дрожали ноги даже после достаточно длительного хождения.
Тем не менее в конце дня Вильям был полуживым от усталости. Он буквально падал в кровать с намерением заснуть, едва голова коснется подушки. Однако, несмотря на страшную усталость, по всему его телу тут же пробегали горячие ручейки, сливаясь ниже поясницы в мощную реку. В первую ночь Вильям не менее Элизабет был удивлен горячностью своей страсти. Он никогда не считал себя излишне сладострастным человеком, который вожделеет только потому, что женщина доступна. Тем не менее он не мог отказать себе в удовольствии наблюдать, полузакрыв глаза, как она раздевается, наслаждаться ее удивлением, нерешительными протестами, словами, что ему следует отдыхать, и, наконец, ее радостью отдаваться после его настойчивых просьб. Вильяма еще больше удивляло то, что, просыпаясь перед рассветом, он испытывал столь же сильное желание. Элизабет опять уступала, но, когда через час он нехотя «вытаскивал» себя из постели, чтобы проверить своих людей, в ее глазах была тревога.
Во вторую ночь, как только Вильям лег Элизабет закрыла занавески кровати, чтобы он не видел ее раздевающейся. Она нарочно не спешила, чтобы лечь к нему, когда он крепко и глубоко заснет. Но напрасно. Вильям, не сознавая сам, бодрствует ли он, грезит ли, или видит сон, една стройное тело Элизабет оказывалась рядом, снова воспламенялся страстью.
– Любимый, – вздохнула она, как только все закончилось, – я думаю, мне следует перебраться в комнату на женской половине.
– Почему? – лукаво спросил Вильям. – Я не доставляю тебе удовольствие?
Они рассмеялись. Одной из причин его вечной усталости было то, что к оргазму он приходил очень медленно. Элизабет успевала дважды забиться в неописуемом восторге, прежде чем он достигал полного удовлетворения своей страсти.
– Потому что ты так погубишь себя. Вильям улыбнулся:
– Лучшей смерти и не придумаешь. – Он почувствовал ее движение и крепко прижал к себе. – Нет. Не думаю, что это может иметь какое-либо значение. И не потому, что ты касаешься меня в постели, а потому, что ты здесь, моя… моя, не ощущающая вины и стыда. Если ты решишь уйти, мне останется только последовать за тобой либо просто лежать здесь, слушая песню сирены… что я делал так много лет.
Его голос слабел, он засыпал, и Элизабет уже ничего не говорила больше. Но, когда он проснулся на рассвете и начал нежно будить Элизабет, лаская ее слух чудесными эпитетами, прогоняя ее сон и разжигая в ней страстное желание, а затем удовлетворил это желание, Элизабет подумала, что ее вечерние страхи не были преувеличенными. Продолжая в том же духе, Вильям просто убьет себя. Они обсуждали этот вопрос, пока она помогала ему одеться.
– Тебе нельзя так поступать! – уговаривала его Элизабет. – Ты слишком измучен!
– Если бы я был «слишком измучен», я не смог бы так поступать, – заметил, смеясь, Вильям. Затем более серьезно сказал: – Это правда. Позволь мне действовать, как я хочу, если, конечно, я не замучил тебя. Усталость проходит. Я становлюсь сильнее с каждым днем.
– С каждым днем ты все более загружаешь себя делами, – печально сказала Элизабет.
Вильям покачал головой.
– Не совсем так. Согласен, каждый день я нагружаю себя до предела, но с каждым днем я делаю все больше. Выходит, я становлюсь сильнее. Жизнь моя… а ты и есть моя жизнь… позволь мне решать самому. Если Ричард вернется раньше, чем Моджер получит подкрепление, чтобы атаковать нас, мы выйдем отсюда невредимыми. Если же нет…
Он не закончил свою мысль, да она и не нуждалась в этом. Если Моджер найдет кого-либо, кто даст ему людей для взятия Марлоу, и они не смогут отразить их атаку, она и Вильям умрут. Быть может, Вильям пытался наверстать двадцать лет неутоленного желания за это короткое время, подаренное им судьбой. Глупо, конечно, но Элизабет не откажет ему ни в чем, что подарит ему радость. Она не будет спорить, будет дарить ему каждую ночь жгучее наслаждение, порожденное столь долгим ожиданием. «Будем жить, пока живется!» – подумала Элизабет.
