Иначе он опосрчтся от страха. Кохел и слюна Ц опа слова кат
ки, я тумаю?»
Вслух же он произнес: «Это катарро де лос пульмонес.»
Карл поговорил с врачом снаружи, под узким навесом, а капли дождя отскаки
вали от мостовой и мочили ему брючины, думая, скольким же людям он это гово
рит, а в глазах врача Ц лестницы, веранды, лужайки, проезды, коридоры и ули
цы всего мира… душные немецкие альковы, бабочка липнет, распластавшись,
к потолку, тихая зловещая вонь уремии просачивается из-под двери, пригор
одные газоны под звук поливального распылителя, в спокойной ночи джунгл
ей под неслышными крыльями комара-анофелеса. (Примечание: Это не фигура р
ечи. Комары-анофелесы действительно бесшумны) Скромный дом призрения в
Кенсингтоне, весь в толстых коврах: жесткий парчовый стул и чашка чаю, гос
тиная в духе шведского модерна с водяными гиацинтами в желтой вазе Ц сн
аружи фарфорово-голубое небо с плывущими облаками, под плохими аквареля
ми умирающего студента-медика.
«Шнапса, я думаю, фрау Ундершнитт.»
Врач разговаривал по телефону Ц перед ним лежала шахматная доска. «Дово
льно серьезное поражение, я считаю… разумеется, не имея случая заглянуть
во флюороскоп.» Он снимает коня, потом задумчиво ставит на место. «Да… Оба
легкие… вполне определенно.» Кладет трубку и поворачивается к Карлу. «Я
наблюдал, как эти люди поразительно быстро излечиваются от ран, с узкой с
ферой охвата заражением. Виноваты всегда легкие… пневмония и, конечно же
, Старая Верная.» Врач хватает Карла за хуй, подскакивая и грубо, по-кресть
янски, фыркнув. Его европейская улыбка независима от проказ ребенка или
животного. Он гладко продолжает говорить на своем бестелесном английск
ом, жутко лишенным акцента. «Наша Старая Верная Бацилла Коха.» Врач щелка
ет каблуками и склоняет голову. «Иначе они размножат свою глупую крестья
нскую жопу до самого моря, не так ли?» Он взвизгивает, сунувшись лицом под
самый нос Карлу. Карл отступает в сторону, а за ним Ц серая стена дождя.
«Неужели нет никакого места, где его могли бы вылечить?»
«Мне кажется, есть нечто вроде санатория,» он вытягивает из себя это слов
о с двусмысленной непристойностью, «в Районной Столице. Я запишу вам адр
ес.»
«Химическая терапия?»
Его голос падает во влажном воздухе фальшиво и тяжело.
«Кто может сказать. Все они Ц глупые крестьяне, а хуже всех крестьян Ц та
к называемые образованные. Этим людям следует препятствовать не только
учиться читать, но и учиться разговаривать. Нет нужды не давать им думать;
об этом позаботится природа.»
«Вот вам адрес,» прошептал врач, не разжимая губ.
Он уронил свернутую пилюлей бумажку Карлу в ладонь. Его грязные пальцы, л
оснящиеся от пластилина, задержались у Карла на рукаве.
«Остался еще вопрос моего гонорара.»
Карл сунул ему скомканную банкноту… и врач растворился в серых сумерках
, потрепанный и вороватый, как старый торчок.
Карл увидел Хоселито в большой чистой комнате, полной света, с отдельной
ванной и бетонным балконом. И ведь не о чем говорить в этой холодной пусто
й комнате, водяные гиацинты растут из желтой вазы и фарфорово-голубое не
бо с плывущими облаками, страх то пропадает, то появляется в его глазах. Ко
гда он улыбался, страх улетучивался маленькими кусочками света, загадоч
но таился в высоких прохладных углах комнаты. А что я могг сказать, чувств
уя смерть вокруг себя и маленькие расколотые образы, что лезут перед сно
м в голову?
«Завтра меня отправят в новый санаторий. Приезжай меня навестить. Я там б
уду один.»
Он закашлялся и проглотил конфетку с кодеином.
«Доктор, я понимаю, то есть, мне дали понять, я читал и слышал Ц сам я не отн
ошусь к медицинской профессии Ц и даже не пытаюсь делать вид Ц что конц
епция санаторного лечения в большей или меньшей степени вытеснена, или,
по крайней мере, весьма определенно дополнена химической терапией. Соот
ветствует ли это истине, по вашему мнению? То есть, я хочу сказать, Доктор, п
ожалуйста, будьте со мной откровенны, как человек с человеком, как вы отно
ситесь к химической терапии по сравнению с санаторным лечением? Вы ее пр
иверженец?»
