Никто не откликнулся, но на втором этаже шум внезапно усилился, лестница застонала под тяжелыми шагами. Боревер, весь трепеща, прислушался… И тогда раздался ужасный крик, крик женщины, обезумевшей от отчаяния, раздался голос, который он узнал бы из тысячи и узнал еще прежде, чем понял смысл слов:
— Боревер! Ко мне, Боревер!
— Я здесь! — проревел он.
В этот момент распахнулась дверь в глубине зала, даже не распахнулась — отлетела под мощным ударом ноги. Показался Ролан де Сент-Андре. Он, излучающий радость победы, но еще пышущий гневом, двинулся к выходу из таверны, крепко прижимая к себе полумертвую Флоризу. Он ничего не видел, ничего не слышал. Но в ту секунду, когда он ступил в пустой зал, ему показалось, что на него налетел бешеный вихрь и с ясного неба прогремел гром. Он пошатнулся, два или три раза перевернулся вокруг своей оси и откатился на десять шагов… Когда он поднялся с пола, то увидел, как Боревер совершенно спокойно и очень нежно укладывает Флоризу на дощатый настил. Она была в обмороке.
От страха? Нет. От физического напряжения? Нет. От радости!
Когда дверь в зал открылась, ей сразу бросилось в глаза это зрелище: вихрь, пронесшийся по просторной комнате, стремительно бросившийся в атаку мужчина, пламенеющее, как свет молнии среди туч, лицо… Улыбка промелькнула на бледных губах девушки, уверенная, чуть насмешливая улыбка, такая, какую мы помним у нее еще с тех пор, как впервые увидели по пути из Мелена. Флориза прошептала: «Он здесь!» и — потеряла сознание.
Не теряя времени, Ролан с обнаженной шпагой в руке бросился к Руаялю. Он был страшен: взъерошенные волосы, блуждающий взгляд. Он был вне себя от бешенства.
— Так, — серьезно и спокойно отметил Боревер. — Значит, вот оно — продолжение встречи в «Трех журавлях»? Один вопрос: хотите по-хорошему убраться отсюда?
Ролан не ответил, только скрипнул зубами и придвинулся ближе. Благодаря тому, что за несколько лет дуэли стали для него привычным делом, или благодаря высшему инстинкту, он сумел в этот момент изгнать все мысли, кроме одной: надо, просто необходимо убить этого человека! Он опытным глазом определил наиболее выгодную для себя позицию, откинул на ходу два или три табурета, которые могли бы помешать поединку, преграждая дорогу. Руаяль терпеливо ждал, покалывая кончиком шпаги сапог, но взглядом, по-прежнему излучавшим молнии, он убирал со своего пути, убивал, уничтожал противника. И не сделал ни одного движения, обеспечившего бы ему более надежную защиту.
Соперники встали в позу, шпаги схлестнулись, и Ролан, сжав губы, начал со страшного удара справа. Ему удалось оцарапать подбородок Боревера. Удалось, отскочив в сторону, избежать не менее ужасного ответного удара. Обмен «приветствиями» длился всего лишь две секунды.
После него опять наступило затишье. Ролан, неподвижно стоявший в трех шагах от Боревера, медленно повернул голову и налитыми кровью глазами исподлобья посмотрел на него, как собака, выжидающая наилучшего момента для нападения на врага. И внезапно бросился вперед. В течение минуты были слышны только тяжелое дыхание дуэлянтов и скрежет стали о сталь. Шпаги так и мелькали в руках знатоков своего дела. Атаки, отраженные удары, снова атаки, ответные уколы, «пощечины» сменялись с бешеной скоростью. Несколько секунд длилась рукопашная схватка. А когда Ролан после нее чуть отступил, собираясь снова рвануться вперед, это ему не удалось: удивительно длинная и гибкая шпага Боревера все-таки дотянулась до его груди и пронзила ее. Рекой полилась кровь…
Но Ролан не упал. Он не бросил шпагу. Он онемел от гнева больше, чем от боли, но по глазам было понятно, какими чудовищными проклятиями он мысленно осыпает своего удачливого соперника. Губы его исказила гримаса, он попятился, а Боревер, оставаясь неподвижным, смотрел на смертельно раненного им человека с любопытством великодушного победителя, который думает о том, чем же теперь он может помочь умирающему…
Ролан отступал, пошатываясь, было похоже, что последним громадным усилием он пытается собрать остатки жизни, еще теплившейся в нем. Внезапно он остановился: увидел рядом с собой все еще лежавшую без чувств Флоризу. И снова его черты исказились злобной гримасой, молчаливой усмешкой, которая сменилась приступом безумного хохота. Взяв шпагу в обе руки, он поднял оружие над головой и — насколько хватило мощи, громко — выкрикнул:
— Ты ее не получишь, как и я сам!
