II. Загнанный зверь
Генрих повесил нос. Только что ему публично влепили пощечину. Его королевское слово! Четыре разбойника, нимало не смущаясь, принялись строить рожи…
— Да он, голубчик, совсем рехнулся! — пожалел Генриха Страпафар.
— Неужели ему так хочется на тот свет? — издевательски спросил Корподьябль.
— Молчать, собаки! — огрызнулся Руаяль. Тринкмаль обиделся и полез на рожон.
— Позвольте, — приосанившись, обратился он к Бореверу, — конечно, мы собаки, если вам угодно, но в то же время мы совсем не собаки, если взглянуть…
Он не успел договорить: Руаяль открыл дверь, схватил Тринкмаля за воротник и спустил с лестницы. Было слышно, с каким грохотом тот прокатился по ступенькам, потом раздалось что-то вроде стона или жалобы — это Тринкмаль, оказавшись внизу, заплакал с горя — только с горя, потому что никаких увечий, скатываясь с чердака, он не получил.
— А если я не поклянусь? — спросил Генрих. — Что ты сделаешь?
— Не знаю, — ответил Боревер.
И король вздрогнул, как недавно Нострадамус, услышав такой же ответ. Но внезапно бледная улыбка осветила его мрачное лицо.
— Хорошо, — сказал он. — Я даю тебе королевское слово в том, что не стану преследовать дочь великого прево. И мог бы этим ограничиться. Но я хочу показать вам, что такое — истинный король, дурачье! И потому я даю слово позабыть о вашем преступлении — об оскорблении величества, совершенном вами. Всеми пятью. И ничего не предприму против вас. Идите, вы свободны!
Это был красивый жест, вполне соответствовавший поступку Боревера, и тот не смог удержать восхищения. А король, вроде бы не обращая на это никакого внимания, неторопливо завернулся в плащ и принялся насвистывать какой-то веселенький мотивчик.
— Верные мои товарищи, — сказал Руаяль, — на улицах сейчас неспокойно. Вы проводите этого благородного господина, который почтил нас своим визитом, к его дому и уйдете только тогда, когда он переступит порог.
Вряд ли можно было с большей деликатностью, чем это сделал Руаяль де Боревер, не упомянувший имени короля, не назвавший в своем последнем слове Генриха Его Величеством, зато назвавший Лувр «домом», — вряд ли можно было с большей деликатностью дать понять королю, что молодой человек не собирается хвастаться тем, что в его руках побывал такой пленник…
— Нам надо вернуться сюда? — тихо спросил Страпафар.
— Нет. Я буду ждать вас завтра у Мирты.
— Будьте осторожны! — шепнул вернувшийся в комнату Тринкмаль.
— Мне дал слово сам король!
Четыре «оруженосца» Боревера повиновались приказу. Генрих без всяких осложнений прибыл в Лувр. Проследив за ним до тех пор, пока он не перешел через подъемный мост, разбойники стали держать совет: стоит ли возвращаться на улицу Каландр. Руаяль же четко сказал: завтра у Мирты. А с другой стороны, надо сказать, в глубине души они полагались на слово Генриха. По слухам им было известно, что король не может солгать.
В Лувре тем временем царила радостная суматоха. Едва Генрих переступил порог, весь дворец облетела новость: король вернулся. Собралось полным-полно народу, и понеслись по залам и коридорам веселые крики: «Ура! Ура! Ноэль! Да здравствует король!»
Твердым и торопливым шагом он прошел через толпу придворных — зубы его были сжаты, глаза сверкали, щеки подрагивали. Он молнией пронзил толпу и бурей ворвался в Зал Совета, где вокруг Екатерины чинно восседали приглашенные для обсуждения сложившейся ситуации: Монморанси, Сент-Андре, его сын Ролан, Мария Стюарт, Маргарита, Эмманюэль-Филибер (герцог Савойский по прозвищу Железноголовый), дофин Франсуа, Игнатий Лойола, Монтгомери, Роншероль, Л'Опиталь, Таванн, Бирон, Меченый, кардинал Лотарингский, Ла Тремуйль, Брантом и сотня других знатных господ. Не было здесь только Дианы де Пуатье: она поспешно укладывала вещи, чтобы немедленно покинуть Лувр, если, конечно, Екатерине, несмотря ни на что, будет угодно оставить ей свободу. Каждый уже сказал свое слово, дал ценный совет, высказал пожелание. Екатерина слушала всех по очереди, иногда жестом поощряя говорившего или, напротив, не одобряя ход его мыслей. Она была бледна. Эта женщина, обладавшая редкостным умом, не выказывала сегодня ни радости, которая многим показалась бы гнусной, ни горя, в которое никто не поверил бы. Достойная, спокойная и гордая, она вступала во власть, но, казалось, мысли ее витали где-то в другом месте, гораздо выше этого Двора, этих людей, пренебрежением которых она пресытилась за те годы, что была королевой, а теперь — стелящихся перед ней.
