Так или иначе, виноват был поезд.
А потом она услышала, что родители вдруг куда-то уехали. Далеко-далеко уе
хали, и когда они вернутся, никто не знал.
Нора между тем жила у папиного брата. Он добрый, и жена у него тоже добрая. Н
о сперва она была у бабушки, у маминой мамы, только вот бабушка все время п
лакала и ничего не могла делать. А дедушка, мамин папа, был в Америке.
Тогда же состоялись еще одни похороны, но на сей раз никто не говорил, кто
умер. Опять кто-то из стариков? Ц спросила она. Ей сказали, что нет. И она бо
льше не спрашивала.
Но решила, что поняла: это мама и папа. Ведь многие, глядя на нее, плакали и г
оворили «бедная малышка», хотя у нее нигде не болело. А они все равно говор
или. И она поняла. Но не подала виду. И не заплакала.
Ни разу не заплакала. Потому что иначе бы ничего не узнала. Они как раз и бо
ялись, что она начнет плакать.
Откуда им было знать, что, когда они шептались между собой и разговаривал
и по телефону, она всегда находилась поблизости, тихонько подкрадывалас
ь и слушала. Подкрадывалась и слушала. Это была единственная возможность
. Раз никто не хотел помочь и сказать правду.
Только однажды она спросила, когда мама с папой вернутся. И сразу об этом п
ожалела.
Потому что заранее знала ответ: этого никто сказать не может. Ведь они оче
нь далеко… Так что вряд ли вернутся скоро.
Затем пошли разговоры о другом.
Через некоторое время все принялись обсуждать, как «на практике» лучше в
сего решить этот «вопрос». Причем решить так, чтобы все остались «доволь
ны». Нора ездила по родственникам, гостила то у одних, то у других. Все были
очень добры. Но взять ее к себе никто не хотел. Они этого не говорили, но она
ведь не дурочка, понимала.
В конце концов она тогда попала к Андерсу и Карин. Родня решила, что пока о
на там и останется. Пока, то есть до возвращения мамы и папы из долгой отлу
чки. Так будет лучше всего. И тут они не ошиблись.
Время шло, о родителях никто больше не говорил. В том числе и она сама. Мама
и папа просто исчезли. И она этому не препятствовала. Не плакала, не рыдала
. Они ушли навсегда.
Нора уже не задумывалась о том, что с ними сталось.
О маме и папе никто больше не спрашивал, но, когда они встречали на улице з
накомых, те часто понижали голос и, указывая на нее взглядом (она чувствов
ала!), спрашивали: «Ну, как дела? Как она?»
И Андерс с Карин так же тихо отвечали: «Привыкла… все хорошо…»
Ложь, кругом сплошная ложь. Обман, в котором участвовали все. И она тоже.
Лишь спустя много времени она поняла: ей следовало заставить всех призна
ть, что мамы и папы нет в живых. Что она в самом деле имела полное право узна
ть, как все произошло, имела право горевать и плакать.
Когда Нора наконец это уразумела, было уже поздно. Мама и папа стали чужим
и существами.
Однажды, вскоре после того как она пошла в школу, Андерс и Карин взяли ее в
небольшое путешествие. В другой город. Цветы и свечи они захватили с собо
й и проехали прямо на кладбище.
Сумрачный осенний день. На могилах трепетали огоньки зажженных свечей. Н
аверно, был праздник Всех Святых.
Сперва они навестили могилу родителей Андерса, поставили цветы в вазу, з
ажгли свечи. Постояли там, глядя на огоньки, и Андерс немного рассказал о с
воих маме и папе.
Нора думала, что после они, как обещано, пойдут в кондитерскую, но вместо э
того Андерс дал ей две свечи и сказал:
«А сейчас, Нора, мы навестим могилу твоих родителей и зажжем свечи для них
».
Этого ей никогда не забыть. В тот миг она ненавидела Андерса. Все ее сущест
во застыло, заледенело. Но пришлось идти.
Могила мамы и папы?
Конечно, где-то у них должна быть могила, хотя Нора никогда об этом не заду
мывалась.
Она сама не знала, чего ждала. Могила, по крайней мере, выглядела как больш
инство других на кладбище. Серый четырехугольный камень, а на нем Ц имен
а мамы и папы.
Она поставила одну свечу, но со спичкой замешкалась. Зажгла ее лишь после
нескольких попыток. И свеча наконец загорелась.
«А вторую свечу не зажжешь?» Ц донесся до нее голос Карин.
Ледяные руки не слушались, она закопалась, пришлось Андерсу помогать.
