Они медленно шли по площади, и Нельсон старался уважительно смотреть на нового босса, хотя и видел взгляды студентов, недоумевающих, чего это пожилой красавец кипятится на людях.
– Они хотят учить наших детей, что самолет изобрели африканцы! – кричал Вейссман, брызгая слюной. – Я вас спрашиваю, кто зулусский Толстой? Покажите мне готтентотского Шекспира, и я включу его в хрестоматию!
Бриджит с самого начала была настроена скептически; Нельсон убедил ее, что это, конечно, рулетка, но в случае успеха ему обеспечена блестящая карьера в одном из лучших учебных заведений страны. Не сказал он другого: стажировка в Мидвесте как нельзя отвечала его мечте пролить бальзам и вразумление на враждующие стороны, пока представители черной, лесбийской и гей-критики гогочут над Александром Попом, а шестидесятилетние белые мужчины чувствуют себя загнанной черной рабыней из «Любимой» «Любимая» (1987, отмечена Пулитцеровской премией) – роман американской писательницы Тони Моррисон, одной из самых ярких представительниц афро-американской литературы, нобелевского лауреата 1992 года.
. Другими словами, в мире его мечты не было места для обиды, с одной стороны, и для чувства вины – с другой. Он сам понимал, что это любимая фантазия белого либерала, но можно же просто помечтать о факультете, где все относятся друг к другу по-человечески?
(За узким мостом четырехрядное шоссе сменилось двухрядным, и автобус рванул вперед, как выстреленное из пальцев дынное семечко. Пассажиры полетели друг на друга; мужчина в плаще засопел под тяжестью Нельсона и двумя руками уперся ему в спину.)
После долгих лет блуждания в пустыне, когда он перебивался работой, которую не брал никто другой, консультировал первокурсников и созывал единомышленников на сосисочные и сырные деньги (Холестероловый фонд – назвал это какой-то остроумец), Вейссман восстал из мертвых и выставил свою кандидатуру на выборы декана. Это был прямой вызов профессору Викторинис, которая много лет упорно шла к той же цели. Почти все с нехорошим удовольствием предвкушали драчку. Выборы декана грозили перелиться в референдум о состоянии науки. Последователи Викторинис видели шанс вогнать кол в сердце фаллоцентризма; Вейссман видел шанс восстановить фундамент западной культуры. Неуютно было только выкормышам Вейссмана, особенно Нельсону. На карте стояла его карьера; он понимал, что останется в Мидвесте, только если Вейссмана выберут. Малоприятно было обнаружить, что он значит для наставника не больше, чем какой-нибудь забулдыга для скупщика голосов на избирательном участке, но еще хуже было осознать, что никто не принимает его всерьез как миротворца. Друзья-постмодернисты находили предлоги, чтобы с ним не разговаривать; для них он был всего лишь платный клеврет Вейссмана.
И тут произошло непредвиденное. Технически деканов назначал ректор, высокий мужчина с кустистыми бровями, носивший пристойные вельветовые костюмы; официально факультетские выборы ни к чему его не обязывали. В решающий день Нельсон до последней минуты медлил входить в аудиторию, где должно было состояться голосование. Вейссмана и Викторинис там не было – подобно римским военачальникам, они сидели по кабинетам, ожидая, отправят их командовать легионами или сошлют на Кавказ. В последнюю минуту, раньше чем Нельсон решил, в какой половине аудитории ему сесть, вошел ректор с Антони Акулло, которого все сразу узнали.
– Я сберег вам силы, голосование отменяется. – Видимо, в представлении ректора это значило пошутить. – Уверен, что вы тепло, по-миннесотски, поприветствуете нового декана факультета английского языка.
Ярость и бессильное отчаяние. Вейссман был публично великодушен. Викторинис спрятала гнев в карман и смирилась с очередными пятью годами молчания, заточения и мастерства «молчанье, заточение и мастерство» выбирает в романе Джеймса Джойса «Портрет художника в молодости» герой, который предпочел для себя путь свободного художника.
, благо ей было не привыкать. Она стала замдекана, а Вейссман – своего рода министром без портфеля. Про себя оба считали, что битва не закончена, только отложена. Нельсон радовался – ему казалось, что найдено идеальное решение и теперь все будут работать вместе. Однако счастье его длилось недолго. Вскоре он получил записку от Мортона Вейссмана, уведомлявшую, что ему не смогут предоставить место по окончании стажировки. «Мы надеялись, что список ваших публикаций позволит рассмотреть вопрос о вашем дальнейшем пребывании, но… и т. д. и т. п. Может быть, для вас что-нибудь подыщут, – продолжала записка в зловеще неопределенно личной форме, – в программе литературной композиции, пока вы не нашли постоянную работу в другом месте».
