Внезапно на голову Шеридана спикировал грач, и тот, схватив весло, замахал им над головой, ругаясь и опираясь рукой о землю, чтобы удержать равновесие. Большая пригоршня моллюсков выпала у него из рук и раскатилась по земле, на них тут же налетела стая грачей, а пушистый комочек запрыгал у ног Шеридана с жалобным писком, пощипывая его клювом за колени.— Мерзкие твари! — Шеридан встал на ноги, все еще не замечая Олимпию, и отбросил ногой в сторону несколько особенно наглых птиц, которые начали нападать на неуклюже переваливающегося с боку на бок пингвиненка. — Оставьте бедного малыша в покое, вы слышали?Грачи продолжали драться из-за моллюсков, а пингвиненок все так же жалобно поглядывал на Шеридана, размахивая здоровым крылом и издавая душераздирающие крики.— Ладно, успокойся, — сказал ему Шеридан, — ты же знаешь, что я тоже чертовски голоден.Но малыш был безутешен. Олимпия зажала рот рукой.— Ну хорошо, — сказал Шеридан, отогнал веслом грачей и быстро поднял с земли моллюсков. Но на него тут же налетели прожорливые птицы, норовя побольнее клюнуть. — О Боже, если я из-за этого потеряю руку… — мрачно бормотал Шеридан, выковыривая мякоть из раковины и поднося ее на кончике ножа пингвиненку. — Ах ты, мячик в перьях, держись от меня подальше, не смей трогать мои сапоги, они мне еще пригодятся, а если ты будешь клевать мое колено, я отнесу тебя к ее высочеству, вот тогда попляшешь! Она сделает из тебя жаркое. Поверь мне, ее высочество не задумываясь расправится с любым малым во имя правого дела. — Пингвиненок хлопал крылом и пронзительно верещал. Шеридан вынул из раковины еще одного моллюска. — Значит, мои слова не произвели на тебя никакого впечатления, да? А зря! Она наводит ужас на всех здешних гусей, потому что хладнокровно сворачивает им шеи. Она ощиплет тебя и поджарит, прежде чем ты успеешь пикнуть.
— Я вовсе не собираюсь это делать! — возмущенно воскликнула Олимпия.Шеридан вздрогнул и обернулся. Стая грачей поднялась в воздух, а затем вновь набросилась на рассыпанных по земле моллюсков. Пингвиненок прибился к ногам Шеридана и уселся там.Шеридан покраснел от смущения, застигнутый врасплох.— Что вы тут делаете?Спрятав улыбку, Олимпия наблюдала за тем, как пингвиненок чистит клювом свой пух.— Я увидела вас со скалы и решила, что вы поранились.— Я цел и невредим.— Теперь вижу.Шеридан побагровел. Олимпия с интересом наблюдала за ним, она еще ни разу не видела Шеридана Дрейка в таком замешательстве.— Я нашел его, — начал рассказывать он, как бы оправдываясь. — Птенец отбился от стаи, а эти проклятые грачи пытались заклевать его, и он не смел высунуть голову из расщелины скалы.Шеридан вновь замахнулся веслом на огромных птиц. Они разлетелись в разные стороны, но буквально через мгновение вернулись и продолжили свое сражение за добычу.Пингвиненок закинул головку, взглянул на Шеридана и издал протяжный крик, выражавший, по-видимому, возмущение.— Вы опять ведете себя как настоящий герой, — сказала Олимпия.— Я противен самому себе, — шутливо заметил Шеридан. — Стараюсь быть хамом, но это у меня не получается.Олимпия оглядела его высокую стройную фигуру в рваном бушлате. Он стоял под порывами резкого ветра с веслом в руках, словно рыцарь со своим копьем; на мысе его сапога устроился серебристый комочек пуха, пингвиненок, который, по-видимому, относился к Шеридану с полным доверием.— Иногда мне кажется, что вы не особенно сильно стараетесь, — тихо произнесла она.Шеридан опустил глаза. Пингвиненок заерзал, удобнее устраиваясь, поморгал своими круглыми черными глазками и закрыл их, удовлетворенно вздохнув.— Разве? — спросил Шеридан. — В таком случае мне придется сожалеть об этом до конца жизни.И он вновь замахнулся веслом на обнаглевших грачей.