С этими словами он молниеносным движением направил шпагу в грудь девушки. Но внезапно человек и шпага, табуреты, вся комната закружилась, завертелась, все покатилось по полу… Боревер прыгнул на Ролана и обрушил тому на голову рукояткой своего палаша удар такой силы, что его оказалось более чем достаточно…
Битва была закончена полным разгромом. А ведь прошло едва ли более пяти или шести минут с того момента, как Руаяль спрыгнул с коня у таверны. Он обернулся к Флоризе и увидел, что девушка уже пришла в себя, поднялась и торопливо закутывается в плащ.
— Бежим! — сказала она.
Любые слова признательности выглядели бы нелепостью. Она благодарила его всем своим существом…
— Ничего не бойтесь, — тихо ответил он. И еле устоял на месте, такая радость сжала ему сердце. — Теперь нечего бояться!
Она посмотрела ему в глаза, и он побледнел под этим взглядом.
— Я ничего не боюсь, но надо бежать, и побыстрее… — «Если придут люди короля, все пропало», — подумала она. — Бежим! Через минуту будет поздно!
— Хорошо, мы уедем отсюда, — согласился Боревер. — Но куда вас отвезти?
— В Париж, к отцу, — сказала она твердо.
III. После битвы
А назавтра, в четверг…
Раненый в таверне так и не пришел в сознание. Лишь иногда он шептал какие-то невнятные слова.
Ближе к полудню из леса вырвалось облако пыли: это была группа всадников. Впереди — в десяти шагах от блестящего эскорта — два знатных сеньора. Они болтали и смеялись на скаку.
Это были король Генрих II и его любимец — маршал Жак д'Альбон де Сент-Андре.
За ними — на тяжелых боевых конях, великолепно сидящие в седлах, прекрасно экипированные охранники шотландской гвардии во главе со своим капитаном Габриэлем Монтгомери.
Все обитатели Пьерфона высыпали из домов и побежали навстречу с радостными криками: «Ноэль! Ноэль!»
Генриха II почти сразу же узнали. Закричали сильнее: «Да здравствует король!» Замок, со своей стороны, приветствовал хозяина выстрелами из аркебуз, поднимавшими с земли и деревьев тучи ворон. Флаг с гербом Франции тоже взметнулся в небо над Пьерфоном, и вся кавалькада, перебравшись через ров, въехала в необычайно красивый парадный двор с галереей, украшенной фантастическими гаргульямиnote 47 и ясно говорившей о той роскоши и том великолепии, в каких жили феодальные сеньоры.
Но очень скоро весь этот шум, все это движение, общее волнение замерли. Над замком нависла тяжелая тишина, она перекинулась на его окрестности и, казалось, на всю округу.
Несколько минут спустя группа из пяти или шести офицеров поспешила к находившейся поблизости таверне. С ними были король, маршал и хирург.
Эта группа под водительством врача, промелькнув мимо хозяина трактира и его жены, буквально ворвалась внутрь. Король был белым от гнева. Сент-Андре дрожал. Все поднялись в комнату, где уложили раненого Ролана.
— Сир, — сказал хирург, — вот раненый, о котором я только что говорил. Мое смиренное мнение: этот молодой человек имеет какое-то отношение к событию, беспокоящему Ваше Величество, и его ранение…
— Ролан! — воскликнул король, прерывая лекаря.
— Мой сын! — прошептал подбежавший к постели Сент-Андре.
И снова воцарилась тишина, ужасная, мертвая тишина, нарушали которую лишь хриплые стоны раненого. Наконец Генрих II произнес:
— Пусть все немедленно выйдут! А вы, маршал, останьтесь!
Никто не решился ослушаться короля, все быстро вышли из комнаты. Когда король и маршал остались одни, Генрих повернулся к Сент-Андре, и тот увидел, что лицо государя конвульсивно дергается.
— Вот! — воскликнул король с неописуемым бешенством. — Вот, значит, почему я не смог найти в замке Флоризу! Ваш сын похитил ее у меня! Украл! — Внезапно его осенила догадка, и он добавил, накаляясь все больше: — Если вы в этом замешаны, маршал… Если вы осмелились так играть мною, клянусь Богоматерью, ни ваш титул, ни ваши прежние заслуги, ни моя давняя привязанность к вам не помешают примерно вас наказать! Будьте осторожны! В Париже нас ждет палач и…
Он не закончил фразы. Но маршалу и сказанного было достаточно. Сент-Андре побледнел от охватившего его ужаса, однако гордость пересилила страх и придала ему энергии.