Индейское лицо врача с признаками больной печени было непроницаемо, как
лицо банкомета.
«Полностью современная, как видите,» Ц он обводит комнату жестом лиловы
х от дурного кровообращения пальцев. «Ванна… вода… цветы. Весь чох.» Он за
вершил выражением на кокни с торжествующей ухмылкой. «Я напишу вам письм
о.»
«Вот это письмо? В санаторий?»
Голос врача доносился из страны черных скал и огромных бурых лагун, масл
яно переливавшихся на поверхности. «Мебель… современная и удобная. Вы та
к и находите, разумеется?»
Карл не мог разглядеть санатория из-за фальшивого фасада с зеленой лепн
иной, который венчала хитрая неоновая вывеска, мертвая и зловещая на фон
е неба в ожидании темноты. Санаторий был, по всей видимости, построен на ог
ромном известняковом мысе, о который волнами разбивались приливы цвету
щих деревьев и щупальцев лоз. В воздухе висел тяжелый запах цветов.
Комманданте сидел за длинными деревянными козлами под решеткой, заплет
енной лианами. Он абсолютно ничего не делал. Он взял письмо, протянутое ем
у Карлом, и шепотом прочел от начала до конца, пальцами левой руки читая у
себя по губам. Потом наколол письмо на шип над парашей. Потом начал что-то
списывать с конторской книги, полной цифр. Он все писал и писал.
В голове у Карла мягко взрывались расколотые образы, и в неслышном паден
ии он выскальзывал из себя. Ясно и резко с огромного расстояния он видел с
амого себя сидящим в столовой. Передоз гарриком. Его старуха трясет его и
подносит к самому носу горячий кофе.
Снаружи старый наркуша в костюме Деда Мороза продает рождественские бр
елоки. «Боритесь с туберкулезом, народ,» шепчет он своим бестелесным тор
чковым голосом. Хор Армии Спасения, состоящий из искренних, гомосексуаль
ных футбольных тренеров, поет: «В Сладком Грядущем».
Карл вплыл обратно в свое тело, мусорных призрак, по которому земля плаче
т.
«Я мог бы его подкупить, конечно.»
Комманданте постукивает по столу одним пальцем и мычит «Пробираясь до К
алитки». Далеко, затем настойчиво близко Ц что-то вроде сирены в тумане,
за долю секунды до скрежещущего грохота.
Карл наполовину извлек банкноту из кармана брюк… Комманданте стоял воз
ле огромной стены шкафчиков и сейфов. Он взглянул на Карла, глаза больног
о животного потухли, умирая внутри, безысходный страх отражал лик смерти
. В этом цветочном запахе, с банкнотой, наполовину вынутой из кармана, Карл
а охватила слабость, спирая дыхание, останавливая ток крови. Он оказался
в громадной воронке, кружась спиралью вниз, к черной точке.
«Химическая терапия?» Вопль выплеснулся из его плоти сквозь пустые разд
евалки и казармы, затхлые отели курортов и призрачные, кашляющие коридор
ы туберкулезных санаториев, бормочущий, отхаркивающийся серый запах во
ды из-под грязной посуды Ц запах ночлежек и Домов Престарелых, гигантск
ие, пыльные таможенные сараи и склады, сквозь разломанные портики и разм
азанные арабески, железные писсуары, протертые до толщины листка бумаги
струями мочи миллионов педиков, заброшенные и заросшие сорняками уборн
ые с затхлым запахом говна, вновь превращающегося в почву, торчащий дере
вянный фаллос на могиле вымирающих народов, жалобный, как листва на ветр
у, через широкую бурую реку, по которой плывут целые деревья с зелеными зм
еями в ветвях, а грустноокие лемурывысматривают берег поверх громадной
равнины (крылья стервятников шелестят в сухом воздухе). Путь усыпан рван
ыми гондонами, пустыми пульманами из-под гаррика и тюбиками конского во
збудителя, выжатыми досуха, как костяная мука на летнем солнцепеке.
«Моя мебель.» Лицо комманданте пылало металлом во вспышке настойчивост
и. Глаза его погасли. По комнате повеяло озоном. «Новиа» бормотала над сво
ими свечками и алтарями в одном углу.
«Все это Ц Трак… современный, отличный…» он идиотски качает головой и р
аспускает слюни. Желтый кот тянет Карла за штанину и выбегает на бетонны
й балкон. Мимо проплывают облака.
«Я мог бы вернуть свой депозит. Начните мне какое-нибудь маленькое предп
риятие где-нибудь.» Он кивает и улыбается, как заводная игрушка.
