После каждой истории, когда слушатели промокали губы салфетками и тянулись к бокалам, взгляд дженнифер менли следовал за снующей по комнате серой женщиной. Нельсон сидел рядом с менли, но видел ее отражение в окне, между Викторинис и Лотарингией. В глазах ее читалось страстное сострадание. Первой догадкой Нельсона – непосредственно от спинного мозга – было, что в угаре нервного напряжения (поди очаруй целый факультет), под влиянием алкоголя кандидатка внезапно пленилась серой домоправительницей.
Однако он сам понимал, что это чушь: женщина немолода, костлява, глаза ее пусты, тусклые волосы стянуты в тугой пучок. Даже Викторинис, сиявшая, словно влюбленная студентка, и та казалась привлекательней невзрачной прислуги. Как ни старалась дженнифер менли поймать ее взгляд, та, словно ничего не замечая, убрала тарелки, принесла новую бутылку вина и стакан воды Стивену Майклу Стивенсу, все бесшумно и расторопно.
– Мария, кофе. – Впервые с начала вечера Акулло назвал ее по имени. Потом, гостям: – Сейчас будет тирамису. – Он поцеловал кончики пальцев. – Сдохнуть, не охнуть.
Мария молча вышла из комнаты, неся стопку тарелок. Нельсон встал, чтобы отлить, пока не принесли десерт.
– Извините, – сказал он, но никто не обратил внимания – менли начала новый рассказ.
Он побрел по темному коридору на свет из двери и по ошибке зашел в кухню. Мария с удивительной силой сгружала в раковину тарелки. Когда он попятился, она обернулась.
– Я… м-м… ищу… м-м… – Он не договорил; скорее всего женщина вообще не понимает по-английски.
Однако она издала горловой звук и указала пальцем налево. Нельсон кивнул и прошел в уборную за буфетной. Он запьянел и слегка покачивался, стоя над унитазом.
На обратном пути он снова заглянул в освещенную кухню. Мария сидела за кухонным столом, на свету ее кожа казалась еще более серой. Она, прикуривая, тупо уставилась на Нельсона; вернее, она смотрела в дверной проем, когда он там появился. За спиной у нее урчала и шипела исполинская кофеварка «Делон-ги». Из соседней комнаты доносился веселый голос дженнифер менли, хотя слов было не разобрать.
– Нашел, – сказал он.
Женщина подняла бровь и выпустила струйку дыма.
– М-м… habla Ingles? говорите по-английски? (исп.)
– спросил Нельсон наугад. Он слышал, что дженнифер заговорила быстрее, и не хотел входить под самый финал.
Женщина как раз затягивалась, поэтому просто кивнула.
– Все очень вкусно. – Нельсон по-прежнему не знал, насколько она понимает английский.
– Спасибо, – сказала Мария. Он так и не понял, с акцентом ли она говорит, и взялся рукой за косяк, придумывая, что сказать дальше, дженнифер все еще рассказывала.
– А… м-м-м… миссис Акулло присоединится к нам позже?
Женщина только что затянулась, поэтому подняла палец, призывая Нельсона потерпеть, потом выдула клуб дыма, серый, как ее кожа.
– Я миссис Акулло, – сказала она.
Гостиная взорвалась смехом. Кто-то постукивал ладонью по столу, звенело серебро.
Нельсон ослеп от неловкости. Он ухватился за косяк, моргая и беззвучно шевеля губами. К тому времени, как дымка перед глазами рассеялась, хохот в гостиной сменился веселым гулом, а жена Акулло, встав, тушила окурок в пепельнице. Оказалось, что говорит она все же с акцентом: итальянским акцентом рабочих кварталов Чикаго.
– Извините, – сказала они сиплым голосом стареющего Фрэнка Синатры. – Мне надо поджарить орехи.
***
Нельсон с трудом добрел до гостиной. Палец горел так, что он чуть не рухнул на колени. Тем не менее он кое-как добрался до стола и упал на стул рядом с дженнифер менли.
Вошла миссис Акулло. В одной руке она несла блестящий металлический кофейник, в другой – поднос с хрустальными тарелочками тирамису. Все оживленно переговаривались. В зеркале Нельсон видел, что менли по-прежнему следит глазами за хозяйкой, но теперь он заметил и другое: жена Акулло тоже все видит и сознательно не поднимает головы.
Нельсон повернулся к самой дженнифер. Нет, понял он, во взгляде ее сквозит не страсть, а тщательно скрываемое сочувствие, желание хотя бы глазами сказать этой забитой женщине: я тоже прислуживала за столами.
