И тогда королева вершила суд: ведь ей отныне были открыты сердце, душа, все мысли подозреваемого. Если подозрение оказывалось неоправданным, человек оставался в живых, его отпускали, а могли и выставить вон. Но если подозрения оправдывались, несчастный поступал в распоряжение Железного эскадрона, и дня через три его находили зарезанным в каком-нибудь глухом переулке.
Начальником Железного эскадрона, как уже известно читателю, был барон де Лагард. Он обладал неограниченной властью над своими рейтарами. Они подчинялись жесточайшей дисциплине. Вся дюжина разбойников дрожала перед своим шефом. Но когда намечалась какая-то операция, командир на две-три ночи спускал с цепи своих верных псов, снимал с них строгие ошейники и отправлял их на оргии подобно тому, как ввергал в сражение, предлагая опьянение вином, опьянение любовью, опьянение кровью, наслаждение всем этим как закуску перед пиром битвы.
Лагард был вхож в Лувр, но его держали поодаль, хотя никто толком не знал, в чем его можно было бы обвинить. Он казался подозрительным, командир Железного эскадрона, и все тут. Лагард был не из тех людей, которые пугаются недоверия, но — то ли из соображений высшей политики, то ли, вполне возможно, по беспечности, а то и в связи с тем, что действовать именно так приказала ему Екатерина, он показывался во дворце только в тех случаях, когда требовалось подтвердить свое право быть там. Как следствие всей этой ситуации, возникла необходимость в посреднике между Екатериной Медичи и бароном Лагардом.
Таким посредником стал капитан охранявшей Генриха II шотландской гвардии граф де Монтгомери. Нельзя сказать, что пылкому офицеру не нравились его прямые обязанности: дело, что говорить, благородное, должность, за которой иные гоняются. Да и к королю Монтгомери, в общем, был привязан. Но королева крепко держала его в руках, и вот почему.
Однажды вечером, несколько лет назад, между Екатериной и Генрихом разгорелась одна из тех ужасных ссор, какие случаются и в королевских семействах. Впрочем, в этом королевском семействе они случались, увы, слишком часто. В те времена Екатерина еще не достигла совершенства в искусстве умалчивания, и в тот вечер говорила от всей души, изливая потоки ненависти на Диану де Пуатье. Попросту говоря, открыто проявляла себя как ревнивая жена. Король, не желая слушать, пожал плечами и собрался было выйти из комнаты.
— Раз так, — сказал он на пороге холодно, — я отправляюсь к Диане, чтобы найти там нежность, которой не нахожу в королеве.
И удалился. Оставшись одна, Екатерина разрыдалась, — тогда еще она умела плакать, но это были последние слезы, пролитые оскорбленной супругой.
— А я? — кричала она. — А меня, униженную, отвергнутую, кто утешит?
Она огляделась и увидела, что при ужасной сцене присутствовал капитан шотландцев. Он стоял, вытянувшись во весь рост, прямой, неподвижный и онемевший, с непроницаемым лицом. Королева заметила, что капитан молод, крепок телом и хорош собой. И сказала себе: вот человек, который, наверное, сможет за меня отомстить! И в одну секунду присущая королеве волшебная сила воображения, которая делала ее поистине гениальной артисткой, позволила ей разработать замысел, который должен был осуществиться еще нескоро. Она мгновенно поняла, какие огромные возможности открываются перед ней, если она станет действовать вместе с мужчиной, который будет не только ее ставленником, но больше того — ее творением!
Екатерина подошла к Монтгомери и спросила его:
— Вы слышали?
— Нет, мадам, — твердо ответил капитан.
Королева пришла в восторг от его ответа. Но продолжала настаивать:
— Нет, вы слышали, как он говорил со мной! Последняя из моих придворных дам, предоставленных мне только смеха ради, последняя из моих служанок не стерпела бы такого обращения! Ну, скажите же, вы слышали?
— Мадам, — стоял на своем капитан, — я вижу и слышу лишь то, что мне приказывают видеть и слышать!
— Вот и прекрасно! — не уступала Екатерина. — Считайте, что я приказала вам слышать!
Монтгомери поднял глаза и увидел перед собой красивую молодую женщину, еще похорошевшую от недавно пролитых слез, с разрумянившимся лицом, с влажными губами. И его словно молнией поразила мысль: в эту минуту королева стала всего только женщиной, и, если он захочет, она будет принадлежать ему, а если эта ослепительная, выходящая за пределы простых человеческих желаний мечта сбудется, если он на самом деле из охранника превратится в любовника королевы, перед ним откроется невообразимо прекрасное и роскошное будущее.
