При нем две дюжины крепких воинов, которые без труда расчистят дорогу к Тиаронду.
Блейд давно уже задумал избавить Каллисиору от нелепой религии, мертвой хваткой вцепившейся в горло страны. Только уничтожив дарованную богом власть иерарха — залог суеверного преклонения подданных, — он мог сам стать во главе страны. А когда Каллисиора будет в его руках, за нею последует Гендиваль. Этот край — превосходная опора для следующего шага: низвергнуть глупца Кергорна и самому возглавить Тайный Совет.
Не спеши делить шкуру неубитого медведя, сурово приказал себе Блейд. До Гендиваля пока еще очень и очень далеко. Сейчас его главной заботой должна быть Каллисиора — и до сих пор все здесь шло согласно его замыслу. Хитроумная интрига, которую Блейд задумал и начал претворять в жизнь еще много лет назад, наконец-то заработала — и результаты оказались даже лучше, чем он ожидал. Он намеревался сломать Заваля, подорвать его уверенность в себе, лишить его веры и почитания подданных. Единственное, что не учел при этом Блейд, — безудержную ненависть Серимы к иерарху. Ее слова о Великом Жертвоприношении, варварском древнем обычае, который город унаследовал от дикого и мрачного прошлого, — слова эти прозвучали как нельзя кстати. И вот теперь Заваль, натворив в последние дни немало истерических глупостей, все равно что сам себя возвел на жертвенный костер. Все идет согласно плану, сказал себе Блейд, — все, кроме одной непредвиденной и жизненно важной детали. Дракон.
С какой стати вдруг он объявился в Каллисиоре? Ответ мог быть только один. Дракон направлялся в Гендиваль, дабы обсудить с Кергорном разрушение Завес, и если пустынный житель отважился на такой риск — тогда, похоже, архимаг все-таки решил действовать.
Что ж, на этот раз Кергорн опоздает… но все же Блейд понимал: чтобы наверняка добиться успеха, он должен как можно дольше хранить в тайне свои действия. К несчастью, появление дракона могло означать лишь одно: он никогда не отправился бы в такой опасный путь в одиночку. Если только его спутник или спутники не погибли в оползне — а солдаты Блейда, скрупулезно обыскав окрестности, никого больше не нашли, — значит, где-то поблизости бродит на воле по меньшей мере один неизвестный чародей.
Блейд резко остановился. Узнали его или нет — что, в общем, маловероятно, потому что большинство нынешних полевых агентов слишком молоды, чтобы его помнить, — все же остается крохотный шанс, что он будет раскрыт прежде, чем сумеет во второй раз открыто выступить против Совета. За годы своего изгнания Блейд потратил немало усилий, чтобы скрыть свою истинную сущность, — еще и по этой причине он медлил так долго, прежде чем начать действовать. В Каллисиоре, как и в других краях, тут и там жили тайные соглядатаи Совета. Набранные из местных жителей, они жили обычной, повседневной жизнью, пряча истинное свое лицо даже от родных и близких. Это с их помощью Кергорн узнавал все, что творилось в мире, и именно они были самой грозной опасностью для Блейда, когда он впервые появился в Каллисиоре, — опасностью, которую он со временем терпеливо и тщательно устранил.
Далеко не все в Гендивале были согласны с Кергорном. У Блейда было много сторонников, которые, увидев, какая участь постигла их предводителя, сочли за благо покориться решению Совета. И все же многие из них все эти годы оставались верны его идеям. Постепенно и крайне осторожно Блейд сумел направить послания нужным адресатам, и когда прежние соглядатаи Совета в Каллисиоре расстались с жизнью — а кое-кто и не без посторонней помощи, — Блейд понемногу заменял их своими сторонниками. Так продолжалось до тех пор, пока вся Каллисиора не оказалась у него под контролем, и он уже полагал, что может без помех приступить к исполнению своего плана. И вот…
Да зачем же я беспокоюсь ? Пускай буран сделает свое дело. По губам Блейда вдруг пробежала улыбка. Ну конечно же! Если даже этот неведомый чародей не погиб в оползне, вряд ли ему, чужаку, удастся пережить в горах чудовищную снежную бурю. Еще не все потеряно — пока.