Нельсон положительно почувствовал себя англосаксом, одиноким скальдом, чей государь умер, чей горький удел теперь – валы студеные пенить, ища себе других медовых застолий «государь… медовых застолий» – из древнеанглийской элегии «Скиталец», пер. В. Тихомирова.
. Прежние напасти миновали, может, минует и эта. Однако его государь не умер; его государь дал ему коленом под зад. Бриджит, по-кельтски несентиментальная, была с самого начала права.
– Другими словами, – сказала она, резко складывая записку пополам, – «Вот ваша шляпа, куда вы заторопились?».
Автобус въехал на холм. Здесь была первая остановка после озера. Водитель затормозил. Все полетели вперед, в том числе мужчина в пальто, который всем весом навалился на Нельсона. Тот обернулся и положил руку мужчине на плечо. Палец горел.
– Простите, – сквозь зубы процедил Нельсон, – не затруднит ли вас самую малость подвинуться?
Палец разрядился. Мужчина в пальто сморгнул и отпрянул назад. Все, кто стоял за ним в длинном проходе, посыпались, как домино, пока последняя пассажирка, толстенная тетка в форме медсестры, не расплющила двух девиц на заднем сиденье. Нельсону стало смешно и страшно. Люди, падая, кричали и размахивали руками, девицы, придавленные толстой медсестрой, визжали. Водитель вскочил и бросился в проход, сметая последних оставшихся на ногах пассажиров.
– Черт! – воскликнул он, отпихивая Нельсона в сторону, и тот, хотя остановка была не его, вышел в холодный ноябрьский вечер. Он брел в лабиринте семейных домиков, через парковки, подальше обходя фонари – ему нравилась темнота. Он немного дрожал, стыдясь того удовольствия, которое испытал при виде падающих пассажиров. Я должен злиться на Вейссмана. Должен злиться на человека, который соблазнил меня и бросил. После несостоявшихся выборов остальные питомцы Вейссмана убежали с факультета; Нельсон, несмотря на советы Бриджит поступить так же, остался еще на пять лет в надежде выслужить постоянную должность. Однако Вейссман переключился на аспирантов: он решил вырастить непримиримых борцов за чистоту идеала по своему образу и подобию и рассеять их по всему миру, как иезуитов. С его точки зрения Нельсон был ошибкой, не оправдавшим надежд учеником, который перебивается на подачки, бросаемые факультетом из жалости.
Нельсон побежал, шурша паркой. Ноги гулко стучали по замерзшим газонам, хрустели на заледеневшем асфальте. Палец снова горел. Запыхавшись, он вбежал в собственный двор. Двое соседских ребятишек с визгом бросились наутек при виде оранжевого чудища. Он перепрыгнул через велосипед Абигайл и в один мах преодолел три ступеньки, выдыхая клубы пара, как рабочая лошадь. «Но я не рабочая лошадь, – думал он, берясь за дверную ручку, – на мне пашут, но я не рабочая лошадь, я чистокровный скакун, умный, быстрый и сильный».
Он распахнул дверь и воскликнул с жаром, как Уорд Кливер Уорд Кливер – положительный отец семейства, персонаж телевизионного шоу, выходившего в 1957 – 1963 гг.
:
– Милая, я дома!
Бриджит говорила по телефону, Абигайл висела у нее на ноге. Жена поднесла палец к губам, призывая мужа помолчать.
– Легок на помине, – сказала она в трубку. – Только что вошел.
Она прикрыла трубку ладонью и качнула одной ногой в сторону Нельсона – на другой крепко висела Абигайл.
– Смотри не упади, – сказала Бриджит тихо. – Мортон Вейссман хочет встретиться с тобой завтра за ленчем.
Вейссман небрежно назвал «Перегрин», модный гриль-бар на другой стороне университетского города, и Нельсон от растерянности не догадался предложить место подешевле. В полдвенадцатого он расхаживал по тротуару перед баром; Вейссман предложил прийти пораньше, пока не набежала очередь. Несколькими магазинами дальше Нельсон приметил Фу Манчу; его красный платок горел, как флаг. Нельсон повернулся в другую сторону и увидел идущую навстречу Линду Прозерпину; она на ходу ела печенье из пакета. Нельсон юркнул в бар.