«Я рискую головой, — подумал он. — Моя жизнь — ставка в этой игре. Орел или решка… Удача или смерть!»
И — упал на колени перед Екатериной, шепча с неподдельной страстью:
— О, мадам, в таком случае, если вы приказываете, — да, я слышал, я видел все! Вы — моя повелительница, и — Господь свидетель! — я клянусь, что мое сердце разрывается, когда мою королеву, мою богиню, ту, кого я хотел бы видеть на пьедестале, гонят с престола! Клянусь вам, что, если бы надо было умереть, чтобы добиться такой чести, я умер бы с радостью, осушив губами эти святые слезы, которые катятся из ваших глаз!
Екатерина сделала самое большее, что могла сделать в этот момент: она подняла капитана с колен, притянула его к себе, подставила его губам свои прекрасные глаза и шепнула:
— Так выполните то, чего вам так хочется!
Когда под утро осчастливленный Монтгомери покидал спальню королевы, обменявшись с ней перед тем нерушимыми клятвами, между этими двумя людьми был уже заключен договор, расторгнуть который могла бы одна только смерть… Хотя, прямо скажем, любовь, вспыхнувшая между Екатериной и капитаном шотландцев, не имела завтрашнего дня и не сулила счастливого продолжения. Правда, изредка встречаясь с любовником, королева всегда доказывала ему, что для него она прежде всего женщина, но постепенно он стал замечать, что померещившиеся ему было роскошь и удача становятся неуловимыми, как мираж. Постепенно он понял, какую именно роль отводила ему Екатерина в своей жизни, и тогда решил выйти из игры.
— Мадам, — сказал Монтгомери королеве, — я хотел быть героем, сжальтесь надо мной и не делайте из меня наемного убийцу!
Она промолчала.
И однажды он привел к ней барона Лагарда: — Вот человек, который вам нужен.
Екатерина все поняла и извлекла из знакомства с Лагардом всю возможную выгоду: именно тогда был организован Железный эскадрон. Но Монтгомери тоже оставался во власти королевы. Он не стал наемным убийцей, как того желала королева, но тем не менее для него началась полоса угрызений совести и раскаяния, потому что его новое существование оказалось еще хуже предполагаемого: он стал доверенным лицом.
Итак, Екатерина Медичи, выйдя из дома Нострадамуса на улицу Фруамантель, присоединилась к своему эскорту, состоявшему из капитана Монтгомери, барона Лагарда и дюжины головорезов Железного эскадрона. Она двинулась вперед, опираясь на руку Монтгомери, а Лагард пошел следом за ними. Головорезы выстроились справа и слева от них. Сопровождаемая этой ордой ночных хищников, королева молча дошла до низкой двери, через которую собиралась проникнуть в Лувр, но не стала этого делать. Остановившись, она сказала тихо:
— Отошлите их…
Монтгомери обратился к Лагарду:
— Вы слышали? Выполняйте!
— Эй, ребята! — скомандовал барон. — Отправляйтесь на улицу Лавандьер и ждите меня там в «Угре под камнем».
— И хорошенько развлекайтесь! — добавила королева, возвысив голос.
Эскадрон сразу же понял смысл приказа: до сих пор всякий раз, когда им велели как следует поразвлечься, после этого их отправляли убивать. Для этой банды головорезов убийство было таким же обычным делом, как неизменно предшествовавшие ему развеселые пирушки. Связь одного с другим была тесной и неразрывной. Потому и сейчас в потемках раздалось удовлетворенное сопение, прозвучали два-три радостных ругательства, и двенадцать теней быстро скользнули вдоль рвов, окружавших Лувр…
Екатерина еще какое-то время простояла молча у входа во дворец между Монтгомери и Лагардом. Она осматривалась, и взгляд ее был тревожным и подозрительным. Наконец, видимо, убедившись, что нежелательных свидетелей нет и никто не может подслушать разговора, прошептала очень тихо, почти неразличимо:
— Габриэль, час приближается. Я выполню все, что обещала, и сверх того…
Монтгомери с ужасом уставился на Лагарда. По его телу пробежала судорога, способная убить человека. Он понял, что вот сейчас королева сделает его союзником… сообщником… в чем?