Неделю спустя Олимпия стояла, тяжело дыша, на коленях и наблюдала за тем, как Шеридан ковыряет промерзшую землю куском железного обода от бочонка. Они работали на штормовом ветру недалеко от хижины. Олимпия выбрасывала землю из ямы жестяным ведром.Яма была необходима им для разведения сигнального костра. С приходом зимних шквальных ветров не так-то просто стало разжигать и поддерживать огонь. Шеридан на минуту остановился и вытер пот с лица. Олимпия тут же отвернулась, не желая, чтобы он заметил, как она разглядывает его. Новые ощущения и впечатления захватили ее целиком. Девушку удивили слова Шеридана о том, что мужчина и женщина — это искра и огонь, что ее тело создано для наслаждений. Все это звучало так грубо и так волнующе!Но Шеридан даже не посмотрел в ее сторону. Он бросил взгляд на скалы, где сидела стая грачей, порывы ледяного ветра раздували их черное оперение.Появление в хижине пингвиненка внесло кое-какие изменения в их быт. Теперь Шеридан постоянно с особой настороженностью следил за грачами и каждый день собирал моллюсков для птенца. Птицы и прежде слетались к их хижине в надежде, что им перепадут отбросы и объедки со стола, но теперь с появлением пингвиненка количество птиц заметно увеличилось. Дверь, где сидел птенец, была занавешена куском парусины, но все равно прожорливые создания чуяли добычу и ждали своего часа.— Ублюдки, — произнес Шеридан и бросил в птиц камень.Грачи с криком взмыли в воздух, а Шеридан вновь принялся рыть землю. Но вскоре он опять выпрямился, чертыхаясь; вот уже пятый раз подряд Шеридан задел локтем висевший у него через плечо нож в ножнах, сшитых из тюленьей кожи. Он отбросил обломок обода в сторону.— Нет, так дело не пойдет. — Шеридан снял ремень, на котором висел нож, через голову и бросил его на землю.— Я так и знала, что ножны получатся очень неуклюжими, — сказала Олимпия, поднимая нож и кладя его на валун. — Я сошью другие.— Хорошо, сшей.Шеридан снова принялся копать землю. Олимпия опустила голову, пряча улыбку. Идея сделать ножны принадлежала ему, а сшила их Олимпия, используя бечевку и толстую иглу, и в результате ножны оказались очень неудобными. Она хотела сделать их по-своему, но Шеридан не позволил ей. Нож был жизненно необходимым предметом. Маникюрные ножницы Олимпии не могли заменить его. Стальным, слегка искривленным лезвием своего малайского ножа Шеридан рубил доски, нарезал дерн и с легкостью строгал китовый ус.Откинув со лба волосы, Олимпия наблюдала за ритмичной работой Шеридана и вспоминала прошедшую ночь: его освещенное огнем очага лицо, грудь и руки, его напряженные мышцы и шею, его экстаз в минуты близости, доставлявший наслаждение в одинаковой мере и ему самому, и ей. Олимпия вспыхнула до корней волос, припомнив то, чему он учил ее. Ей казалось, что, как только Шеридан дотрагивался до нее, она превращалась в другого человека, лишенного всякого стыда и предрассудков. Самого Шеридана невозможно было остановить, пристыдить или смутить. Он просто говорил, что у него лопнуло терпение, и начинал целовать ее до тех пор, пока она не забывала все на свете.Шеридан не бросал слов на ветер, он научил ее довольно тонким вещам, касавшимся женской физиологии. Он объяснил ей, что такое месячный цикл и что такое потеря девственности; предостерег от различных извращений, если какой-нибудь наглец предложит их ей, рассказав, что именно является в этом отношении естественным и общепринятым; прочитал ей целую лекцию о том, что такое беременность, каковы ее первые признаки, способы ее предотвращения. Через неделю Олимпия стала во всех этих вопросах столь же сведущей, как уличная девка, о чем ей с кривой ухмылкой не преминул сообщить Шеридан. Когда же она, обидевшись на такие слова, нахмурилась, он придал своему лицу невинное выражение и добавил, что, насколько он помнит, она сама выразила однажды желание стать уличной девкой.Олимпия ничего не могла поделать с ним. Внезапно ее внимание привлекли громкие крики и хлопанье крыльев. Взглянув в ту сторону, откуда доносились эти звуки, Олимпия вскочила на ноги и с визгом бросилась к грачам, атаковавшим блестящую ручку брошенного на землю ножа.