«Хоселито!!!» Мальчишки, играющие на улице в мяч, гоняющие быков и рассекаю
щие на великах, поднимают головы, когда это имя со свистом проносится мим
о и медленно тает вдали.
«Хоселито!… Пако!… Пепе!… Энрике!…» Жалостливые мальчишеские крики плыву
т в теплой ночи. Знак Трака ворочается ночным зверем и вспыхивает синим п
ламенем.
ЧЕРНОЕ МЯСО
«Мы друзья, да?»
Юный чистильщик обуви натянул свою фарцовую ухмылку и заглянул снизу в м
ертвые, холодные, подводные глаза Моряка Ц глаза без следа тепла, похоти,
ненависти или какого бы то ни было чувства, подобных которым мальчишка н
е только ни разу в жизни не испытывал в себе, но и ни у кого не видел, одновре
менно холодные и напряженные, безличные и хищные.
Моряк наклонился и дотронулся пальцем до внутренннего сгиба локтя маль
чишки. Он заговорил мертвым, торчковым шепотом:
«С такими венами, как у тебя, Пацан, я бы за всю оттянулся!»
Он рассмеялся, черный насекомый смех, казалось, служивший некоей непости
жимой функцией ориентации, вроде писка летучей мыши. Моряк засмеялся три
жды. Потом остановился и завис неподвижно, вслушиваясь в себя. Он нащупал
неслышную частоту мусора. Лицо его разгладилось, будто высокие скулы обл
ил желтый воск. Он выждал полсигареты. Моряк умел выжидать. Но глаза его го
рели отвратительным сухим голодом. Он медленным полуоборотом обернул с
вое лицо, полное контролируемой чрезвычайности, срисовывая только что з
ашедшего внутрь человека. «Жира» Терминал сидел там, прочесывая кафе пус
тым взглядом перископа. Когда глаза его наткнулись на Моряка, он коротко
кивнул. Только оголенные нервы мусорной болезни засекли это движение.
Моряк протянул мальчишке монету. Он перетек к столику Жиры своей дрейфую
щей походочкой и уселся. Долго они сидели в молчании. Кафе было встроено в
один бок каменного пандуса у подножия высокого белого каньона, сложенно
го из кирпича. Лица Города вливались внутрь по-рыбьи молча, испятнанные п
орочными пристрастиями и насекомыми похотями. Освещенное кафе было вод
олазным колоколом с порванным кабелем наверх, медленно оседавшим в черн
ые пучины.
Моряк полировал ногти о лацканы пиджака из горной шотландки. Сквозь блес
тящие желтые зубы он насвистывал песенку.
Когда он шевелился, миазмы плесени исходили от его одежды, затхлая вонь о
пустевших раздевалок. Он изучал свои ногти с фосфоресцентным напряжени
ем.
«Тут ништяк, Жира. Могу раздобыть двадцать. Аванс нужен, конечно.»
«Со свисту, что ли?»
«Ну не в кармане же у меня два десятка яиц. Говорю тебе Ц оно уже в натуре с
тудень. Напрячься чуток Ц и готово.» Моряк рассматривал ногти, как лоцию.
«Ты же знаешь, я всегда доставляю.»
«Давай тридцать сделаем. И десять тюбиков авансом. На этот раз завтра.»
«Мне сейчас тюбик нужен, Жира.»
«Прогуляйся Ц получишь.»
Моряк выплыл на Толковище. Уличный разносчик пихнул ему в портрет вайер,
прикрыв им свою руку на моряцкой авторучке. Моряк шел дальше. Он вытащил р
учку и разломал ее, как орех, своими толстыми, жилистыми, розовыми пальцам
и. Он извлек свинцовый тюбик. Один конец обрезал маленьким кривым ножом. И
знутри выползло черное облачко тумана и повисло в воздухе кипящим мехом
. Лицо Моряка растворилось. Его рот пошел волнами вперед, смыкаясь на длин
ном тюбике, всасывая черный пух, вибрируя в сверхзвуковой перистальтике
, и исчез неслышным розовым взрывом. Лицо вновь сошлось в фокусе, неперено
симо резком и ясном, пылая желтой маркой мусора, опаляющей серые ляжки ми
ллиона вопящих торчков.
«Так будет длиться месяц,» решил он, сверившись с незримым зеркалом.
Все улицы Города скатывались вниз между каньонами, становившимися все г
лубже и глубже, к громадной площади в форме почки, заполненной тьмой. Стен
ы улицы и площади истыканы жилыми клетушками и кафе, некоторые из них Ц в
сего несколько футов глубиной, а некоторые простираются, пока хватает гл
аз, лабиринтами комнат и коридоров.
