Делалось это все по просьбам уборщиц. Каждый день во дворец приходило множество делегаций, и если не идти на маленькие хитрости, то уже через пару месяцев ковровая дорожка могла прийти в негодность. В фойе же пол был мраморным, как в метро, - убирать его легко и просто.
Там, где коридор пересекался с другими такими же коридорами, стояли гвардейцы в синей парадной униформе. На головах - недавно введенные специально для президентского полка кивера, сделанные модным модельером к прошлой инаугурации, по образцам тех киверов, что носили офицеры генштаба в дни празднования трехсотлетия дома Романовых. На плечах у них - золотые лохматые эполеты, в руках огромные, похожие на копья, винтовки со штыками, поступившими на вооружение накануне Первой мировой войны. Их, наверное, достали из запасников Оружейной палаты. Гвардейцы служили своеобразными указателями - не заблудишься.
Коридор втекал в зал неожиданно, как будто это была маленькая речушка, по которой плывешь, совершенно не подозревая, что за следующим поворотом располагается огромное озеро. Хорошо еще, что не водопад.
- Прошу вас.
Черный ангел любезно пропустил Сергея вперед и двинулся обратно на поиски других заблудших душ.
- Спасибо, - только и успел бросить ему вслед Сергей.
Потолок прямоугольного зала поддерживало несколько десятков квадратных колонн. У дальней стены - небольшая, сколоченная из нескольких деревянных панелей, трибуна наподобие тех, что стоят в любом лекционном зале, только эту оббили красным бархатом и приделали золотого двуглавого орла с тремя коронами. Перед трибуной - ряды стульев. Номеров на них не было. Кто пришел первым, тот и занял самые лучшие места. Опоздавшим остались только задние ряды.
Кондратьева Сергей увидел сразу. Спина майора вдавилась в кресло. Одна нога заброшена на другую, руки перекрещены на груди. Немигающим взглядом он уставился на трибуну, но чувствовалось, что мыслями он далек от этого зала. Он, похоже, так же, как и Сергей, волновался утром. Когда он брился, руки его дрожали, но ходили по гораздо большей амплитуде, чем у Сергея, поэтому он порезал не только щеку, но и лоб почти над бровью. Хорошо в глаза не попал. Раны эти он заклеил розовым под цвет кожи лейкопластырем. К коже он прилегал не плотно, на лбу в трех местах топорщился и горбился, перпендикулярно порезу, точно там еще что-то было запрятано. Как же он сильно порезался - пришлось стягивать кожу скрепками.
Сергей подошел к тому ряду, где сидел Кондратьев. Ему повезло. По левую руку от майора одно из кресел пока еще оставалось пустым и не лежало на нем ни портфеля, ни оставленного приглашения, свидетельствовавших о том, что оно уже кем-то занято. Сергей боялся потревожить Кондратьева. Сидевший крайним - сухонький старичок, Сергею показалось, что он знает его или когда-то видел на какой-то пресс-конференции, а еще по телевизору, не понял причин этой заминки, посмотрел снизу вверх, оторвавшись от какого-то буклетика, который до этого внимательно изучал. Это был список награжденных.
- Проходите, пожалуйста, - сказал он приподнимаясь.
- Спасибо.
Он вспоминал имя старичка и все никак не мог вспомнить. Это какой-то известный ученый. Конструктор. Здесь все или почти все были ему знакомы. Правым боком Сергей стал протискиваться между рядами, извиняясь, когда задевал коленки. Он почти не отрывал подошвы от пола, чтобы не отдавить кому-нибудь ноги и не испачкать их ботинки, поэтому шаркал, как старичок. Он все-таки немного толкнул актера Семиластова, не так давно прославившегося игрой в сериалах о работе органов правопорядка. Тот этого даже не заметил, а извинений не услышал, поскольку был погружен всецело в разговор с какой-то дамой.
Сергей постарался опуститься на кресло тихо. Но оно пронзительно заскрипело, затрещало. Этот звук был сильнее разговоров вокруг, слившихся в некое подобие фона, который совсем не замечаешь. Кондратьев вздрогнул, повернул голову, расцепил руки.
- Извините, господин майор, - сказал Сергей.
