Полиция забрала бы ее через несколько минут, тут же заподозрив в ней объект для защиты и охраны. Однако он заставил потрудиться свое воображение и быстро представил себе эти густые волосы не прямыми, какими они были сейчас, а уложенными в небрежную прическу, мысленно раскрасил ей лицо дешевой косметикой, укоротил ее юбку на добрых двадцать четыре дюйма и, подумав, решил, что, пожалуй, да, она могла бы появиться в таком виде на панели. Но что она там делала? Она выглядела так, будто абсолютно не предполагала, что у мужчины болтается в штанах и что с этим делать, когда он их снимает. И все же она должна прекрасно знать, как вести себя в подобных ситуациях, Лиз говорила, что девушка провела на панели два с половиной года. Хотя, может, это ее призвание...
– Какое красивое старомодное имя, Нелл, – заговорил он. – Это имя пришло из прошлых веков? От Каролины, возможно? Или от Чарльза II? Джордан... еще одна королевская реликвия? Вы случайно не принадлежите к тем странным людям, которые считают, что в королевской власти и ее атрибутах есть нечто магическое?
От едкости и сарказма его насмешки у Нелл потемнело в глазах, но она мужественно ответила, стараясь не показать своей слабости:
– Мое настоящее имя – Элеонора Фрэнсис Джордан, – произнесла она. Ее голос немного задрожал от напряжения, но потом стал ровным и строгим. – Если бы я и хотела назвать себя другим именем, я вряд ли смогла бы изменить имена тех двух женщин, которых погубили их любовники королевских кровей. Нелл Гуинн умерла нищей, без гроша в кармане, а Дороти Джордан выгнали на улицу вместе с теми десятью детьми, которых она родила от герцога Кларенса, ставшего Уильямом IV. Если Лиз считает, что новое имя будет больше соответствовать моему имиджу в этой сфере, то я предпочла бы имя действительно существующей персоны из тех, кто успешно занимался или занимается нашим ремеслом. Может быть, Лайна де Пути или Клео де Мероде.
«На, проглоти это вместе со всеми своими насмешками и недоверием, мистер Фолкнер!» – с удовольствием подумала Нелл. Сначала у нее даже не было мысли спорить с ним и говорить о своей родословной, но какое право имеет этот напыщенный, самоуверенный человек относиться к ней так, как он бы отнесся к отбросам общества и всяким кретинам? Он был самым ужасным снобом из всех снобов, которых она когда-либо видела в своей жизни, а она повидала их немало. Ваше Сиятельное и Величественное Дерьмо! Ах, как приятно звучит. У Нелл уже все кипело внутри, хотя ее голос оставался по-прежнему спокойным, а выражение лица – милым и приветливым. Если он хочет вывести ее из себя и посмеяться над ее злостью, то она скорее умрет, чем доставит ему такое удовольствие. Лиз может изменить все, что ей хочется, но только не мысли и убеждения. Но если она станет настаивать на том, чтобы Нелл все-таки изменила и их, то тогда ей придется выйти из игры, потому что Лиз в этом случае окажется совсем не той женщиной, за которую себя выдает.
– Вы явно стремитесь к высоким идеалам, – прогудел Филипп низким голосом. – Как жаль, что больше не осталось королей и рыцарей, которые помогли бы вам достигнуть их.
– Да... Я понимаю, что вы последний из них, – не смогла сдержаться Нелл. Слова слетели с ее языка еще до того, как она успела над ними подумать. «Твой язык тебя погубит», – не раз предупреждал ее отец. Ну ладно, уже поздно, слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. Нелл слегка наклонила подбородок и приготовилась к самому худшему. Но Филипп Фолкнер просто рассмеялся, довольно забавно – совсем беззвучно, мелко трясясь своим большим телом.
– Смотрите, – наконец произнес он с удивлением, – она еще кусается. – На мгновение он перевел на нее взгляд серебряных глаз, и она увидела, как в них блеснула расплавленная ярость. По одному быстрому взгляду она поняла, что в его лице нажила себе еще одного врага. Подтверждением послужили его слова и интонация, когда он обратился к Лиз:
– Я думал, что ты привела домой жалкую бездомную дворняжку, а это оказался настоящий злобный зверь, как тот терьер, который был у тебя несколько лет назад. Кстати, как его звали? Я что-то не помню...