Его размышления прервал внезапно пронзительный вопль, доносившийся снизу. Похоже, Заваль все никак не угомонится. И так, вероятно, будет продолжаться до тех пор, пока его не поглотит жертвенное пламя. Блейд уже хотел спуститься вниз по шаткой и ветхой лестнице, но передумал. Его давно уже занимало странное преображение иерарха, случившееся на Змеином Перевале, но лишь сейчас его осенила занятная идея…
Поглядим-ка, подумал Блейд, как он ведет себя, когда считает, что за ним никто не наблюдает? Взяв с собой одеяло и лампу, он перебрался в дальний конец чердака и пристроился как раз над комнатой, в которую поместили Заваля. Опустившись на колени, Блейд внимательно обследовал пол и обнаружил-таки зазор между досками. Увы, в комнате внизу было слишком темно, чтобы ясно видеть, что там происходит, но если Заваль вновь начнет бесноваться, вдруг да услышишь что-нибудь интересное? Блейд положил на пол рядом со щелью сложенное одеяло, задул лампу и, устроившись поудобнее, приготовился ждать.
Нет, нет, нет! Оно здесь, у меня в голове! Уберите это, уберите, УБЕРИТЕ!
Внутри Заваля было чудовище. Всем своим сознанием он чуял его пугающе чуждое присутствие, затмевавшее, словно тень, все его мысли и поступки. Там, на вершине горы, мир обрушился на Заваля с беспощадной, убийственной мощью оползня, который поглотил дракона. Мириаль покинул своего слугу, и он сделался беззащитен перед силами ада. Им овладело некое неназываемое зло, переместившееся в него прямиком из мертвого дракона — там, на горе. Заваль ощущал, как присутствие чужака распирает его голову, и так уже готовую лопнуть от обилия мыслей — и своих, и совсем непонятных, непостижимых. Они то возникали в его сознании, то исчезали снова, словно чудовищные рыбы, резвящиеся во мрачных глубинах смятения и страха. Голова нестерпимо болела от обилия мыслей, образов, воспоминаний, насильно втиснутых в хрупкий сосуд его мозга — все равно что втиснуться в сапоги лилипута.
Во мраке своей временной темницы иерарх снова и снова пытался избавиться от стянувших тело веревок, хотя, по правде говоря, он и сам не знал, зачем это делает. Сопротивляться нет смысла — теперь он уже должен был бы это понять. Всякий раз, когда он пытался побороть судьбу, дело оборачивалось новым его поражением. К чему же тогда мучиться? Воистину он проклят Мириалем и на сей раз ему не избежать уготованного конца. Завтра вечером все будет кончено — и это, быть может, к лучшему. Как он смог бы жить дальше, если в голове у него сидит демон?
Заваля пробрала дрожь. Будучи иерархом, он всегда отрицал существование демонов, утверждая, что это лишь глупые сказки и суеверные бредни простонародья. И вот он опять ошибся — уже в который раз. Опять бурный поток событий подточил скалу его веры. Многое из того, в чем Заваль был непреклонно уверен, уже сточила и бесследно унесла прочь эта беспощадная река.
И что хуже всего — никто в этом не виноват, кроме самого Заваля. Это он подошел к неведомой, чужестранной твари так же легкомысленно, как трехлетний ребенок подходит к дворовой собаке. Как мог он быть настолько глуп? Неужели тяжкие испытания последних дней лишили его всегдашней осторожности? Ведь он иерарх и не его дело рисковать собой перед ликом неведомого. С чего бы еще он взял с собой Блейда и отряд его вооруженных скотов? Но нет же — ему так не терпелось осмотреть проклятую тварь, он был так слепо уверен, что она мертва, — и напрочь позабыл о благоразумии! В тот миг Заваль был ослеплен отчаянием. Он ведь так рассчитывал на то, что дракон окажется жив! От этого зависела его собственная жизнь. Притом же его манило и обыкновенное человеческое любопытство — даже мертвый, облепленный грязью, дракон представлял собой невероятное, восхитительное зрелище.
Заваль подошел — и тут нечто прыгнуло из мертвого чудовища прямо в него. Мир вокруг поблек, затмился слепящей вспышкой… и в этот миг чужая, враждебная сущность взорвалась в его мозгу фонтаном боли. Удар, пускай и бесплотный, был так силен, что Заваль рухнул на колени.
Как найду я силы перенести это ? Пойман, заперт в темнице чужого тела — до самой смерти этого существа…
Что это было? Заваль оцепенел, от страха у него перехватило дыхание. Это не его мысль! О Мириаль благой, что же с ним происходит? Демон овладевает его мыслями!