Хозяйка усадила его в глубокой нише; тут же возник долговязый молодой официант с тщательно уложенными волосами и спросил, чего бы он хотел выпить. Нельсон предпочел бы импортное пиво, которое тут предлагали в самом широком ассортименте, но спросил воды. Он не знал, придет ли Вейссман, и не хотел тратить четыре доллара на кружку пива. На работе остались сандвичи с сыром. Когда-то, в лучшие времена, он захаживал в «Перегрин», однако это было до теперешнего падения. Сейчас, если они с Бриджит и выбирались пообедать – очень редко, обычно если теща из Чикаго присылала чек, – то в какое-нибудь шумное, чересчур освещенное кафе, где очередь за микроскопическим куском резинового мяса и позапрошлогодним салатом продвигалась со скоростью ледника, а оглушительный музон сладким сиропом лился в уши. По сравнению с этими кафешками «Перегрин» с его деревянными полами и резной барной стойкой казался раем. Кормили изысканно и вкусно, расторопные официанты со спортивной грацией скользили между столами, блюз и джаз, куда лучшие по составу авторов/исполнителей, звучали ровно на нужную громкость из прекрасно отлаженной акустической системы.
Официант принес воду. Нельсон поглядел на стакан, но пить не стал, гадая, придется ли платить, если предстоит уйти. Меню он даже не открыл, чтобы напрасно не травить душу, все равно ему это не по карману, особенно если Вейссман не явится. Вместо этого Нельсон стал разглядывать публику и приметил нескольких звезд с других факультетов. Долговязый профессор индейской антропологии, отбросив назад белокурые волосы и выставив щетинистый подбородок, смотрел, кто еще пришел. За соседним столиком несколько специалистов по куриному полиомиелиту, двигая кадыками под туго затянутыми галстуками, возбужденно обсуждали, как им пробиться в Совет по национальной безопасности. Пламенная феминистка с юридического факультета, встряхивая копной непослушных волос и размахивая руками, рассказывала восхищенным слушательницам с такими же непослушными волосами, как она вчера в телепередаче отбрила Теда Коппела Тед Коппел – известнейший американский политический комментатор, ведущий программы «Ночная линия».
.
Нельсон взглянул на часы. Вейссман опаздывал на десять минут. В любой момент могла подойти хозяйка и попросить, чтобы он что-нибудь заказал или хотя бы пересел ближе к туалету.
– Нельсон, мой добрый друг!
Нельсон поднял глаза – Вейссман вешал дорогое пальто на крючок у входа в нишу. Улыбаясь, бывший наставник двумя руками схватил его ладонь и энергично потряс.
– До чего же приятно вас видеть! Как давно мы не встречались, дорогой мой друг!
– Рад вас видеть, – сказал Нельсон и слабо добавил: – Профессор Вейссман.
– Что такое? Почему вдруг «профессор Вейссман»? Мне казалось, мы знакомы гораздо ближе.
Не успел Нельсон ответить, как подскочил долговязый официант. Вейссман заставил его повторить, медленно, весь список импортного пива, прежде чем остановил выбор на бельгийском бренде по шесть долларов за бутылку.
– А вы, Нельсон? – Вейссман широким жестом подозвал официанта назад.
– Я так рано не пью. – Нельсон потянулся к воде. Вейссман отпустил официанта.
– Боже мой, Нельсон, неужели и вы заделались постмодернистским пуританином? Пьете только бутафорскую воду?
– М-м, нет. – Нельсон подумал: а вдруг официант принес минералку, за которую придется платить? – и отодвинул стакан.
– Недавно я угощал аспирантов, так они пили только жуткое безалкогольное пиво. – Вейссман отодвинул меню, делая вид, что это просто красивый жест, а не дальнозоркость, помноженная на тщеславное нежелание носить очки. – Или приторный лимонад, похожий на разведенные леденцы. Фу, при одной мысли зубы болят!
– Мне просто немножко рано. – Нельсон открыл меню. Он не знал, заплатит ли Вейссман за ленч, поэтому читал только цены, выбирая, что подешевле. Он с удовольствием вспоминал здешние бургеры – «Перегрин» выращивал собственных бычков, – но они были слишком дороги. Он знал, что с чаевыми может потратить долларов десять, поэтому проглядел страницы с закусками и салатами, не решившись даже взглянуть на горячие блюда.