Уже очень давно она не называла любовника по имени и тем более не обращалась к нему «на ты». И, раз она повела себя так, значит, должно произойти нечто из ряда вон выходящее, нечто чудовищное…
— Мадам, — пробормотал он, указывая глазами на Лагарда, — нас слушают…
— Габриэль, — продолжала Екатерина чуть громче, — я когда-то дала тебе отличный кинжал… Завтра ты найдешь у себя копье — роскошное и крепкое копье, достойное тебя. Потому что ты должен быть хорошо вооружен…
— Копье? — пробормотал Монтгомери.
— Я же сказала: час приближается! Разве мы оба не ждали, разве мы не надеялись, разве не строили планов великого деяния, которое даст мне власть, а тебе — счастье и богатство?
Монтгомери пошатнулся, голова у него закружилась. Он понял!
Впрочем, он догадывался о том, чего хочет Екатерина, уже давно: с той самой ночи любви, после которой родился мальчик — будущий Генрих III. Он уже тогда догадывался о том, чего она у него однажды попросит. И зачем она дарит ему кинжал дамасской стали… Но на какое-то время кошмар отступил, прошли годы… Монтгомери надеялся, что вопрос об этом больше никогда не встанет. И вот теперь королева обещает подарить ему копье, предупреждая: «Час приближается!»… Он с трудом выговорил внезапно охрипшим голосом:
— Мадам, если в моем присутствии тот человек, о котором вы говорите, станет угрожать вашей жизни, богом клянусь, я без всякой жалости нанесу ему смертельный удар, но…
Он ломал руки. Екатерина улыбалась. Лагард слушал, ничего не понимая и потому оставаясь вполне равнодушным к услышанному. Тогда королева полуобернулась к барону. Она продолжала обращаться к Монтгомери, но таким образом, чтобы Лагард тоже оказался вовлеченным в разговор.
— Что ж, договорились, — сказала она. — И никакой слабости! Габриэль, смотри на меня внимательно каждый вечер во время королевской игры. Когда ты увидишь приколотую к моему корсажу красную розу, знай: настало время действовать…
— Красную розу, отлично, — проворчал Лагард.
— Мадам! Мадам! — лепетал в отчаянии Монтгомери, не находя себе места от охватившего его ужаса. — Мадам! Подумайте! Ведь вы хотите вооружить меня против…
— Против кого? Ну, назови же его!
— Смилуйтесь, мадам! — умолял капитан шотландской гвардии.
— Назови! Назови его имя, заклинаю тебя Пресвятой Девой! Иначе я пойду и скажу этому человеку, что не он отец его третьего сына!
Монтгомери, пошатываясь, прикрыл лицо руками.
— Король! — прошептал он на одном дыхании.
— Король! — повторил за ним Лагард вне себя от изумления.
— Так помни, Габриэль, — холодно продолжала Екатерина, — что, как только ты увидишь на моей груди красную розу, это будет означать: час пробил. А теперь — проводи меня до моих апартаментов. А вы, сударь, — обратилась она к оцепеневшему Лагарду, — идите к вашим людям и сделайте так, чтобы на этот раз они как можно лучше позабавились…
Екатерина с Монтгомери вошли в Лувр, он, по-прежнему пошатываясь, она — холодная и неприступная. Лагард остался один. Он опустил голову, присвистнул, выражая восхищение, смешанное с удивлением, и пробормотал:
— Ничего себе! Король! Холера! Сам король!
Но, содрогнувшись душой, подобно тому, как солдат встряхивает плечами, чтобы поправить сползшую амуницию, барон сумел восстановить равновесие в мыслях. И, шагая спокойно и.твердо, направился к улице Лавандьер, где в кабачке «Угорь под камнем» должны были ожидать его головорезы из Железного эскадрона…
II. Неизвестная женщина говорит с Боревером
В тот самый час, когда Екатерина Медичи, Монтгомери и Лагард проводили тот удивительный тайный совет, о котором читателю стало известно из предыдущей главы, в тот самый час, когда капитан охраны Генриха II отсылал Железный эскадрон поразвлечься, а Лагард назначал своим людям свидание в кабачке на улице Лавандьер, в этот самый час Руаяль де Боревер со своими четырьмя товарищами находился в убогой хижине Двора Чудес.