Птицы моментально взмыли в воздух, но ремешок от ножен зацепился за когти одной из них, и она, отчаянно махая крыльями, взлетела над головой Олимпии, так что девушка уже не могла схватить нож.Взбешенный Шеридан громко взревел, и в грача полетел камень, но воришка уже был далеко, подхваченный воздушными потоками. Большая черная птица закружилась над островом. Шеридан бросился вперед, следя за ней и намного опередив Олимпию, которая, подхватив юбки и задыхаясь от быстрого бега, отстала от него. Грач сел на скалу, но, как только Шеридан подбежал ближе, проклятая птица вновь взмыла в воздух вместе с ножом, болтающимся в ножнах.Запыхавшаяся Олимпия бежала все медленнее, пока вообще не перешла на шаг, потеряв из виду и Шеридана, и грача. Наконец она села на валун и взглянула на мыс скалы, выдававшийся далеко в море. Внезапно она снова увидела Шеридана, появившегося у самого обрыва. Олимпия замерла. Он наклонился, глядя в бушующую пропасть, а затем отступил от ее края и потряс кулаком, обращенным в небо.Олимпия закрыла глаза, которые слезились от порывов холодного ветра, бьющего ей прямо в лицо. Как они будут теперь обходиться без ножа? Им они резали сухостой, торф для очага, добывали моллюсков, которые спасали их от голодной смерти, когда удача отворачивалась от них и они не могли добыть никакой другой пищи. Теперь Шеридан уже не сможет каждый день бриться, а этого правила он придерживался все время неукоснительно. Олимпия подозревала, что это был один из способов поддержать свой моральный дух, а следовательно, и дух самой Олимпии.Она пришла в отчаяние. Такой, казалось бы, пустяк — наглая птица и минутная потеря бдительности, и вот уже их жизнь под угрозой.Вскоре вернулся Шеридан. Он был мрачнее тучи. Проходя мимо валуна, он даже не замедлил шаг, бросив на ходу:— Пойдем. Ты мне нужна.Олимпия вскочила на ноги и последовала за ним.— Нож пропал?— Похоже на то.Тон, которым это было сказано, отбил у Олимпии всякую охоту задавать дальнейшие вопросы. Она вдруг почувствовала себя во всем виноватой. Ей следовало быть внимательной и не упускать нож из виду.В хижине Шеридан собрал все канаты, которые они сняли со шлюпки. Сердце Олимпии тревожно сжалось; ее опасения подтвердились, когда Шеридан молча направился назад на обрывистый мыс скаты, нависший над морем.На вершине скалы Олимпия совсем выбилась из сил. Стоя на ледяном порывистом ветру, Шеридан взял ее за локоть и указал вниз:— Взгляни.Она осторожно взглянула, слегка наклонившись над краем. Далеко внизу об огромные валуны с грохотом разбивались пенистые зеленоватые волны. Олимпия вгляделась повнимательнее, щурясь от ветра, и наконец увидела нож. Он висел высоко над морем и был все еще в ножнах, ремешок которых зацепился за выступ скалы.Олимпия отпрянула от края пропасти, ухватившись за руку Шеридана.— Мы должны, — громко сказал он, стараясь перекричать грохот прибоя, — достать его во что бы то ни стало.Олимпия облизала обветренные губы.— Спуститься вниз по канату?— Да, если, конечно, у тебя нет крыльев. — Шеридан тронул скрученный канат, висевший у него через плечо. — Надеюсь, этого хватит.Олимпия нахмурилась, оглядевшись вокруг, — поверхность скалы была совершенно ровной.— Но как его прикрепить? Шеридан взглянул на нее в упор.— Один из нас будет держать канат, а другой по нему спустится вниз.— Но я не справлюсь! — воскликнула Олимпия. — Я не удержу тебя!Он пожал плечами и криво усмехнулся:— Ну что ж, зато я совершенно уверен, что удержу тебя.— О Боже. — еле слышно промолвила Олимпия, у которой душа ушла в пятки.Шеридан не сводил с нее изучающего взгляда, слегка приподняв черную бровь. Олимпия судорожно вздохнула. В ее душе снова закипела ненависть к этому человеку; ей хотелось обругать его, назвать трусом, и в то же время она почувствовала, что он прав. У них не было другого выхода. Один из них должен был спуститься вниз. Олимпия никак не могла надеяться на то, что сумеет удержать Шеридана. Она в отчаянии закрыла глаза, ее сердце бешено колотилось в груди.