На всех уровнях пересечения мостов, подмосток, фуникулеров. Юноши-катат
оники, переодетые женщинами, в платьях из джута и гнилых тряпках, с лицами
, грубо и густо размалеванными яркими красками поверх слоя побоев, арабе
сок треснувших, сочащихся шрамов до самой жемчужной кости, толкают прохо
жего в молчаливой льнущей настойчивости.
Контрабандисты, торгующие Черным Мясом, плотью гигантской водной черно
й многоножки Ц иногда достигающей длины шести футов Ц обитающей в прох
оде между черных скал и переливающихся бурых лагун, выставляют парализо
ванных ракообразных в закамуфлированных кармашках Толковища, видимых
одним только Мясоедам.
Последователи устаревших немыслимых занятий, машинально рисующие этру
сские закорючки, пристрастившиеся к еще не синтезированным наркотикам,
чернорыночники Третьей Мировой войны, акцизные телепатической чувстви
тельности, остеопаты духа, расследователи нарушений, изобличаемых ломо
выми параноидными шахматистами, прислужники фрагментарных ордеров, за
писанных гебефренической скорописью и обвиняющих в несказанных надруг
ательствах над духом, чиновники неконституционных полицейских государ
ств, ломщики изысканных грез и ностальгий, испытанных на клетках мусорно
й болезни с повышенной чувствительностью и выменянных на сырье воли, пья
ницы Тяжелой Жидкости, запечатанной в полупрозрачный янтарь снов.
Кафе Встреч занимает одну сторону Толковища, лабиринт кухонь, ресторано
в, ночлежных каморок, опасных железных балконов и подвалов, выходящих к п
одземным баням.
На табуретах, обитых белым атласом, сидят нагие Воротилы, посасывая полу
прозрачные разноцветные сиропы сквозь алебастровые соломинки. У Ворот
ил нет печени, и они вскармливают себя исключительно на сладостях. Тонки
е, лилово-синие губы прикрывают острый, как бритва, клюв из черной кости, к
оторым они зачастую рвут друг друга в клочья, если не поделят клиента. Эти
существа выделяют из своих возбужденных пенисов вызывающую привыкание
жидкость, которая продляет жизнь, замедляя метаболизм. (Фактически, все а
генты долголетия, как доказано, вызывают привыкание в прямой пропорции к
их эффективности в продлении жизни) Зависшие на жидкости Воротил извест
ны под названием Рептилии. Несколько таких Рептилий перетекают через ст
улья своими гибкими костями и черно-розовой плотью. Веер из зеленого хря
ща, покрытый полыми, возбужденными волосками, сквозь который Рептилии вп
итывают жидкость, взбухает за каждым ухом. Вееры, время от времени колыха
емые невидимыми токами воздуха, также служат некоей формой общения, ведо
мой только Рептилиям.
Во время Паник, случающихся раз в два года, когда освежеванная, обрушенна
я Полиция Грез штурмует Город, Воротилы ищут спасения в глубочайших расс
елинах стены, запечатывая себя в глиняные клетушки, и остаются там в биос
тазе на много недель. В такие дни серого ужаса Рептилии мечутся все быстр
ее и быстрее, с визгом проносятся друг мимо друга на сверхзвуковых скоро
стях, их гибкие черепа трепыхаются на черных ветрах насекомой агонии.
Полиция Грез рассыпается на комочки гнилой эктоплазмы, сметаемой прочь
старым наркошей, кашляющим и отхаркивающимся в утреннем кумаре. Чувак Во
ротил приходит с алебастровыми банками жидкости, и Рептилии разглажива
ются.
Воздух снова неподвижен и чист, как глицерин.
Моряк засек свою Рептилию. Он подплыл к ней и заказал зеленый сироп. У Репт
илии был маленький, круглый диск рта с бурой щетиной, невыразительные зе
леные глаза, почти полностью прикрытые тонкой пленкой век. Моряк ждал ча
с, пока тварь не осознает его присутствия.
«Есть яйца для Жиры?» спросил он, и его слова зашевелились в волосках веер
а Рептилии.
Рептилии потребовалось два часа, чтобы поднять три розовых прозрачных п
альца, покрытых черным пушком.
Несколько Мясоедов валялись в блевотине, слишком ослабев, чтобы пошевел
ьнуться. (Черное Мясо Ц вроде разложившегося сыра, ошеломляюще вкусное
и тошнотворное, поэтому едоки едят его и блюют, и едят снова, пока не падаю
т в измождении)
Размалеванный юноша проскользнул внутрь и схватил один из огромных чер
ных когтей, пустив клубы сладкого, тошнотворного дыма по всему кафе.