Они скрывались здесь после бегства из дома великого прево, которое удалось благодаря сообщничеству Флоризы де Роншероль, сообщничеству, в большей или меньшей степени раскрытому отцом девушки.
Хорошо отдохнувшие, приодевшиеся бандиты сгорали от желания вновь заняться привычными делами. И вот момент настал. Руаяль вскочил с места и воскликнул:
— В дорогу, мошенники! Черт побери! Я обещал вам пирушку у Мирты, и вы увидите, что я умею держать слово!
А про себя подумал с невыразимой нежностью: «Мирта, милая, дорогая Мирта, скоро мы увидимся! Мирта, сестренка! Теперь ты — вся моя семья, ведь бедняги Брабана больше нет…»
Раздались крики одобрения, прозвучала веселая ругань. Буракан с горящими глазами облизнулся и прогремел:
— Дьявольски здорово! Если только Мирта нас впустит…
— Но, — осторожно вмешался предусмотрительный Тринкмаль, — разве у вас есть деньги, сеньор де Боревер?
Руаяль испепелил его взглядом и пожал плечами. Деньги! Дурацкий, бессмысленный вопрос! Разумеется, у него в кармане не было ни гроша. Он, не отвечая, выскочил из берлоги. Четверо разбойников последовали за вожаком. В момент, когда они собирались повернуть на улицу Труссеваш, Страпафар свистком подал сигнал тревоги: за пару секунд пятерка объединилась, все застыли, держась за рукояти кинжалов, окаменели, вытянув шеи, обшаривая глазами темноту. И не зря: группа вооруженных людей прошла прямо перед их глазами, явно направляясь в ту же сторону, что и они сами.
— Двенадцать! — насчитал Руаяль.
— Сюда! Скорей! Убивают! — прокричал голос неподалеку.
— Они на кого-то напали, — прошептал Руаяль. — Это бандиты!
— Пускай разделят с нами добычу!
— Нет-нет, никакой дележки! Вся добыча должна достаться нам!
— Разумеется, нам, — подтвердил Руаяль, но голос его прозвучал как-то странно.
В три прыжка он оказался на месте происшествия. И обнаружил там, в полной тьме, ужасную свалку: дюжина замеченных им бравых ребят явно со злодейскими намерениями навалилась на каких-то прохожих. Но не успел он подойти к ним поближе, как один из этой дюжины завопил: «Смываемся, братцы!» — и, изрыгая глухие проклятия, ночные разбойники один за другим скрылись в ночи. Все произошло так быстро, что Боревер не успел отреагировать, он застыл на месте, растерянный этой внезапностью. Но тут подоспела четверка его верных спутников, и они, не тратя времени на размышления над случившимся, принялись радостными восклицаниями вперемешку с грязными ругательствами праздновать победу, не забывая при этом о доставшейся им так легко добыче.
— Никакой дележки, все — нам!
Добычей оказалась горделивого вида женщина — она оставалась неподвижной и явно отнеслась к неожиданному нападению с полным равнодушием, если не с презрением. Перед ней, с явным намерением защитить жертву, стояли высокий мужчина и еще одна женщина, продолжавшая испускать пронзительные вопли, подобные крикам раненой птицы. И неудивительно: она не могла не понимать, что, счастливо избежав наскока тигров, вся компания немедленно попала во власть волчьей стаи. Тринкмаль с первого взгляда определил, что гордая с виду женщина скорее всего благородная дама, а двое остальных — ее слуги.
— Вот где кубышка-то! — весело заорал он, как всегда, когда впереди светило выгодное дельце. И, протянув руку, схватил даму за плечо, в то время как трое его спутников набросились на слуг. Но в тот же момент из глотки Тринкмаля вырвался крик боли, а Буракан, Корподьябль и Страпафар вынуждены были отступить от желанной цели под мощными ударами кулаков.
— Убрать лапы! — проревел Боревер, награждая сотоварищей тумаками и затрещинами, которые приводили их в такой восторг, когда доставались кому-нибудь другому.
— Что-что? — лепетали они, пятясь под градом ударов и не в силах прийти в себя от удивления.
— Мадам, — сказал Руаяль, обращаясь к жертве нападения, — вы свободны. А ты, — добавил он, схватив за ухо Тринкмаля, — сейчас же верни этой даме кошелек, который у нее стибрил.