Лучше бы я умер!
Чья это была мысль — его или чужака? Заваль вдруг осознал, что это не важно. Откуда бы ни пришла эта мысль, она была совершенно, абсолютно истинна. Иерарх отлично помнил тот миг, когда он подошел к дракону и им завладело зло. Как же быстро воспользовался Блейд его несчастьем! Как если бы только и ждал подобной возможности. Заваль тогда был слишком охвачен ужасом, чтобы вслушиваться в предательские речи командира Мечей Божьих, — но сейчас, в миг страданий и беспомощности, они прозвучали в его мыслях как наяву.
Иерарх не выдержал напряжения последних месяцев… Зверь испустил дух в то самое мгновение, когда Заваль возложил на него руку… Мириаль отвернулся от иерарха… Заваль должен принести себя в жертву, дабы Мириаль снова стал милостив к нам…
К горлу Заваля волной прихлынула горечь. Блейд! Хитрый, коварный, ненавистный предатель! Он давно уже приговорил меня к смерти, и не случись тот кошмар на горе — нашел бы иной способ бросить меня в жертвенный огонь. Как бы ни пытался я избежать своей судьбы — гибель моя уже предрешена.
Что ж, пусть будет так. С чувством, весьма похожим на облегчение, Заваль смирился с неизбежным. По крайней мере его смерть покончит и с чудовищем, которое затаилось в его голове. Если Мириаль и его подданные желают, чтобы Заваль пожертвовал своей жизнью — что ж, он сделает это без уверток и без сожалений. Почти без сожалений. Жалеет он лишь об одном — ох как жалеет! — что не сможет прихватить с собой Блейда.
Человеческое зрение оказалось досадно плоским и ограниченным. Человеческое тело было хрупким, слабым, неуравновешенным творением плоти, жалким и уязвимым. А уж человеческий разум!.. Путаный, недоразвитый, явно малоиспользуемый — мутный водоворот мыслей и эмоций без малейших признаков какой-либо системы…
Неудивительно, что Этон захлебывался в этом водовороте.
Знай он, что ему предстоит, уж верно предпочел бы умереть, чем перенестись в этот чудовищно чуждый разум. Его гигантский интеллект и громадная, накопленная всей расой память попросту не умещались в этом примитивном, ограниченном сознании, которое от перегрузки так и трещало по швам. Боль была необычайной и непереносимой
Все равно что втиснуться в сапоги лилипута.
Как могло проникнуть в его разум это чуждое сравнение? Этон закричал от ужаса, но ночную тишину разорвал лишь пронзительный человеческий вопль Неужели это — взаимопроникновение? Неужели мысли человека смешиваются с его мыслями? Этон внезапно застыл, потрясенный до глубины души Как только мог он решить, что его идея окажется успешной? Разве могут сознания двоих столь разных существ ужиться в одном мозгу?
Призвав всю свою решимость, дракон преодолел жгучую боль и попытался оценить свое в высшей степени необычное положение. Мучительно осваиваясь в хаосе чужого разума, он совершенно выпустил из виду окружающий, телесный мир, а потому прежде всего следовало изучить, что его окружает. Новое тело Этона было куда слабей и уязвимей драконьего, и физические опасности представляли для него нешуточную угрозу.
К удивлению Этона, он больше не был под открытым небом, на горном перевале. Его человеческое тело, ноющее и онемевшее, лежало на чем-то мягком, комковатом, пахнущем пылью и сыростью. Он попытался подняться — и не смог: руки и ноги были крепко связаны. Тьма окружала его — итак, он слеп и беспомощен!
И вновь Этона едва не накрыла с головой волна всепоглощающего страха. Для драконов темноты не существовало. Их зрение обладало широчайшим спектром, в том числе и тепловым, и было необычайно острым. Их блестящие выпуклые глаза были так широко расставлены, что им был доступен самый полный обзор — кроме небольшого слепого пятна за затылком.
И все же самое ужасное заключалось отнюдь не в этих ограничениях. Затаившись в чужом сознании, Этон незаметно обследовал пределы его возможностей. Порой мир физический и духовный различаются не так уж сильно. Точно так же, как Этой сразу понял бы, что его драконьему телу недостает крыла или лапы, сейчас он легко обнаружил, что разум, приютивший его, не обладает ни малейшими телепатическими способностями — а стало быть, то же относится и к нему, Этону. Он теперь глух и нем — и останется таким до конца своих дней. Где найдет он силы перенести такое испытание? Пойман, заперт в темнице чужого тела — до самой смерти этого существа…
Лучше бы я умер!..
