— Я позову судового врача.— Нет. — Шеридан стремительно сел на кровати, производя впечатление вполне крепкого, здорового человека. — Никого не зови.Олимпия остановилась в нерешительности. Шеридан с отсутствующим видом опустил глаза, от него исходил сладковатый запах бренди, смешанный с запахом морской соли.— Ну же, уходи! — сказал он. — Я не хочу… Черт возьми! Убирайся прочь, я не расположен сейчас к вежливым беседам за чайным столом.— Что случилось? — снова спросила Олимпия. Шеридан сердито нахмурился, все еще избегая смотреть ей в глаза, и тряхнул головой.— Но я не могу поверить, что с тобой все в порядке. — Она вновь приблизилась к нему, ожидая, что он сейчас оттолкнет ее.Но вместо этого Шеридан прижал кулак к губам и судорожно вздохнул. Быстро закрыв глаза, он схватил бутылку бренди и сделал большой глоток.Олимпия взяла бутылку из его рук и отставила ее в сторону. Она хотела присесть на край его койки, но, увидев пистолет, лежавший рядом с подушкой, осторожно взяла его.— Ожидаешь нападения?Шеридан взглянул на оружие и тут же молниеносным движением выхватил пистолет из руки Олимпии. Его пальцы привычно легли на рукоятку и курок. Он прицелился, и на одно мгновение Олимпии показалось, что Шеридан сейчас выстрелит в невидимую цель.— Я чистил его, — бесцветным голосом сообщил он и, повернув пистолет дулом к себе, уставился в него как загипнотизированный. Голос Шеридана звучал очень странно, а густая щетина мешала Олимпии разглядеть выражение его лица.— Почему ты прячешься здесь? — резко спросила она. Шеридан пожал плечами.— Неужели это… — она запнулась, — из-за Френсиса и меня?— Кто такой, черт возьми, этот Френсис? — Шеридан бросил искоса взгляд на Олимпию, поглаживая пальцами ствол пистолета. — Ты имеешь в виду этого недоноска Фицхью?Шеридан вскинул оружие и прицелился в бутылку с бренди. У Олимпии упало сердце, когда его палец внезапно нажал на курок.Раздался негромкий щелчок, пистолет был не заряжен.— Вот так, — безучастно сказал Шеридан, — и мозги твоего дорогого Френсиса растекутся по стене.Внезапно по его лицу пробежала тень. Шеридан облизал сухие губы и уставился в перегородку каюты, тяжело дыша.— О Боже, — прошептал он и застонал. — О Боже!— Что с тобой, Шеридан?Он вздрогнул от неожиданности, дико взглянув на Олимпию, как будто она испугала его. Ему потребовалось время, прежде чем он мог снова сосредоточиться.— Пусть этот напыщенный петух держится от меня подальше, — зло сказал он. — Иначе я убью его.Олимпия с удивлением взглянула на него и задумчиво скрестила руки на груди. Если это была его очередная попытка сбить ее с толку и вывести из равновесия, то, надо признаться, она удалась. Его обросшее лицо выглядело бледным и изможденным. Вокруг рта залегли жесткие складки. Олимпии так хотелось дотронуться до его щеки, провести рукой по колючей щетине и обнять Шеридана, согреть и успокоить его. Но теперь между ними стояла Джулия. И Олимпии не следовало об этом забывать. Джулия и вероломство Шеридана.— Зачем ты заперся здесь? — снова начала допытываться она.— Так нужно, — отозвался он.— Нет, Шеридан, это вовсе не нужно… Если ты это делаешь из-за меня, если хочешь, чтобы я пришла к тебе, то я…— Нет! — неожиданно воскликнул Шеридан. — Нет, я не хотел, чтобы ты приходила. Убирайся отсюда, оставь меня одного. — Он вскочил и схватил ее за плечи. — Ты не понимаешь, как это опасно! Я не хотел… — Он осекся и внезапно так крепко обнял Олимпию, что у нее захватило дух. — Что мне делать? Что мне делать? — безостановочно бормотал он как заклинание. — Я не хотел, чтобы ты видела меня. Ведь корабль все равно не развернется, ты это понимаешь? Я хотел жить, я просто хотел жить. О Боже, прости меня, прости, прости!Шеридан, дрожа всем телом, все крепче сжимал Олимпию в своих железных объятиях, не выпуская из рук пистолет. Его холодное дуло упиралось девушке в ухо. Шеридан вряд ли сознавал в эту минуту, что Олимпия находилась рядом с ним, он был в полузабытьи и не переставая бормотал бессвязные фразы. Она не знала, что делать. Все сомнения в его неискренности рассеялись как дым. Теперь Олимпия ясно видела, что Шеридан болен, он не в себе. Это не было игрой. Но девушка не знала, почему с ним приключилась такая беда и как ему помочь. О, если бы на ее месте была Джулия, она наверняка сумела бы справиться с его болезнью. Она бы знала, что делать. Олимпия была в полной растерянности, испуганная и беспомощная.