Теперь на могиле горели две свечи, и опять Карин мягко сказала: «Видишь, ка
к хорошо: одна свеча для мамы, другая Ц для папы».
Но в сердце у Норы был холод, она чувствовала, что злится.
«Да, ложечку за маму, ложечку за папу», Ц услышала она свой голос. И звучал
он очень недружелюбно.
Она заметила, как они переглянулись. У Андерса на лице читалось удивлени
е, а Карин шагнула к ней и выглядела так, будто вот-вот заплачет. Нора отвер
нулась.
Сейчас уже поздно горевать по маме и папе. Своим молчанием они давным-дав
но отняли у нее все горестные чувства. Но само горе осталось. Избавить ее о
т этого никто не мог, при всем желании. Она чувствовала себя обворованной,
не избавленной.
Только вот сказать об этом не смела. Трусила, как все.
И опять-таки даже намекнуть не решалась, что понимает: на кладбище они нав
ерняка поехали по совету родни. Мол, теперь, когда девочка ходит в школу, б
удет лучше, если она вполне осмыслит, что родителей действительно нет в ж
ивых. Глядишь, в классе начнут задавать вопросы, любопытничать. А это тяго
стно и неприятно. Лучше выложить карты на стол.
Небольшая поездка на кладбище в День Всех Святых. Прекрасная мысль! Наве
рняка они так и рассуждали. Догадаться нетрудно.
Взрослые вечно мудрят. Дети, когда лгут, выдают себя чуть ли не сразу, они н
е такие хитрые. А взрослые верят в свою ложь. Или в свое право лгать. Детям в
этом праве отказано. Их ложь просто-напросто постыдна. А ложь взрослых вс
егда имеет оправдание. Взрослые лгут исключительно из деликатности, соч
увствия или благоразумия, так что ложь у них всегда чистая, возвышенная.

Во всяком случае, именно это они старательно внушают детям.
Впрочем, Нору на это уже не купишь. И Дага тоже. Только вот выводить взросл
ых на чистую воду ужасно неприятно. Особенно когда они якобы желают добр
а. Потому-то ей зачастую приходилось делать хорошую мину при плохой игре.

Однако ж они с Дагом помогали друг другу разобраться, понять что к чему, ка
к только замечали, что кто-нибудь норовит переиначить реальность. Будь о
ни братом и сестрой, возможно, им было бы не так легко. Но, играя в семье разн
ые роли, они могли смотреть на вещи с разных сторон.
После поездки на кладбище было вправду замечательно, что рядом есть Даг.
Ведь долгое время она чувствовала себя в обществе Андерса и Карин очень
неловко. Ей казалось, они ждут, что она будет и выглядеть, и вести себя по-ос
обенному.
Как-никак побывала на могиле родителей! Разве это не должно на ней отрази
ться?
Речь шла не только об Андерсе и Карин. Норе казалось, все смотрят на нее ис
пытующе. С каким-то тягостным ожиданием в глазах.
Всем вдруг понадобилось, чтобы она вошла в роль горюющей сиротки. Раньше
было наоборот. Тогда ей приходилось изображать беззаботность и неведен
ие, разыгрывать этакую «бедную малышку», которую втайне жалели. А теперь
изволь рыдать на груди у всех и каждого.
Ни за что!
При виде той могилы в ней самой ничто не дрогнуло. Но для других ее визит н
а кладбище явно стал поворотным пунктом. Отныне дозволены и повлажневши
е глаза, и слезливые голоса. Любое обращенное к ней слово как бы тянуло за
собою маленький горестный знак вопроса.
Очень неприятно. Сердце леденело.
«Пойми, дружок, тебе же будет легче, если ты выплачешься», Ц вздохнул как-
то раз один из самых жалостливых голосов.
Даг был тогда рядом, и Нора услышала, как он фыркнул. Она стояла, чувствуя н
а себе влажные взгляды и едва сдерживая смех. Щека уже дергалась. Даг схва
тил ее за плечо и потащил прочь. Давясь от хохота, взвизгивая, они убежали.

С тех пор эта фраза Ц «Пойми, дружок, тебе же будет легче, если ты выплачеш
ься» Ц стала у них поговоркой в безвыходных ситуациях.
Тогда же кое-кто решил, что необходимо снабдить Нору сведениями о маме и п
апе. Наверно, хотели подарить бедной сиротке толику прошлого, наделить е
е должными воспоминаниями о покойных.
Они явно думали, что у нее нет собственных воспоминаний. Даже не спросили,
перед тем как взяться за дело.