Итак, заседание Совета шло своим ходом…
Внезапно обе створки находившейся в глубине зала двери с шумом распахнулись, и взглядам собравшихся предстал Брюске, кричащий и размахивающий своим шутовским жезлом.
— Богоматерью клянусь, я хочу, чтобы все веселились! Да-да, пусть все радуются, потому что я вернулся в мой Лувр! Целый день прошел — и никто даже не улыбнулся, не засмеялся, рта не разинул, не…
Шуту не хватило времени закончить монолог: шумок, поднимавшийся по лестницам, превратился в бурю восклицаний, и вот тут-то в зале и появился Генрих П. Екатерина вскочила, но сразу же упала обратно в кресло, широко раскрыв глаза и не в силах скрыть охвативший ее ужас. Монтгомери, весь дрожа, подошел к ней…
— Король! Король! Да здравствует король!
Гром прокатился по Лувру. В течение нескольких минут Генрих прислушивался к его раскатам, чуть даже удивленно. Затем решительно подошел к Екатерине Медичи и расцеловал ее в обе щеки. Шум еще возрос. В почти бессознательном порыве король выразил свою радость от бурной встречи: целуя жену, он словно поблагодарил весь Двор. А как только воцарилась тишина, произнес:
— Капитан моих гвардейцев! Так… Монтгомери, возьмите сто человек, нет, пару сотен и отправляйтесь на улицу Каландр — в шестой дом по левой стороне. Там будет один человек… Может быть, их будет четверо или пятеро… Пусть схватят всех. А пока — пусть немедленно поставят перед главной дверью пять виселиц. Никакого суда и следствия! И побыстрее, черт возьми! Пусть приведут сюда палача — я хочу, чтобы их повесили не позже чем через час!
Король говорил с трудом, он задыхался, казалось, он вот-вот умрет. Он был страшно бледен, глаза покраснели. Монтгомери бросился к выходу. Генрих крикнул ему вслед:
— Этого человека зовут Руаяль де Боревер!
Роншероль, Ролан и маршал Сент-Андре вздрогнули.
— Руаяль де Боревер? Погодите, Монтгомери! — произнес Роншероль почти таким же неузнаваемым голосом, как у короля. — Сир, я прошу вас назначить меня командующим этой экспедицией. Это серьезное дело.
— Серьезное дело… Арестовать какого-то бродягу! — усмехнулся Таванн, а за ним Бирон и некоторые другие.
Но — странное дело! — король кивнул так, будто слова были тут ни к чему, и вид у него при этом был важный и торжественный. По рядам придворных прокатился ропот, никто больше не рискнул насмешничать.
— Да, это серьезное дело, — подтвердил Сент-Андре, вспоминая молодого человека, взбирающегося по веревочной лестнице в открытое окно.
И его сын Ролан эхом откликнулся: — Серьезное дело…
— Великий прево! — подвел итог разговору король. — Ты назначаешься командующим экспедицией.
Десять минут спустя Роншероль, Сент-Андре, Ролан и сопровождающие их пятьдесят знатных сеньоров вышли из Лувра. Монтгомери взял с собой полсотни дюжих гвардейцев. Люди нужны были не для ареста, а на тот случай, если придется перейти в рукопашную.
Роншероль сказал:
— Начнем с окружения Сите! И они двинулись в путь.
После ухода короля Руаяль де Боревер вытянулся на убогом ложе своего приемного отца и закрыл глаза. Лицо его озарила нежная, сияющая улыбка. Он был на седьмом небе. Он видел перед собой Флоризу. Флориза была здесь, с ним. Флориза говорила ему:
— …Если будет назначен день вашей смерти, я клянусь, что приду проститься с вами, пусть даже у подножия эшафота, и что умру в ту же секунду, что и вы!
— Она придет! — с глубоким вздохом прошептал Боревер. — Даже если меня поведут на эшафот, она придет попрощаться со мной! А если мне придется умереть, она умрет в тот же миг, что и я, она поклялась! Ох, если бы я мог на самом деле услышать сейчас этот чудный голос, как слышал его совсем недавно! Попробуем услышать… Флориза, поговорите со мной! Я слушаю! Флориза! Проклятие, что это такое я слышу?