Тринкмаль зарычал, как собака. Страпафар постучал пальцем по лбу, намекая на то, что вожак слегка свихнулся. Корподьябль и Буракан выругались. Тем не менее Тринкмаль послушался и протянул даме добычу, с которой ему очень не хотелось расставаться. Но дама мягко оттолкнула кошелек и ласково сказала;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Начальником Железного эскадрона, как уже известно читателю, был барон де Лагард. Он обладал неограниченной властью над своими рейтарами. Они подчинялись жесточайшей дисциплине. Вся дюжина разбойников дрожала перед своим шефом. Но когда намечалась какая-то операция, командир на две-три ночи спускал с цепи своих верных псов, снимал с них строгие ошейники и отправлял их на оргии подобно тому, как ввергал в сражение, предлагая опьянение вином, опьянение любовью, опьянение кровью, наслаждение всем этим как закуску перед пиром битвы.
Лагард был вхож в Лувр, но его держали поодаль, хотя никто толком не знал, в чем его можно было бы обвинить. Он казался подозрительным, командир Железного эскадрона, и все тут. Лагард был не из тех людей, которые пугаются недоверия, но — то ли из соображений высшей политики, то ли, вполне возможно, по беспечности, а то и в связи с тем, что действовать именно так приказала ему Екатерина, он показывался во дворце только в тех случаях, когда требовалось подтвердить свое право быть там. Как следствие всей этой ситуации, возникла необходимость в посреднике между Екатериной Медичи и бароном Лагардом.
Таким посредником стал капитан охранявшей Генриха II шотландской гвардии граф де Монтгомери. Нельзя сказать, что пылкому офицеру не нравились его прямые обязанности: дело, что говорить, благородное, должность, за которой иные гоняются. Да и к королю Монтгомери, в общем, был привязан. Но королева крепко держала его в руках, и вот почему.
Однажды вечером, несколько лет назад, между Екатериной и Генрихом разгорелась одна из тех ужасных ссор, какие случаются и в королевских семействах. Впрочем, в этом королевском семействе они случались, увы, слишком часто. В те времена Екатерина еще не достигла совершенства в искусстве умалчивания, и в тот вечер говорила от всей души, изливая потоки ненависти на Диану де Пуатье. Попросту говоря, открыто проявляла себя как ревнивая жена. Король, не желая слушать, пожал плечами и собрался было выйти из комнаты.
— Раз так, — сказал он на пороге холодно, — я отправляюсь к Диане, чтобы найти там нежность, которой не нахожу в королеве.
И удалился. Оставшись одна, Екатерина разрыдалась, — тогда еще она умела плакать, но это были последние слезы, пролитые оскорбленной супругой.
— А я? — кричала она. — А меня, униженную, отвергнутую, кто утешит?
Она огляделась и увидела, что при ужасной сцене присутствовал капитан шотландцев. Он стоял, вытянувшись во весь рост, прямой, неподвижный и онемевший, с непроницаемым лицом. Королева заметила, что капитан молод, крепок телом и хорош собой. И сказала себе: вот человек, который, наверное, сможет за меня отомстить! И в одну секунду присущая королеве волшебная сила воображения, которая делала ее поистине гениальной артисткой, позволила ей разработать замысел, который должен был осуществиться еще нескоро. Она мгновенно поняла, какие огромные возможности открываются перед ней, если она станет действовать вместе с мужчиной, который будет не только ее ставленником, но больше того — ее творением!
Екатерина подошла к Монтгомери и спросила его:
— Вы слышали?
— Нет, мадам, — твердо ответил капитан.
Королева пришла в восторг от его ответа. Но продолжала настаивать:
— Нет, вы слышали, как он говорил со мной! Последняя из моих придворных дам, предоставленных мне только смеха ради, последняя из моих служанок не стерпела бы такого обращения! Ну, скажите же, вы слышали?
— Мадам, — стоял на своем капитан, — я вижу и слышу лишь то, что мне приказывают видеть и слышать!
— Вот и прекрасно! — не уступала Екатерина. — Считайте, что я приказала вам слышать!
Монтгомери поднял глаза и увидел перед собой красивую молодую женщину, еще похорошевшую от недавно пролитых слез, с разрумянившимся лицом, с влажными губами. И его словно молнией поразила мысль: в эту минуту королева стала всего только женщиной, и, если он захочет, она будет принадлежать ему, а если эта ослепительная, выходящая за пределы простых человеческих желаний мечта сбудется, если он на самом деле из охранника превратится в любовника королевы, перед ним откроется невообразимо прекрасное и роскошное будущее.