И снова дракон был вынужден сражаться с паническим ужасом — и одолел его. Помни, грозно велел он себе. Помни о своем долге перед соплеменниками, о всех обширных знаниях, которые хранятся в твоей памяти. Если б ты мог выбирать легкий путь, ты бы тихо умер там же, на перевале. Ну же, провидец, успокойся! Изучи свою ситуацию бесстрастным разумом, иначе все жертвы будут напрасны. Темнота, отсутствие ветра и снега, затхлый пыльный воздух — все говорило о том, что он находится в неком замкнутом пространстве, то есть человеческом жилище. Его доставили сюда, покуда он, ни о чем не подозревая, тонул в беспамятстве сразу после перемещения. Эта мысль породила в нем искру нового страха. Что, если он опять впадет в забытье? В другой раз такое состояние может погубить его.
Внезапно Этон осознал, что его новое тело извивается и корчится, пытаясь без его ведома перекатиться с боку на бок. С замешательством он вспомнил об истинном владельце этого сосуда плоти — тот, как видно, проснулся и пытается предъявить свои права. До сих пор Этон почти не задумывался о человеке, чье тело он захватил, и хотя ему было немного стыдно, он не решался подробно исследовать своего нежданного соседа по разуму. Слишком уж его страшила сама мысль о взаимопроникновении — то есть необратимом смешении сознаний.
Однако же что-то надлежит предпринять. Чем сильней тревожился и ужасался истинный владелец тела, тем сильней метался и корчился человек, и его физическое здоровье явно ухудшалось. Боясь повредить эту хрупкую плоть, Этон без проволочек принял решение. Он вынудил себя расслабиться, затаиться и прекратить всякие попытки установить контроль над новым телом. Наверняка это был наилучший выход. В конце концов, из них двоих только человек имеет хоть малейшее понятие о том, что с ними происходит. Остается лишь надеяться, что его действия помогут выжить им обоим… но, Свет вездесущий, как же тяжко дается такая беспомощность!
Этон сразу понял, что принял правильное решение. Когда человеческое тело перевернулось, он увидел на полу тончайшую полоску золотистого света лампы. Светящиеся линии четырехугольника очертили плотно закрытую дверь. Хотя при таком слабом свете невозможно было разглядеть окружающее, сама возможность что-то видеть уже была для дракона большим облегчением. Полоска света отчасти рассеяла его страхи, и Этон, не сводя с нее глаз, сосредоточился на иных своих чувствах. Впрочем, ничего особенного он при этом не обнаружил: лишь сырой и затхлый сумрак комнаты, пересохшее от жажды горло, желудок, ноющий от голода, боль в голове и в затекших, связанных членах. Откуда-то поблизости доносились едва слышные голоса, но, как он ни напрягался, ничего не смог разобрать. Будь проклята человеческая ограниченность!
Пока провидец смотрел на полоску света, в его сознании, словно молния в ночи, вспыхнуло воспоминание. Склон горы.
Ужас первого взгляда на мир глазами чужака. Вооруженные люди, которые окружили его, кричащего и корчащегося на земле. Кольцо солдат размыкается, и на сцене появляется еще одна фигура. Солдаты почтительно склоняются перед ним, но и этого не нужно, чтобы понять: человек этот наделен властью — и немалой. От него исходят сила и мощь, властность и абсолютная уверенность в себе. Рядом с ним другие люди кажутся бледными тенями…
И вдруг дракона окатила волна ненависти, отвращения и леденящего, убийственного страха —.явно те чувства, которые испытывал к этому человеку тот, кто стал приютом Этона. Дракон этому нисколько не удивился. В нем самом родилось смутное чувство узнавания, зыбкое воспоминание, которое из темных глубин памяти понемногу всплывало к свету сознания. Вначале дракон встревожился, убежденный, что в его разум вновь проникают человеческие чувства. Разве может он кого-то знать в этом жестоком, чужом, враждебном краю?
И все же чувство узнавания становилось все сильнее.