— Шеридан. — Она постаралась говорить твердо. — Ты мне делаешь больно.Он застонал и прекратил свои причитания.— Мне больно, Шеридан, — повторила она громче, отталкивая его.Он выпустил ее из объятий так неожиданно, что Олимпия чуть не упала навзничь.— Уходи, — глухо сказал он.Девушка, хватая ртом воздух, замерла, прислонившись спиной к двери.— Я не уйду, пока ты мне не скажешь, что случилось. Он, все еще не глядя на нее, сел на кровать и выпил глоток бренди из бутылки.— Ничего не случилось.— Шеридан, — сказала Олимпия, в отчаянии кусая губы, — я хочу помочь тебе. — Она была уже не в силах сдерживать себя, из глубины ее души рвались роковые слова. И вот, несмотря на Джулию, несмотря ни на что, она промолвила: — Я люблю тебя.Серые глаза Шеридана взглянули на нее в упор. А затем он начал смеяться. Это был странный смех, похожий одновременно и на истерический хохот, и на глухие рыдания. Шеридан откинулся на подушку и прикрыл глаза руками.— Ты не можешь любить меня, потому что ты не знаешь меня. Если бы ты знала, кто я такой, ты никогда бы не… — Его голос сорвался, и он глубоко вздохнул. — Ты не захотела бы даже находиться со мной в одном помещении, поверь мне на слово.Что бы на это ответила Джулия? Она не была мягкосердечной и поэтому действовала бы твердо. Прежде всего она все бы взвесила на весах разума.— Думаю, — медленно заговорила Олимпия, — что я знаю тебя достаточно хорошо. Я знаю, что ты можешь быть негодяем. Ты обокрал меня, предал и постоянно лгал мне. У тебя нет нравственных принципов и нет никаких идеалов в жизни. Ты всегда в первую очередь думаешь только о себе и поэтому временами поступаешь как трус. — Олимпия помолчала. — Впрочем, я сама теперь не знаю, что такое трусость. И что такое героизм. Я совсем запуталась в этих понятиях. Но я знаю одно — и этому я научилась у тебя, — я знаю, что значит быть мужественным. Быть мужественным — значит, собрав свою волю в кулак, продолжать начатое, стоять на своем, бороться до конца. Чтобы быть мужественным, надо иметь железное сердце. И оно у тебя есть.Шеридан лежал не шелохнувшись, все так же закрыв лицо руками. Олимпия видела, как вздымается его грудь. В воцарившейся тишине слышны были только звуки движения судна.— Ты хотела сказать, сердце из дуба, — неожиданно произнес он совершенно спокойным тоном. — Я ведь моряк, моя дорогая, а мы используем железо как балласт.Шеридан убрал руки с лица, и Олимпия увидела, как он преобразился. Прежний болезненный истеричный незнакомец исчез, и теперь перед ней был снова Шеридан, циничный и самоуверенный, с кривой усмешкой на устах.— Прости за то, что вынужден разочаровать тебя. Будучи действительно, как ты верно подметила, негодяем, вором и лжецом, я все же не могу согласиться с твоим последним утверждением и претендовать на какое-то особое мужество. — Шеридан сел и провел рукой по волосам, а затем покачал головой. — Ты не любишь меня. А если ты когда-то и была влюблена в меня, то только по своей глупости и наивности. Мы отлично провели время, но теперь ты взялась за ум, и это правильно. Послушайся меня и выходи замуж за этого Фицхью. Поезжай с ним в Рим, а потом начинай свою революцию. А со мной будет все в порядке. — Он пристально и сурово смотрел ей в глаза. — Живи, принцесса, ведь ты едва начала жить.В его взгляде и тоне было что-то очень странное… Но Олимпия никак не могла попять, что же ее так поразило. Слова Шеридана звучали вполне разумно. Он по крайней мере снова производил впечатление человека, находящегося в здравом уме, хотя от его фраз у Олимпии защемило сердце.— Ты уверен, что с тобой все в порядке? — спросила она. — Да.Олимпия с сомнением взглянула на него.— В таком случае, надеюсь, ты поднимешься сегодня на ужин?Темные ресницы Шеридана медленно опустились. Он пожал плечами:— Если ты этого хочешь.— А сейчас, может быть, ты прогуляешься вместе со мной по палубе?Шеридан взглянул на свой пистолет и, помолчав, сказал:— Дай мне время привести себя в порядок.— Надеюсь, через час ты будешь готов?