«Я рискую головой, — подумал он. — Моя жизнь — ставка в этой игре. Орел или решка… Удача или смерть!»
И — упал на колени перед Екатериной, шепча с неподдельной страстью:
— О, мадам, в таком случае, если вы приказываете, — да, я слышал, я видел все! Вы — моя повелительница, и — Господь свидетель! — я клянусь, что мое сердце разрывается, когда мою королеву, мою богиню, ту, кого я хотел бы видеть на пьедестале, гонят с престола! Клянусь вам, что, если бы надо было умереть, чтобы добиться такой чести, я умер бы с радостью, осушив губами эти святые слезы, которые катятся из ваших глаз!
Екатерина сделала самое большее, что могла сделать в этот момент: она подняла капитана с колен, притянула его к себе, подставила его губам свои прекрасные глаза и шепнула:
— Так выполните то, чего вам так хочется!
Когда под утро осчастливленный Монтгомери покидал спальню королевы, обменявшись с ней перед тем нерушимыми клятвами, между этими двумя людьми был уже заключен договор, расторгнуть который могла бы одна только смерть… Хотя, прямо скажем, любовь, вспыхнувшая между Екатериной и капитаном шотландцев, не имела завтрашнего дня и не сулила счастливого продолжения. Правда, изредка встречаясь с любовником, королева всегда доказывала ему, что для него она прежде всего женщина, но постепенно он стал замечать, что померещившиеся ему было роскошь и удача становятся неуловимыми, как мираж. Постепенно он понял, какую именно роль отводила ему Екатерина в своей жизни, и тогда решил выйти из игры.
— Мадам, — сказал Монтгомери королеве, — я хотел быть героем, сжальтесь надо мной и не делайте из меня наемного убийцу!
Она промолчала.
И однажды он привел к ней барона Лагарда: — Вот человек, который вам нужен.
Екатерина все поняла и извлекла из знакомства с Лагардом всю возможную выгоду: именно тогда был организован Железный эскадрон. Но Монтгомери тоже оставался во власти королевы. Он не стал наемным убийцей, как того желала королева, но тем не менее для него началась полоса угрызений совести и раскаяния, потому что его новое существование оказалось еще хуже предполагаемого: он стал доверенным лицом.
Итак, Екатерина Медичи, выйдя из дома Нострадамуса на улицу Фруамантель, присоединилась к своему эскорту, состоявшему из капитана Монтгомери, барона Лагарда и дюжины головорезов Железного эскадрона. Она двинулась вперед, опираясь на руку Монтгомери, а Лагард пошел следом за ними. Головорезы выстроились справа и слева от них. Сопровождаемая этой ордой ночных хищников, королева молча дошла до низкой двери, через которую собиралась проникнуть в Лувр, но не стала этого делать. Остановившись, она сказала тихо:
— Отошлите их…
Монтгомери обратился к Лагарду:
— Вы слышали? Выполняйте!
— Эй, ребята! — скомандовал барон. — Отправляйтесь на улицу Лавандьер и ждите меня там в «Угре под камнем».
— И хорошенько развлекайтесь! — добавила королева, возвысив голос.
Эскадрон сразу же понял смысл приказа: до сих пор всякий раз, когда им велели как следует поразвлечься, после этого их отправляли убивать. Для этой банды головорезов убийство было таким же обычным делом, как неизменно предшествовавшие ему развеселые пирушки. Связь одного с другим была тесной и неразрывной. Потому и сейчас в потемках раздалось удовлетворенное сопение, прозвучали два-три радостных ругательства, и двенадцать теней быстро скользнули вдоль рвов, окружавших Лувр…
Екатерина еще какое-то время простояла молча у входа во дворец между Монтгомери и Лагардом. Она осматривалась, и взгляд ее был тревожным и подозрительным. Наконец, видимо, убедившись, что нежелательных свидетелей нет и никто не может подслушать разговора, прошептала очень тихо, почти неразличимо:
— Габриэль, час приближается. Я выполню все, что обещала, и сверх того…
Монтгомери с ужасом уставился на Лагарда. По его телу пробежала судорога, способная убить человека. Он понял, что вот сейчас королева сделает его союзником… сообщником… в чем?