– Сегодня я попробую что-нибудь новенькое, – сказал Вейссман официанту, когда тот поставил перед ним пиво. – Возьму-ка лонг-айлендскую утку с пряным винегретом. И морковь, если вы твердо поручитесь, что она не из банки.
– Разумеется. – Официант тряхнул головой.
– Отлично! – Вейссман широким жестом протянул официанту меню. Тот посмотрел на Нельсона.
– М-м. – Нельсон прочистил горло. – Домашний салат?
Официант сморгнул. Нельсон протянул ему меню.
– С хлебом? – Официант сунул оба меню под мышку. Нельсону захотелось вырвать меню обратно. Полагается хлеб к салату или за него надо платить отдельно?
– Нет! – выдохнул он. – Нет, спасибо. Без хлеба, пожалуйста.
В конце концов, на работе есть сандвичи. Официант ушел. Вейссман свел ладони, потер руки и подался вперед.
– Ну, Нельсон. – Он понизил голос, глаза его сверкали. – Выразить не могу, до чего я обрадовался, увидев вас на вчерашнем семинаре. Какое облегчение, когда в зале есть хотя бы один здравомыслящий человек.
– Я тоже был рад, что пришел… Морт.
– «Лесбийский фаллос»… Вы когда-нибудь слышали подобную чушь? Предположим, я подготовлю доклад о мужской вагине. Воображаете, какой вой поднимет наша политкорректная рать? О дивный новый мир, – добавил Вейссман, как будто Нельсон не слышал его вчера, – в котором есть такие люди.
Нельсон пожал плечами. Ему следовало вступиться за Виту, но он не знал, зачем Вейссман пригласил его на ленч, и хотел это выяснить.
– Вам не надо говорить, – продолжал профессор со скорбной маской на лице, – что мы живем в трудное, в отчаянное время. Я имею в виду не только захлестнувшую все вульгарность, но нечто другое, гораздо более близкое нам с вами. Как сотрудникам одного факультета. Как коллегам.
Нельсон изумленно заморгал. Коллегам? Когда Вейссман в последний раз преподавал литературную композицию?… Тот сурово смотрел в какую-ту точку у Нельсона над головой.
– Идет атака на самые основания нашей культуры, атака со всех сторон. Вчера вы слышали ту… слишком слабо будет сказать трескотню… то dreck дерьмо (нем.).
, то merde дерьмо (фр.)
, что в наше время называют научной дискуссией.
Вейссман подождал, словно ожидая ответа, и быстро взглянул на Нельсона.
– Понимаете, Морт, – начал тот, – Вита… – «Моя соседка по комнате, мой товарищ», хотел сказать он, однако Вейссман тряхнул головой.
– Очень милая молодая особа, не сомневаюсь. Как многие дурнушки. – Профессор подался вперед и зашептал: – Но скажите, Нельсон, неужели бы она стала молоть весь этот вздор про фаллос, если бы хоть раз держала его в руках?
Нельсон почувствовал, что краснеет, отчасти от смущения, отчасти от обиды за Виту.
Подошел официант, неся на вытянутой мускулистой руке длинную тарелку с вейссмановой уткой, облитой соусом, обложенной поджаристым картофелем, искусно украшенной ломтиком помидора и букетиком петрушки. Парень ловким движением поставил тарелку перед Вейссманом, потом шваркнул Нельсону его салат.
Старый ментор выпрямился и встряхнул салфетку. – Поверьте, Нельсон, – сказал он, примеряясь вилкой и ножом, как хирург перед первым надрезом, – тридцатилетние девственницы не такая уж редкость в современном научном мире.
Немного соуса брызнуло на стол. Нельсон посмотрел на мисочку салата «ромэн» с гренками. От запаха жареной утки ему чуть не сделалось дурно. Он поднял глаза и увидел, что хозяйка провожает Антони Акулло и Миранду Делятур к столику в центре зала: Акулло крепко держал Миранду под локоть, а та по-птичьи поводила изящной головкой, примечая затаенное восхищение постмодернистского антрополога и косые взгляды пламенных феминисток.
– Нельсон? – Вейссман замер с вилкой в руках, затем проследил взгляд своего визави и улыбнулся.