— Сир, — сказал он твердо, — вы уличаете в неслыханном и несуществующем преступлении убитого горем отца, стоящего у изголовья умирающего сына! Это недостойно ни короля, ни одного из Валуа!
Впервые в жизни Сент-Андре показал своему монарху, что он не просто знатный дворянин, что он — человек! Его слова задели Генриха за живое. Он протянул маршалу руку, которую тот, снова превратившись всего лишь в придворного, каким, по существу, всегда и был, с глубоким поклоном поцеловал, шепча:
— Ах, сир, вы удостаиваете меня такой чести, чтобы утешить…
— Какая злая судьба! — охватив голову руками, воскликнул король. — Господи! Но ты понимаешь, Сент-Андре, я хочу знать все, все!
— Сир, — ответил маршал, — сейчас вы узнаете правду. Посмотрите: Ролан открывает глаза!
— Отлично! — Генрих скрипнул зубами. — Раз так — допроси его сам! Потому что мне, хоть он и умирающий, не хватит мужества выслушать его и не придушить!
Генрих упал в кресло и принялся тяжело вздыхать, каждый его вздох звучал, как рыдание.
— Ролан, — наклонился к сыну маршал, — ты слышишь меня? Ты узнаешь меня?
— Да, — свистящим шепотом ответил раненый. — И еще я узнаю человека, сидящего вон там…
— Твоего короля, несчастный, твоего короля! Сир, он бредит! — поспешил оправдать сына Сент-Андре.
— Допрашивай его! — сурово приказал король.
— Ролан! Ролан! Наступает самый ответственный момент вашей жизни. Вы готовитесь предстать перед Господом нашим. Заклинаю вас: говорите правду. Кто похитил мадемуазель де Роншероль?
— Я! — ответил раненый.
Он приподнялся в постели: в последние минуты агония, как ни странно, иногда награждает умирающих приливом жизненных сил.
— Я! — диким голосом проревел он. — Да, я! А вот и он! Ах, он отнимает ее у меня! О, негодяй! Он убивает меня! На, получай! Подохнешь, как собака! Нет, это я умираю! Он убивает меня, он убил меня! О, сжальтесь, сжальтесь, бегите за ним, догоните его, арестуйте! Я же говорю: он украл ее у меня!
— Кто украл? О ком он говорит? — вспыхнул король.
— Боревер! Руаяль де Боревер! — словно услышав его вопрос, откликнулся умирающий.
— Опять он! — в бешенстве закричал Генрих. — О, горе, горе ему!
— Горе… — повторил, заметавшись в последнем приступе агонии, раненый все тем же страшным голосом. — Да, горе мне! Она любит его! Она его обожает, слышите?! А я… А меня… А меня она ненавидит! Она меня презирает!
Ролан сел, протянув вперед руки. Его взгляд пылал. Но внезапно он упал на подушки, вытянулся. Глаза и рот остались открытыми, но все было кончено.
Маршал и король вышли из комнаты. Они спустились вниз по лестнице, сгорбившись, взъерошенные, подавленные…
Десять минут спустя кавалькада галопом скакала к Парижу.
Часть восемнадцатая
СХВАТКА
I. Жилье для Флоризы
В Вилле-Котре Флориза смогла часок отдохнуть в доме одной дамы по фамилии де Туранж: великий прево оказал этой женщине в прошлом году важную услугу, и она считала себя обязанной ему. Дама оказалась признательной, щедрой и — главное! не слишком любопытной. Она не задала девушке ни единого вопроса: ни по поводу странного состояния ее костюма, ни насчет не менее странного всадника, дожидавшегося у ворот поместья, — ни одного вопроса, хотя весьма странно выглядел этот неожиданный визит вообще. Она просто предоставила в распоряжение гостьи свои шкафы и сундуки, а потом, когда Флориза переоделась и высказала намерение немедленно покинуть гостеприимную хозяйку, приказала запрячь лошадей в свой дорожный экипаж.