— Да, — отозвался Шеридан, не отрывая взгляда от оружия. — Через час я буду уже готов.— Отлично.Олимпия почувствовала огромное облегчение. Как хорошо, что ей удалось нащупать верный тон в разговоре с ним! Она открыла дверь и обернулась на пороге.— Я буду ждать тебя в кают-компании. Он молча смотрел на нее.— Итак, через час, — повторила Олимпия тоном строгой наставницы и вышла за дверь.Но прежде чем закрыть ее, она услышала спокойный голос Шеридана:— Прощай, принцесса.Шеридан отослал Мустафу по делам, а затем тщательно и осторожно зарядил пистолет и приставил дуло к виску.На этот раз осечки не будет. Теперь он понял, что ждал прихода Олимпии и потому медлил. Ему хотелось взглянуть на нее в последний раз. Ему хотелось… Чего? Дать ей понять, почему он это делает?Шеридан терзался угрызениями совести. Зачем он тронул ее чистую душу? Зачем прикоснулся к ней? Ведь сам он отравлен смертоносным ядом, которым заражает и отравляет все вокруг. Эти мысли причиняли Шеридану неимоверные страдания, но он прятал их от Олимпии, не желая признаться ей во всем. Он хотел уберечь ее от жестокой правды. Глупая, наивная принцесса, так храбро рассуждавшая о революционном насилии и ничего не понимающая в реальном мире. Но революция, о которой она мечтала, ничем не будет отличаться от обыкновенной войны. Друзья, враги и все остальные люди погибнут в страшной бойне среди рек крови и огня пожарищ.Но разве Шеридан мог раскрыть глаза Олимпии? Вот Фиц-хыо, тому, пожалуй, удастся задержать ее в мире иллюзий и защитить ее мечты от суровой правды жизни.Шеридан размышлял об этом, лежа на койке и чувствуя прижатое к виску холодное металлическое дуло пистолета. Внезапно его. пронзила страшная мысль. Он хотел уберечь Олимпию от жестокой жизни, а сам готовил ей такой ужасный «сюрприз». Если он действительно сделает это, если он убьет себя, то превратит все ее дальнейшее существование в настоящий ад, заставив ее каяться и терзаться до конца дней.Команде не удастся скрыть от нее случившееся. Фицхью, конечно, постарается сделать это, он будет врать и изворачиваться, придумает что-нибудь, но все равно обязательно найдется человек на корабле, который выложит Олимпии всю правду. Или хуже… Шеридан тихо выругался… Он же обещал зайти за ней через час в кают-компанию. А что, если она, не дождавшись, спустится сюда? У Шеридана мурашки побежали по спине при мысли о том, какая картина предстанет ее взору. Пистолет выскользнул из его руки.Нет, он не может так поступить с ней. Он не может даже допустить возможности того, что Олимпия обнаружит его тело. И поэтому он должен найти другое место для сведения счетов с жизнью.Шеридан отложил в сторону оружие и взглянул на него с мрачной тоской. Однако он все же решил отложить выполнение своего замысла до более удобного случая, чувствуя свою ответственность за судьбу Олимпии.Шеридан начал обдумывать другие способы ухода из жизни — более тихие и бескровные, но отвергал их один за другим. Постепенно он понял, что действительно был страшным трусом, поскольку не мог вынести даже самой мысли о том, что причинит ей боль, нанесет душевную рану. Шеридан не хотел ничем омрачать ей жизнь. Ведь Олимпия может решить, что именно она виновата во всем. Она может прийти к выводу, что он покончил с собой из-за ее помолвки с Фицхью, и будет казнить себя за это всю жизнь.Шеридан даже засмеялся при этой мысли. Он, только он один был виноват во всем. Он и должен нести наказание. И чтобы сорвать на чем-нибудь свою злость, вызванную новой отсрочкой, Шеридан взял со стола первый попавшийся предмет — переплетенный «Первоначальный выверенный список морских офицеров его величества королевского флота» Стила — и начал методично вырывать страницу за страницей, комкая их и бросая на стол. А затем он дрожащими от ярости руками разорвал в клочья обложку.