— Я не смогу. Я знаю, что не смогу это сделать…Шеридан молчал, Олимпия ожидала, что он начнет спорить с ней, давать советы, ободрять… Но он упорно молчал. Открыв глаза, она увидела, что он все так же пристально смотрит на нее.— Я боюсь, — сказала она дрожащим голосом. Он молча ждал.— Должно быть, существует какой-то другой выход… — В ее голосе слышалась мольба. — Я не могу. О Боже, неужели я должна это сделать?!Он все так же терпеливо ждал, не спуская с нее глаз.— Да, я должна это сделать, — со вздохом сказала она. — Мы не сможем выжить без ножа.— Я не дам тебе сорваться, — спокойно сказал он.— Значит, мне придется спуститься с обрыва. — Она никак не могла справиться с дрожью в голосе. — Ну что ж… я готова.Шеридан взял ее лицо в ладони и крепко поцеловал. Олимпия прижалась к его груди и судорожно вцепилась в него, как будто это была сама жизнь.Но внезапно она сама прервала их долгий поцелуй и решительно освободилась из его объятий. Олимпия хотела — если уж у нее не было другого выхода — начать спуск не откладывая, а там будь что будет!Шеридан, по-видимому, хорошо представлял ее состояние и сразу же начал готовить канат. Подойдя к краю пропасти, он спустил его вниз и посмотрел, достает ли веревка до скалы, на которой висел нож. Удовлетворенно кивнув, Шеридан снова вытащил канат.— Иди сюда, — велел он. — Снимай плащ. Я сейчас обвяжу тебя концом каната вокруг талии — это необходимая мера предосторожности. — Он быстро и ловко обвязал вокруг нее канат. Олимпия дрожала всем телом, стоя на пронизывающем ледяном ветру. — Я завязал канат морским узлом, это очень надежно, у меня в этом отношении богатый опыт, можешь не сомневаться.Он подергал узел, проверяя его прочность. Олимпия нервно засмеялась. Шеридан удивленно потряс ее за плечо.— Ради Бога, прекрати. Тебе кажутся забавными опасности и неприятности, Когда-нибудь я растолкую тебе, что такое настоящее чувство юмора.Олимпия снова услышала как будто со стороны свое нервное хихиканье.— Дыши, — приказал Шеридан, и Олимпия только сейчас заметила, что затаила дыхание и не дышит. Она сделала глубокий судорожный вдох. — Медленно и ровно. Вот так.Шеридан тем временем взялся за другой конец каната. Олимпия была слишком напряжена, чтобы задавать ему вопросы. А он подобрал ее юбки и просунул конец каната между ног девушки, закрепив его на бедрах, пустил по ложбинке на груди, обвязал плечи, подложив на спину девушке сложенный плащ.— Ну вот, пройдись-ка. Чувствуешь канат?Судорога пробежала по телу Олимпии, когда она почувствовала колючее прикосновение грубой пеньки к голым ногам.— Значит, ты будешь держать канат в руках?— Нет, не совсем так. Я обвяжусь им, вот так, вокруг тела.— Ты не должен этого делать! А если я сорвусь? Я же могу утащить тебя за собой в пропасть.— Ну и хорошо. Это избавит меня от необходимости бросаться за тобой с обрыва, терзаясь чувством вины. — Он дотронулся до ее холодной щеки. — Я же сказал, что не дам тебе сорваться, мышка.Олимпии так хотелось прижаться к нему сейчас, ощутить себя под его защитой в полной безопасности. Но то, что она должна была сделать, никто не мог сделать за нее. Ей следовало вновь уверовать в этого человека, потому что больше не на кого было надеяться здесь. Она на секунду зажмурилась.— Ты не дашь мне сорваться, — твердила она как заклинание. — Ты не дашь мне сорваться.— Конечно, нет, ведь я буду привязан к другому концу каната!Из груди Олимпии вновь вырвался истерический смешок, но она подавила его и двинулась к краю пропасти. Отчаянно прыгнув с кручи, она чуть не потеряла сознание. Но впившийся в тело канат привел ее в чувство. Ладони Олимпии жгло огнем, она держалась обеими руками за грубый канат, стараясь облегчить давление на него своего тела. Ее вдруг охватило странное чувство раскованности. Ледяной ветер холодил ее ноги, но тело чудесным образом обрело свободу и удерживало равновесие с такой легкостью, о которой Олимпия и не подозревала. Она знала, что ей не следует смотреть вниз. Последнее, что она видела, прежде чем устремила взор на серую шершавую стену скалы, было лицо Шеридана, на котором застыла кривая ухмылка. Возможно, это была гримаса боли и напряжения, когда канат, которым он был обвязан, рванулся под тяжестью ее тела. Теперь же перед глазами Олимпии проплывала дюйм за дюймом скала. Взгляд девушки время от времени заволакивало от боли, холода и неимоверных усилий.