В полдень экипаж в сопровождении скакавшего верхом Руаяля де Боревера въехал в столицу королевства через ворота Сен-Дени. Флориза сказала: «Отвезите меня к отцу!» И Руаяль направился в сторону резиденции великого прево, ни на минуту не задумавшись о том, чем ему грозит появление там. А он ведь рисковал жизнью в еще большей степени, чем в Пьерфоне! Но он думал только о предстоящей разлуке с Флоризой. И если бы даже он точно знал, что во дворе резиденции для него уже воздвигнут эшафот, он все равно поехал бы туда: ведь этого хотела Флориза! Любовь творит и не такие чудеса…
«Вот уже второй раз я спасаю жизнь и честь дочери великого прево, — думал юноша. — Странно, что именно я! Отец, наверное, уже оплакивает ее… Да, вы, тот, кто вешает и сжигает людей на костре, вы, наверное, плачете сейчас, потому что вы ее любите! Любите девушку, которую я и сам люблю больше жизни! Ну, хорошо, не плачьте: вот он я, и вот она… Эй, стража! Держите его! Арестуйте этого разбойника! Так вы прикажете? Ни с места, господа! Стойте, сударь! Потому что сейчас в моих руках не Флориза, в моей руке отличная шпага! Ах, черт побери, вы сами на это напрашивались, адское отродье!»
Он скрипнул зубами.
«Интересно, о чем он думает? Какие мысли его тревожат?» — беспокоилась Флориза, сидя в глубине экипажа, но не спуская глаз с юноши.
Экипаж остановился перед резиденцией великого прево. Руаяль де Боревер спешился. Флориза задрожала. Ее сердце кричало, совсем как там, у замка Пьер-фон: «Не ходи туда, там опасность, там тебя поджидает смерть! Отвези меня, куда хочешь, ведь я принадлежу тебе одному!» Но Флориза была храброй, мужественной и упорной девушкой, она умела заглушить крики своего сердца и прямо посмотреть в лицо опасности. Не потратив ни секунды на колебания, она решила: «Если отец не примет Руаяля как сына, я умру вместе с любимым!»
— Господа, — сказал Боревер, поклонившись двум охранникам, — я хотел бы переговорить с господином великим прево!
— Нет тут больше никакого великого прево, — ответил один из стражников. — Король пока не назначил никого на место сеньора Роншероля…
— А сам господин де Роншероль… — ничего не понимая, пробормотал юноша.
— Квартирует теперь в Шатле! Хотите с ним поговорить — идите туда…
— Арестован! — прошептал Боревер с ужаснувшей его самого надеждой.
Но в ту же секунду за его спиной раздался крик, от которого охватившая Руаяля радость пропала, как не было. Флориза! Флориза все слышала! Флориза дрожала, побледнев от страха, потому что она-то хорошо знала: из тюрьмы Шатле выходят только мертвыми! Руаяль де Боревер исподлобья взглянул на девушку, потом подошел к экипажу.
— Вы слышали, да?
— Мой отец погиб! — плакала Флориза. — Когда великого прево бросают в Шатле, это делают только для того, чтобы забыть о нем навеки… А если оттуда выходят, то только для того, чтобы подняться на эшафот…
— Великий прево не поднимется на эшафот и не останется в Шатле, — сказал Боревер.
— Но кто, кто помешает уничтожить его? — пролепетала Флориза.
— Я. Через неделю, не больше, ваш отец окажется на свободе. Клянусь вам в этом. Вы мне верите?
Флориза бросила на своего возлюбленного полный страстного восхищения взгляд. Она сжала руки на груди, словно собиралась молиться, и прошептала:
— Верю! О, как я верю вам!
«Силы небесные! — тут же мысленно отозвался Боревер. — Если я и погибну в попытке освободить его, то, по крайней мере, умру с раем в сердце!»
— Как это плохо, как это ужасно! — продолжала между тем шептать Флориза. — Боже мой, это ведь смертный грех! Выбирать между отцом и им! Да простят меня ангелы господни, но… это его я выбираю! Я помешаю ему отправиться в Шатле, и… и если он все-таки пойдет туда, да, если пойдет, я пойду вместе с ним!
— А пока я займусь тем, чтобы вернуть вам вашего отца, — вдруг спросил Руаяль, — хотите побыть у матери, которую я вам выберу?
— У вашей матери? — встрепенулась Флориза с жадным и очаровательным любопытством девушки, желающей знать все о том, кого она страстно любит.
Боревер вздрогнул и задумчиво покачал головой.
— Моей? — переспросил он. — Нет. Это не моя мать. У меня нет ни матери, ни отца, ни семьи…
— Я, я стану вашей семьей! — воскликнула Флориза. Их взгляды встретились… — Так куда же вы хотите отвезти меня? — спросила она, мужественно справившись с головокружением и первой взяв себя в руки. — К кому?
— К одной женщине, которую я видел всего лишь два или три раза и о которой ничего не знаю. Но могу поклясться собственной душой, что эта незнакомка относится ко мне как родная мать и что она полюбит всякого, кого люблю я!