Однако если она хочет получить работу, то будет молчать.
Палец горел. Миссис Акулло обходила стол, наливая эспрессо и расставляя тарелочки с тирамису. Все с самого начала знали, кто эта женщина, и никто, кроме дженнифер менли, не обращал на нее и малейшего внимания. Мария перегнулась через Викторинис – та, не глядя, подняла чашку, и миссис Акулло налила ей кофе.
Нельсон поймал взгляд дженнифер в окне. Как влюбленные в разных концах людного зала, они медленно повернулись друг к другу, и глаза их встретились. Нельсон прятал улыбку; у дженнифер затрепетали ноздри, в глазах промелькнул легкий испуг. Молчите, умоляла она. Нельсон пригнулся, обхватил ладонью ее запястье, прижал палец к бьющейся жилке.
– Скажите, не таясь, – шепнул он ей на ухо. – Скажите, что думаете на самом деле.
дженнифер глотнула ртом воздух и захлопала глазами. Боль в пальце сразу прошла. Никто ничего не видел. Стивен Майкл Стивенс заснул перед самым кофе, притулив голову на плечо. Кралевич и Лотарингия, жадно уписывая тирамису, поглядывали на его нетронутую тарелку. Антони и Виктория, перегнувшись через угол стола, беседовали и улыбались. Антони сцепил руки под подбородком; два старых врага искренне наслаждались кратким перемирием. Мария Акулло в последний раз обходила стол, собирая бокалы.
– Антони! – выпалила дженнифер менли. – У меня отличная мысль!
Она говорила все так же бодро, с тем же мелодичным распевом, однако глаза смотрели немного дико, в голосе чувствовалось напряжение. Все подняли головы, ожидая услышать очередной анекдот. Только Нельсон с сожалением смотрел на тирамису, которое наверняка уже не успеет попробовать.
– Почему бы нам всем не встряхнуться, – сказала дженнифер, – и не вымыть посуду?
Антони Акулло, все еще улыбаясь, заморгал, как будто дженнифер заговорила на иностранном языке. Та сглотнула, в отчаянии улыбаясь еще шире.
– Я серьезно! Я уверена, если мы засучим рукава, то управимся в два счета.
Все молчали. Нельсон почти слышал, как падает за окном свет. Ему вспомнился спящий в «тойоте» Мортон Вейссман.
– А почему бы нет? – продолжала дженнифер менли. – Мы здоровые тетки и мужики. Уверена, после такой готовки ваша жена не откажется от помощи.
Лицо Викторинис превратилось в бескровную маску, свет в ее глазах сфокусировался в булавочные головки; она снова ушла в тень и оттуда наблюдала за идиотским поведением теплокровных. Лотарингия и Кралевич разинули рты, полные полупережеванным тирамису. Стивен Майкл Стивенс резко проснулся, дженнифер менли обворожительно улыбалась.
– М-может быть, – пролепетала она, – Мария даже выпьет с нами кофе…
Улыбка сошла с лица Антони Акулло. Он медленно откинулся на стуле, упираясь согнутыми пальцами в стол, потом перевел пустые глаза с дженнифер на жену, которая стояла, сжимая по бокалу в каждой руке. Она поймала его взгляд, пожала плечами и, презрительно взглянув на дженнифер менли, вышла из комнаты. Кухонная дверь медленно закачалась на петлях – бам-бам-бам, – словно метроном тишины.
– Ладно. – Акулло взял салфетку, промокнул губы и начал медленно складывать ее толстыми пальцами. – Уже поздно. Быть может, Нельсон отвезет нашу кандидатку в гостиницу.
Нельсон оторвал взгляд от торта.
– Конечно, – кивнул он. – Нет проблем.
Антони встал; остальные, нервно шаркая ногами, последовали его примеру, дженнифер менли поднялась последней, дрожащая и безмолвная. Кожа у нее была серая, как у Марии.
Упершись в скатерть кончиками пальцев, Акулло уставился в центр стола и сказал:
– Спасибо, что пришли.
Он повернулся и молча пошел в кухню. Викторинис скользнула вдоль стола в дверь, так и не взглянув на менли. Лотарингия и Кралевич вышли на цыпочках, перешептываясь. Следом плелся Стивен Майкл Стивенс, потирая глаза.
– Пленных не брать, – пробормотал он.
Нельсон обернулся, дженнифер менли съежилась на стуле и смотрела на него с неприкрытым ужасом.
– Хорошо, я поймаю вам такси.