«Все ты прекрасно помнишь, – подумала Нелл, выпятив нижнюю губу. – Ты всегда знаешь, что делаешь, и никогда ничего не забываешь. Особенно того, что говоришь».
– Хейнц... – напомнила Лиз. – Бедный старый Хейнц...
– Да, кажется, так. – Филипп повернулся к Нелл и назидательно покачал головой. – Да, ты, я чувствую, взяла настоящую борзую.
Лиз весело рассмеялась:
– Ты прав. У Нелл действительно продолговатое лицо и немного удлиненный разрез глаз. Но прекрасно то, что борзые всегда породисты.
Глаза Нелл встретились с глазами Филиппа, и по их выражению она поняла: он догадался, что она заметила его насмешку, и очень этому рад. Филипп протянул свою чашку Лиз, чтобы та налила ему еще чаю.
– Итак, вполне можно предположить, что вы имеете хотя бы общее представление об истории нашей страны. Но интересно было бы знать, что еще вы знаете и где вас этому научили? В какой школе вы учились? Есть у вас, как это... в школе называется... табель успеваемости? Посещали ли вы среднюю школу?
«Как будто ты не знаешь», – ядовито подумала про себя Нелл и ответила:
– Я закончила и начальную и среднюю школу. Десять лет в бывшей школе грамматики, основанной Генрихом VIII. Не хотите ли узнать, какие мною изучены там предметы?
Он испуганно поднял руки:
– Нет-нет, что вы. Я изучал только те предметы, которых нет ни в одной школьной программе. Вы любите читать?
– Если есть такая возможность.
– И что же вы читаете?
– Все, что попадет в руки, и все, что достойно моего внимания и времени. Но я что-то не припомню ни одного героя, который был бы похож на вас.
– Вы путешествовали?
– Нет.
– Что вы умеете делать? Занимались ли вы каким-либо видом спорта? Ездите верхом? Играете в гольф? Теннис?
– Ничего из вышеперечисленного.
Теперь Нелл уже чувствовала себя лучше и уверенней. Она вполне могла не только достойно ответить, но и нанести ответный удар. Работа на улице быстро учит искусству вербального общения с себе подобными.
– Может, вы играете в бридж?
– Нет. В детстве я играла в «дочки-матери» со своей младшей сестрой.
Она снова увидела злой огонек у него в глазах. Он знал, что она специально дерзит, и ему это не нравилось; более того, ему это очень не нравилось. «Очень скверно, – думала Нелл, глядя, как отражается свет от его туфель. – Но я же пообещала себе, что, когда действительно стану свободной, не позволю ни одному мужчине понукать мною. Вы не напугаете меня, мистер Фолкнер. Я семнадцать лет провела с человеком, который действительно знал, как надо пугать людей».
– И откуда вы приехали?
– Из небольшого городка в пятнадцати милях от Бристоля. – Интуитивно ей хотелось рассказать всю правду, но и эта фраза была ложью, сочиненной, когда она долгое время бродила по улицам в поисках желающих поразвлечься под кустом. Тогда Нелл придумала собственную, новую версию своего прошлого. В настоящей версии она больше не видела никакой пользы и почти забыла ее, как и то, что ее город находился почти в трехстах милях севернее.
– И кем же были ваши родители, чем они занимались?
– Мама умерла. А отец был врачом. Еще у меня есть сестра, на семь лет младше меня. Она умственно отсталая и находится сейчас в специальном заведении.
– Другие родственники?
– Их нет.
– А где ваш отец сейчас?
– Он... прекратил практиковать, – ответила она, немного поколебавшись. Лиз совсем не заметила ее неуверенности, однако Филипп, чутко следивший за ее жестами, выражением лица и голосом, сразу же обратил на это внимание и запомнил, чтобы в будущем, накопив побольше информации, произвести свой анализ и сделать выводы.
– Но вы с ним больше не видитесь? Не поддерживаете связь?
– Нет.
– Почему?
– Он подавлял меня в течение семнадцати лет. Именно подавлял. Отец вырастил меня, поставил на ноги и повел дорогой, по которой сам ходил всю жизнь. В конце концов в одно прекрасное утро я сказала себе: достаточно. Вот так я и убежала из дому.
Филипп покачал головой так, будто прекрасно понимал Нелл и сочувствовал ей. Он тихо поставил чашку на поднос.
– Предварительные слушания закончились, теперь расскажите мне, как вы стали проституткой.