БОЛЬНИЦА
Заметки О Дезинтоксикации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
ки, я тумаю?»
Вслух же он произнес: «Это катарро де лос пульмонес.»
Карл поговорил с врачом снаружи, под узким навесом, а капли дождя отскаки
вали от мостовой и мочили ему брючины, думая, скольким же людям он это гово
рит, а в глазах врача Ц лестницы, веранды, лужайки, проезды, коридоры и ули
цы всего мира… душные немецкие альковы, бабочка липнет, распластавшись,
к потолку, тихая зловещая вонь уремии просачивается из-под двери, пригор
одные газоны под звук поливального распылителя, в спокойной ночи джунгл
ей под неслышными крыльями комара-анофелеса. (Примечание: Это не фигура р
ечи. Комары-анофелесы действительно бесшумны) Скромный дом призрения в
Кенсингтоне, весь в толстых коврах: жесткий парчовый стул и чашка чаю, гос
тиная в духе шведского модерна с водяными гиацинтами в желтой вазе Ц сн
аружи фарфорово-голубое небо с плывущими облаками, под плохими аквареля
ми умирающего студента-медика.
«Шнапса, я думаю, фрау Ундершнитт.»
Врач разговаривал по телефону Ц перед ним лежала шахматная доска. «Дово
льно серьезное поражение, я считаю… разумеется, не имея случая заглянуть
во флюороскоп.» Он снимает коня, потом задумчиво ставит на место. «Да… Оба
легкие… вполне определенно.» Кладет трубку и поворачивается к Карлу. «Я
наблюдал, как эти люди поразительно быстро излечиваются от ран, с узкой с
ферой охвата заражением. Виноваты всегда легкие… пневмония и, конечно же
, Старая Верная.» Врач хватает Карла за хуй, подскакивая и грубо, по-кресть
янски, фыркнув. Его европейская улыбка независима от проказ ребенка или
животного. Он гладко продолжает говорить на своем бестелесном английск
ом, жутко лишенным акцента. «Наша Старая Верная Бацилла Коха.» Врач щелка
ет каблуками и склоняет голову. «Иначе они размножат свою глупую крестья
нскую жопу до самого моря, не так ли?» Он взвизгивает, сунувшись лицом под
самый нос Карлу. Карл отступает в сторону, а за ним Ц серая стена дождя.
«Неужели нет никакого места, где его могли бы вылечить?»
«Мне кажется, есть нечто вроде санатория,» он вытягивает из себя это слов
о с двусмысленной непристойностью, «в Районной Столице. Я запишу вам адр
ес.»
«Химическая терапия?»
Его голос падает во влажном воздухе фальшиво и тяжело.
«Кто может сказать. Все они Ц глупые крестьяне, а хуже всех крестьян Ц та
к называемые образованные. Этим людям следует препятствовать не только
учиться читать, но и учиться разговаривать. Нет нужды не давать им думать;
об этом позаботится природа.»
«Вот вам адрес,» прошептал врач, не разжимая губ.
Он уронил свернутую пилюлей бумажку Карлу в ладонь. Его грязные пальцы, л
оснящиеся от пластилина, задержались у Карла на рукаве.
«Остался еще вопрос моего гонорара.»
Карл сунул ему скомканную банкноту… и врач растворился в серых сумерках
, потрепанный и вороватый, как старый торчок.
Карл увидел Хоселито в большой чистой комнате, полной света, с отдельной
ванной и бетонным балконом. И ведь не о чем говорить в этой холодной пусто
й комнате, водяные гиацинты растут из желтой вазы и фарфорово-голубое не
бо с плывущими облаками, страх то пропадает, то появляется в его глазах. Ко
гда он улыбался, страх улетучивался маленькими кусочками света, загадоч
но таился в высоких прохладных углах комнаты. А что я могг сказать, чувств
уя смерть вокруг себя и маленькие расколотые образы, что лезут перед сно
м в голову?
«Завтра меня отправят в новый санаторий. Приезжай меня навестить. Я там б
уду один.»
Он закашлялся и проглотил конфетку с кодеином.
«Доктор, я понимаю, то есть, мне дали понять, я читал и слышал Ц сам я не отн
ошусь к медицинской профессии Ц и даже не пытаюсь делать вид Ц что конц
епция санаторного лечения в большей или меньшей степени вытеснена, или,
по крайней мере, весьма определенно дополнена химической терапией. Соот
ветствует ли это истине, по вашему мнению? То есть, я хочу сказать, Доктор, п
ожалуйста, будьте со мной откровенны, как человек с человеком, как вы отно
ситесь к химической терапии по сравнению с санаторным лечением? Вы ее пр
иверженец?»