Он вскочил в седло и приказал кучеру следовать за собой по улицам Парижа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
— Боревер! Ко мне, Боревер!
— Я здесь! — проревел он.
В этот момент распахнулась дверь в глубине зала, даже не распахнулась — отлетела под мощным ударом ноги. Показался Ролан де Сент-Андре. Он, излучающий радость победы, но еще пышущий гневом, двинулся к выходу из таверны, крепко прижимая к себе полумертвую Флоризу. Он ничего не видел, ничего не слышал. Но в ту секунду, когда он ступил в пустой зал, ему показалось, что на него налетел бешеный вихрь и с ясного неба прогремел гром. Он пошатнулся, два или три раза перевернулся вокруг своей оси и откатился на десять шагов… Когда он поднялся с пола, то увидел, как Боревер совершенно спокойно и очень нежно укладывает Флоризу на дощатый настил. Она была в обмороке.
От страха? Нет. От физического напряжения? Нет. От радости!
Когда дверь в зал открылась, ей сразу бросилось в глаза это зрелище: вихрь, пронесшийся по просторной комнате, стремительно бросившийся в атаку мужчина, пламенеющее, как свет молнии среди туч, лицо… Улыбка промелькнула на бледных губах девушки, уверенная, чуть насмешливая улыбка, такая, какую мы помним у нее еще с тех пор, как впервые увидели по пути из Мелена. Флориза прошептала: «Он здесь!» и — потеряла сознание.
Не теряя времени, Ролан с обнаженной шпагой в руке бросился к Руаялю. Он был страшен: взъерошенные волосы, блуждающий взгляд. Он был вне себя от бешенства.
— Так, — серьезно и спокойно отметил Боревер. — Значит, вот оно — продолжение встречи в «Трех журавлях»? Один вопрос: хотите по-хорошему убраться отсюда?
Ролан не ответил, только скрипнул зубами и придвинулся ближе. Благодаря тому, что за несколько лет дуэли стали для него привычным делом, или благодаря высшему инстинкту, он сумел в этот момент изгнать все мысли, кроме одной: надо, просто необходимо убить этого человека! Он опытным глазом определил наиболее выгодную для себя позицию, откинул на ходу два или три табурета, которые могли бы помешать поединку, преграждая дорогу. Руаяль терпеливо ждал, покалывая кончиком шпаги сапог, но взглядом, по-прежнему излучавшим молнии, он убирал со своего пути, убивал, уничтожал противника. И не сделал ни одного движения, обеспечившего бы ему более надежную защиту.
Соперники встали в позу, шпаги схлестнулись, и Ролан, сжав губы, начал со страшного удара справа. Ему удалось оцарапать подбородок Боревера. Удалось, отскочив в сторону, избежать не менее ужасного ответного удара. Обмен «приветствиями» длился всего лишь две секунды.
После него опять наступило затишье. Ролан, неподвижно стоявший в трех шагах от Боревера, медленно повернул голову и налитыми кровью глазами исподлобья посмотрел на него, как собака, выжидающая наилучшего момента для нападения на врага. И внезапно бросился вперед. В течение минуты были слышны только тяжелое дыхание дуэлянтов и скрежет стали о сталь. Шпаги так и мелькали в руках знатоков своего дела. Атаки, отраженные удары, снова атаки, ответные уколы, «пощечины» сменялись с бешеной скоростью. Несколько секунд длилась рукопашная схватка. А когда Ролан после нее чуть отступил, собираясь снова рвануться вперед, это ему не удалось: удивительно длинная и гибкая шпага Боревера все-таки дотянулась до его груди и пронзила ее. Рекой полилась кровь…
Но Ролан не упал. Он не бросил шпагу. Он онемел от гнева больше, чем от боли, но по глазам было понятно, какими чудовищными проклятиями он мысленно осыпает своего удачливого соперника. Губы его исказила гримаса, он попятился, а Боревер, оставаясь неподвижным, смотрел на смертельно раненного им человека с любопытством великодушного победителя, который думает о том, чем же теперь он может помочь умирающему…
Ролан отступал, пошатываясь, было похоже, что последним громадным усилием он пытается собрать остатки жизни, еще теплившейся в нем. Внезапно он остановился: увидел рядом с собой все еще лежавшую без чувств Флоризу. И снова его черты исказились злобной гримасой, молчаливой усмешкой, которая сменилась приступом безумного хохота. Взяв шпагу в обе руки, он поднял оружие над головой и — насколько хватило мощи, громко — выкрикнул:
— Ты ее не получишь, как и я сам!