Олимпия ждала Шеридана в кают-компании, хмурясь каждый раз, когда начинали бить склянки. Вошедший стюард, сервировавший стол к чаю, предложил ей полакомиться сахарным печеньем. Олимпия взяла печенье, с отсутствующим видом надкусила его и отложила в сторону, мучительно размышляя над тем, что ей сказал Шеридан. Она не слышала звука закрывающейся за стюардом двери, и когда Френсис внезапно заговорил с ней, девушка едва не подпрыгнула от неожиданности.— Олли, моя дорогая, — улыбнулся он, снимая шляпу. Щеки молодого человека раскраснелись от ветра. — Ты рано поднялась к чаю. Я надеюсь, что ты вняла моим советам и вместо того, чтобы проводить все утро, стоя на носу корабля, провела его здесь.Олимпия сдержала себя, чтобы не наговорить ему колкостей.— Добрый день, Френсис, — только промолвила она, сунув в рот надкушенное печенье.Она отлично знала, что ему это не понравится. Фицхью решил, что его невесте следует быть более стройной и подтянутой, и замучил ее советами по поводу того, как ей нужно питаться. И действительно, видя, с каким энтузиазмом она жует, он слегка нахмурился, но ничего не сказал, а только надул губы и отвернулся к столу. Олимпия взглянула на его правильный решительный профиль, и ей захотелось раздуться до невероятных размеров, стать огромной, как слон, только для того, чтобы досадить Френсису.— Чем ты занималась сегодня утром? — спросил он. Олимпия замялась.— Я ходила проведать брата.Френсис бросил на нее многозначительный взгляд.— Понимаю, — сказал он. — Надеюсь, этот визит не разочаровал тебя? Он решил примириться с тобой?— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала Олимпия, похолодев.Фицхью с недовольным видом поджал губы.— Как о чем? О том, что он, по-видимому, все же вынужден будет простить тебя за то, что ты приняла мое предложение. Мне сразу же стало ясно как белый день, что вы разругались в пух и прах. Ты же давно не виделась с ним. — Фицхью нахмурился, перебирая столовое серебро. — Я пытался поговорить с ним, но он не захотел видеть меня. Должен прямо сказать, что с его стороны довольно неучтиво поступать подобным образом. В конце концов он дал мне разрешение ухаживать за тобой. Олимпия потупила взор.— Я думаю… что его мучают какие-то сомнения.— Если его беспокоит родословная семейства Фицхью, то она безупречна, лучшей семьи ему не найти! — заявил Френсис несколько вызывающим тоном.В подтексте его слов, несомненно, был намек на то, что Дрейки — бастарды, незаконнорожденные, в отличие от него самого. Олимпия почувствовала, как в ней закипает обида за оскорбление, нанесенное Шеридану. Ее давно уже смущал начальный слог фамилии Фицхью. Что это за Фиц, откуда оно взялось? Но она опять — уже в который раз! — решила не обострять отношения и промолчала.— Шеридан скоро выйдет, чтобы прогуляться со мной по палубе.— Так, значит, он все же простил тебя! — воскликнул Френсис по-детски радостно.— Да… мне так показалось.— Может быть, мне следует пойти вместе с вами? Олимпия беспокойно заерзала в кресле, вспомнив вдруг о странностях в поведении и речах Шеридана. Ей казалось, что все эти отклонения лучше скрыть от Френсиса.— Я думаю… что в этот раз… тебе не стоит этого делать. Оживление на лице Френсиса сменилось выражением недовольства.— Понимаю, — произнес он с некоторым раздражением. — Но я хотел бы знать, почему, черт возьми, ему не подходит моя кандидатура в качестве зятя? Надеюсь, ты выяснишь это.Последняя фраза звучала скорее как требование, нежели как просьба.— Я уверена, что ты ему кажешься вполне подходящим по всем статьям, — поспешно сказала Олимпия, стараясь успокоить Фицхью. — Здесь дело в другом.— Ну хорошо, но я не могу взять в толк, что именно заставляет его вести себя таким образом, — недовольным тоном заметил Фицхью, и его лицо покрылось красными пятнами от негодования. — Я просил его подняться ко мне и объясниться. Дважды посылал за ним! Затем я просто приказал ему явиться сюда, но он проигнорировал мой приказ. Скажу тебе прямо, что если бы кто-нибудь другой на этом корабле проявил подобное неповиновение, то он давно бы уже получил триста ударов плеткой! — Фицхью сжал кулак. — Ты знаешь, какое разлагающее воздействие на дисциплину оказывает его обращение со мной? Члены экипажа смеются за моей спиной! Я уже приказал заковать в кандалы четырех матросов, пока… — Он осекся. — А ты как раз собираешься прогуляться по палубе. Я теперь не знаю, что и делать. Может быть, мне приказать высечь этих четверых на твоих глазах? — Капитан вздохнул и налил себе чашку чая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54