Годами обходили маму и папу молчанием, а теперь вдруг стали поминать их п
о всякому поводу и без повода. Постоянно твердили о разных трогательных
и смешных вещах, какие они говорили и делали. Послушать их, так мама с папо
й были этакие бодрячки, нестерпимо сентиментальные и болтливые.
Вдобавок слишком хорошие для этого мира. Прямо ангелы с крылышками. Пото
му и погибли так трагически.
И фотографии они тоже притаскивали. Дурацкие снимки, изображавшие их сам
их вместе с мамой и папой. На пикниках, в лодках и автомобилях, на вечеринк
ах и на пляжах. Смеющиеся и неузнаваемые лица, которыми они назойливо стр
емились ее заинтересовать.
Таким вот манером у Норы отняли собственные ее воспоминания. Думали обог
атить ее память, а вместо этого стерли маму и папу, превратили в туманные,
расплывчатые тени, которые отступали все дальше и дальше. Вот чего они до
стигли.
У всех других воспоминания просто замечательные. А у нее блеклые, жалкие
Ц ни в какое сравнение не идут. Ей приходилось драться изо всех сил, чтобы
сохранить крупицы собственных воспоминаний.
Папина рука, крепко обнимающая ее на высоком мосту. Его ноги рядом с ее сре
ди желтой листвы. Его глаза вечером, когда он шепчет «доброй ночи». Сияюще
е лицо мамы, когда утром она поднимает штору и кричит, что на улице идет сн
ег. Смех в ее глазах, когда она шутит. Ее улыбка…
Эти картины принадлежали ей одной, их нельзя стирать и подменять ухмыляю
щимися фотографиями. Тех, кто делал подобные попытки, встречал резкий от
пор Ц она разом ощетинивалась, становилась «противной нахалкой».
Какой бы скудной и жалкой ни казалась реальность, она все равно в тысячу р
аз замечательнее их выдуманных историй, которые рассказывали о ком угод
но, только не о маме и папе.
Со временем стало полегче. Запасы воспоминаний, видимо, начали иссякать.
Да и устали они от ее безразличия. «Странная девочка», слышала она; правда
, нашлись и такие, что непременно норовили с нею поквитаться.
«Гляньте-ка! Мизинец у Норы кривой, точь-в-точь как у ее мамы!»
Замечание вроде бы невинное. Однако в устах говорящего кривые мизинцы оз
начали, что у человека «преступные наклонности». Об этом Нора узнала еще
раньше, от того же лица. И прекрасно понимала, что преступные наклонности
в мизинцах не прячутся. Речь о ней самой, это у нее преступные наклонности.

В другой раз выяснилось, что у нее папин «легкомысленный затылок». А легк
омыслие Ц очень плохая черта. И папин «упрямый подбородок» тоже ей дост
ался. Опять-таки ничего хорошего.
Преступная, упрямая, легкомысленная Ц вот она какая.
И все это Нора унаследовала от своих ангелоподобных родителей. Как одно
вяжется с другим, доискиваться вообще не стоит. Но если она и не знала рань
ше, что такое лицемерие, то теперь узнала в полной мере.
Пусть только попробуют соваться со своими объятиями и лить слезы Ц она
им покажет!
К Андерсу и Карин это не относилось. Они никогда не пытались сбагривать е
й всякие там слащавые воспоминания. Если не считать поездки на кладбище,
которую изначально и затеяли-то не они, Андерс и Карин были людьми добрым
и и чуткими. Это Нора знала.
И все же она невольно ловила себя на гадких мыслишках. Особенно о Карин, пр
ичем совершенно незаслуженно. Только совесть потом грызет, но над своими
мыслями она не властна, к сожалению.
Есть такое выражение: «пригреть змею на своей груди».
Иногда Нора думала, что она и есть змея, которую пригрела Карин.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Раньше, до переезда сюда, Нора постоянно болела. Корью и краснухой, свинко
й и ветрянкой, а вдобавок бесконечными простудами и другими мыслимыми и
немыслимыми хворями. Наверняка не очень-то весело посадить себе на шею р
ебенка, который вечно болеет, но Андерс и Карин, по обыкновению, не показыв
али виду.
А потом болезни разом прекратились. Как только они переехали в этот дом, т
ак и прекратились. С тех пор Нора ни разу не болела. Переезд стал словно бы
новым рождением.
Было в здешних комнатах что-то этакое Ц но что именно, она не знала. Может,
тайная жизнь? В стенах. В освещении. В самом воздухе, которым дышишь. Даже в
комнатных растениях. Они буйно росли и цвели круглый год, в том числе зимо
й, когда становилось темно.