Человек, явившийся ему в воспоминаниях, шагнул вперед, нависая над ним, точно зловещая скала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Блейд давно уже задумал избавить Каллисиору от нелепой религии, мертвой хваткой вцепившейся в горло страны. Только уничтожив дарованную богом власть иерарха — залог суеверного преклонения подданных, — он мог сам стать во главе страны. А когда Каллисиора будет в его руках, за нею последует Гендиваль. Этот край — превосходная опора для следующего шага: низвергнуть глупца Кергорна и самому возглавить Тайный Совет.
Не спеши делить шкуру неубитого медведя, сурово приказал себе Блейд. До Гендиваля пока еще очень и очень далеко. Сейчас его главной заботой должна быть Каллисиора — и до сих пор все здесь шло согласно его замыслу. Хитроумная интрига, которую Блейд задумал и начал претворять в жизнь еще много лет назад, наконец-то заработала — и результаты оказались даже лучше, чем он ожидал. Он намеревался сломать Заваля, подорвать его уверенность в себе, лишить его веры и почитания подданных. Единственное, что не учел при этом Блейд, — безудержную ненависть Серимы к иерарху. Ее слова о Великом Жертвоприношении, варварском древнем обычае, который город унаследовал от дикого и мрачного прошлого, — слова эти прозвучали как нельзя кстати. И вот теперь Заваль, натворив в последние дни немало истерических глупостей, все равно что сам себя возвел на жертвенный костер. Все идет согласно плану, сказал себе Блейд, — все, кроме одной непредвиденной и жизненно важной детали. Дракон.
С какой стати вдруг он объявился в Каллисиоре? Ответ мог быть только один. Дракон направлялся в Гендиваль, дабы обсудить с Кергорном разрушение Завес, и если пустынный житель отважился на такой риск — тогда, похоже, архимаг все-таки решил действовать.
Что ж, на этот раз Кергорн опоздает… но все же Блейд понимал: чтобы наверняка добиться успеха, он должен как можно дольше хранить в тайне свои действия. К несчастью, появление дракона могло означать лишь одно: он никогда не отправился бы в такой опасный путь в одиночку. Если только его спутник или спутники не погибли в оползне — а солдаты Блейда, скрупулезно обыскав окрестности, никого больше не нашли, — значит, где-то поблизости бродит на воле по меньшей мере один неизвестный чародей.
Блейд резко остановился. Узнали его или нет — что, в общем, маловероятно, потому что большинство нынешних полевых агентов слишком молоды, чтобы его помнить, — все же остается крохотный шанс, что он будет раскрыт прежде, чем сумеет во второй раз открыто выступить против Совета. За годы своего изгнания Блейд потратил немало усилий, чтобы скрыть свою истинную сущность, — еще и по этой причине он медлил так долго, прежде чем начать действовать. В Каллисиоре, как и в других краях, тут и там жили тайные соглядатаи Совета. Набранные из местных жителей, они жили обычной, повседневной жизнью, пряча истинное свое лицо даже от родных и близких. Это с их помощью Кергорн узнавал все, что творилось в мире, и именно они были самой грозной опасностью для Блейда, когда он впервые появился в Каллисиоре, — опасностью, которую он со временем терпеливо и тщательно устранил.
Далеко не все в Гендивале были согласны с Кергорном. У Блейда было много сторонников, которые, увидев, какая участь постигла их предводителя, сочли за благо покориться решению Совета. И все же многие из них все эти годы оставались верны его идеям. Постепенно и крайне осторожно Блейд сумел направить послания нужным адресатам, и когда прежние соглядатаи Совета в Каллисиоре расстались с жизнью — а кое-кто и не без посторонней помощи, — Блейд понемногу заменял их своими сторонниками. Так продолжалось до тех пор, пока вся Каллисиора не оказалась у него под контролем, и он уже полагал, что может без помех приступить к исполнению своего плана. И вот…
Да зачем же я беспокоюсь ? Пускай буран сделает свое дело. По губам Блейда вдруг пробежала улыбка. Ну конечно же! Если даже этот неведомый чародей не погиб в оползне, вряд ли ему, чужаку, удастся пережить в горах чудовищную снежную бурю. Еще не все потеряно — пока.