– Простите. – Нельсон взял вилку и подцепил кусок салата. – Вы говорили…
– Не извиняйтесь. – Вейссман вилкой и ножом терзал утку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Они хотят учить наших детей, что самолет изобрели африканцы! – кричал Вейссман, брызгая слюной. – Я вас спрашиваю, кто зулусский Толстой? Покажите мне готтентотского Шекспира, и я включу его в хрестоматию!
Бриджит с самого начала была настроена скептически; Нельсон убедил ее, что это, конечно, рулетка, но в случае успеха ему обеспечена блестящая карьера в одном из лучших учебных заведений страны. Не сказал он другого: стажировка в Мидвесте как нельзя отвечала его мечте пролить бальзам и вразумление на враждующие стороны, пока представители черной, лесбийской и гей-критики гогочут над Александром Попом, а шестидесятилетние белые мужчины чувствуют себя загнанной черной рабыней из «Любимой» «Любимая» (1987, отмечена Пулитцеровской премией) – роман американской писательницы Тони Моррисон, одной из самых ярких представительниц афро-американской литературы, нобелевского лауреата 1992 года.
. Другими словами, в мире его мечты не было места для обиды, с одной стороны, и для чувства вины – с другой. Он сам понимал, что это любимая фантазия белого либерала, но можно же просто помечтать о факультете, где все относятся друг к другу по-человечески?
(За узким мостом четырехрядное шоссе сменилось двухрядным, и автобус рванул вперед, как выстреленное из пальцев дынное семечко. Пассажиры полетели друг на друга; мужчина в плаще засопел под тяжестью Нельсона и двумя руками уперся ему в спину.)
После долгих лет блуждания в пустыне, когда он перебивался работой, которую не брал никто другой, консультировал первокурсников и созывал единомышленников на сосисочные и сырные деньги (Холестероловый фонд – назвал это какой-то остроумец), Вейссман восстал из мертвых и выставил свою кандидатуру на выборы декана. Это был прямой вызов профессору Викторинис, которая много лет упорно шла к той же цели. Почти все с нехорошим удовольствием предвкушали драчку. Выборы декана грозили перелиться в референдум о состоянии науки. Последователи Викторинис видели шанс вогнать кол в сердце фаллоцентризма; Вейссман видел шанс восстановить фундамент западной культуры. Неуютно было только выкормышам Вейссмана, особенно Нельсону. На карте стояла его карьера; он понимал, что останется в Мидвесте, только если Вейссмана выберут. Малоприятно было обнаружить, что он значит для наставника не больше, чем какой-нибудь забулдыга для скупщика голосов на избирательном участке, но еще хуже было осознать, что никто не принимает его всерьез как миротворца. Друзья-постмодернисты находили предлоги, чтобы с ним не разговаривать; для них он был всего лишь платный клеврет Вейссмана.
И тут произошло непредвиденное. Технически деканов назначал ректор, высокий мужчина с кустистыми бровями, носивший пристойные вельветовые костюмы; официально факультетские выборы ни к чему его не обязывали. В решающий день Нельсон до последней минуты медлил входить в аудиторию, где должно было состояться голосование. Вейссмана и Викторинис там не было – подобно римским военачальникам, они сидели по кабинетам, ожидая, отправят их командовать легионами или сошлют на Кавказ. В последнюю минуту, раньше чем Нельсон решил, в какой половине аудитории ему сесть, вошел ректор с Антони Акулло, которого все сразу узнали.
– Я сберег вам силы, голосование отменяется. – Видимо, в представлении ректора это значило пошутить. – Уверен, что вы тепло, по-миннесотски, поприветствуете нового декана факультета английского языка.
Ярость и бессильное отчаяние. Вейссман был публично великодушен. Викторинис спрятала гнев в карман и смирилась с очередными пятью годами молчания, заточения и мастерства «молчанье, заточение и мастерство» выбирает в романе Джеймса Джойса «Портрет художника в молодости» герой, который предпочел для себя путь свободного художника.
, благо ей было не привыкать. Она стала замдекана, а Вейссман – своего рода министром без портфеля. Про себя оба считали, что битва не закончена, только отложена. Нельсон радовался – ему казалось, что найдено идеальное решение и теперь все будут работать вместе. Однако счастье его длилось недолго. Вскоре он получил записку от Мортона Вейссмана, уведомлявшую, что ему не смогут предоставить место по окончании стажировки. «Мы надеялись, что список ваших публикаций позволит рассмотреть вопрос о вашем дальнейшем пребывании, но… и т. д. и т. п. Может быть, для вас что-нибудь подыщут, – продолжала записка в зловеще неопределенно личной форме, – в программе литературной композиции, пока вы не нашли постоянную работу в другом месте».