Он встал и помедлил какое-то мгновение, зачарованный отражением свечей в темном окне, поднял руку и, не чувствуя боли, загасил одну за другой все три. Потом обмакнул мертвый палец в тирамису и облизал его по пути к дверям.
13. L'ARRКT DE MORT Смертный приговор (фр.).
Через несколько дней, сразу после обеда, в дверь к Нельсону позвонил Мортон Вейссман с дарами. Открыла Бриджит, и старик втиснулся мимо нее, дыша морозным воздухом, словно диккенсовский дядюшка, от которого только и жди любых неожиданностей. Он прижимал к груди три одинаковые Лизы Симпсон из магазина игрушек. Когда Нельсон поднялся из подвала, его бывший наставник пытался справедливо раздать их Кларе и Абигайл. Клара отказывалась подойти, но Абигайл уже взяла одну коробку и пыталась вырвать другую. Бриджит, настороженно улыбаясь, стояла рядом.
– Здесь каждой по кукле! – отечески-театрально рокотал Вейссман. Он тянул за одну сторону коробки, Абигайл – за другую. Первая Лиза Симпсон уже валялась на полу.
– У нас профессор Вейссман! – бодрым голосом объявила Бриджит.
– Как вы чудесно устроились! – загромыхал Вейссман при виде Нельсона. – Я и не думал, что эти домики такие уютные!
Он, пытаясь привстать, выпустил куклу, и Абигайл плюхнулась на попку. Секунду стояла тишина, потом раздался оглушительный рев.
– Какие милые детки! – воскликнул Вейссман, неловко поднимаясь с низкой кушетки.
Бриджит подняла орущую Абигайл и потащила ее наверх. Клара бежала следом, громко шепча:
– Мама, почему он принес три куклы?
– Чем могу быть полезен, Морт? – спросил Нельсон. Палец его был холоден.
– Вопрос скорее, чем я могу быть полезен вам. – Вейссман заговорщицки понизил голос.
– Не уверен, что понимаю вас.
– Мой добрый друг. – Вейссман заговорил еще тише и, обойдя журнальный столик, крепко схватил Нельсона за бицепсы. – Мы можем где-нибудь побеседовать?
Вчера, после обеда у декана, Нельсон отвез спящего Вейссмана домой, разбудил и довел до входной двери. Когда Нельсон видел его в последний раз, старик нетвердой походкой поднимался по лестнице своего тюдоровского особняка, бормоча: «Горе трусам, горе и проклятие! Стакан хереса, малый!» Теперь Нельсон обозревал свое собственное жилище (крашеные бетонные стены, штукатурка, подержанная мебель, постоянный разгром: деревянные кубики вперемешку с рассыпанным лего, детские книжки под ногами, груды одежды где попало, заляпанные диванные подушки на полу). Он подумал было о темном сыром подвале и наконец указал на обеденный стол. Остатки еды – сосиски, фасоль, размазанная каша – все еще дожидались, когда их унесут на кухню. Вейссман с кривой улыбкой подвинул стул и, прежде чем сесть, не таясь, внимательно оглядел сиденье. Нельсон сел напротив и сдвинул пустой пакет из-под молока.
– Нет надобности говорить вам, – Вейссман положил было руки на стол, но тут же отдернул, – что факультет бурлит. Приятно отметить, что все пошло не так, как рассчитывал Антони. Как вам прекрасно известно, два его избранных кандидата «самодеконструировали», что же до третьего, многоуважаемого профессора Бранвелла, скромность не позволяет мне напоминать причину его интеллектуального… м-м… недержания…
Вейссман отвел глаза, словно ожидая ответа, однако Нельсон только положил руки на липкий стол. Непонятно было, считает ли его Вейссман причиной случившегося с Бранвеллом конфуза или просто хочет создать впечатление, что так думает. А может, ему и вправду все равно.
– Суть в том, – продолжал Вейссман, – что ставка по-прежнему свободна, и, если декан не захочет пригласить еще кого-то из «видных ученых», комиссия с большой вероятностью обратит взгляд на кого-то из факультетских.
На лестнице слышались три голоса, один взрослый и два детских. Все говорили одновременно, хотя разобрать можно было только вопль Абигайл: «Мое! Мое! Мое!»
– Нет, прежде выслушайте меня, – сказал Вейссман, хотя Нельсон молчал. – Я уважаю ваше доброе отношение к коллеге, как ни мало, по моему глубочайшему убеждению, она его заслужила, – но давайте будем честны, мой друг. Вита Деонне не годится на это место. Господи, вы читали ее работы. Вы продирались через дебри ее «доводов», если их можно назвать доводами, в чем я лично искренне сомневаюсь…
– К чему вы клоните, Морт? – Нельсон откинулся на стуле и скрестил руки на груди. До последней минуты палец оставался холодным и бесчувственным – Вейссман больше не заслуживал, чтобы из-за него переживали. Сейчас постепенно рождалось желание выбросить глупого старика из своего дома, из своей жизни, со своего пути.