Индейское лицо врача с признаками больной печени было непроницаемо, как
лицо банкомета.
«Полностью современная, как видите,» Ц он обводит комнату жестом лиловы
х от дурного кровообращения пальцев. «Ванна… вода… цветы. Весь чох.» Он за
вершил выражением на кокни с торжествующей ухмылкой. «Я напишу вам письм
о.»
«Вот это письмо? В санаторий?»
Голос врача доносился из страны черных скал и огромных бурых лагун, масл
яно переливавшихся на поверхности. «Мебель… современная и удобная. Вы та
к и находите, разумеется?»
Карл не мог разглядеть санатория из-за фальшивого фасада с зеленой лепн
иной, который венчала хитрая неоновая вывеска, мертвая и зловещая на фон
е неба в ожидании темноты. Санаторий был, по всей видимости, построен на ог
ромном известняковом мысе, о который волнами разбивались приливы цвету
щих деревьев и щупальцев лоз. В воздухе висел тяжелый запах цветов.
Комманданте сидел за длинными деревянными козлами под решеткой, заплет
енной лианами. Он абсолютно ничего не делал. Он взял письмо, протянутое ем
у Карлом, и шепотом прочел от начала до конца, пальцами левой руки читая у
себя по губам. Потом наколол письмо на шип над парашей. Потом начал что-то
списывать с конторской книги, полной цифр. Он все писал и писал.
В голове у Карла мягко взрывались расколотые образы, и в неслышном паден
ии он выскальзывал из себя. Ясно и резко с огромного расстояния он видел с
амого себя сидящим в столовой. Передоз гарриком. Его старуха трясет его и
подносит к самому носу горячий кофе.
Снаружи старый наркуша в костюме Деда Мороза продает рождественские бр
елоки. «Боритесь с туберкулезом, народ,» шепчет он своим бестелесным тор
чковым голосом. Хор Армии Спасения, состоящий из искренних, гомосексуаль
ных футбольных тренеров, поет: «В Сладком Грядущем».
Карл вплыл обратно в свое тело, мусорных призрак, по которому земля плаче
т.
«Я мог бы его подкупить, конечно.»
Комманданте постукивает по столу одним пальцем и мычит «Пробираясь до К
алитки». Далеко, затем настойчиво близко Ц что-то вроде сирены в тумане,
за долю секунды до скрежещущего грохота.
Карл наполовину извлек банкноту из кармана брюк… Комманданте стоял воз
ле огромной стены шкафчиков и сейфов. Он взглянул на Карла, глаза больног
о животного потухли, умирая внутри, безысходный страх отражал лик смерти
. В этом цветочном запахе, с банкнотой, наполовину вынутой из кармана, Карл
а охватила слабость, спирая дыхание, останавливая ток крови. Он оказался
в громадной воронке, кружась спиралью вниз, к черной точке.
«Химическая терапия?» Вопль выплеснулся из его плоти сквозь пустые разд
евалки и казармы, затхлые отели курортов и призрачные, кашляющие коридор
ы туберкулезных санаториев, бормочущий, отхаркивающийся серый запах во
ды из-под грязной посуды Ц запах ночлежек и Домов Престарелых, гигантск
ие, пыльные таможенные сараи и склады, сквозь разломанные портики и разм
азанные арабески, железные писсуары, протертые до толщины листка бумаги
струями мочи миллионов педиков, заброшенные и заросшие сорняками уборн
ые с затхлым запахом говна, вновь превращающегося в почву, торчащий дере
вянный фаллос на могиле вымирающих народов, жалобный, как листва на ветр
у, через широкую бурую реку, по которой плывут целые деревья с зелеными зм
еями в ветвях, а грустноокие лемурывысматривают берег поверх громадной
равнины (крылья стервятников шелестят в сухом воздухе). Путь усыпан рван
ыми гондонами, пустыми пульманами из-под гаррика и тюбиками конского во
збудителя, выжатыми досуха, как костяная мука на летнем солнцепеке.
«Моя мебель.» Лицо комманданте пылало металлом во вспышке настойчивост
и. Глаза его погасли. По комнате повеяло озоном. «Новиа» бормотала над сво
ими свечками и алтарями в одном углу.
«Все это Ц Трак… современный, отличный…» он идиотски качает головой и р
аспускает слюни. Желтый кот тянет Карла за штанину и выбегает на бетонны
й балкон. Мимо проплывают облака.
«Я мог бы вернуть свой депозит. Начните мне какое-нибудь маленькое предп
риятие где-нибудь.» Он кивает и улыбается, как заводная игрушка.