«О боже, Филипп, ты сегодня перебарщиваешь», – подумала Лиз, но потом она поняла, он намеренно был так груб, порой доходя до крайности, чтобы выявить все слабые места Нелл. Если бы он нашел их, то использовал бы свое знание на все сто процентов. Однако Лиз вынуждена была признать, что в лице Нелл он нашел достойного соперника.
А Филипп в это время спокойно наблюдал, как Нелл реагирует на грубость и резкость его вопросов. «Да, она действительно чертовски хороша, – думал он, внимательно слушая ее ответы. – У нее очень гладкая кожа. С носом немножко придется поработать, чтобы убрать эту маленькую горбинку... так... у того, кто занимался ее челюстью, наверное, руки из задницы росли. Но ничего, компетентный мастер все это исправит. Глаза – ее главное достоинство... замечательная чистота и ясность. Ротик прекрасной формы, только его надо сделать немного пошире». Взятые по отдельности, черты ее лица были прекрасны и совершенны, а от лица в целом просто невозможно отвести глаз. В нем было что-то от мадонн Рафаэля, но без нарочитой слащавости выражения, свойственного им. Нелл совсем не была похожа на загнанную, смертельно уставшую лошадь с печальными глазами. «Копна густых, длинных волос, очень красивых и перспективных с точки зрения прически. Только надо будет умело их подстричь. Для своего роста она слишком уж хрупкая, да и грудь хоть и упругая, но еще девичья, не такая, что глаз не оторвать. Но в целом фигура отличная, грациозная, лебединая шея и вредный характер. Да, Лиз была права, когда сказала, что материальчик еще сыроват, но очень перспективен. Когда она наконец поймет, какое место Лиз и, естественно, я занимаем в своем обществе, думаю, из нее можно будет что-нибудь сделать».
– Итак, – резко бросил он, когда Нелл закончила свое повествование, – поделитесь со мной теперь, что вы думаете о предложении Элизабет?
– Слишком уж невероятно, чтобы быть похожим на правду.
Филипп пожал плечами и помолчал.
– Понятно. А как вы думаете, могли бы вы делать то, что мы от вас хотим?
– Да.
– Расскажите почему.
Лиз налила им еще чаю. Нелл взяла свою чашку и, с благодарностью посмотрев на Лиз, сделала глоток. Во рту все пересохло. Филипп Фолкнер все-таки оказал на нее влияние. Он умел задеть за живое больнее, чем орел, клевавший печень Прометея. «Годы практики, наверное», – подумала она.
– Мне нравится сама идея – играя, превращаться в новую личность, – наконец заговорила она, – постоянно перевоплощаться... это уже роль, ее надо хорошо играть.
– Ну и как вы себе это представляете?
– А что тут такого особенного? Разве здесь есть что-нибудь сверхъестественное? Работа куртизанки должна доставлять удовольствие мужчине в сексуальном плане. За это она и получает деньги. Что здесь может быть еще, кроме первоклассной игры? Особенно если учесть, что Лиз прекрасный специалист по фантазиям.
– А вы когда-нибудь фантазировали?
Ему показалось, что она слегка улыбнулась, но лицо сохранило по-прежнему серьезное выражение.
– Я постоянно фантазирую. Я только и живу фантазиями.
– И вы, наверное, считаете, что вполне подходите для роли актрисы?
– Да.
– Эх... самоуверенность юности, – ностальгически вздохнул Филипп. – Итак, вы считаете, что у вас не возникнет никаких трудностей с фантазиями и их реализацией на практике, какими бы они ни были?
– Да, считаю.
– Даже если, скажем, их содержание оказалось бы непривлекательным или даже шокирующим? Не повлияют ли подобные вещи на ваше юношеское воображение и способность играть роль?
– Тот факт, что мужчина может позволить себе за большие деньги купить меня, прибавит мне сил.
Филипп откинулся назад и с явным удовольствием рассмеялся. Он высоко ценил чувство юмора, а у этой девушки оно явно присутствовало, наряду с ярким воображением, если учесть ту сказку, которую она только что ему тут рассказала. Конечно же, она что-то скрывает, но так поступает большинство людей. То, что она поведала ему о себе, была ее собственная тщательно отработанная и продуманная версия правды. Нелл была слишком умна, чтобы лгать целиком, но она явно говорила неправду о причинах, вынудивших ее убежать из дому. А вот о своих актерских способностях она, похоже, сказала правду. Да, Лиз абсолютно права. Эта девушка настоящая артистка. Видимо, хрупкая невинность и уязвимость были бы неплохим имиджем для нее. Эти большие серые глаза могли бы растопить даже лед, хотя по мере общения приходилось признать, что под нежной вуалью недотроги прячется холодный гранит личности. Но, честно говоря, два года на панели вполне могут превратить даже Красную Шапочку в Снежную Королеву.