Его размышления прервал внезапно пронзительный вопль, доносившийся снизу. Похоже, Заваль все никак не угомонится. И так, вероятно, будет продолжаться до тех пор, пока его не поглотит жертвенное пламя. Блейд уже хотел спуститься вниз по шаткой и ветхой лестнице, но передумал. Его давно уже занимало странное преображение иерарха, случившееся на Змеином Перевале, но лишь сейчас его осенила занятная идея…
Поглядим-ка, подумал Блейд, как он ведет себя, когда считает, что за ним никто не наблюдает? Взяв с собой одеяло и лампу, он перебрался в дальний конец чердака и пристроился как раз над комнатой, в которую поместили Заваля. Опустившись на колени, Блейд внимательно обследовал пол и обнаружил-таки зазор между досками. Увы, в комнате внизу было слишком темно, чтобы ясно видеть, что там происходит, но если Заваль вновь начнет бесноваться, вдруг да услышишь что-нибудь интересное? Блейд положил на пол рядом со щелью сложенное одеяло, задул лампу и, устроившись поудобнее, приготовился ждать.
Нет, нет, нет! Оно здесь, у меня в голове! Уберите это, уберите, УБЕРИТЕ!
Внутри Заваля было чудовище. Всем своим сознанием он чуял его пугающе чуждое присутствие, затмевавшее, словно тень, все его мысли и поступки. Там, на вершине горы, мир обрушился на Заваля с беспощадной, убийственной мощью оползня, который поглотил дракона. Мириаль покинул своего слугу, и он сделался беззащитен перед силами ада. Им овладело некое неназываемое зло, переместившееся в него прямиком из мертвого дракона — там, на горе. Заваль ощущал, как присутствие чужака распирает его голову, и так уже готовую лопнуть от обилия мыслей — и своих, и совсем непонятных, непостижимых. Они то возникали в его сознании, то исчезали снова, словно чудовищные рыбы, резвящиеся во мрачных глубинах смятения и страха. Голова нестерпимо болела от обилия мыслей, образов, воспоминаний, насильно втиснутых в хрупкий сосуд его мозга — все равно что втиснуться в сапоги лилипута.
Во мраке своей временной темницы иерарх снова и снова пытался избавиться от стянувших тело веревок, хотя, по правде говоря, он и сам не знал, зачем это делает. Сопротивляться нет смысла — теперь он уже должен был бы это понять. Всякий раз, когда он пытался побороть судьбу, дело оборачивалось новым его поражением. К чему же тогда мучиться? Воистину он проклят Мириалем и на сей раз ему не избежать уготованного конца. Завтра вечером все будет кончено — и это, быть может, к лучшему. Как он смог бы жить дальше, если в голове у него сидит демон?
Заваля пробрала дрожь. Будучи иерархом, он всегда отрицал существование демонов, утверждая, что это лишь глупые сказки и суеверные бредни простонародья. И вот он опять ошибся — уже в который раз. Опять бурный поток событий подточил скалу его веры. Многое из того, в чем Заваль был непреклонно уверен, уже сточила и бесследно унесла прочь эта беспощадная река.
И что хуже всего — никто в этом не виноват, кроме самого Заваля. Это он подошел к неведомой, чужестранной твари так же легкомысленно, как трехлетний ребенок подходит к дворовой собаке. Как мог он быть настолько глуп? Неужели тяжкие испытания последних дней лишили его всегдашней осторожности? Ведь он иерарх и не его дело рисковать собой перед ликом неведомого. С чего бы еще он взял с собой Блейда и отряд его вооруженных скотов? Но нет же — ему так не терпелось осмотреть проклятую тварь, он был так слепо уверен, что она мертва, — и напрочь позабыл о благоразумии! В тот миг Заваль был ослеплен отчаянием. Он ведь так рассчитывал на то, что дракон окажется жив! От этого зависела его собственная жизнь. Притом же его манило и обыкновенное человеческое любопытство — даже мертвый, облепленный грязью, дракон представлял собой невероятное, восхитительное зрелище.
Заваль подошел — и тут нечто прыгнуло из мертвого чудовища прямо в него. Мир вокруг поблек, затмился слепящей вспышкой… и в этот миг чужая, враждебная сущность взорвалась в его мозгу фонтаном боли. Удар, пускай и бесплотный, был так силен, что Заваль рухнул на колени.
Как найду я силы перенести это ? Пойман, заперт в темнице чужого тела — до самой смерти этого существа…
Что это было? Заваль оцепенел, от страха у него перехватило дыхание. Это не его мысль! О Мириаль благой, что же с ним происходит? Демон овладевает его мыслями!