Через некоторое время она достигла уровня скалы, на которой висел нож. Олимпия вытянула одну руку и попыталась схватить его, но он раскачивался на длинном ремешке под порывами ветра вне пределов досягаемости. Олимпия закусила губу и со стоном рванулась в направлении ножа. Ей удалось схватить его.Боясь выронить нож, она осторожно подтащила его к себе и надела ремешок от ножен на руку. Только после этого Олимпия крикнула Шеридану, чтобы тот вытаскивал ее наверх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
— Я вовсе не собираюсь это делать! — возмущенно воскликнула Олимпия.Шеридан вздрогнул и обернулся. Стая грачей поднялась в воздух, а затем вновь набросилась на рассыпанных по земле моллюсков. Пингвиненок прибился к ногам Шеридана и уселся там.Шеридан покраснел от смущения, застигнутый врасплох.— Что вы тут делаете?Спрятав улыбку, Олимпия наблюдала за тем, как пингвиненок чистит клювом свой пух.— Я увидела вас со скалы и решила, что вы поранились.— Я цел и невредим.— Теперь вижу.Шеридан побагровел. Олимпия с интересом наблюдала за ним, она еще ни разу не видела Шеридана Дрейка в таком замешательстве.— Я нашел его, — начал рассказывать он, как бы оправдываясь. — Птенец отбился от стаи, а эти проклятые грачи пытались заклевать его, и он не смел высунуть голову из расщелины скалы.Шеридан вновь замахнулся веслом на огромных птиц. Они разлетелись в разные стороны, но буквально через мгновение вернулись и продолжили свое сражение за добычу.Пингвиненок закинул головку, взглянул на Шеридана и издал протяжный крик, выражавший, по-видимому, возмущение.— Вы опять ведете себя как настоящий герой, — сказала Олимпия.— Я противен самому себе, — шутливо заметил Шеридан. — Стараюсь быть хамом, но это у меня не получается.Олимпия оглядела его высокую стройную фигуру в рваном бушлате. Он стоял под порывами резкого ветра с веслом в руках, словно рыцарь со своим копьем; на мысе его сапога устроился серебристый комочек пуха, пингвиненок, который, по-видимому, относился к Шеридану с полным доверием.— Иногда мне кажется, что вы не особенно сильно стараетесь, — тихо произнесла она.Шеридан опустил глаза. Пингвиненок заерзал, удобнее устраиваясь, поморгал своими круглыми черными глазками и закрыл их, удовлетворенно вздохнув.— Разве? — спросил Шеридан. — В таком случае мне придется сожалеть об этом до конца жизни.И он вновь замахнулся веслом на обнаглевших грачей.
Неделю спустя Олимпия стояла, тяжело дыша, на коленях и наблюдала за тем, как Шеридан ковыряет промерзшую землю куском железного обода от бочонка. Они работали на штормовом ветру недалеко от хижины. Олимпия выбрасывала землю из ямы жестяным ведром.Яма была необходима им для разведения сигнального костра. С приходом зимних шквальных ветров не так-то просто стало разжигать и поддерживать огонь. Шеридан на минуту остановился и вытер пот с лица. Олимпия тут же отвернулась, не желая, чтобы он заметил, как она разглядывает его. Новые ощущения и впечатления захватили ее целиком. Девушку удивили слова Шеридана о том, что мужчина и женщина — это искра и огонь, что ее тело создано для наслаждений. Все это звучало так грубо и так волнующе!Но Шеридан даже не посмотрел в ее сторону. Он бросил взгляд на скалы, где сидела стая грачей, порывы ледяного ветра раздували их черное оперение.Появление в хижине пингвиненка внесло кое-какие изменения в их быт. Теперь Шеридан постоянно с особой настороженностью следил за грачами и каждый день собирал моллюсков для птенца. Птицы и прежде слетались к их хижине в надежде, что им перепадут отбросы и объедки со стола, но теперь с появлением пингвиненка количество птиц заметно увеличилось. Дверь, где сидел птенец, была занавешена куском парусины, но все равно прожорливые создания чуяли добычу и ждали своего часа.