Нельсон положительно почувствовал себя англосаксом, одиноким скальдом, чей государь умер, чей горький удел теперь – валы студеные пенить, ища себе других медовых застолий «государь… медовых застолий» – из древнеанглийской элегии «Скиталец», пер. В. Тихомирова.
. Прежние напасти миновали, может, минует и эта. Однако его государь не умер; его государь дал ему коленом под зад. Бриджит, по-кельтски несентиментальная, была с самого начала права.
– Другими словами, – сказала она, резко складывая записку пополам, – «Вот ваша шляпа, куда вы заторопились?».
Автобус въехал на холм. Здесь была первая остановка после озера. Водитель затормозил. Все полетели вперед, в том числе мужчина в пальто, который всем весом навалился на Нельсона. Тот обернулся и положил руку мужчине на плечо. Палец горел.
– Простите, – сквозь зубы процедил Нельсон, – не затруднит ли вас самую малость подвинуться?
Палец разрядился. Мужчина в пальто сморгнул и отпрянул назад. Все, кто стоял за ним в длинном проходе, посыпались, как домино, пока последняя пассажирка, толстенная тетка в форме медсестры, не расплющила двух девиц на заднем сиденье. Нельсону стало смешно и страшно. Люди, падая, кричали и размахивали руками, девицы, придавленные толстой медсестрой, визжали. Водитель вскочил и бросился в проход, сметая последних оставшихся на ногах пассажиров.
– Черт! – воскликнул он, отпихивая Нельсона в сторону, и тот, хотя остановка была не его, вышел в холодный ноябрьский вечер. Он брел в лабиринте семейных домиков, через парковки, подальше обходя фонари – ему нравилась темнота. Он немного дрожал, стыдясь того удовольствия, которое испытал при виде падающих пассажиров. Я должен злиться на Вейссмана. Должен злиться на человека, который соблазнил меня и бросил. После несостоявшихся выборов остальные питомцы Вейссмана убежали с факультета; Нельсон, несмотря на советы Бриджит поступить так же, остался еще на пять лет в надежде выслужить постоянную должность. Однако Вейссман переключился на аспирантов: он решил вырастить непримиримых борцов за чистоту идеала по своему образу и подобию и рассеять их по всему миру, как иезуитов. С его точки зрения Нельсон был ошибкой, не оправдавшим надежд учеником, который перебивается на подачки, бросаемые факультетом из жалости.
Нельсон побежал, шурша паркой. Ноги гулко стучали по замерзшим газонам, хрустели на заледеневшем асфальте. Палец снова горел. Запыхавшись, он вбежал в собственный двор. Двое соседских ребятишек с визгом бросились наутек при виде оранжевого чудища. Он перепрыгнул через велосипед Абигайл и в один мах преодолел три ступеньки, выдыхая клубы пара, как рабочая лошадь. «Но я не рабочая лошадь, – думал он, берясь за дверную ручку, – на мне пашут, но я не рабочая лошадь, я чистокровный скакун, умный, быстрый и сильный».
Он распахнул дверь и воскликнул с жаром, как Уорд Кливер Уорд Кливер – положительный отец семейства, персонаж телевизионного шоу, выходившего в 1957 – 1963 гг.
:
– Милая, я дома!
Бриджит говорила по телефону, Абигайл висела у нее на ноге. Жена поднесла палец к губам, призывая мужа помолчать.
– Легок на помине, – сказала она в трубку. – Только что вошел.
Она прикрыла трубку ладонью и качнула одной ногой в сторону Нельсона – на другой крепко висела Абигайл.
– Смотри не упади, – сказала Бриджит тихо. – Мортон Вейссман хочет встретиться с тобой завтра за ленчем.
Вейссман небрежно назвал «Перегрин», модный гриль-бар на другой стороне университетского города, и Нельсон от растерянности не догадался предложить место подешевле. В полдвенадцатого он расхаживал по тротуару перед баром; Вейссман предложил прийти пораньше, пока не набежала очередь. Несколькими магазинами дальше Нельсон приметил Фу Манчу; его красный платок горел, как флаг. Нельсон повернулся в другую сторону и увидел идущую навстречу Линду Прозерпину; она на ходу ела печенье из пакета. Нельсон юркнул в бар.