Лучше бы я умер!
Чья это была мысль — его или чужака? Заваль вдруг осознал, что это не важно. Откуда бы ни пришла эта мысль, она была совершенно, абсолютно истинна. Иерарх отлично помнил тот миг, когда он подошел к дракону и им завладело зло. Как же быстро воспользовался Блейд его несчастьем! Как если бы только и ждал подобной возможности. Заваль тогда был слишком охвачен ужасом, чтобы вслушиваться в предательские речи командира Мечей Божьих, — но сейчас, в миг страданий и беспомощности, они прозвучали в его мыслях как наяву.
Иерарх не выдержал напряжения последних месяцев… Зверь испустил дух в то самое мгновение, когда Заваль возложил на него руку… Мириаль отвернулся от иерарха… Заваль должен принести себя в жертву, дабы Мириаль снова стал милостив к нам…
К горлу Заваля волной прихлынула горечь. Блейд! Хитрый, коварный, ненавистный предатель! Он давно уже приговорил меня к смерти, и не случись тот кошмар на горе — нашел бы иной способ бросить меня в жертвенный огонь. Как бы ни пытался я избежать своей судьбы — гибель моя уже предрешена.
Что ж, пусть будет так. С чувством, весьма похожим на облегчение, Заваль смирился с неизбежным. По крайней мере его смерть покончит и с чудовищем, которое затаилось в его голове. Если Мириаль и его подданные желают, чтобы Заваль пожертвовал своей жизнью — что ж, он сделает это без уверток и без сожалений. Почти без сожалений. Жалеет он лишь об одном — ох как жалеет! — что не сможет прихватить с собой Блейда.
Человеческое зрение оказалось досадно плоским и ограниченным. Человеческое тело было хрупким, слабым, неуравновешенным творением плоти, жалким и уязвимым. А уж человеческий разум!.. Путаный, недоразвитый, явно малоиспользуемый — мутный водоворот мыслей и эмоций без малейших признаков какой-либо системы…
Неудивительно, что Этон захлебывался в этом водовороте.
Знай он, что ему предстоит, уж верно предпочел бы умереть, чем перенестись в этот чудовищно чуждый разум. Его гигантский интеллект и громадная, накопленная всей расой память попросту не умещались в этом примитивном, ограниченном сознании, которое от перегрузки так и трещало по швам. Боль была необычайной и непереносимой
Все равно что втиснуться в сапоги лилипута.
Как могло проникнуть в его разум это чуждое сравнение? Этон закричал от ужаса, но ночную тишину разорвал лишь пронзительный человеческий вопль Неужели это — взаимопроникновение? Неужели мысли человека смешиваются с его мыслями? Этон внезапно застыл, потрясенный до глубины души Как только мог он решить, что его идея окажется успешной? Разве могут сознания двоих столь разных существ ужиться в одном мозгу?
Призвав всю свою решимость, дракон преодолел жгучую боль и попытался оценить свое в высшей степени необычное положение. Мучительно осваиваясь в хаосе чужого разума, он совершенно выпустил из виду окружающий, телесный мир, а потому прежде всего следовало изучить, что его окружает. Новое тело Этона было куда слабей и уязвимей драконьего, и физические опасности представляли для него нешуточную угрозу.
К удивлению Этона, он больше не был под открытым небом, на горном перевале. Его человеческое тело, ноющее и онемевшее, лежало на чем-то мягком, комковатом, пахнущем пылью и сыростью. Он попытался подняться — и не смог: руки и ноги были крепко связаны. Тьма окружала его — итак, он слеп и беспомощен!
И вновь Этона едва не накрыла с головой волна всепоглощающего страха. Для драконов темноты не существовало. Их зрение обладало широчайшим спектром, в том числе и тепловым, и было необычайно острым. Их блестящие выпуклые глаза были так широко расставлены, что им был доступен самый полный обзор — кроме небольшого слепого пятна за затылком.
И все же самое ужасное заключалось отнюдь не в этих ограничениях. Затаившись в чужом сознании, Этон незаметно обследовал пределы его возможностей. Порой мир физический и духовный различаются не так уж сильно. Точно так же, как Этой сразу понял бы, что его драконьему телу недостает крыла или лапы, сейчас он легко обнаружил, что разум, приютивший его, не обладает ни малейшими телепатическими способностями — а стало быть, то же относится и к нему, Этону. Он теперь глух и нем — и останется таким до конца своих дней. Где найдет он силы перенести такое испытание? Пойман, заперт в темнице чужого тела — до самой смерти этого существа…
Лучше бы я умер!..