Из-за этого официального обращения, Кондратьев не сразу понял, кто к нему подсел, да еще из-за того, что он по-прежнему находился где-то в своих мечтах. Лицо его оставалось отрешенно равнодушным. Он хотел было вновь повернуться к трибуне или погрузиться в мысли, лишь сквозь зубы, почти не раскрывая их, шепотом, сказал: "Ничего страшного", но тут же, когда губы не закончили фразу, выражение его глаз изменилось, перестало быть отрешенным, а движения стали приобретать резкость.
- О, неожиданная встреча.
Голос бодрый, но чтобы отдавать команды, требовалось бы произнести еще несколько фраз, разрабатывая голосовые связки.
За те две недели, что они не виделись, лицо Кондратьева слегка постарело. Только в последний день он выспался, но за предыдущие несколько месяцев у него накопилась такая усталость, что несколько часов отдыха не смогли разгладить морщинки. По лицу его блуждали какие-то тени. Они залегали под кожей темными нефтяными пластами, как остатки от синяков. Под глазами они были особенно видны, набухли, как дождевые тучи, того и гляди, лопнут, и тогда из них хлынут слезы.
- Я признаться не предполагал, что мы здесь встретимся. Я видел вас у входа, но вы так быстро ушли, что я не успел вас догнать. Поздравляю с повышением.
- Спасибо, спасибо. Следил за вашим возвращением. У нас телевизор как раз починили.
- У вас все в порядке? - Сергей кивнул на заклеенный пластырем лоб.
- Да. Рана не глубокая. Уже схватилась. Получил ее на прошлой неделе. Вы здесь на работе?
- Скорее из-за работы. "За заслуги перед Отечеством" четвертой степени. Вот удостоился. Иначе не сидел бы здесь, а стоял вон там, - он показал на остальных журналистов. Их освещали вспышки фотоаппаратов.
- Вас ценят, поздравляю, - протянул Кондратьев.
Сергей почувствовал в себе тот зуд, который появляется во время разговора, - перехватить инициативу, расспросить, а если собеседник уклоняется от ответов, хочет перевести беседу на другую тему, наводящими вопросами вернуть ее в нужное русло. Сейчас ему не надо было выпытывать из майора каких-то сенсационных новостей, и все же он с трудом сдерживал себя.
- Но вас ведь тоже ценят.
- Вы о повышении?
- Не только. Сюда-то вас пригласили не как статиста?
- Отнюдь.
- Значит, вручать что-то будут?
- Поразительно, но вы обо всем правильно догадались, - на губах Кондратьева заиграла улыбка.
- Если не секрет, что?
- Не секрет. Видите ли, звездой на погонах дело не ограничилось. Начальство, предварительно устроив мне выволочку за самодеятельность, посчитало, что для возмещения морального ущерба меня надо представить к Герою России.
- У, - не удержался репортер, - но вы очень скрытный. Вы не рассказывали мне, что вас представили к Герою.
- Вы и не спрашивали.
- Да. Честно, мне было не до этого.
- Я и сам узнал о такой чести, когда вы уже уехали. Начальство у меня тоже скрытное. Оно, похоже, гадало: сделать меня героем или в шею выгнать.
Сергей незаметно поглядывал на часы, прикидывая, сколько осталось времени до начала церемонии. У него было не более пары минут, но можно было сделать предположение, что церемония чуть задержится из-за хронической привычки президента опаздывать на любые мероприятия, у него и самолет во время официальных зарубежных визитов имел то же свойство.
- Умоляю, расскажите, за что. Я не на работе. Никому ничего не перепродам, но если хотите, то несколько человек оттуда, - он опять показал на журналистов, - вас внимательно выслушают и обо всем напишут. Прославитесь.
- Я уже рассказывал эту историю, - начал майор.
- Не мне.
- Я к тому, что о ней уже печатали, и кое-кто рассказывал... Мой полковник.
- Но я-то о ней не слышал.
- Хорошо, хорошо. Мы случайно наткнулись во время чистки на отряд Тамерзумаева. У него было больше людей, чем у меня. Нас прижали. Не подойди на выручку вертолетчики - дело было бы совсем плохо. Они нас прикрыли. Мы смогли перегруппироваться, занять очень выгодные позиции. Потом в тылу у боевиков высадились десантники. Артиллеристы подтащили гаубицы и стали обрабатывать район дислокации отряда боевиков. Тем стало очень плохо. Ушли немногие. Может, никто не ушел. Точно-то мы не знаем, сколько человек было в отряде. Тамерзумаев сам этого не знал. Все путался в цифрах, когда его допрашивали. В общем, его взяли мы. Но на это наложились и старые заслуги. Месяц какой-то сумасшедший выдался. По совокупности и приставили к Герою. Вот и все.