С этими словами он молниеносным движением направил шпагу в грудь девушки. Но внезапно человек и шпага, табуреты, вся комната закружилась, завертелась, все покатилось по полу… Боревер прыгнул на Ролана и обрушил тому на голову рукояткой своего палаша удар такой силы, что его оказалось более чем достаточно…
Битва была закончена полным разгромом. А ведь прошло едва ли более пяти или шести минут с того момента, как Руаяль спрыгнул с коня у таверны. Он обернулся к Флоризе и увидел, что девушка уже пришла в себя, поднялась и торопливо закутывается в плащ.
— Бежим! — сказала она.
Любые слова признательности выглядели бы нелепостью. Она благодарила его всем своим существом…
— Ничего не бойтесь, — тихо ответил он. И еле устоял на месте, такая радость сжала ему сердце. — Теперь нечего бояться!
Она посмотрела ему в глаза, и он побледнел под этим взглядом.
— Я ничего не боюсь, но надо бежать, и побыстрее… — «Если придут люди короля, все пропало», — подумала она. — Бежим! Через минуту будет поздно!
— Хорошо, мы уедем отсюда, — согласился Боревер. — Но куда вас отвезти?
— В Париж, к отцу, — сказала она твердо.
III. После битвы
А назавтра, в четверг…
Раненый в таверне так и не пришел в сознание. Лишь иногда он шептал какие-то невнятные слова.
Ближе к полудню из леса вырвалось облако пыли: это была группа всадников. Впереди — в десяти шагах от блестящего эскорта — два знатных сеньора. Они болтали и смеялись на скаку.
Это были король Генрих II и его любимец — маршал Жак д'Альбон де Сент-Андре.
За ними — на тяжелых боевых конях, великолепно сидящие в седлах, прекрасно экипированные охранники шотландской гвардии во главе со своим капитаном Габриэлем Монтгомери.
Все обитатели Пьерфона высыпали из домов и побежали навстречу с радостными криками: «Ноэль! Ноэль!»
Генриха II почти сразу же узнали. Закричали сильнее: «Да здравствует король!» Замок, со своей стороны, приветствовал хозяина выстрелами из аркебуз, поднимавшими с земли и деревьев тучи ворон. Флаг с гербом Франции тоже взметнулся в небо над Пьерфоном, и вся кавалькада, перебравшись через ров, въехала в необычайно красивый парадный двор с галереей, украшенной фантастическими гаргульямиnote 47 и ясно говорившей о той роскоши и том великолепии, в каких жили феодальные сеньоры.
Но очень скоро весь этот шум, все это движение, общее волнение замерли. Над замком нависла тяжелая тишина, она перекинулась на его окрестности и, казалось, на всю округу.
Несколько минут спустя группа из пяти или шести офицеров поспешила к находившейся поблизости таверне. С ними были король, маршал и хирург.
Эта группа под водительством врача, промелькнув мимо хозяина трактира и его жены, буквально ворвалась внутрь. Король был белым от гнева. Сент-Андре дрожал. Все поднялись в комнату, где уложили раненого Ролана.
— Сир, — сказал хирург, — вот раненый, о котором я только что говорил. Мое смиренное мнение: этот молодой человек имеет какое-то отношение к событию, беспокоящему Ваше Величество, и его ранение…
— Ролан! — воскликнул король, прерывая лекаря.
— Мой сын! — прошептал подбежавший к постели Сент-Андре.
И снова воцарилась тишина, ужасная, мертвая тишина, нарушали которую лишь хриплые стоны раненого. Наконец Генрих II произнес:
— Пусть все немедленно выйдут! А вы, маршал, останьтесь!
Никто не решился ослушаться короля, все быстро вышли из комнаты. Когда король и маршал остались одни, Генрих повернулся к Сент-Андре, и тот увидел, что лицо государя конвульсивно дергается.
— Вот! — воскликнул король с неописуемым бешенством. — Вот, значит, почему я не смог найти в замке Флоризу! Ваш сын похитил ее у меня! Украл! — Внезапно его осенила догадка, и он добавил, накаляясь все больше: — Если вы в этом замешаны, маршал… Если вы осмелились так играть мною, клянусь Богоматерью, ни ваш титул, ни ваши прежние заслуги, ни моя давняя привязанность к вам не помешают примерно вас наказать! Будьте осторожны! В Париже нас ждет палач и…
Он не закончил фразы. Но маршалу и сказанного было достаточно. Сент-Андре побледнел от охватившего его ужаса, однако гордость пересилила страх и придала ему энергии.