— Ублюдки, — произнес Шеридан и бросил в птиц камень.Грачи с криком взмыли в воздух, а Шеридан вновь принялся рыть землю. Но вскоре он опять выпрямился, чертыхаясь; вот уже пятый раз подряд Шеридан задел локтем висевший у него через плечо нож в ножнах, сшитых из тюленьей кожи. Он отбросил обломок обода в сторону.— Нет, так дело не пойдет. — Шеридан снял ремень, на котором висел нож, через голову и бросил его на землю.— Я так и знала, что ножны получатся очень неуклюжими, — сказала Олимпия, поднимая нож и кладя его на валун. — Я сошью другие.— Хорошо, сшей.Шеридан снова принялся копать землю. Олимпия опустила голову, пряча улыбку. Идея сделать ножны принадлежала ему, а сшила их Олимпия, используя бечевку и толстую иглу, и в результате ножны оказались очень неудобными. Она хотела сделать их по-своему, но Шеридан не позволил ей. Нож был жизненно необходимым предметом. Маникюрные ножницы Олимпии не могли заменить его. Стальным, слегка искривленным лезвием своего малайского ножа Шеридан рубил доски, нарезал дерн и с легкостью строгал китовый ус.Откинув со лба волосы, Олимпия наблюдала за ритмичной работой Шеридана и вспоминала прошедшую ночь: его освещенное огнем очага лицо, грудь и руки, его напряженные мышцы и шею, его экстаз в минуты близости, доставлявший наслаждение в одинаковой мере и ему самому, и ей. Олимпия вспыхнула до корней волос, припомнив то, чему он учил ее. Ей казалось, что, как только Шеридан дотрагивался до нее, она превращалась в другого человека, лишенного всякого стыда и предрассудков. Самого Шеридана невозможно было остановить, пристыдить или смутить. Он просто говорил, что у него лопнуло терпение, и начинал целовать ее до тех пор, пока она не забывала все на свете.Шеридан не бросал слов на ветер, он научил ее довольно тонким вещам, касавшимся женской физиологии. Он объяснил ей, что такое месячный цикл и что такое потеря девственности; предостерег от различных извращений, если какой-нибудь наглец предложит их ей, рассказав, что именно является в этом отношении естественным и общепринятым; прочитал ей целую лекцию о том, что такое беременность, каковы ее первые признаки, способы ее предотвращения. Через неделю Олимпия стала во всех этих вопросах столь же сведущей, как уличная девка, о чем ей с кривой ухмылкой не преминул сообщить Шеридан. Когда же она, обидевшись на такие слова, нахмурилась, он придал своему лицу невинное выражение и добавил, что, насколько он помнит, она сама выразила однажды желание стать уличной девкой.Олимпия ничего не могла поделать с ним. Внезапно ее внимание привлекли громкие крики и хлопанье крыльев. Взглянув в ту сторону, откуда доносились эти звуки, Олимпия вскочила на ноги и с визгом бросилась к грачам, атаковавшим блестящую ручку брошенного на землю ножа.Птицы моментально взмыли в воздух, но ремешок от ножен зацепился за когти одной из них, и она, отчаянно махая крыльями, взлетела над головой Олимпии, так что девушка уже не могла схватить нож.Взбешенный Шеридан громко взревел, и в грача полетел камень, но воришка уже был далеко, подхваченный воздушными потоками. Большая черная птица закружилась над островом. Шеридан бросился вперед, следя за ней и намного опередив Олимпию, которая, подхватив юбки и задыхаясь от быстрого бега, отстала от него. Грач сел на скалу, но, как только Шеридан подбежал ближе, проклятая птица вновь взмыла в воздух вместе с ножом, болтающимся в ножнах.Запыхавшаяся Олимпия бежала все медленнее, пока вообще не перешла на шаг, потеряв из виду и Шеридана, и грача. Наконец она села на валун и взглянула на мыс скалы, выдававшийся далеко в море. Внезапно она снова увидела Шеридана, появившегося у самого обрыва. Олимпия замерла. Он наклонился, глядя в бушующую пропасть, а затем отступил от ее края и потряс кулаком, обращенным в небо.