«Хоселито!!!» Мальчишки, играющие на улице в мяч, гоняющие быков и рассекаю
щие на великах, поднимают головы, когда это имя со свистом проносится мим
о и медленно тает вдали.
«Хоселито!… Пако!… Пепе!… Энрике!…» Жалостливые мальчишеские крики плыву
т в теплой ночи. Знак Трака ворочается ночным зверем и вспыхивает синим п
ламенем.
ЧЕРНОЕ МЯСО
«Мы друзья, да?»
Юный чистильщик обуви натянул свою фарцовую ухмылку и заглянул снизу в м
ертвые, холодные, подводные глаза Моряка Ц глаза без следа тепла, похоти,
ненависти или какого бы то ни было чувства, подобных которым мальчишка н
е только ни разу в жизни не испытывал в себе, но и ни у кого не видел, одновре
менно холодные и напряженные, безличные и хищные.
Моряк наклонился и дотронулся пальцем до внутренннего сгиба локтя маль
чишки. Он заговорил мертвым, торчковым шепотом:
«С такими венами, как у тебя, Пацан, я бы за всю оттянулся!»
Он рассмеялся, черный насекомый смех, казалось, служивший некоей непости
жимой функцией ориентации, вроде писка летучей мыши. Моряк засмеялся три
жды. Потом остановился и завис неподвижно, вслушиваясь в себя. Он нащупал
неслышную частоту мусора. Лицо его разгладилось, будто высокие скулы обл
ил желтый воск. Он выждал полсигареты. Моряк умел выжидать. Но глаза его го
рели отвратительным сухим голодом. Он медленным полуоборотом обернул с
вое лицо, полное контролируемой чрезвычайности, срисовывая только что з
ашедшего внутрь человека. «Жира» Терминал сидел там, прочесывая кафе пус
тым взглядом перископа. Когда глаза его наткнулись на Моряка, он коротко
кивнул. Только оголенные нервы мусорной болезни засекли это движение.
Моряк протянул мальчишке монету. Он перетек к столику Жиры своей дрейфую
щей походочкой и уселся. Долго они сидели в молчании. Кафе было встроено в
один бок каменного пандуса у подножия высокого белого каньона, сложенно
го из кирпича. Лица Города вливались внутрь по-рыбьи молча, испятнанные п
орочными пристрастиями и насекомыми похотями. Освещенное кафе было вод
олазным колоколом с порванным кабелем наверх, медленно оседавшим в черн
ые пучины.
Моряк полировал ногти о лацканы пиджака из горной шотландки. Сквозь блес
тящие желтые зубы он насвистывал песенку.
Когда он шевелился, миазмы плесени исходили от его одежды, затхлая вонь о
пустевших раздевалок. Он изучал свои ногти с фосфоресцентным напряжени
ем.
«Тут ништяк, Жира. Могу раздобыть двадцать. Аванс нужен, конечно.»
«Со свисту, что ли?»
«Ну не в кармане же у меня два десятка яиц. Говорю тебе Ц оно уже в натуре с
тудень. Напрячься чуток Ц и готово.» Моряк рассматривал ногти, как лоцию.
«Ты же знаешь, я всегда доставляю.»
«Давай тридцать сделаем. И десять тюбиков авансом. На этот раз завтра.»
«Мне сейчас тюбик нужен, Жира.»
«Прогуляйся Ц получишь.»
Моряк выплыл на Толковище. Уличный разносчик пихнул ему в портрет вайер,
прикрыв им свою руку на моряцкой авторучке. Моряк шел дальше. Он вытащил р
учку и разломал ее, как орех, своими толстыми, жилистыми, розовыми пальцам
и. Он извлек свинцовый тюбик. Один конец обрезал маленьким кривым ножом. И
знутри выползло черное облачко тумана и повисло в воздухе кипящим мехом
. Лицо Моряка растворилось. Его рот пошел волнами вперед, смыкаясь на длин
ном тюбике, всасывая черный пух, вибрируя в сверхзвуковой перистальтике
, и исчез неслышным розовым взрывом. Лицо вновь сошлось в фокусе, неперено
симо резком и ясном, пылая желтой маркой мусора, опаляющей серые ляжки ми
ллиона вопящих торчков.
«Так будет длиться месяц,» решил он, сверившись с незримым зеркалом.
Все улицы Города скатывались вниз между каньонами, становившимися все г
лубже и глубже, к громадной площади в форме почки, заполненной тьмой. Стен
ы улицы и площади истыканы жилыми клетушками и кафе, некоторые из них Ц в
сего несколько футов глубиной, а некоторые простираются, пока хватает гл
аз, лабиринтами комнат и коридоров.