Неудивительно поэтому, что, когда Раймонд постучался в дверь, проснулась только Элизабет. Вильям продолжал спать после полного истощения сил накануне. Элизабет раздвинула занавески кровати с намерением сказать Раймонду, чтобы он шел по своим делам и выполнял все по своему усмотрению, пока Вильям не проснется. Но увидев, что в комнате еще темно, она изменила свое решение. Раймонд не стал бы звать Вильяма среди ночи без крайней необходимости. Она потрясла своего возлюбленного за плечо, когда Раймонд позвал его снова.
Все это не могло не нарушить глубокий сон Вильяма. Он встал с постели, ругая все на свете и кряхтя, грозя убить Раймонда, если только не обвалился небесный свод, мо сразу замолчал, как только понял смысл его слов. На просьбу Раймонда возглавить вылазку по срыву планов пришельцев он решительно покачал головой.
– Потерять одного или двух человек для нас хуже, чем для них пятьдесят. Если, конечно, это не кучка наемников, ищущих легкой наживы, какие бывали в мрачные времена; тех можно было прогнать, просто показав силу. Если же замок окружен, – это Моджер, и он пришел сюда за нами.
Вильям не стал одеваться, а просто крепко подпоясал свою ночную рубашку, надел башмаки и вышел на крепостную стену Он тоже совершил обход, всматриваясь и прислушиваясь ко всему, особенно со стороны города, с запада.
– Будить людей? – спросил Раймонд.
– Нет. Зачем лишать их сна без надобности? Нам всем его будет не хватать, прежде чем все закончится. Сегодня они не нападут. Если бы это предусматривалось, они были бы лучше сгруппированы и давно уже начали бы. Нет, я не думаю, что они выступят на рассвете или даже завтра.
Раймонд казался удивленным и впервые за время своей службы у Вильяма был готов вступить в спор.
– И я не выдаю желаемое за действительное, – сказал Вильям. – Если бы Моджер мог застать нас врасплох, он сделал бы это. Раз этого не случилось, у него нет под рукой, я уверен, всего необходимого для немедленного штурма. Ему потребуется время для подготовки приставных лестниц, для перегораживания и осушения рва…
– Он вполне мог распорядиться сделать их в Хьюэрли и потом переправить через реку на лодках или лошадях, – предположил Раймонд, всматриваясь во тьму, словно желая увидеть то, о чем говорил.
– Умно, очень умно, – с восхищением сказал Вильям после паузы. – До такого и я бы не додумался, и сомневаюсь, что додумался Моджер. Он был вне себя, отправляясь сюда, если верно то, о чем говорят Элис и Элизабет. Трудно поверить, что он основательно все продумал. Впрочем… удвой число стражников и вели им внимательно следить за рекой.
– Поднять тревогу? Даже если мы не пошлем всех на стены, не кажется ли вам…
– Нет, – твердо сказал Вильям, все еще вглядываясь в ночь. – Нельзя показывать, что мы боимся, Раймонд. Если мы лишим мужества эту неотесанную деревенщину, то пропадем. Помни, что это не закаленные в сражениях латники, привыкшие сами оценивать степень опасности, знающие, что для штурма крепости требуется четырех – или даже пятикратное преимущество в численности людей. Эти же будут оценивать свою удачу только по нашему поведению и по нашим приказам. Удвоение числа стражников – вполне разумная предосторожность, но поднять всех людей – значит, посеять в них чувство, что атака неизбежна, вселить страх и панику.
Это было вполне разумным. Раймонд прекрасно знал, насколько жалкими и недостаточными были их приготовления. Они трудились на пределе своих возможностей, но за такое короткое время не могли подготовить крепость к отражению атаки. Всем было ясно, что нужно еще не менее двух-трех недель для доставки людей из Бикса, зерна, овощей и скота с ферм. К тому же новых людей надо было обучить, как обороняться на стенах крепости. Гораздо разумнее, полагал Раймонд, выглядеть уверенными в своих силах.