- А-а? - ничего кроме этого Сергей не смог вымолвить.
Кондратьев рассказывал все слишком поверхностно.
- Где вы были ранены? - Сергей показал теперь на ногу.
- Это в Югославии. Точнее, в Македонии. Я там в контингенте миротворцев был. ЭМФОР. Бронетранспортер итальянский на мине подорвался, а мы на нем ехали.
Кажется, они говорили слишком громко. Соседи на них уже косились. Сергей заметил эти взгляды, убавил голос. Это чуть сдерживало его мысли, заставляло выбирать слова.
Однако он опять почувствовал приближение боли. Его ослепила серия ярких вспышек, вырвавшихся одновременно практически из всех фотоаппаратов. Она прошла по залу, как взрывная волна, ударяясь о стены.
Президент взмахнул руками, попросив всех сесть, но прежде, чем зал выполнил эту просьбу, ему пришлось взмахнуть раза три. Его походка была сдержанной, выверенной, а когда он дошел до трибуны, то выждал небольшую паузу, во время которой обвел зал глазами, еще раз улыбнулся и только потом заговорил.
- Я очень рад всех вас сегодня здесь видеть.
Зал ловил каждое слово. Вспышки стали менее интенсивные. Их концентрация увеличивалась, когда президент взмахивал рукой. Они раздражали сетчатку глаз даже у тех, кто сидел к фоторепортерам спинами. Каково же было президенту? Так и вовсе можно зрение потерять. Хотелось выгнать фоторепортеров или попросить их остановиться и не мешать слушать. На них не косились и не шипели только потому, что внимательно слушали президента.
Зрение вернулось к Сергею не сразу. Вначале он видел все через молочную пелену, точно в зале мгновенно сгустился туман, окутав и ряды с приглашенными, и трибуну с президентом. Он протер пальцами глаза, но это не помогло. В ушах стоял гул, и слова звучали невнятно, издалека, будто у него в ушах были тампоны или его отделяло от президента не десять метров, а, как минимум, раз в пять больше, да к тому же сломались все усилительные колонки. Он испугался, что когда дело дойдет до вручения, то не услышит свое имя, останется сидеть на месте, а все подумают, что он просто сбежал с церемонии, потому что список сверен, не явившихся просто вычеркнули, чтобы президент не звал их напрасно. Его бросятся искать по коридорам дворца, вообразив, что он мог там заблудиться. Он посмотрел на Кондратьева, хотел попросить его о небольшой услуге - толкнуть в бок, когда назовут его имя. Но майор так зачарованно слушал президента, что Сергей побоялся выводить его из этого состояния. Он вспомнил, что у старичка на крайнем кресле есть список всех приглашенных - там указано в каком порядке будут вручаться награды; заполучи он этот список, то примерно смог бы определить, когда и ему придет время идти к трибуне.
Отвернувшись, он вдруг почувствовал, как защемило у него сердце. Он не смог вдохнуть полной грудью, потому что попытка эта отозвалась болью в сердце, будто в него, вместе с воздухом, попали иголки и острые осколки. Он стал сдерживать дыхание, глотая воздух через рот крохотными порциями. Кислорода стало не хватать. На лбу опять проступила испарина. Перед глазами все опять помутилось. "Ну что же со мной случилось?" Может, он стал носителем какой-то заразы. Точно его тело пропиталось радиацией, смертельно опасной не только для него, но и для всех, кто его окружает. Будто его накануне кто-то сглазил, а чтобы прогнать эту напасть, недостаточно груды лекарств. Придется идти к колдуну или знахарю, благо недостатка в таковых сейчас нет, вот только как определить, кто из них действительно может помочь, а кто обыкновенный шарлатан.
Он захотел уйти, подумав, что не выдержит всей церемонии, обязательно упадет в обморок, продлись она еще минут двадцать, и произойдет это как раз в тот момент, когда президент будет вручать ему орден. Все подумают, что он перенервничал. Он опять станет знаменит...