– Насчет того, куда я клоню, как вы изволили выразиться. Я клоню к тому, что мы с вами можем предложить другого кандидата. Более отвечающего нашим целям. – Глаза Вейссмана вспыхнули бледным, отчаянным огнем. Старый актер сделал эффектную паузу, но в глазах его сквозила такая мольба, что Нельсон чуть не расхохотался.
Он не знал, что и думать. Не рассчитывает же Вейссман продвинуть кого-нибудь из Пропащих Мальчишек? Насколько Нельсону было известно, никто из них еще не защитил диссертацию. Да и сам Вейссман, за ленчем в «Перегрине», назвал их интеллектуально хромыми и убогими. Кто же у него на примете? Явно не Лотарингия Эльзас, другой возможный кандидат от факультета. И что за «наши цели»? Чьи «наши»? Палец подергивало. – Это мне?
Нельсон обернулся и увидел старшую дочь. Клара держала на вытянутых руках коробку с заключенной в целлофан Лизой Симпсон. Сбоку Нельсон отчетливо видел ценник: «ПОСЛЕДНЯЯ РАСПРОДАЖА! $2.98». Интересно, как долго она собирала пыль в универмаге, прежде чем Вейссман сгреб из корзины три штуки сразу.
– Конечно, дорогая, – сказал Вейссман и подмигнул Нельсону. – Я купил по одной каждой из ваших прелестных девочек. Я знаю, как сестры ссорятся из-за подарков.
– Я могу ее взять? – спросила Клара, ближе придвигая к себе коробку.
– Конечно, – сказал Нельсон. – Поблагодари профессора Вейссмана.
– Зови меня дядя Морт. – Вейссман вкрадчиво улыбнулся – наполовину Микобер, наполовину Урия Гип.
Клара выронила коробку и бросилась по лестнице, крича:
– Мама, мама! Это правда мой дядя?
– Как мило! – пробормотал Вейссман.
– Кого вы предлагаете на вакантное место? – спросил Нельсон.
Вейссман посмотрел через стол. Мольба в его глазах сменилась хитроватой расчетливостью. Он медленно улыбнулся.
– Вас, конечно. Наверняка эта мысль приходила вам в голову.
Палец вспыхнул. Рот наполнила сладковатая горечь. На мгновение Нельсон ослеп и увидел площадь с восьмого этажа Харбор-холла, деревья в молодой листве, цветущую сирень. Под окном кабинета – его кабинета – молодые люди загорали, перебрасывались мячом, играли на гитарах. Через стеклянный потолок книгохранилища Нельсон видел склоненные головы прилежных студентов, а над ними, чуть выше окна – сияющий циферблат Торнфильдской библиотеки и стрелки, гордо указующие высокий полдень его карьеры.
– Разумеется, речь не идет о бессрочном контракте прямо сейчас, – говорил Вейссман. – Если честно, Нельсон, список ваших публикаций пока не предоставляет такой возможности. Вы, мой мальчик, сделали много, но вам нужны серьезные публикации; в качестве кандидата на постоянную должность вы получите семь лет, чтобы доказать свою состоятельность. Пара больших статей в год, книга-другая, под моим руководством, разумеется…
Как если бы Харбор-холл в мгновение ока сделался стеклянным, перед Нельсоном предстал весь факультет, разделенный на хрустальные шкатулочки кабинетов, демократически устроенный – от каждого по способностям, каждому по потребностям, сияющий город, где наука и преподавание, теория и практика взаимно уравновешены, где училки из программы литкомпозиции – гораздо лучше одетые и накормленные – сидят на одном этаже с молодыми гей/лесбийскими теоретиками и старыми Новыми Критиками, где первокурсникам рады не меньше, чем аспирантам, и Вита Деонне лежит вместе с Мортоном Вейссманом, аки барс с козленком …аки барс с козленком – и барс будет лежать вместе с козленком, Ис, 11, 6.
, где Нельсон – царь-философ царь-философ – аллюзия на «Государство» Платона. «Пока в государствах не будут царствовать философы либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино – государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди – их много, – которые ныне порознь стремятся либо к власти, либо к философии, до тех пор, дорогой Главкон, государствам не избавиться от зол».