– Хотел бы я знать, сколько их там, – сказал Раймонд. Вильям пожал плечами.
– Моджер не такой простак, чтобы прийти с меньшим числом людей, чем это необходимо для взятия Марлоу. Если он располагает только минимумом, то, возможно, мы выдержим до подхода Ричарда. Если же у него больше… – Он снова пожал плечами. – Вот что, я, пожалуй, пойду прилягу, чтобы завершить прерванный сон. Завтрашний день обещает быть весьма беспокойным.
Вильям не успел еще и повернуться, как Раймонд схватил его за руку.
– Сэр…
Едва сдержавшись, чтобы не закричать: «Оставьте меня в покое! Дайте мне время подготовиться к гибели своих надежд и встретить ее так, как подобает мужчине!» – Вильям молча ждал, что тот скажет дальше.
– Даже не знаю, как сказать. – Раймонд почувствовал, как напряглись мышцы руки Вильяма под его рукой, а по юм расслабились.
– Если ты хочешь уйти и избежать плена, мое тебе…
– Нет! – закричал Раймонд.
– Прости меня, – тут же попросил Вильям, – прости меня за это предположение, но у тебя был такой вид…
– О Господи! – прервал его Раймонд. – Не знаю, инк я когда-либо… я не знаю, как сказать вам… но Элис…
– Я не слепой, – мягко сказал Вильям, – не волнуйся. Я и сам виноват. Я прочил тебе Элис…
Голос его дрогнул, а взгляд опять заскользил поверх стены. Бедный Раймонд! Но Элис вне опасности. Худшее, что может с ней случиться, – Моджер попытается заставить ее выйти за него замуж. Но Ричард должен вернуться вовремя и не допустит этого.
– Вы не поняли, – сказал Раймонд, – я хочу вам сказать нечто, что могло бы… не о том, что я люблю Элис, а я люблю ее всей душой. Мне не стыдно в этом признаться. Но…
– Нельзя ли подождать до завтра? – спросил Вильям.
– Нет, – ответил Раймонд. – Потому что… потому что, если я… Нет. Вы должны выслушать меня сейчас, поскольку должны сказать, как мне быть.
– О чем это? – Вильям почувствовал, что весь дрожит от усталости и холода. Он не ощущал его, обходя стены, не то что теперь, стоя без движения. – Пойдем. По крайней мере посидим у огня в моей комнате.
Раймонд был рад короткой передышке и теперь растягивал ее, закрывая ставни на окнах, зажигая свечи, поддерживая огонь в камине. Пока он собирался с мыслями, в дверях показалась Элизабет. Посмотрев на нее, Раймонд вдруг понял, откуда Элис черпает свои силы. Глаза Элизабет широко раскрылись от испуга, но лицо оставалось спокойным, а голос ровным.
– Мне разбудить Элис и других женщин?
– Нет, любовь моя. Возвращайся в кровать. Сегодня нам ничто не угрожает.
Взгляды их встретились, и Раймонд отвел глаза: столько интимного было в этом взгляде. Как они любят друг друга, как близки их души! Хотя Элизабет и знала, что именно ее присутствие здесь поставило их перед угрозой нападения, выражение ее лица совсем не говорило о том, что она собирается оправдываться. На лице Вильяма было написано, что он ни в чем и не винит ее, не собирается сказать: «Я делаю это, бросаю все ради тебя». Они были только счастливы быть вдвоем столько, сколько угодно их судьбе.
Перед тем как отвести глаза, Раймонд уловил на лице Вильяма тень беспокойства. Элизабет вернулась в спальню. Раймонд понял вдруг, какими драгоценными казались им эти последние часы покоя, но сообщение, которое он намеревался сделать, могло подарить им целую жизнь, а не эти несколько часов.
– Как непросто это для меня! – сказал он хрипло. – Могу сказать вам откровенно, что я – старший сын и наследник Альфонса, графа д'Экса, внебрачного сына Раймонда Беранже, графа Прованского, и, значит, я – племянник, хотя и не по прямой линии, королевы Элеоноры.