— Сир, — сказал он твердо, — вы уличаете в неслыханном и несуществующем преступлении убитого горем отца, стоящего у изголовья умирающего сына! Это недостойно ни короля, ни одного из Валуа!
Впервые в жизни Сент-Андре показал своему монарху, что он не просто знатный дворянин, что он — человек! Его слова задели Генриха за живое. Он протянул маршалу руку, которую тот, снова превратившись всего лишь в придворного, каким, по существу, всегда и был, с глубоким поклоном поцеловал, шепча:
— Ах, сир, вы удостаиваете меня такой чести, чтобы утешить…
— Какая злая судьба! — охватив голову руками, воскликнул король. — Господи! Но ты понимаешь, Сент-Андре, я хочу знать все, все!
— Сир, — ответил маршал, — сейчас вы узнаете правду. Посмотрите: Ролан открывает глаза!
— Отлично! — Генрих скрипнул зубами. — Раз так — допроси его сам! Потому что мне, хоть он и умирающий, не хватит мужества выслушать его и не придушить!
Генрих упал в кресло и принялся тяжело вздыхать, каждый его вздох звучал, как рыдание.
— Ролан, — наклонился к сыну маршал, — ты слышишь меня? Ты узнаешь меня?
— Да, — свистящим шепотом ответил раненый. — И еще я узнаю человека, сидящего вон там…
— Твоего короля, несчастный, твоего короля! Сир, он бредит! — поспешил оправдать сына Сент-Андре.
— Допрашивай его! — сурово приказал король.
— Ролан! Ролан! Наступает самый ответственный момент вашей жизни. Вы готовитесь предстать перед Господом нашим. Заклинаю вас: говорите правду. Кто похитил мадемуазель де Роншероль?
— Я! — ответил раненый.
Он приподнялся в постели: в последние минуты агония, как ни странно, иногда награждает умирающих приливом жизненных сил.
— Я! — диким голосом проревел он. — Да, я! А вот и он! Ах, он отнимает ее у меня! О, негодяй! Он убивает меня! На, получай! Подохнешь, как собака! Нет, это я умираю! Он убивает меня, он убил меня! О, сжальтесь, сжальтесь, бегите за ним, догоните его, арестуйте! Я же говорю: он украл ее у меня!
— Кто украл? О ком он говорит? — вспыхнул король.
— Боревер! Руаяль де Боревер! — словно услышав его вопрос, откликнулся умирающий.
— Опять он! — в бешенстве закричал Генрих. — О, горе, горе ему!
— Горе… — повторил, заметавшись в последнем приступе агонии, раненый все тем же страшным голосом. — Да, горе мне! Она любит его! Она его обожает, слышите?! А я… А меня… А меня она ненавидит! Она меня презирает!
Ролан сел, протянув вперед руки. Его взгляд пылал. Но внезапно он упал на подушки, вытянулся. Глаза и рот остались открытыми, но все было кончено.
Маршал и король вышли из комнаты. Они спустились вниз по лестнице, сгорбившись, взъерошенные, подавленные…
Десять минут спустя кавалькада галопом скакала к Парижу.
Часть восемнадцатая
СХВАТКА
I. Жилье для Флоризы
В Вилле-Котре Флориза смогла часок отдохнуть в доме одной дамы по фамилии де Туранж: великий прево оказал этой женщине в прошлом году важную услугу, и она считала себя обязанной ему. Дама оказалась признательной, щедрой и — главное! не слишком любопытной. Она не задала девушке ни единого вопроса: ни по поводу странного состояния ее костюма, ни насчет не менее странного всадника, дожидавшегося у ворот поместья, — ни одного вопроса, хотя весьма странно выглядел этот неожиданный визит вообще. Она просто предоставила в распоряжение гостьи свои шкафы и сундуки, а потом, когда Флориза переоделась и высказала намерение немедленно покинуть гостеприимную хозяйку, приказала запрячь лошадей в свой дорожный экипаж.