Уже очень давно она не называла любовника по имени и тем более не обращалась к нему «на ты». И, раз она повела себя так, значит, должно произойти нечто из ряда вон выходящее, нечто чудовищное…
— Мадам, — пробормотал он, указывая глазами на Лагарда, — нас слушают…
— Габриэль, — продолжала Екатерина чуть громче, — я когда-то дала тебе отличный кинжал… Завтра ты найдешь у себя копье — роскошное и крепкое копье, достойное тебя. Потому что ты должен быть хорошо вооружен…
— Копье? — пробормотал Монтгомери.
— Я же сказала: час приближается! Разве мы оба не ждали, разве мы не надеялись, разве не строили планов великого деяния, которое даст мне власть, а тебе — счастье и богатство?
Монтгомери пошатнулся, голова у него закружилась. Он понял!
Впрочем, он догадывался о том, чего хочет Екатерина, уже давно: с той самой ночи любви, после которой родился мальчик — будущий Генрих III. Он уже тогда догадывался о том, чего она у него однажды попросит. И зачем она дарит ему кинжал дамасской стали… Но на какое-то время кошмар отступил, прошли годы… Монтгомери надеялся, что вопрос об этом больше никогда не встанет. И вот теперь королева обещает подарить ему копье, предупреждая: «Час приближается!»… Он с трудом выговорил внезапно охрипшим голосом:
— Мадам, если в моем присутствии тот человек, о котором вы говорите, станет угрожать вашей жизни, богом клянусь, я без всякой жалости нанесу ему смертельный удар, но…
Он ломал руки. Екатерина улыбалась. Лагард слушал, ничего не понимая и потому оставаясь вполне равнодушным к услышанному. Тогда королева полуобернулась к барону. Она продолжала обращаться к Монтгомери, но таким образом, чтобы Лагард тоже оказался вовлеченным в разговор.
— Что ж, договорились, — сказала она. — И никакой слабости! Габриэль, смотри на меня внимательно каждый вечер во время королевской игры. Когда ты увидишь приколотую к моему корсажу красную розу, знай: настало время действовать…
— Красную розу, отлично, — проворчал Лагард.
— Мадам! Мадам! — лепетал в отчаянии Монтгомери, не находя себе места от охватившего его ужаса. — Мадам! Подумайте! Ведь вы хотите вооружить меня против…
— Против кого? Ну, назови же его!
— Смилуйтесь, мадам! — умолял капитан шотландской гвардии.
— Назови! Назови его имя, заклинаю тебя Пресвятой Девой! Иначе я пойду и скажу этому человеку, что не он отец его третьего сына!
Монтгомери, пошатываясь, прикрыл лицо руками.
— Король! — прошептал он на одном дыхании.
— Король! — повторил за ним Лагард вне себя от изумления.
— Так помни, Габриэль, — холодно продолжала Екатерина, — что, как только ты увидишь на моей груди красную розу, это будет означать: час пробил. А теперь — проводи меня до моих апартаментов. А вы, сударь, — обратилась она к оцепеневшему Лагарду, — идите к вашим людям и сделайте так, чтобы на этот раз они как можно лучше позабавились…
Екатерина с Монтгомери вошли в Лувр, он, по-прежнему пошатываясь, она — холодная и неприступная. Лагард остался один. Он опустил голову, присвистнул, выражая восхищение, смешанное с удивлением, и пробормотал:
— Ничего себе! Король! Холера! Сам король!
Но, содрогнувшись душой, подобно тому, как солдат встряхивает плечами, чтобы поправить сползшую амуницию, барон сумел восстановить равновесие в мыслях. И, шагая спокойно и.твердо, направился к улице Лавандьер, где в кабачке «Угорь под камнем» должны были ожидать его головорезы из Железного эскадрона…
II. Неизвестная женщина говорит с Боревером
В тот самый час, когда Екатерина Медичи, Монтгомери и Лагард проводили тот удивительный тайный совет, о котором читателю стало известно из предыдущей главы, в тот самый час, когда капитан охраны Генриха II отсылал Железный эскадрон поразвлечься, а Лагард назначал своим людям свидание в кабачке на улице Лавандьер, в этот самый час Руаяль де Боревер со своими четырьмя товарищами находился в убогой хижине Двора Чудес.
Они скрывались здесь после бегства из дома великого прево, которое удалось благодаря сообщничеству Флоризы де Роншероль, сообщничеству, в большей или меньшей степени раскрытому отцом девушки.