Олимпия закрыла глаза, которые слезились от порывов холодного ветра, бьющего ей прямо в лицо. Как они будут теперь обходиться без ножа? Им они резали сухостой, торф для очага, добывали моллюсков, которые спасали их от голодной смерти, когда удача отворачивалась от них и они не могли добыть никакой другой пищи. Теперь Шеридан уже не сможет каждый день бриться, а этого правила он придерживался все время неукоснительно. Олимпия подозревала, что это был один из способов поддержать свой моральный дух, а следовательно, и дух самой Олимпии.Она пришла в отчаяние. Такой, казалось бы, пустяк — наглая птица и минутная потеря бдительности, и вот уже их жизнь под угрозой.Вскоре вернулся Шеридан. Он был мрачнее тучи. Проходя мимо валуна, он даже не замедлил шаг, бросив на ходу:— Пойдем. Ты мне нужна.Олимпия вскочила на ноги и последовала за ним.— Нож пропал?— Похоже на то.Тон, которым это было сказано, отбил у Олимпии всякую охоту задавать дальнейшие вопросы. Она вдруг почувствовала себя во всем виноватой. Ей следовало быть внимательной и не упускать нож из виду.В хижине Шеридан собрал все канаты, которые они сняли со шлюпки. Сердце Олимпии тревожно сжалось; ее опасения подтвердились, когда Шеридан молча направился назад на обрывистый мыс скаты, нависший над морем.На вершине скалы Олимпия совсем выбилась из сил. Стоя на ледяном порывистом ветру, Шеридан взял ее за локоть и указал вниз:— Взгляни.Она осторожно взглянула, слегка наклонившись над краем. Далеко внизу об огромные валуны с грохотом разбивались пенистые зеленоватые волны. Олимпия вгляделась повнимательнее, щурясь от ветра, и наконец увидела нож. Он висел высоко над морем и был все еще в ножнах, ремешок которых зацепился за выступ скалы.Олимпия отпрянула от края пропасти, ухватившись за руку Шеридана.— Мы должны, — громко сказал он, стараясь перекричать грохот прибоя, — достать его во что бы то ни стало.Олимпия облизала обветренные губы.— Спуститься вниз по канату?— Да, если, конечно, у тебя нет крыльев. — Шеридан тронул скрученный канат, висевший у него через плечо. — Надеюсь, этого хватит.Олимпия нахмурилась, оглядевшись вокруг, — поверхность скалы была совершенно ровной.— Но как его прикрепить? Шеридан взглянул на нее в упор.— Один из нас будет держать канат, а другой по нему спустится вниз.— Но я не справлюсь! — воскликнула Олимпия. — Я не удержу тебя!Он пожал плечами и криво усмехнулся:— Ну что ж, зато я совершенно уверен, что удержу тебя.— О Боже. — еле слышно промолвила Олимпия, у которой душа ушла в пятки.Шеридан не сводил с нее изучающего взгляда, слегка приподняв черную бровь. Олимпия судорожно вздохнула. В ее душе снова закипела ненависть к этому человеку; ей хотелось обругать его, назвать трусом, и в то же время она почувствовала, что он прав. У них не было другого выхода. Один из них должен был спуститься вниз. Олимпия никак не могла надеяться на то, что сумеет удержать Шеридана. Она в отчаянии закрыла глаза, ее сердце бешено колотилось в груди.— Я не смогу. Я знаю, что не смогу это сделать…Шеридан молчал, Олимпия ожидала, что он начнет спорить с ней, давать советы, ободрять… Но он упорно молчал. Открыв глаза, она увидела, что он все так же пристально смотрит на нее.— Я боюсь, — сказала она дрожащим голосом. Он молча ждал.— Должно быть, существует какой-то другой выход… — В ее голосе слышалась мольба. — Я не могу. О Боже, неужели я должна это сделать?!Он все так же терпеливо ждал, не спуская с нее глаз.— Да, я должна это сделать, — со вздохом сказала она. — Мы не сможем выжить без ножа.— Я не дам тебе сорваться, — спокойно сказал он.— Значит, мне придется спуститься с обрыва. — Она никак не могла справиться с дрожью в голосе. — Ну что ж… я готова.Шеридан взял ее лицо в ладони и крепко поцеловал. Олимпия прижалась к его груди и судорожно вцепилась в него, как будто это была сама жизнь.