Филипп поставил на поднос чашку с блюдечком.
– Спасибо, было очень приятно, но мне пора идти. Бинки Ласситер устраивает сегодня вечеринку, а ты знаешь, что у него обычно происходит, так что... мне надо подготовиться к празднику.
«Да, знаю, – подумала Лиз, – какой-нибудь молодой очаровательный Аполлон обслужит тебя в спальне на кровати». Но ему она сказала другое:
– Ну и каким будет твое мнение? Заслужила я твое одобрение? Ты поможешь или нам придется начинать все самим?
Она видела, как на лице Нелл постепенно тает напряженное выражение, и улыбнулась. Филипп тоже улыбнулся:
– Моя дорогая Элизабет, я думал, что ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понять, когда я за, а когда против. – Он повернулся к Нелл: – У вас прекрасные возможности. Мы должны превратить их в реальные качества. Вы по-прежнему желаете стать еще лучше таким способом?
– Да.
– Вы действительно хотите быть высококлассной проституткой, а не дешевкой?
– Да.
Нелл увидела, как он плотно сжал губы. «Ну что, проглотил, мистер Фолкнер? Надо пережевывать! – с издевкой подумала она. – Нельзя причинить боль в том месте, где уже все умерло».
– У вас были какие-нибудь контакты с полицией, приводы, записи, которые могли бы негативно повлиять на вашу будущую деятельность? Вас арестовывали за проституцию?
– Нет. Но меня дважды предупреждали.
– Расскажите, если вам не трудно.
Она работала на Йорк-уэй, рядом со станцией Кингз-кросс. Прошло всего шесть недель со дня первого выхода на «работу», и она еще сильно волновалась, не зная всех трюков и уловок, которыми владели другие девушки. Поэтому, когда рядом с ней остановилась машина и она увидела темно-голубую форму, сердце сжалось и, казалось, чуть не выпрыгнуло через горло. Потом Нелл увидела, что полицейский в машине – женщина. Полная, среднего возраста. Нелл застыла от страха и ждала, когда на нее наденут наручники и, затолкав в машину, отвезут в участок. Вместо этого женщина-сержант вежливо обратилась к ней:
– Сегодня вечером дела, кажется, не идут, да? Это всего лишь третья машина, с которой ты имеешь дело, малышка. Я наблюдала за тобой. – Она достала из кармана блокнот. – Ладно, давай говори, как тебя зовут.
– Элли... Элли Литтл. – Это было первое имя, пришедшее в голову. Нелл прекрасно знала, что никто никогда не называл в подобных ситуациях своего настоящего имени.
– Адрес? Она ответила.
– Сколько тебе лет?
Нелл снова солгала, сказав, что ей восемнадцать. Она ужасно боялась попасть обратно в какой-нибудь приют, в худшем случае в тот, откуда она сбежала.
Сержант обвела Нелл взглядом с ног до головы и, остановившись на белом от страха лице, вздохнула:
– Мы должны будем это проверить, ты же знаешь.
«Вы не знаете моего настоящего имени, ничего у вас не получится», – подумала Нелл.
Сержант официально заявила ей, что занятие уличной проституцией запрещено и предупреждают всего только раз. На следующий раз ее просто арестуют.
– Ты этого хочешь? Ну что такие девушки, как ты, могут делать на Йорк-уэй? Или ты больше ничего не умеешь делать? У меня есть возможность помочь тебе найти что-нибудь другое. Я дам тебе адрес и название одной организации, созданной специально для того, чтобы помогать таким девушкам, как ты. Раньше я уже не раз направляла туда девушек, и это всегда шло им на пользу. Ты еще слишком маленькая для продажной любви, дорогуша.
Перед сержантом стояла хрупкая, беззащитная девчушка с неумело накрашенными губами. Когда она отвечала на вопросы, на ее ровных белых зубах были видны следы помады. Она явно попала совсем не туда, куда надо. Они становятся все младше и младше... Этой и шестнадцати наверняка нет, какие восемнадцать, да и имя она скорее всего сказала неправильное. Запуганная и затравленная душа.