Две секунды — и Руаяль вскочил с постели, загасил свечи, схватил свою шпагу, приладил ее на перевязь и молча, пригнувшись, стал прислушиваться…
Окно каморки выходило во двор, тесный и темный. Чтобы увидеть происходящее на улице, надо было воспользоваться своеобразными амбразурами, через которые на лестницу проникал скупой свет, — конечно, только в то время, когда скупой дневной свет находил возможность проникнуть в ту извилистую кишку, какую являла собой улица Каландр. Боревер приоткрыл дверь. Он быстро поднялся на несколько ступенек, просунул голову в амбразуру под самой крышей, но было слишком темно, луна еще не доползла по небу до этой улицы. Тем не менее кое-что удалось услышать, и это были весьма тревожные шумы.
— Там внизу вооруженные люди, и их много, — прошептал он, указывая самому себе на ту часть улицы, что находилась слева от дома. — Они пришли за мной? Наверняка! Ладно. Пойду в другую сторону…
Он попытался всмотреться в правую часть улицы. И в ту же секунду услышал и там, там тоже, такой же тревожный шум, то же угрожающее тяжелое дыхание, то же бряцание оружия, что и слева.
— Я окружен!
Руаяль вытащил голову из амбразуры и простоял в царившем на узкой лестнице мраке минуту, дрожа от бешенства, с натянутыми, как струны, нервами, тяжело дыша. С улицы донесся дикий крик:
— Это здесь! Вперед! На приступ!
«Роншероль! Отец Флоризы!»
Боревер обхватил голову руками. Отец Флоризы! Что делать? Молодой человек сжал кулаки и стал подниматься выше.
— Это здесь! Вперед! На приступ!
Войско собралось у входа в дом, который Роншероль узнал сразу по описанию короля.
Ужасные крики сотрясали безмолвную улицу.
— Этот дьявол ускользнул от нас! — вопил Ролан.
— Сюда! Сюда! — раздались голоса на лестнице.
Вся толпа вооруженных людей ринулась вверх по ступенькам, но им только и удалось при свете факелов увидеть мужчину, вылезающего из окна на крышу.
Итак, Руаяль оказался на крыше. Там не было ни бортика, ни желоба, ни водосточной трубы. Он подполз к самому краю. Как он смог добраться туда, не свалившись вниз, он бы не понял, даже если бы задумался об этом. Но он не задумывался, он действовал, действовал бессознательно, так, словно этим человеческим существом полностью завладел животный инстинкт самосохранения, позволяющий спастись в том случае, когда ни рассудок, ни чувства уже помочь не могут.
Он упал… Нет, он спрыгнул!
Сжавшись в комок и прокатившись по земле, по-прежнему ни о чем не думая, он оказался у подножия высокой стены — стены Рынка. Здесь он замер в неподвижности. Только боль в голове и в ногах напоминала о том, что он еще жив. Хотя в глубине души сам он не был в этом уверен… Но неясный шум, звон металла и вновь прозвучавшие крики вернули его к жизни, наполнили энергией, заставили взять себя в руки.
Боревер вскочил. Ему страстно захотелось спастись. Да что же такое, в конце концов, он не погиб, руки-ноги целы, он не привык сдаваться! Глотнув побольше свежего воздуха, как Буракан хватил бы добрый глоток вина, он инстинктивно направился к Еврейскому островуnote 43, находившемуся в ту эпоху на месте современной площади Дофина.
Вдали, у Моста Менял, засверкали пики.
— Черт побери! Они охраняют мосты!
Быстро оглядевшись, он спустился к берегу реки, где стояли два или три челнока, и быстро отвязал канат, прикреплявший один из них. Прыгнул в лодку.
Спустя несколько минут он причалил к другому берегу, оттолкнул ногой лодку, пустив ее плыть по течению, и поднялся вверх по склону, петляя вместе с тропинкой, которая вилась между вязами, платанами и старыми тополями. Слева от него тяжелой громадой возвышался Лувр. Боревер машинально оглянулся на Мост Менял: там угрожающе сверкала стальными доспехами толпа вооруженных людей. Толпа волновалась в красноватом свете факелов. Он сразу же свернул влево и пошел по направлению к огромному каменному изваянию у края воды. Он двигался неторопливо, уверенный в том, что сумел ускользнуть от подручных Роншероля. И раздумывал над тем, каким образом великому прево пришла в голову идея ринуться со своими людьми на улицу Каландр. Заподозрить короля в том, что это он послал их туда с приказом арестовать Боревера, было невозможно. Рискуем повториться: король — это король…
Надо отдать должное каждому участнику ночной погони. Роншероль становился истинным гением, когда требовалось расставить кому-то ловушку. Мы видели его в деле, когда нужно было добыть и доставить Мари де Круамар сыновьям Франциска I. Он и тогда был коварным и ловким человеком, а сейчас эти качества, присущие юноше, в высшей степени развились. Сейчас он стал гениален по этой части. И, узнав, что некая лодка отчалила от берега в районе еврейского квартала, он сумел предвидеть все, что произойдет дальше. Молниеносно приняв решение, он приказал своим людям перейти по Мосту Менял на тот берег. И ощутил ликование: теперь он у меня в руках!