Хозяйка усадила его в глубокой нише; тут же возник долговязый молодой официант с тщательно уложенными волосами и спросил, чего бы он хотел выпить. Нельсон предпочел бы импортное пиво, которое тут предлагали в самом широком ассортименте, но спросил воды. Он не знал, придет ли Вейссман, и не хотел тратить четыре доллара на кружку пива. На работе остались сандвичи с сыром. Когда-то, в лучшие времена, он захаживал в «Перегрин», однако это было до теперешнего падения. Сейчас, если они с Бриджит и выбирались пообедать – очень редко, обычно если теща из Чикаго присылала чек, – то в какое-нибудь шумное, чересчур освещенное кафе, где очередь за микроскопическим куском резинового мяса и позапрошлогодним салатом продвигалась со скоростью ледника, а оглушительный музон сладким сиропом лился в уши. По сравнению с этими кафешками «Перегрин» с его деревянными полами и резной барной стойкой казался раем. Кормили изысканно и вкусно, расторопные официанты со спортивной грацией скользили между столами, блюз и джаз, куда лучшие по составу авторов/исполнителей, звучали ровно на нужную громкость из прекрасно отлаженной акустической системы.
Официант принес воду. Нельсон поглядел на стакан, но пить не стал, гадая, придется ли платить, если предстоит уйти. Меню он даже не открыл, чтобы напрасно не травить душу, все равно ему это не по карману, особенно если Вейссман не явится. Вместо этого Нельсон стал разглядывать публику и приметил нескольких звезд с других факультетов. Долговязый профессор индейской антропологии, отбросив назад белокурые волосы и выставив щетинистый подбородок, смотрел, кто еще пришел. За соседним столиком несколько специалистов по куриному полиомиелиту, двигая кадыками под туго затянутыми галстуками, возбужденно обсуждали, как им пробиться в Совет по национальной безопасности. Пламенная феминистка с юридического факультета, встряхивая копной непослушных волос и размахивая руками, рассказывала восхищенным слушательницам с такими же непослушными волосами, как она вчера в телепередаче отбрила Теда Коппела Тед Коппел – известнейший американский политический комментатор, ведущий программы «Ночная линия».
.
Нельсон взглянул на часы. Вейссман опаздывал на десять минут. В любой момент могла подойти хозяйка и попросить, чтобы он что-нибудь заказал или хотя бы пересел ближе к туалету.
– Нельсон, мой добрый друг!
Нельсон поднял глаза – Вейссман вешал дорогое пальто на крючок у входа в нишу. Улыбаясь, бывший наставник двумя руками схватил его ладонь и энергично потряс.
– До чего же приятно вас видеть! Как давно мы не встречались, дорогой мой друг!
– Рад вас видеть, – сказал Нельсон и слабо добавил: – Профессор Вейссман.
– Что такое? Почему вдруг «профессор Вейссман»? Мне казалось, мы знакомы гораздо ближе.
Не успел Нельсон ответить, как подскочил долговязый официант. Вейссман заставил его повторить, медленно, весь список импортного пива, прежде чем остановил выбор на бельгийском бренде по шесть долларов за бутылку.
– А вы, Нельсон? – Вейссман широким жестом подозвал официанта назад.
– Я так рано не пью. – Нельсон потянулся к воде. Вейссман отпустил официанта.
– Боже мой, Нельсон, неужели и вы заделались постмодернистским пуританином? Пьете только бутафорскую воду?
– М-м, нет. – Нельсон подумал: а вдруг официант принес минералку, за которую придется платить? – и отодвинул стакан.
– Недавно я угощал аспирантов, так они пили только жуткое безалкогольное пиво. – Вейссман отодвинул меню, делая вид, что это просто красивый жест, а не дальнозоркость, помноженная на тщеславное нежелание носить очки. – Или приторный лимонад, похожий на разведенные леденцы. Фу, при одной мысли зубы болят!
– Мне просто немножко рано. – Нельсон открыл меню. Он не знал, заплатит ли Вейссман за ленч, поэтому читал только цены, выбирая, что подешевле. Он с удовольствием вспоминал здешние бургеры – «Перегрин» выращивал собственных бычков, – но они были слишком дороги. Он знал, что с чаевыми может потратить долларов десять, поэтому проглядел страницы с закусками и салатами, не решившись даже взглянуть на горячие блюда.