– стоит над счастливой, просвещенной республикой учености, литературы и любви…
– То, что вас нельзя перевести на постоянную ставку, – продолжал Вейссман, – и даже кандидатом прямо сейчас – позвольте еще раз подчеркнуть, мой друг, прямо сейчас, – можно обратить в ваше достоинство:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Однако он сам понимал, что это чушь: женщина немолода, костлява, глаза ее пусты, тусклые волосы стянуты в тугой пучок. Даже Викторинис, сиявшая, словно влюбленная студентка, и та казалась привлекательней невзрачной прислуги. Как ни старалась дженнифер менли поймать ее взгляд, та, словно ничего не замечая, убрала тарелки, принесла новую бутылку вина и стакан воды Стивену Майклу Стивенсу, все бесшумно и расторопно.
– Мария, кофе. – Впервые с начала вечера Акулло назвал ее по имени. Потом, гостям: – Сейчас будет тирамису. – Он поцеловал кончики пальцев. – Сдохнуть, не охнуть.
Мария молча вышла из комнаты, неся стопку тарелок. Нельсон встал, чтобы отлить, пока не принесли десерт.
– Извините, – сказал он, но никто не обратил внимания – менли начала новый рассказ.
Он побрел по темному коридору на свет из двери и по ошибке зашел в кухню. Мария с удивительной силой сгружала в раковину тарелки. Когда он попятился, она обернулась.
– Я… м-м… ищу… м-м… – Он не договорил; скорее всего женщина вообще не понимает по-английски.
Однако она издала горловой звук и указала пальцем налево. Нельсон кивнул и прошел в уборную за буфетной. Он запьянел и слегка покачивался, стоя над унитазом.
На обратном пути он снова заглянул в освещенную кухню. Мария сидела за кухонным столом, на свету ее кожа казалась еще более серой. Она, прикуривая, тупо уставилась на Нельсона; вернее, она смотрела в дверной проем, когда он там появился. За спиной у нее урчала и шипела исполинская кофеварка «Делон-ги». Из соседней комнаты доносился веселый голос дженнифер менли, хотя слов было не разобрать.
– Нашел, – сказал он.
Женщина подняла бровь и выпустила струйку дыма.
– М-м… habla Ingles? говорите по-английски? (исп.)
– спросил Нельсон наугад. Он слышал, что дженнифер заговорила быстрее, и не хотел входить под самый финал.
Женщина как раз затягивалась, поэтому просто кивнула.
– Все очень вкусно. – Нельсон по-прежнему не знал, насколько она понимает английский.
– Спасибо, – сказала Мария. Он так и не понял, с акцентом ли она говорит, и взялся рукой за косяк, придумывая, что сказать дальше, дженнифер все еще рассказывала.
– А… м-м-м… миссис Акулло присоединится к нам позже?
Женщина только что затянулась, поэтому подняла палец, призывая Нельсона потерпеть, потом выдула клуб дыма, серый, как ее кожа.
– Я миссис Акулло, – сказала она.
Гостиная взорвалась смехом. Кто-то постукивал ладонью по столу, звенело серебро.
Нельсон ослеп от неловкости. Он ухватился за косяк, моргая и беззвучно шевеля губами. К тому времени, как дымка перед глазами рассеялась, хохот в гостиной сменился веселым гулом, а жена Акулло, встав, тушила окурок в пепельнице. Оказалось, что говорит она все же с акцентом: итальянским акцентом рабочих кварталов Чикаго.
– Извините, – сказала они сиплым голосом стареющего Фрэнка Синатры. – Мне надо поджарить орехи.
***
Нельсон с трудом добрел до гостиной. Палец горел так, что он чуть не рухнул на колени. Тем не менее он кое-как добрался до стола и упал на стул рядом с дженнифер менли.
Вошла миссис Акулло. В одной руке она несла блестящий металлический кофейник, в другой – поднос с хрустальными тарелочками тирамису. Все оживленно переговаривались. В зеркале Нельсон видел, что менли по-прежнему следит глазами за хозяйкой, но теперь он заметил и другое: жена Акулло тоже все видит и сознательно не поднимает головы.
Нельсон повернулся к самой дженнифер. Нет, понял он, во взгляде ее сквозит не страсть, а тщательно скрываемое сочувствие, желание хотя бы глазами сказать этой забитой женщине: я тоже прислуживала за столами.
Однако если она хочет получить работу, то будет молчать.
Палец горел. Миссис Акулло обходила стол, наливая эспрессо и расставляя тарелочки с тирамису. Все с самого начала знали, кто эта женщина, и никто, кроме дженнифер менли, не обращал на нее и малейшего внимания. Мария перегнулась через Викторинис – та, не глядя, подняла чашку, и миссис Акулло налила ей кофе.