Но внезапно она сама прервала их долгий поцелуй и решительно освободилась из его объятий. Олимпия хотела — если уж у нее не было другого выхода — начать спуск не откладывая, а там будь что будет!Шеридан, по-видимому, хорошо представлял ее состояние и сразу же начал готовить канат. Подойдя к краю пропасти, он спустил его вниз и посмотрел, достает ли веревка до скалы, на которой висел нож. Удовлетворенно кивнув, Шеридан снова вытащил канат.— Иди сюда, — велел он. — Снимай плащ. Я сейчас обвяжу тебя концом каната вокруг талии — это необходимая мера предосторожности. — Он быстро и ловко обвязал вокруг нее канат. Олимпия дрожала всем телом, стоя на пронизывающем ледяном ветру. — Я завязал канат морским узлом, это очень надежно, у меня в этом отношении богатый опыт, можешь не сомневаться.Он подергал узел, проверяя его прочность. Олимпия нервно засмеялась. Шеридан удивленно потряс ее за плечо.— Ради Бога, прекрати. Тебе кажутся забавными опасности и неприятности, Когда-нибудь я растолкую тебе, что такое настоящее чувство юмора.Олимпия снова услышала как будто со стороны свое нервное хихиканье.— Дыши, — приказал Шеридан, и Олимпия только сейчас заметила, что затаила дыхание и не дышит. Она сделала глубокий судорожный вдох. — Медленно и ровно. Вот так.Шеридан тем временем взялся за другой конец каната. Олимпия была слишком напряжена, чтобы задавать ему вопросы. А он подобрал ее юбки и просунул конец каната между ног девушки, закрепив его на бедрах, пустил по ложбинке на груди, обвязал плечи, подложив на спину девушке сложенный плащ.— Ну вот, пройдись-ка. Чувствуешь канат?Судорога пробежала по телу Олимпии, когда она почувствовала колючее прикосновение грубой пеньки к голым ногам.— Значит, ты будешь держать канат в руках?— Нет, не совсем так. Я обвяжусь им, вот так, вокруг тела.— Ты не должен этого делать! А если я сорвусь? Я же могу утащить тебя за собой в пропасть.— Ну и хорошо. Это избавит меня от необходимости бросаться за тобой с обрыва, терзаясь чувством вины. — Он дотронулся до ее холодной щеки. — Я же сказал, что не дам тебе сорваться, мышка.Олимпии так хотелось прижаться к нему сейчас, ощутить себя под его защитой в полной безопасности. Но то, что она должна была сделать, никто не мог сделать за нее. Ей следовало вновь уверовать в этого человека, потому что больше не на кого было надеяться здесь. Она на секунду зажмурилась.— Ты не дашь мне сорваться, — твердила она как заклинание. — Ты не дашь мне сорваться.— Конечно, нет, ведь я буду привязан к другому концу каната!Из груди Олимпии вновь вырвался истерический смешок, но она подавила его и двинулась к краю пропасти. Отчаянно прыгнув с кручи, она чуть не потеряла сознание. Но впившийся в тело канат привел ее в чувство. Ладони Олимпии жгло огнем, она держалась обеими руками за грубый канат, стараясь облегчить давление на него своего тела. Ее вдруг охватило странное чувство раскованности. Ледяной ветер холодил ее ноги, но тело чудесным образом обрело свободу и удерживало равновесие с такой легкостью, о которой Олимпия и не подозревала. Она знала, что ей не следует смотреть вниз. Последнее, что она видела, прежде чем устремила взор на серую шершавую стену скалы, было лицо Шеридана, на котором застыла кривая ухмылка. Возможно, это была гримаса боли и напряжения, когда канат, которым он был обвязан, рванулся под тяжестью ее тела. Теперь же перед глазами Олимпии проплывала дюйм за дюймом скала. Взгляд девушки время от времени заволакивало от боли, холода и неимоверных усилий.Через некоторое время она достигла уровня скалы, на которой висел нож. Олимпия вытянула одну руку и попыталась схватить его, но он раскачивался на длинном ремешке под порывами ветра вне пределов досягаемости. Олимпия закусила губу и со стоном рванулась в направлении ножа. Ей удалось схватить его.Боясь выронить нож, она осторожно подтащила его к себе и надела ремешок от ножен на руку. Только после этого Олимпия крикнула Шеридану, чтобы тот вытаскивал ее наверх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54