И снова дракон был вынужден сражаться с паническим ужасом — и одолел его. Помни, грозно велел он себе. Помни о своем долге перед соплеменниками, о всех обширных знаниях, которые хранятся в твоей памяти. Если б ты мог выбирать легкий путь, ты бы тихо умер там же, на перевале. Ну же, провидец, успокойся! Изучи свою ситуацию бесстрастным разумом, иначе все жертвы будут напрасны. Темнота, отсутствие ветра и снега, затхлый пыльный воздух — все говорило о том, что он находится в неком замкнутом пространстве, то есть человеческом жилище. Его доставили сюда, покуда он, ни о чем не подозревая, тонул в беспамятстве сразу после перемещения. Эта мысль породила в нем искру нового страха. Что, если он опять впадет в забытье? В другой раз такое состояние может погубить его.
Внезапно Этон осознал, что его новое тело извивается и корчится, пытаясь без его ведома перекатиться с боку на бок. С замешательством он вспомнил об истинном владельце этого сосуда плоти — тот, как видно, проснулся и пытается предъявить свои права. До сих пор Этон почти не задумывался о человеке, чье тело он захватил, и хотя ему было немного стыдно, он не решался подробно исследовать своего нежданного соседа по разуму. Слишком уж его страшила сама мысль о взаимопроникновении — то есть необратимом смешении сознаний.
Однако же что-то надлежит предпринять. Чем сильней тревожился и ужасался истинный владелец тела, тем сильней метался и корчился человек, и его физическое здоровье явно ухудшалось. Боясь повредить эту хрупкую плоть, Этон без проволочек принял решение. Он вынудил себя расслабиться, затаиться и прекратить всякие попытки установить контроль над новым телом. Наверняка это был наилучший выход. В конце концов, из них двоих только человек имеет хоть малейшее понятие о том, что с ними происходит. Остается лишь надеяться, что его действия помогут выжить им обоим… но, Свет вездесущий, как же тяжко дается такая беспомощность!
Этон сразу понял, что принял правильное решение. Когда человеческое тело перевернулось, он увидел на полу тончайшую полоску золотистого света лампы. Светящиеся линии четырехугольника очертили плотно закрытую дверь. Хотя при таком слабом свете невозможно было разглядеть окружающее, сама возможность что-то видеть уже была для дракона большим облегчением. Полоска света отчасти рассеяла его страхи, и Этон, не сводя с нее глаз, сосредоточился на иных своих чувствах. Впрочем, ничего особенного он при этом не обнаружил: лишь сырой и затхлый сумрак комнаты, пересохшее от жажды горло, желудок, ноющий от голода, боль в голове и в затекших, связанных членах. Откуда-то поблизости доносились едва слышные голоса, но, как он ни напрягался, ничего не смог разобрать. Будь проклята человеческая ограниченность!
Пока провидец смотрел на полоску света, в его сознании, словно молния в ночи, вспыхнуло воспоминание. Склон горы.
Ужас первого взгляда на мир глазами чужака. Вооруженные люди, которые окружили его, кричащего и корчащегося на земле. Кольцо солдат размыкается, и на сцене появляется еще одна фигура. Солдаты почтительно склоняются перед ним, но и этого не нужно, чтобы понять: человек этот наделен властью — и немалой. От него исходят сила и мощь, властность и абсолютная уверенность в себе. Рядом с ним другие люди кажутся бледными тенями…
И вдруг дракона окатила волна ненависти, отвращения и леденящего, убийственного страха —.явно те чувства, которые испытывал к этому человеку тот, кто стал приютом Этона. Дракон этому нисколько не удивился. В нем самом родилось смутное чувство узнавания, зыбкое воспоминание, которое из темных глубин памяти понемногу всплывало к свету сознания. Вначале дракон встревожился, убежденный, что в его разум вновь проникают человеческие чувства. Разве может он кого-то знать в этом жестоком, чужом, враждебном краю?
И все же чувство узнавания становилось все сильнее.
Человек, явившийся ему в воспоминаниях, шагнул вперед, нависая над ним, точно зловещая скала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51