Боревер внезапно понял, что его снова окружили.
Но он не потерял присутствия духа и опять огляделся по сторонам. Вот! То, что надо! Слева, на краю Лувра, он заметил нечто, чего не видел прежде: какое-то отверстие, какую-то дыру. Потайной ход! Через ров были переброшены две доски, словно для того, чтобы сказать ему: спасение — здесь! Проходи! Да проходи же! Вот тебе потайной ход! Он открыт! И никакой стражи, ни одного караульного! Боревер кинулся туда, перемахнул через ров по импровизированному мостику, нырнул в дыру и… оказался в небольшом дворике. В следующую секунду за ним с грохотом опустилась железная решетка, а вокруг него откуда-то взялась целая куча аркебузиров, сразу же взявших юношу на прицел.
Это был шедевр Роншероля.
Это была одна из его знаменитых ловушек.
Он заранее поместил Лагарда с его Железным эскадроном в этом дворе, точно рассчитав, как именно развернется погоня. Он нарочно использовал именно Железный эскадрон — людей, уязвленных поражением, жаждавших мести, готовых на самые суровые меры к тому, кто их так унизил. Боревер узнал их с первого взгляда. Головорезы встали в круг, в центре которого оказался беглец. Подошел Лагард. В этот момент в мозгу юноши молнией промелькнула светлая идея. Идея? Нет, не совсем… Промелькнули какие-то слова, которые он совсем недавно слышал. Где? У Нострадамуса! Слова, которые в эту минуту, когда Руаялю суждено было умереть, оказались брошены ему как спасательный круг и колоколом отозвались в его голове. Если бы Нострадамус был рядом, совсем рядом с ним, он не мог бы лучше слышать этот голос. Молодой человек потер лоб рукой и обнажил шпагу. Головорезы Лагарда чуть не попадали со смеху. А сам Лагард буркнул:
— Следуйте за мной!
Боревер посмотрел ему прямо в лицо и холодно сказал:
— Проводите меня к королеве Екатерине.
— Пошли-пошли, — поторопил дрожавший от радости Лагард, — двигайся, или тебя понесут!
Боревер, не сводя с барона ледяного взгляда, прошептал:
— Значит, ты хочешь, чтобы твою королеву отправили на эшафот? И тебя вместе с ней?
Глаза Лагарда кровожадно сверкнули. Он, не сумев скрыть неосознанного всхлипа бешенства, выхватил кинжал.
— Нет никакого смысла убивать меня, — спокойно сказал Руаяль. — Ровно через час король Франции узнает, кто напал на него под окнами резиденции великого прево, кем были убиты двенадцать человек его эскорта, кто подослал убийц. Понимаешь, что я говорю, Лагард? А теперь постарайся понять еще и другое: только я один смогу помешать тому, чтобы эти новости достигли ушей короля. Только я один, слышишь? Отведи меня к королеве. Ты спасешь ее. И спасешь самого себя. Поторопись, пока не пришел Роншероль!
Лагард трясся от страха. Он был совершенно растерян. Он забормотал, не глядя на своих головорезов:
— Да-да… Вон отсюда, вы, подонки! Ждите меня за Лувром! Скорее, скорее!
Рейтары, растерянные ничуть не меньше, чем их начальник, бросились врассыпную. Во дворе остался только один из них, — чтобы выслушать инструкции. Когда с ними — надо сказать, очень быстро — было покончено, этот человек приблизился к решетке, опустившейся за Боревером, когда тот вошел во двор, и поднял ее.
— Пойдемте, — хрипло, словно умирающий, прошептал Лагард.
Не прошло и трех минут после этого, как двор наводнили люди с факелами, зазвенела сталь, засверкали бешеные взгляды. Сюда ввалилось не меньше сотни преследователей во главе с Роншеролем, который, окинув взглядом пустое пространство, где не оказалось никакого беглеца, подлетел к оставленному принять удар рейтару Лагарда и заорал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53