Нельсон поймал взгляд дженнифер в окне. Как влюбленные в разных концах людного зала, они медленно повернулись друг к другу, и глаза их встретились. Нельсон прятал улыбку; у дженнифер затрепетали ноздри, в глазах промелькнул легкий испуг. Молчите, умоляла она. Нельсон пригнулся, обхватил ладонью ее запястье, прижал палец к бьющейся жилке.
– Скажите, не таясь, – шепнул он ей на ухо. – Скажите, что думаете на самом деле.
дженнифер глотнула ртом воздух и захлопала глазами. Боль в пальце сразу прошла. Никто ничего не видел. Стивен Майкл Стивенс заснул перед самым кофе, притулив голову на плечо. Кралевич и Лотарингия, жадно уписывая тирамису, поглядывали на его нетронутую тарелку. Антони и Виктория, перегнувшись через угол стола, беседовали и улыбались. Антони сцепил руки под подбородком; два старых врага искренне наслаждались кратким перемирием. Мария Акулло в последний раз обходила стол, собирая бокалы.
– Антони! – выпалила дженнифер менли. – У меня отличная мысль!
Она говорила все так же бодро, с тем же мелодичным распевом, однако глаза смотрели немного дико, в голосе чувствовалось напряжение. Все подняли головы, ожидая услышать очередной анекдот. Только Нельсон с сожалением смотрел на тирамису, которое наверняка уже не успеет попробовать.
– Почему бы нам всем не встряхнуться, – сказала дженнифер, – и не вымыть посуду?
Антони Акулло, все еще улыбаясь, заморгал, как будто дженнифер заговорила на иностранном языке. Та сглотнула, в отчаянии улыбаясь еще шире.
– Я серьезно! Я уверена, если мы засучим рукава, то управимся в два счета.
Все молчали. Нельсон почти слышал, как падает за окном свет. Ему вспомнился спящий в «тойоте» Мортон Вейссман.
– А почему бы нет? – продолжала дженнифер менли. – Мы здоровые тетки и мужики. Уверена, после такой готовки ваша жена не откажется от помощи.
Лицо Викторинис превратилось в бескровную маску, свет в ее глазах сфокусировался в булавочные головки; она снова ушла в тень и оттуда наблюдала за идиотским поведением теплокровных. Лотарингия и Кралевич разинули рты, полные полупережеванным тирамису. Стивен Майкл Стивенс резко проснулся, дженнифер менли обворожительно улыбалась.
– М-может быть, – пролепетала она, – Мария даже выпьет с нами кофе…
Улыбка сошла с лица Антони Акулло. Он медленно откинулся на стуле, упираясь согнутыми пальцами в стол, потом перевел пустые глаза с дженнифер на жену, которая стояла, сжимая по бокалу в каждой руке. Она поймала его взгляд, пожала плечами и, презрительно взглянув на дженнифер менли, вышла из комнаты. Кухонная дверь медленно закачалась на петлях – бам-бам-бам, – словно метроном тишины.
– Ладно. – Акулло взял салфетку, промокнул губы и начал медленно складывать ее толстыми пальцами. – Уже поздно. Быть может, Нельсон отвезет нашу кандидатку в гостиницу.
Нельсон оторвал взгляд от торта.
– Конечно, – кивнул он. – Нет проблем.
Антони встал; остальные, нервно шаркая ногами, последовали его примеру, дженнифер менли поднялась последней, дрожащая и безмолвная. Кожа у нее была серая, как у Марии.
Упершись в скатерть кончиками пальцев, Акулло уставился в центр стола и сказал:
– Спасибо, что пришли.
Он повернулся и молча пошел в кухню. Викторинис скользнула вдоль стола в дверь, так и не взглянув на менли. Лотарингия и Кралевич вышли на цыпочках, перешептываясь. Следом плелся Стивен Майкл Стивенс, потирая глаза.
– Пленных не брать, – пробормотал он.
Нельсон обернулся, дженнифер менли съежилась на стуле и смотрела на него с неприкрытым ужасом.
– Хорошо, я поймаю вам такси.
Он встал и помедлил какое-то мгновение, зачарованный отражением свечей в темном окне, поднял руку и, не чувствуя боли, загасил одну за другой все три. Потом обмакнул мертвый палец в тирамису и облизал его по пути к дверям.