– Вот, позвони этим людям, – проговорила она. – Иди... спрячь этот листок бумаги поглубже в сумку, чтобы не потерять... и позвони им завтра же! Они обязательно тебе помогут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Какое красивое старомодное имя, Нелл, – заговорил он. – Это имя пришло из прошлых веков? От Каролины, возможно? Или от Чарльза II? Джордан... еще одна королевская реликвия? Вы случайно не принадлежите к тем странным людям, которые считают, что в королевской власти и ее атрибутах есть нечто магическое?
От едкости и сарказма его насмешки у Нелл потемнело в глазах, но она мужественно ответила, стараясь не показать своей слабости:
– Мое настоящее имя – Элеонора Фрэнсис Джордан, – произнесла она. Ее голос немного задрожал от напряжения, но потом стал ровным и строгим. – Если бы я и хотела назвать себя другим именем, я вряд ли смогла бы изменить имена тех двух женщин, которых погубили их любовники королевских кровей. Нелл Гуинн умерла нищей, без гроша в кармане, а Дороти Джордан выгнали на улицу вместе с теми десятью детьми, которых она родила от герцога Кларенса, ставшего Уильямом IV. Если Лиз считает, что новое имя будет больше соответствовать моему имиджу в этой сфере, то я предпочла бы имя действительно существующей персоны из тех, кто успешно занимался или занимается нашим ремеслом. Может быть, Лайна де Пути или Клео де Мероде.
«На, проглоти это вместе со всеми своими насмешками и недоверием, мистер Фолкнер!» – с удовольствием подумала Нелл. Сначала у нее даже не было мысли спорить с ним и говорить о своей родословной, но какое право имеет этот напыщенный, самоуверенный человек относиться к ней так, как он бы отнесся к отбросам общества и всяким кретинам? Он был самым ужасным снобом из всех снобов, которых она когда-либо видела в своей жизни, а она повидала их немало. Ваше Сиятельное и Величественное Дерьмо! Ах, как приятно звучит. У Нелл уже все кипело внутри, хотя ее голос оставался по-прежнему спокойным, а выражение лица – милым и приветливым. Если он хочет вывести ее из себя и посмеяться над ее злостью, то она скорее умрет, чем доставит ему такое удовольствие. Лиз может изменить все, что ей хочется, но только не мысли и убеждения. Но если она станет настаивать на том, чтобы Нелл все-таки изменила и их, то тогда ей придется выйти из игры, потому что Лиз в этом случае окажется совсем не той женщиной, за которую себя выдает.
– Вы явно стремитесь к высоким идеалам, – прогудел Филипп низким голосом. – Как жаль, что больше не осталось королей и рыцарей, которые помогли бы вам достигнуть их.
– Да... Я понимаю, что вы последний из них, – не смогла сдержаться Нелл. Слова слетели с ее языка еще до того, как она успела над ними подумать. «Твой язык тебя погубит», – не раз предупреждал ее отец. Ну ладно, уже поздно, слово – не воробей, вылетит – не поймаешь. Нелл слегка наклонила подбородок и приготовилась к самому худшему. Но Филипп Фолкнер просто рассмеялся, довольно забавно – совсем беззвучно, мелко трясясь своим большим телом.
– Смотрите, – наконец произнес он с удивлением, – она еще кусается. – На мгновение он перевел на нее взгляд серебряных глаз, и она увидела, как в них блеснула расплавленная ярость. По одному быстрому взгляду она поняла, что в его лице нажила себе еще одного врага. Подтверждением послужили его слова и интонация, когда он обратился к Лиз:
– Я думал, что ты привела домой жалкую бездомную дворняжку, а это оказался настоящий злобный зверь, как тот терьер, который был у тебя несколько лет назад. Кстати, как его звали? Я что-то не помню...
«Все ты прекрасно помнишь, – подумала Нелл, выпятив нижнюю губу. – Ты всегда знаешь, что делаешь, и никогда ничего не забываешь. Особенно того, что говоришь».
– Хейнц... – напомнила Лиз. – Бедный старый Хейнц...
– Да, кажется, так. – Филипп повернулся к Нелл и назидательно покачал головой. – Да, ты, я чувствую, взяла настоящую борзую.