И музыка здесь звучала по-другому. Стены словно вбирали в себя каждую нот
у и любовно ее сохраняли. Иногда Норе так казалось. Она прижимала ухо к сте
не и воображала, будто внутри там парят звуки, выписывая таинственные ве
нзеля, слагаясь в мелодии.
Дома имеют огромное значение. В этом они с Дагом не сомневались. Дома, они
как живые существа. У них есть душа. Дома и люди не могут объединяться как
попало и жить сообща. Не всегда они друг с другом ладят. Иной раз кое-что по
просту не сходится.
Однако Нора и этот дом были сродни друг другу, она сразу почувствовала, ка
к только вошла.
Повсюду таинственные уголки и закоулки. Глубокие шкафы и темные чуланы.
Арочные проемы между комнатами. Изразцовые печи. Блестящие латунные две
рцы. Загадочные ниши.
Первое время Андерс ходил по комнатам и простукивал стены, проверяя, нет
ли за ними пустот. Он задумал восстановить квартиру в ее давнем виде. Как в
ыяснилось, прежние жильцы забили оргалитом и заклеили обоями все встрое
нные шкафы, расположенные немного высоковато.
Ремонтом Андерс занимался сам, отделывал комнаты одну за другой. Комнат
было восемь, не считая холлов и буфетных, и повсюду он, срывая обои, обнару
живал новые и новые шкафы.
У Норы в комнате шкаф наверху был такой огромный, что она могла там лежать
вытянувшись во весь рост. Мало того, через другую дверцу шкаф сообщался с
соседней комнатой. Несколько таких диковинных разветвленных шкафов пр
ятались в темных углах квартиры.
«Не удивительно, что их заклеили», Ц сказала Карин. По ее мнению, шкафов и
так хватало, и Андерс занимался никчемным делом.
Но тут она ошибалась. В особенности, если вспомнить о разных находках. Те,
кто заколотил шкафы, не потрудились опустошить их и вычистить. Там оказа
лось множество забытых вещей. Видно, их считали хламом и ничуть ими не дор
ожили.
Вещи сплошь старинные. Частью начала века, десятых-двадцатых годов. Судя
по этим находкам, шкафы заклеили в начале тридцатых. К примеру, там обнару
жилась пачка старых номеров «Семейного журнала», и последний был датиро
ван сентябрем 1932 года. Впрочем, нашлось и много другого. Не шкафы, а прямо-та
ки сокровищницы.
Там отыскались старинные лампы, подсвечники, пепельницы, вазочки, чернил
ьницы, игрушки, абажуры, вышитые подушки. И книги, главным образом детекти
вы и путевые записки. Все, что выходило из моды, явно отправляли на верхоту
ру и предавали забвению.
Хотя они знать не знали, кому некогда принадлежали все эти вещи, их не оста
вляло ощущение, что они вдруг очутились в опасной близости от целой комп
ании незнакомых людей.
В Норииом шкафу нашлись синее ведерко с каменными шариками и вышитая бис
ером сумочка, в которой лежали флакончик духов и пожелтевшая фотография
. Когда Нора вытащила пробку, из флакончика повеяло ароматом духов. На фот
ографии были изображены две сидящие молодые женщины, а между ними Ц мал
енький ребенок. Надпись на обороте гласила: «Агнес и Хедвиг, 1907 г.». Имя малы
ша не было упомянуто.
Еще они нашли полную коробку лоскутков, поверх которых лежал собачий пов
одок с именной биркой на ошейнике. Собаку, носившую ошейник, звали Геро.
Обнаружилась в Норином шкафу и обувная картонка с парой поношенных бале
тных туфель. Кроме них, там лежал на редкость маленький будильник с краси
вым расписным циферблатом. К сожалению, сломанный Ц не починишь. Нора хо
дила к часовщику, но тот не сумел его оживить. Механизм безнадежно испорч
ен, надо менять, а этого ей не хотелось. Пускай лучше так стоит.
У нее в шкафу было несметное количество старых журналов, а вот книга толь
ко одна. Сборник русских народных сказок, пополнивший коллекцию Карин. Е
й же Нора отдала и затейливую старинную фарфоровую вазочку, опять-таки н
айденную в шкафу и украшенную изображением сказочной синей птицы с пышн
ым хвостом. Карин решила, что вазочка предназначена не для цветов Ц горл
ышко слишком узкое, и поставила ее на комод в гостиной, для красоты.
Взамен Нора получила маленькую чернильницу с серебряной крышечкой и по
дсвечник.
Когда делили между собой эти вещицы, они чувствовали себя как в Сочельни
к. Андерса распирало от гордости:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23