13. L'ARRКT DE MORT Смертный приговор (фр.).
Через несколько дней, сразу после обеда, в дверь к Нельсону позвонил Мортон Вейссман с дарами. Открыла Бриджит, и старик втиснулся мимо нее, дыша морозным воздухом, словно диккенсовский дядюшка, от которого только и жди любых неожиданностей. Он прижимал к груди три одинаковые Лизы Симпсон из магазина игрушек. Когда Нельсон поднялся из подвала, его бывший наставник пытался справедливо раздать их Кларе и Абигайл. Клара отказывалась подойти, но Абигайл уже взяла одну коробку и пыталась вырвать другую. Бриджит, настороженно улыбаясь, стояла рядом.
– Здесь каждой по кукле! – отечески-театрально рокотал Вейссман. Он тянул за одну сторону коробки, Абигайл – за другую. Первая Лиза Симпсон уже валялась на полу.
– У нас профессор Вейссман! – бодрым голосом объявила Бриджит.
– Как вы чудесно устроились! – загромыхал Вейссман при виде Нельсона. – Я и не думал, что эти домики такие уютные!
Он, пытаясь привстать, выпустил куклу, и Абигайл плюхнулась на попку. Секунду стояла тишина, потом раздался оглушительный рев.
– Какие милые детки! – воскликнул Вейссман, неловко поднимаясь с низкой кушетки.
Бриджит подняла орущую Абигайл и потащила ее наверх. Клара бежала следом, громко шепча:
– Мама, почему он принес три куклы?
– Чем могу быть полезен, Морт? – спросил Нельсон. Палец его был холоден.
– Вопрос скорее, чем я могу быть полезен вам. – Вейссман заговорщицки понизил голос.
– Не уверен, что понимаю вас.
– Мой добрый друг. – Вейссман заговорил еще тише и, обойдя журнальный столик, крепко схватил Нельсона за бицепсы. – Мы можем где-нибудь побеседовать?
Вчера, после обеда у декана, Нельсон отвез спящего Вейссмана домой, разбудил и довел до входной двери. Когда Нельсон видел его в последний раз, старик нетвердой походкой поднимался по лестнице своего тюдоровского особняка, бормоча: «Горе трусам, горе и проклятие! Стакан хереса, малый!» Теперь Нельсон обозревал свое собственное жилище (крашеные бетонные стены, штукатурка, подержанная мебель, постоянный разгром: деревянные кубики вперемешку с рассыпанным лего, детские книжки под ногами, груды одежды где попало, заляпанные диванные подушки на полу). Он подумал было о темном сыром подвале и наконец указал на обеденный стол. Остатки еды – сосиски, фасоль, размазанная каша – все еще дожидались, когда их унесут на кухню. Вейссман с кривой улыбкой подвинул стул и, прежде чем сесть, не таясь, внимательно оглядел сиденье. Нельсон сел напротив и сдвинул пустой пакет из-под молока.
– Нет надобности говорить вам, – Вейссман положил было руки на стол, но тут же отдернул, – что факультет бурлит. Приятно отметить, что все пошло не так, как рассчитывал Антони. Как вам прекрасно известно, два его избранных кандидата «самодеконструировали», что же до третьего, многоуважаемого профессора Бранвелла, скромность не позволяет мне напоминать причину его интеллектуального… м-м… недержания…
Вейссман отвел глаза, словно ожидая ответа, однако Нельсон только положил руки на липкий стол. Непонятно было, считает ли его Вейссман причиной случившегося с Бранвеллом конфуза или просто хочет создать впечатление, что так думает. А может, ему и вправду все равно.
– Суть в том, – продолжал Вейссман, – что ставка по-прежнему свободна, и, если декан не захочет пригласить еще кого-то из «видных ученых», комиссия с большой вероятностью обратит взгляд на кого-то из факультетских.
На лестнице слышались три голоса, один взрослый и два детских. Все говорили одновременно, хотя разобрать можно было только вопль Абигайл: «Мое! Мое! Мое!»
– Нет, прежде выслушайте меня, – сказал Вейссман, хотя Нельсон молчал. – Я уважаю ваше доброе отношение к коллеге, как ни мало, по моему глубочайшему убеждению, она его заслужила, – но давайте будем честны, мой друг. Вита Деонне не годится на это место. Господи, вы читали ее работы. Вы продирались через дебри ее «доводов», если их можно назвать доводами, в чем я лично искренне сомневаюсь…
– К чему вы клоните, Морт? – Нельсон откинулся на стуле и скрестил руки на груди. До последней минуты палец оставался холодным и бесчувственным – Вейссман больше не заслуживал, чтобы из-за него переживали. Сейчас постепенно рождалось желание выбросить глупого старика из своего дома, из своей жизни, со своего пути.