Хорошо отдохнувшие, приодевшиеся бандиты сгорали от желания вновь заняться привычными делами. И вот момент настал. Руаяль вскочил с места и воскликнул:
— В дорогу, мошенники! Черт побери! Я обещал вам пирушку у Мирты, и вы увидите, что я умею держать слово!
А про себя подумал с невыразимой нежностью: «Мирта, милая, дорогая Мирта, скоро мы увидимся! Мирта, сестренка! Теперь ты — вся моя семья, ведь бедняги Брабана больше нет…»
Раздались крики одобрения, прозвучала веселая ругань. Буракан с горящими глазами облизнулся и прогремел:
— Дьявольски здорово! Если только Мирта нас впустит…
— Но, — осторожно вмешался предусмотрительный Тринкмаль, — разве у вас есть деньги, сеньор де Боревер?
Руаяль испепелил его взглядом и пожал плечами. Деньги! Дурацкий, бессмысленный вопрос! Разумеется, у него в кармане не было ни гроша. Он, не отвечая, выскочил из берлоги. Четверо разбойников последовали за вожаком. В момент, когда они собирались повернуть на улицу Труссеваш, Страпафар свистком подал сигнал тревоги: за пару секунд пятерка объединилась, все застыли, держась за рукояти кинжалов, окаменели, вытянув шеи, обшаривая глазами темноту. И не зря: группа вооруженных людей прошла прямо перед их глазами, явно направляясь в ту же сторону, что и они сами.
— Двенадцать! — насчитал Руаяль.
— Сюда! Скорей! Убивают! — прокричал голос неподалеку.
— Они на кого-то напали, — прошептал Руаяль. — Это бандиты!
— Пускай разделят с нами добычу!
— Нет-нет, никакой дележки! Вся добыча должна достаться нам!
— Разумеется, нам, — подтвердил Руаяль, но голос его прозвучал как-то странно.
В три прыжка он оказался на месте происшествия. И обнаружил там, в полной тьме, ужасную свалку: дюжина замеченных им бравых ребят явно со злодейскими намерениями навалилась на каких-то прохожих. Но не успел он подойти к ним поближе, как один из этой дюжины завопил: «Смываемся, братцы!» — и, изрыгая глухие проклятия, ночные разбойники один за другим скрылись в ночи. Все произошло так быстро, что Боревер не успел отреагировать, он застыл на месте, растерянный этой внезапностью. Но тут подоспела четверка его верных спутников, и они, не тратя времени на размышления над случившимся, принялись радостными восклицаниями вперемешку с грязными ругательствами праздновать победу, не забывая при этом о доставшейся им так легко добыче.
— Никакой дележки, все — нам!
Добычей оказалась горделивого вида женщина — она оставалась неподвижной и явно отнеслась к неожиданному нападению с полным равнодушием, если не с презрением. Перед ней, с явным намерением защитить жертву, стояли высокий мужчина и еще одна женщина, продолжавшая испускать пронзительные вопли, подобные крикам раненой птицы. И неудивительно: она не могла не понимать, что, счастливо избежав наскока тигров, вся компания немедленно попала во власть волчьей стаи. Тринкмаль с первого взгляда определил, что гордая с виду женщина скорее всего благородная дама, а двое остальных — ее слуги.
— Вот где кубышка-то! — весело заорал он, как всегда, когда впереди светило выгодное дельце. И, протянув руку, схватил даму за плечо, в то время как трое его спутников набросились на слуг. Но в тот же момент из глотки Тринкмаля вырвался крик боли, а Буракан, Корподьябль и Страпафар вынуждены были отступить от желанной цели под мощными ударами кулаков.
— Убрать лапы! — проревел Боревер, награждая сотоварищей тумаками и затрещинами, которые приводили их в такой восторг, когда доставались кому-нибудь другому.
— Что-что? — лепетали они, пятясь под градом ударов и не в силах прийти в себя от удивления.
— Мадам, — сказал Руаяль, обращаясь к жертве нападения, — вы свободны. А ты, — добавил он, схватив за ухо Тринкмаля, — сейчас же верни этой даме кошелек, который у нее стибрил.
Тринкмаль зарычал, как собака. Страпафар постучал пальцем по лбу, намекая на то, что вожак слегка свихнулся. Корподьябль и Буракан выругались. Тем не менее Тринкмаль послушался и протянул даме добычу, с которой ему очень не хотелось расставаться. Но дама мягко оттолкнула кошелек и ласково сказала;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53