В полдень экипаж в сопровождении скакавшего верхом Руаяля де Боревера въехал в столицу королевства через ворота Сен-Дени. Флориза сказала: «Отвезите меня к отцу!» И Руаяль направился в сторону резиденции великого прево, ни на минуту не задумавшись о том, чем ему грозит появление там. А он ведь рисковал жизнью в еще большей степени, чем в Пьерфоне! Но он думал только о предстоящей разлуке с Флоризой. И если бы даже он точно знал, что во дворе резиденции для него уже воздвигнут эшафот, он все равно поехал бы туда: ведь этого хотела Флориза! Любовь творит и не такие чудеса…
«Вот уже второй раз я спасаю жизнь и честь дочери великого прево, — думал юноша. — Странно, что именно я! Отец, наверное, уже оплакивает ее… Да, вы, тот, кто вешает и сжигает людей на костре, вы, наверное, плачете сейчас, потому что вы ее любите! Любите девушку, которую я и сам люблю больше жизни! Ну, хорошо, не плачьте: вот он я, и вот она… Эй, стража! Держите его! Арестуйте этого разбойника! Так вы прикажете? Ни с места, господа! Стойте, сударь! Потому что сейчас в моих руках не Флориза, в моей руке отличная шпага! Ах, черт побери, вы сами на это напрашивались, адское отродье!»
Он скрипнул зубами.
«Интересно, о чем он думает? Какие мысли его тревожат?» — беспокоилась Флориза, сидя в глубине экипажа, но не спуская глаз с юноши.
Экипаж остановился перед резиденцией великого прево. Руаяль де Боревер спешился. Флориза задрожала. Ее сердце кричало, совсем как там, у замка Пьер-фон: «Не ходи туда, там опасность, там тебя поджидает смерть! Отвези меня, куда хочешь, ведь я принадлежу тебе одному!» Но Флориза была храброй, мужественной и упорной девушкой, она умела заглушить крики своего сердца и прямо посмотреть в лицо опасности. Не потратив ни секунды на колебания, она решила: «Если отец не примет Руаяля как сына, я умру вместе с любимым!»
— Господа, — сказал Боревер, поклонившись двум охранникам, — я хотел бы переговорить с господином великим прево!
— Нет тут больше никакого великого прево, — ответил один из стражников. — Король пока не назначил никого на место сеньора Роншероля…
— А сам господин де Роншероль… — ничего не понимая, пробормотал юноша.
— Квартирует теперь в Шатле! Хотите с ним поговорить — идите туда…
— Арестован! — прошептал Боревер с ужаснувшей его самого надеждой.
Но в ту же секунду за его спиной раздался крик, от которого охватившая Руаяля радость пропала, как не было. Флориза! Флориза все слышала! Флориза дрожала, побледнев от страха, потому что она-то хорошо знала: из тюрьмы Шатле выходят только мертвыми! Руаяль де Боревер исподлобья взглянул на девушку, потом подошел к экипажу.
— Вы слышали, да?
— Мой отец погиб! — плакала Флориза. — Когда великого прево бросают в Шатле, это делают только для того, чтобы забыть о нем навеки… А если оттуда выходят, то только для того, чтобы подняться на эшафот…
— Великий прево не поднимется на эшафот и не останется в Шатле, — сказал Боревер.
— Но кто, кто помешает уничтожить его? — пролепетала Флориза.
— Я. Через неделю, не больше, ваш отец окажется на свободе. Клянусь вам в этом. Вы мне верите?
Флориза бросила на своего возлюбленного полный страстного восхищения взгляд. Она сжала руки на груди, словно собиралась молиться, и прошептала:
— Верю! О, как я верю вам!
«Силы небесные! — тут же мысленно отозвался Боревер. — Если я и погибну в попытке освободить его, то, по крайней мере, умру с раем в сердце!»
— Как это плохо, как это ужасно! — продолжала между тем шептать Флориза. — Боже мой, это ведь смертный грех! Выбирать между отцом и им! Да простят меня ангелы господни, но… это его я выбираю! Я помешаю ему отправиться в Шатле, и… и если он все-таки пойдет туда, да, если пойдет, я пойду вместе с ним!
— А пока я займусь тем, чтобы вернуть вам вашего отца, — вдруг спросил Руаяль, — хотите побыть у матери, которую я вам выберу?
— У вашей матери? — встрепенулась Флориза с жадным и очаровательным любопытством девушки, желающей знать все о том, кого она страстно любит.
Боревер вздрогнул и задумчиво покачал головой.
— Моей? — переспросил он. — Нет. Это не моя мать. У меня нет ни матери, ни отца, ни семьи…
— Я, я стану вашей семьей! — воскликнула Флориза. Их взгляды встретились… — Так куда же вы хотите отвезти меня? — спросила она, мужественно справившись с головокружением и первой взяв себя в руки. — К кому?
— К одной женщине, которую я видел всего лишь два или три раза и о которой ничего не знаю. Но могу поклясться собственной душой, что эта незнакомка относится ко мне как родная мать и что она полюбит всякого, кого люблю я!
Он вскочил в седло и приказал кучеру следовать за собой по улицам Парижа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53