– Насчет того, куда я клоню, как вы изволили выразиться. Я клоню к тому, что мы с вами можем предложить другого кандидата. Более отвечающего нашим целям. – Глаза Вейссмана вспыхнули бледным, отчаянным огнем. Старый актер сделал эффектную паузу, но в глазах его сквозила такая мольба, что Нельсон чуть не расхохотался.
Он не знал, что и думать. Не рассчитывает же Вейссман продвинуть кого-нибудь из Пропащих Мальчишек? Насколько Нельсону было известно, никто из них еще не защитил диссертацию. Да и сам Вейссман, за ленчем в «Перегрине», назвал их интеллектуально хромыми и убогими. Кто же у него на примете? Явно не Лотарингия Эльзас, другой возможный кандидат от факультета. И что за «наши цели»? Чьи «наши»? Палец подергивало. – Это мне?
Нельсон обернулся и увидел старшую дочь. Клара держала на вытянутых руках коробку с заключенной в целлофан Лизой Симпсон. Сбоку Нельсон отчетливо видел ценник: «ПОСЛЕДНЯЯ РАСПРОДАЖА! $2.98». Интересно, как долго она собирала пыль в универмаге, прежде чем Вейссман сгреб из корзины три штуки сразу.
– Конечно, дорогая, – сказал Вейссман и подмигнул Нельсону. – Я купил по одной каждой из ваших прелестных девочек. Я знаю, как сестры ссорятся из-за подарков.
– Я могу ее взять? – спросила Клара, ближе придвигая к себе коробку.
– Конечно, – сказал Нельсон. – Поблагодари профессора Вейссмана.
– Зови меня дядя Морт. – Вейссман вкрадчиво улыбнулся – наполовину Микобер, наполовину Урия Гип.
Клара выронила коробку и бросилась по лестнице, крича:
– Мама, мама! Это правда мой дядя?
– Как мило! – пробормотал Вейссман.
– Кого вы предлагаете на вакантное место? – спросил Нельсон.
Вейссман посмотрел через стол. Мольба в его глазах сменилась хитроватой расчетливостью. Он медленно улыбнулся.
– Вас, конечно. Наверняка эта мысль приходила вам в голову.
Палец вспыхнул. Рот наполнила сладковатая горечь. На мгновение Нельсон ослеп и увидел площадь с восьмого этажа Харбор-холла, деревья в молодой листве, цветущую сирень. Под окном кабинета – его кабинета – молодые люди загорали, перебрасывались мячом, играли на гитарах. Через стеклянный потолок книгохранилища Нельсон видел склоненные головы прилежных студентов, а над ними, чуть выше окна – сияющий циферблат Торнфильдской библиотеки и стрелки, гордо указующие высокий полдень его карьеры.
– Разумеется, речь не идет о бессрочном контракте прямо сейчас, – говорил Вейссман. – Если честно, Нельсон, список ваших публикаций пока не предоставляет такой возможности. Вы, мой мальчик, сделали много, но вам нужны серьезные публикации; в качестве кандидата на постоянную должность вы получите семь лет, чтобы доказать свою состоятельность. Пара больших статей в год, книга-другая, под моим руководством, разумеется…
Как если бы Харбор-холл в мгновение ока сделался стеклянным, перед Нельсоном предстал весь факультет, разделенный на хрустальные шкатулочки кабинетов, демократически устроенный – от каждого по способностям, каждому по потребностям, сияющий город, где наука и преподавание, теория и практика взаимно уравновешены, где училки из программы литкомпозиции – гораздо лучше одетые и накормленные – сидят на одном этаже с молодыми гей/лесбийскими теоретиками и старыми Новыми Критиками, где первокурсникам рады не меньше, чем аспирантам, и Вита Деонне лежит вместе с Мортоном Вейссманом, аки барс с козленком …аки барс с козленком – и барс будет лежать вместе с козленком, Ис, 11, 6.
, где Нельсон – царь-философ царь-философ – аллюзия на «Государство» Платона. «Пока в государствах не будут царствовать философы либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино – государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди – их много, – которые ныне порознь стремятся либо к власти, либо к философии, до тех пор, дорогой Главкон, государствам не избавиться от зол».
– стоит над счастливой, просвещенной республикой учености, литературы и любви…
– То, что вас нельзя перевести на постоянную ставку, – продолжал Вейссман, – и даже кандидатом прямо сейчас – позвольте еще раз подчеркнуть, мой друг, прямо сейчас, – можно обратить в ваше достоинство:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47