Лиз весело рассмеялась:
– Ты прав. У Нелл действительно продолговатое лицо и немного удлиненный разрез глаз. Но прекрасно то, что борзые всегда породисты.
Глаза Нелл встретились с глазами Филиппа, и по их выражению она поняла: он догадался, что она заметила его насмешку, и очень этому рад. Филипп протянул свою чашку Лиз, чтобы та налила ему еще чаю.
– Итак, вполне можно предположить, что вы имеете хотя бы общее представление об истории нашей страны. Но интересно было бы знать, что еще вы знаете и где вас этому научили? В какой школе вы учились? Есть у вас, как это... в школе называется... табель успеваемости? Посещали ли вы среднюю школу?
«Как будто ты не знаешь», – ядовито подумала про себя Нелл и ответила:
– Я закончила и начальную и среднюю школу. Десять лет в бывшей школе грамматики, основанной Генрихом VIII. Не хотите ли узнать, какие мною изучены там предметы?
Он испуганно поднял руки:
– Нет-нет, что вы. Я изучал только те предметы, которых нет ни в одной школьной программе. Вы любите читать?
– Если есть такая возможность.
– И что же вы читаете?
– Все, что попадет в руки, и все, что достойно моего внимания и времени. Но я что-то не припомню ни одного героя, который был бы похож на вас.
– Вы путешествовали?
– Нет.
– Что вы умеете делать? Занимались ли вы каким-либо видом спорта? Ездите верхом? Играете в гольф? Теннис?
– Ничего из вышеперечисленного.
Теперь Нелл уже чувствовала себя лучше и уверенней. Она вполне могла не только достойно ответить, но и нанести ответный удар. Работа на улице быстро учит искусству вербального общения с себе подобными.
– Может, вы играете в бридж?
– Нет. В детстве я играла в «дочки-матери» со своей младшей сестрой.
Она снова увидела злой огонек у него в глазах. Он знал, что она специально дерзит, и ему это не нравилось; более того, ему это очень не нравилось. «Очень скверно, – думала Нелл, глядя, как отражается свет от его туфель. – Но я же пообещала себе, что, когда действительно стану свободной, не позволю ни одному мужчине понукать мною. Вы не напугаете меня, мистер Фолкнер. Я семнадцать лет провела с человеком, который действительно знал, как надо пугать людей».
– И откуда вы приехали?
– Из небольшого городка в пятнадцати милях от Бристоля. – Интуитивно ей хотелось рассказать всю правду, но и эта фраза была ложью, сочиненной, когда она долгое время бродила по улицам в поисках желающих поразвлечься под кустом. Тогда Нелл придумала собственную, новую версию своего прошлого. В настоящей версии она больше не видела никакой пользы и почти забыла ее, как и то, что ее город находился почти в трехстах милях севернее.
– И кем же были ваши родители, чем они занимались?
– Мама умерла. А отец был врачом. Еще у меня есть сестра, на семь лет младше меня. Она умственно отсталая и находится сейчас в специальном заведении.
– Другие родственники?
– Их нет.
– А где ваш отец сейчас?
– Он... прекратил практиковать, – ответила она, немного поколебавшись. Лиз совсем не заметила ее неуверенности, однако Филипп, чутко следивший за ее жестами, выражением лица и голосом, сразу же обратил на это внимание и запомнил, чтобы в будущем, накопив побольше информации, произвести свой анализ и сделать выводы.
– Но вы с ним больше не видитесь? Не поддерживаете связь?
– Нет.
– Почему?
– Он подавлял меня в течение семнадцати лет. Именно подавлял. Отец вырастил меня, поставил на ноги и повел дорогой, по которой сам ходил всю жизнь. В конце концов в одно прекрасное утро я сказала себе: достаточно. Вот так я и убежала из дому.
Филипп покачал головой так, будто прекрасно понимал Нелл и сочувствовал ей. Он тихо поставил чашку на поднос.
– Предварительные слушания закончились, теперь расскажите мне, как вы стали проституткой.
«О боже, Филипп, ты сегодня перебарщиваешь», – подумала Лиз, но потом она поняла, он намеренно был так груб, порой доходя до крайности, чтобы выявить все слабые места Нелл. Если бы он нашел их, то использовал бы свое знание на все сто процентов. Однако Лиз вынуждена была признать, что в лице Нелл он нашел достойного соперника.