Долгое время Вильям не двигался и не произнес ни слова. Первое, что он подумал, – уж не повредился ли рассудок Раймонда перед надвигающейся опасностью, но на смуглом лице и в блестящих глазах, в которые он смотрел, не было страха. Только решимость в крепко сжатых губах и застывших скулах, печально нахмуренные брови. «Нет, – подумал Вильям, – он говорит правду.»
– Тебе следовало сказать мне об этом раньше, – наконец заговорил он, – нечестно было позволять Элис полюбить тебя, когда ты должен был понимать…
– Это не имеет никакого отношения к Элис. Я женюсь на ней, даже если от этого будет зависеть моя жизнь, – решительно сказал Раймонд. – Когда мы будем в безопасности, я попрошу ее руки должным образом и вы сможете сказать все, что думаете обо мне. Заранее согласен с любыми условиями, которые вы предложите мне как условия нашего брака, но…
– Но для этого ты должен жить. Понимаю. Я понимаю также, что племяннику королевы, не важно, по какой линии, нет смысла погибать в какой-то маленькой крепости.
Лицо Раймонда побагровело, когда он уловил саркастические нотки в голосе сэра Вильяма, но тот вдруг умолк и покачал головой.
– Какая ерунда! – воскликнул Вильям. – Я говорю, как истеричная женщина! Ты рисковал своей жизнью ради меня в Уэльсе более чем убедительно. Подумай о королевском благоволении, которое получил бы Моджер, верни он тебя невредимым твоей тетке. Выходит, ты не прячешься за спинами других. – Он бросил на Раймонда еще один, теперь уже несколько сердитый взгляд. – Раймонд, если ты поднял меня и мою Элизабет с постели только для того, чтобы очистить свою совесть, я прикончу тебя здесь и сейчас же… несмотря на мое любопытство.
– Нет, сэр, – серьезно ответил Раймонд, не смея улыбнуться в ответ. – Когда я сказал, что вы должны объяснить мне, что делать, имелось в виду следующее. Возможно, мне известен путь к нашему спасению, хотя я и не уверен, как использовать его с наибольшей пользой. Я готов остаться и драться на стенах и не боюсь этого. Но если я пойду к королю, сможет ли он остановить сэра Моджера?
– Не знаю, – сказал Вильям. – Король может не пожелать пойти против того, кто снабдил Моджера людьми, а просто скажет, что не его дело вмешиваться в местные распри, и будет прав. Даже если король и отдаст приказ, я не уверен, что Моджер подчинится ему.
– Я смогу убедить дядю выслать предписание независимо от того, чьи люди пришли сюда, – заверил Вильяма Раймонд с юношеской самоуверенностью. – И это второй вопрос, на который я хотел бы знать ответ.
– Я не могу ответить на него, – сказал Вильям. – Это будет зависеть от состояния осады на тот момент, когда сюда дойдет приказ короля. Если нам удастся отбросить Моджера с потерями для него, он, возможно, подчинится и попросит защиты у Церкви, возбудив иск об обольщении его жены и прочих вещах. Если же ему будет сопутствовать успех, он пропустит королевский приказ мимо ушей, захватит крепость, а потом смиренно попросит прощения у короля. Ему ведь не известно, что Ричард будет охотиться за ним. Я никогда не говорил ему, что Ричард – мой друг.
Вильям не сказал всего, что думал. Он все еще не понимал, зачем Генрих прислал к нему Раймонда. Словно прочитав его мысли, Раймонд снова покраснел.
– Элис знает, – сказал он.
Это дало Вильяму повод посмеяться над своей забывчивостью. Личные отношения для молодых гораздо важнее, чем вопросы большой политики.
– Я хотел вам рассказать, – с живостью продолжал Раймонд, – но они оба, она и Мартин, посоветовали мне подождать.
– Почему? – спросил Вильям, изумленный настолько, что даже забыл на время о присутствии врага, осаждающего его крепость.
– Они боялись, что вы откажете мне и, быть может, отошлете меня до того, как ваши раны заживут. Но если возникнет какая-либо опасность, вы…
Вильям тяжело вздохнул. Его любящая дочь и управляющий опять оберегали его от самого себя. Что ж, прекрасно, но почему они прежде всего держали в секрете титул Раймонда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44