На всех уровнях пересечения мостов, подмосток, фуникулеров. Юноши-катат
оники, переодетые женщинами, в платьях из джута и гнилых тряпках, с лицами
, грубо и густо размалеванными яркими красками поверх слоя побоев, арабе
сок треснувших, сочащихся шрамов до самой жемчужной кости, толкают прохо
жего в молчаливой льнущей настойчивости.
Контрабандисты, торгующие Черным Мясом, плотью гигантской водной черно
й многоножки Ц иногда достигающей длины шести футов Ц обитающей в прох
оде между черных скал и переливающихся бурых лагун, выставляют парализо
ванных ракообразных в закамуфлированных кармашках Толковища, видимых
одним только Мясоедам.
Последователи устаревших немыслимых занятий, машинально рисующие этру
сские закорючки, пристрастившиеся к еще не синтезированным наркотикам,
чернорыночники Третьей Мировой войны, акцизные телепатической чувстви
тельности, остеопаты духа, расследователи нарушений, изобличаемых ломо
выми параноидными шахматистами, прислужники фрагментарных ордеров, за
писанных гебефренической скорописью и обвиняющих в несказанных надруг
ательствах над духом, чиновники неконституционных полицейских государ
ств, ломщики изысканных грез и ностальгий, испытанных на клетках мусорно
й болезни с повышенной чувствительностью и выменянных на сырье воли, пья
ницы Тяжелой Жидкости, запечатанной в полупрозрачный янтарь снов.
Кафе Встреч занимает одну сторону Толковища, лабиринт кухонь, ресторано
в, ночлежных каморок, опасных железных балконов и подвалов, выходящих к п
одземным баням.
На табуретах, обитых белым атласом, сидят нагие Воротилы, посасывая полу
прозрачные разноцветные сиропы сквозь алебастровые соломинки. У Ворот
ил нет печени, и они вскармливают себя исключительно на сладостях. Тонки
е, лилово-синие губы прикрывают острый, как бритва, клюв из черной кости, к
оторым они зачастую рвут друг друга в клочья, если не поделят клиента. Эти
существа выделяют из своих возбужденных пенисов вызывающую привыкание
жидкость, которая продляет жизнь, замедляя метаболизм. (Фактически, все а
генты долголетия, как доказано, вызывают привыкание в прямой пропорции к
их эффективности в продлении жизни) Зависшие на жидкости Воротил извест
ны под названием Рептилии. Несколько таких Рептилий перетекают через ст
улья своими гибкими костями и черно-розовой плотью. Веер из зеленого хря
ща, покрытый полыми, возбужденными волосками, сквозь который Рептилии вп
итывают жидкость, взбухает за каждым ухом. Вееры, время от времени колыха
емые невидимыми токами воздуха, также служат некоей формой общения, ведо
мой только Рептилиям.
Во время Паник, случающихся раз в два года, когда освежеванная, обрушенна
я Полиция Грез штурмует Город, Воротилы ищут спасения в глубочайших расс
елинах стены, запечатывая себя в глиняные клетушки, и остаются там в биос
тазе на много недель. В такие дни серого ужаса Рептилии мечутся все быстр
ее и быстрее, с визгом проносятся друг мимо друга на сверхзвуковых скоро
стях, их гибкие черепа трепыхаются на черных ветрах насекомой агонии.
Полиция Грез рассыпается на комочки гнилой эктоплазмы, сметаемой прочь
старым наркошей, кашляющим и отхаркивающимся в утреннем кумаре. Чувак Во
ротил приходит с алебастровыми банками жидкости, и Рептилии разглажива
ются.
Воздух снова неподвижен и чист, как глицерин.
Моряк засек свою Рептилию. Он подплыл к ней и заказал зеленый сироп. У Репт
илии был маленький, круглый диск рта с бурой щетиной, невыразительные зе
леные глаза, почти полностью прикрытые тонкой пленкой век. Моряк ждал ча
с, пока тварь не осознает его присутствия.
«Есть яйца для Жиры?» спросил он, и его слова зашевелились в волосках веер
а Рептилии.
Рептилии потребовалось два часа, чтобы поднять три розовых прозрачных п
альца, покрытых черным пушком.
Несколько Мясоедов валялись в блевотине, слишком ослабев, чтобы пошевел
ьнуться. (Черное Мясо Ц вроде разложившегося сыра, ошеломляюще вкусное
и тошнотворное, поэтому едоки едят его и блюют, и едят снова, пока не падаю
т в измождении)
Размалеванный юноша проскользнул внутрь и схватил один из огромных чер
ных когтей, пустив клубы сладкого, тошнотворного дыма по всему кафе.
БОЛЬНИЦА
Заметки О Дезинтоксикации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14