А Филипп в это время спокойно наблюдал, как Нелл реагирует на грубость и резкость его вопросов. «Да, она действительно чертовски хороша, – думал он, внимательно слушая ее ответы. – У нее очень гладкая кожа. С носом немножко придется поработать, чтобы убрать эту маленькую горбинку... так... у того, кто занимался ее челюстью, наверное, руки из задницы росли. Но ничего, компетентный мастер все это исправит. Глаза – ее главное достоинство... замечательная чистота и ясность. Ротик прекрасной формы, только его надо сделать немного пошире». Взятые по отдельности, черты ее лица были прекрасны и совершенны, а от лица в целом просто невозможно отвести глаз. В нем было что-то от мадонн Рафаэля, но без нарочитой слащавости выражения, свойственного им. Нелл совсем не была похожа на загнанную, смертельно уставшую лошадь с печальными глазами. «Копна густых, длинных волос, очень красивых и перспективных с точки зрения прически. Только надо будет умело их подстричь. Для своего роста она слишком уж хрупкая, да и грудь хоть и упругая, но еще девичья, не такая, что глаз не оторвать. Но в целом фигура отличная, грациозная, лебединая шея и вредный характер. Да, Лиз была права, когда сказала, что материальчик еще сыроват, но очень перспективен. Когда она наконец поймет, какое место Лиз и, естественно, я занимаем в своем обществе, думаю, из нее можно будет что-нибудь сделать».
– Итак, – резко бросил он, когда Нелл закончила свое повествование, – поделитесь со мной теперь, что вы думаете о предложении Элизабет?
– Слишком уж невероятно, чтобы быть похожим на правду.
Филипп пожал плечами и помолчал.
– Понятно. А как вы думаете, могли бы вы делать то, что мы от вас хотим?
– Да.
– Расскажите почему.
Лиз налила им еще чаю. Нелл взяла свою чашку и, с благодарностью посмотрев на Лиз, сделала глоток. Во рту все пересохло. Филипп Фолкнер все-таки оказал на нее влияние. Он умел задеть за живое больнее, чем орел, клевавший печень Прометея. «Годы практики, наверное», – подумала она.
– Мне нравится сама идея – играя, превращаться в новую личность, – наконец заговорила она, – постоянно перевоплощаться... это уже роль, ее надо хорошо играть.
– Ну и как вы себе это представляете?
– А что тут такого особенного? Разве здесь есть что-нибудь сверхъестественное? Работа куртизанки должна доставлять удовольствие мужчине в сексуальном плане. За это она и получает деньги. Что здесь может быть еще, кроме первоклассной игры? Особенно если учесть, что Лиз прекрасный специалист по фантазиям.
– А вы когда-нибудь фантазировали?
Ему показалось, что она слегка улыбнулась, но лицо сохранило по-прежнему серьезное выражение.
– Я постоянно фантазирую. Я только и живу фантазиями.
– И вы, наверное, считаете, что вполне подходите для роли актрисы?
– Да.
– Эх... самоуверенность юности, – ностальгически вздохнул Филипп. – Итак, вы считаете, что у вас не возникнет никаких трудностей с фантазиями и их реализацией на практике, какими бы они ни были?
– Да, считаю.
– Даже если, скажем, их содержание оказалось бы непривлекательным или даже шокирующим? Не повлияют ли подобные вещи на ваше юношеское воображение и способность играть роль?
– Тот факт, что мужчина может позволить себе за большие деньги купить меня, прибавит мне сил.
Филипп откинулся назад и с явным удовольствием рассмеялся. Он высоко ценил чувство юмора, а у этой девушки оно явно присутствовало, наряду с ярким воображением, если учесть ту сказку, которую она только что ему тут рассказала. Конечно же, она что-то скрывает, но так поступает большинство людей. То, что она поведала ему о себе, была ее собственная тщательно отработанная и продуманная версия правды. Нелл была слишком умна, чтобы лгать целиком, но она явно говорила неправду о причинах, вынудивших ее убежать из дому. А вот о своих актерских способностях она, похоже, сказала правду. Да, Лиз абсолютно права. Эта девушка настоящая артистка. Видимо, хрупкая невинность и уязвимость были бы неплохим имиджем для нее. Эти большие серые глаза могли бы растопить даже лед, хотя по мере общения приходилось признать, что под нежной вуалью недотроги прячется холодный гранит личности. Но, честно говоря, два года на панели вполне могут превратить даже Красную Шапочку в Снежную Королеву.