– Сегодня я попробую что-нибудь новенькое, – сказал Вейссман официанту, когда тот поставил перед ним пиво. – Возьму-ка лонг-айлендскую утку с пряным винегретом. И морковь, если вы твердо поручитесь, что она не из банки.
– Разумеется. – Официант тряхнул головой.
– Отлично! – Вейссман широким жестом протянул официанту меню. Тот посмотрел на Нельсона.
– М-м. – Нельсон прочистил горло. – Домашний салат?
Официант сморгнул. Нельсон протянул ему меню.
– С хлебом? – Официант сунул оба меню под мышку. Нельсону захотелось вырвать меню обратно. Полагается хлеб к салату или за него надо платить отдельно?
– Нет! – выдохнул он. – Нет, спасибо. Без хлеба, пожалуйста.
В конце концов, на работе есть сандвичи. Официант ушел. Вейссман свел ладони, потер руки и подался вперед.
– Ну, Нельсон. – Он понизил голос, глаза его сверкали. – Выразить не могу, до чего я обрадовался, увидев вас на вчерашнем семинаре. Какое облегчение, когда в зале есть хотя бы один здравомыслящий человек.
– Я тоже был рад, что пришел… Морт.
– «Лесбийский фаллос»… Вы когда-нибудь слышали подобную чушь? Предположим, я подготовлю доклад о мужской вагине. Воображаете, какой вой поднимет наша политкорректная рать? О дивный новый мир, – добавил Вейссман, как будто Нельсон не слышал его вчера, – в котором есть такие люди.
Нельсон пожал плечами. Ему следовало вступиться за Виту, но он не знал, зачем Вейссман пригласил его на ленч, и хотел это выяснить.
– Вам не надо говорить, – продолжал профессор со скорбной маской на лице, – что мы живем в трудное, в отчаянное время. Я имею в виду не только захлестнувшую все вульгарность, но нечто другое, гораздо более близкое нам с вами. Как сотрудникам одного факультета. Как коллегам.
Нельсон изумленно заморгал. Коллегам? Когда Вейссман в последний раз преподавал литературную композицию?… Тот сурово смотрел в какую-ту точку у Нельсона над головой.
– Идет атака на самые основания нашей культуры, атака со всех сторон. Вчера вы слышали ту… слишком слабо будет сказать трескотню… то dreck дерьмо (нем.).
, то merde дерьмо (фр.)
, что в наше время называют научной дискуссией.
Вейссман подождал, словно ожидая ответа, и быстро взглянул на Нельсона.
– Понимаете, Морт, – начал тот, – Вита… – «Моя соседка по комнате, мой товарищ», хотел сказать он, однако Вейссман тряхнул головой.
– Очень милая молодая особа, не сомневаюсь. Как многие дурнушки. – Профессор подался вперед и зашептал: – Но скажите, Нельсон, неужели бы она стала молоть весь этот вздор про фаллос, если бы хоть раз держала его в руках?
Нельсон почувствовал, что краснеет, отчасти от смущения, отчасти от обиды за Виту.
Подошел официант, неся на вытянутой мускулистой руке длинную тарелку с вейссмановой уткой, облитой соусом, обложенной поджаристым картофелем, искусно украшенной ломтиком помидора и букетиком петрушки. Парень ловким движением поставил тарелку перед Вейссманом, потом шваркнул Нельсону его салат.
Старый ментор выпрямился и встряхнул салфетку. – Поверьте, Нельсон, – сказал он, примеряясь вилкой и ножом, как хирург перед первым надрезом, – тридцатилетние девственницы не такая уж редкость в современном научном мире.
Немного соуса брызнуло на стол. Нельсон посмотрел на мисочку салата «ромэн» с гренками. От запаха жареной утки ему чуть не сделалось дурно. Он поднял глаза и увидел, что хозяйка провожает Антони Акулло и Миранду Делятур к столику в центре зала: Акулло крепко держал Миранду под локоть, а та по-птичьи поводила изящной головкой, примечая затаенное восхищение постмодернистского антрополога и косые взгляды пламенных феминисток.
– Нельсон? – Вейссман замер с вилкой в руках, затем проследил взгляд своего визави и улыбнулся.
– Простите. – Нельсон взял вилку и подцепил кусок салата. – Вы говорили…
– Не извиняйтесь. – Вейссман вилкой и ножом терзал утку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47