Филипп поставил на поднос чашку с блюдечком.
– Спасибо, было очень приятно, но мне пора идти. Бинки Ласситер устраивает сегодня вечеринку, а ты знаешь, что у него обычно происходит, так что... мне надо подготовиться к празднику.
«Да, знаю, – подумала Лиз, – какой-нибудь молодой очаровательный Аполлон обслужит тебя в спальне на кровати». Но ему она сказала другое:
– Ну и каким будет твое мнение? Заслужила я твое одобрение? Ты поможешь или нам придется начинать все самим?
Она видела, как на лице Нелл постепенно тает напряженное выражение, и улыбнулась. Филипп тоже улыбнулся:
– Моя дорогая Элизабет, я думал, что ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понять, когда я за, а когда против. – Он повернулся к Нелл: – У вас прекрасные возможности. Мы должны превратить их в реальные качества. Вы по-прежнему желаете стать еще лучше таким способом?
– Да.
– Вы действительно хотите быть высококлассной проституткой, а не дешевкой?
– Да.
Нелл увидела, как он плотно сжал губы. «Ну что, проглотил, мистер Фолкнер? Надо пережевывать! – с издевкой подумала она. – Нельзя причинить боль в том месте, где уже все умерло».
– У вас были какие-нибудь контакты с полицией, приводы, записи, которые могли бы негативно повлиять на вашу будущую деятельность? Вас арестовывали за проституцию?
– Нет. Но меня дважды предупреждали.
– Расскажите, если вам не трудно.
Она работала на Йорк-уэй, рядом со станцией Кингз-кросс. Прошло всего шесть недель со дня первого выхода на «работу», и она еще сильно волновалась, не зная всех трюков и уловок, которыми владели другие девушки. Поэтому, когда рядом с ней остановилась машина и она увидела темно-голубую форму, сердце сжалось и, казалось, чуть не выпрыгнуло через горло. Потом Нелл увидела, что полицейский в машине – женщина. Полная, среднего возраста. Нелл застыла от страха и ждала, когда на нее наденут наручники и, затолкав в машину, отвезут в участок. Вместо этого женщина-сержант вежливо обратилась к ней:
– Сегодня вечером дела, кажется, не идут, да? Это всего лишь третья машина, с которой ты имеешь дело, малышка. Я наблюдала за тобой. – Она достала из кармана блокнот. – Ладно, давай говори, как тебя зовут.
– Элли... Элли Литтл. – Это было первое имя, пришедшее в голову. Нелл прекрасно знала, что никто никогда не называл в подобных ситуациях своего настоящего имени.
– Адрес? Она ответила.
– Сколько тебе лет?
Нелл снова солгала, сказав, что ей восемнадцать. Она ужасно боялась попасть обратно в какой-нибудь приют, в худшем случае в тот, откуда она сбежала.
Сержант обвела Нелл взглядом с ног до головы и, остановившись на белом от страха лице, вздохнула:
– Мы должны будем это проверить, ты же знаешь.
«Вы не знаете моего настоящего имени, ничего у вас не получится», – подумала Нелл.
Сержант официально заявила ей, что занятие уличной проституцией запрещено и предупреждают всего только раз. На следующий раз ее просто арестуют.
– Ты этого хочешь? Ну что такие девушки, как ты, могут делать на Йорк-уэй? Или ты больше ничего не умеешь делать? У меня есть возможность помочь тебе найти что-нибудь другое. Я дам тебе адрес и название одной организации, созданной специально для того, чтобы помогать таким девушкам, как ты. Раньше я уже не раз направляла туда девушек, и это всегда шло им на пользу. Ты еще слишком маленькая для продажной любви, дорогуша.
Перед сержантом стояла хрупкая, беззащитная девчушка с неумело накрашенными губами. Когда она отвечала на вопросы, на ее ровных белых зубах были видны следы помады. Она явно попала совсем не туда, куда надо. Они становятся все младше и младше... Этой и шестнадцати наверняка нет, какие восемнадцать, да и имя она скорее всего сказала неправильное. Запуганная и затравленная душа.
– Вот, позвони этим людям, – проговорила она. – Иди... спрячь этот листок бумаги поглубже в сумку, чтобы не потерять... и позвони им завтра же! Они обязательно тебе помогут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53