Награды в красных прямоугольных одинаковых на вид коробочках были разложены на небольшом журнальном столике. Здесь же ворохом лежали букеты гвоздик. Сергей не заметил, как внесли столик. Не мог же он появиться по мановению волшебной палочки. Пока коробочки были закрыты. Никто, наверное, не смог бы определить, что в какой из них лежит, так что президенту, вероятно, придется по очереди просматривать их, пока он не отыщет нужную. Когда коробочек будет оставаться все меньше, он станет находить нужную побыстрее.
К трибуне, шаркая ногами, поплелся старичок, опираясь на мощную палку с резиновым набалдашником. Вероятно, из-за того, что палка была очень тяжелой, старичок передвигался так медленно - брось он ее, то поскакал бы, как ребенок, но палка была очень красивой - жалко с ней расставаться и на несколько секунд. Президент подбадривал его взглядом, казалось, что он готов броситься к старичку, взять его под руку, довести до трибуны, а потом проводить обратно или вовсе принести ему награду - пусть остается на месте. Оркестр играл что-то торжественное.
У микрофона, объявляя имена награжденных, стоял другой старичок. Раньше он работал диктором на телевидении. У него был хорошо поставленный, очень низкий голос, как у моржа, выбравшегося на лежбище, такие сейчас оказались не в моде, поэтому в его услугах почти никто не нуждался. На эту работу его пригласили по личной просьбе президента.
Сергей стал волноваться. От мысли, что он через несколько минут пожмет руку президента, ладони его покрылись потом. Он стал рыться в карманах, искать платок, чтобы стереть пот, но вспомнил, что оставил платок в куртке. От этого он расстроился, нервно поводил ладонями по брюкам, покосился на Кондратьева, но тот был слишком спокоен, чуть вытянув шею, он следил за церемонией. К трибуне он пойдет чуть ли не самым последним, когда все вокруг уже получат причитающееся, а в душу начнут забредать мысли, что тебя забыли включить в список и ты останешься без награды.
Людей с коробочками в руках становилось все больше. Они с радостью давали соседям посмотреть на ордена и медали. Те разглядывали награды, прикидывая, как они будут выглядеть у них на пиджаках.
Когда Сергей услышал свою фамилию, впечатление было сравнимо с близким ударом грома, от которого закладывает уши и в них на несколько секунд остается только противный звон. Но странно, что гром пришел раньше вспышки молнии. Увидишь ее и, зная, что сейчас должен обрушиться гром на барабанные перепонки, зажимаешь их ладонями и так спасаешься от глухоты. Вспышка, чуть запоздав, ударила по телу, прошла слабым электрическим разрядом от кончиков пальцев на ногах до головы и обратно, попутно задевая за все органы, стараясь сдвинуть их с места, а если это не получалось, как с сердцем, то обходила их стороной.
Он поднялся, сделал первый шаг, давшийся ему с неимоверным трудом, точно к ногам привязали по гире. Он и представить себе не мог, что их так трудно сдвинуть с места. Ноги перестали повиноваться ему, вероятно они затекли, и теперь ему было легче нагнуться, ухватиться за них руками и так переставлять, но он не был уверен, что они выдержат вес его тела, который, казалось, увеличился в несколько раз, точно он перенесся на планету с более сильной гравитацией. Непривычные к такой тяжести ноги могли подогнуться. Тогда он растянется прямо в проходе, будет пытаться подняться и вновь беспомощно распластается, встанет на четвереньки и поползет к президенту. Ноги дрожали, стали слабыми и ненадежными, словно он перед этим долго приседал, мышцы ног устали и еще не успели отдохнуть.
Лунные вспышки опаляли кожу. Он старался повернуться к ним затылком или прикрыть глаза ладонью, приставив ее к правому виску, будто он так отдавал кому-то честь. Со стороны могло показаться, что у него разболелась голова, что было очень близко к истине, а он, потирая виски, хочет ее унять.
Его имя все еще оставалось на слуху, забыть его еще не успели, поэтому он привлек к себе куда большее внимание, нежели большинство его предшественников, шагавших к трибуне при полном безразличии зала.
На него смотрели почти все. Что-то шептали. Он почувствовал, что начинает краснеть. Это могло случиться от жары. Когда он сидел, то ощущал ее не так сильно, теперь же воздух показался ему слишком теплым, а под потолком он и вовсе был испепеляющим. Когда он дошел до президента, кожа на лице пылала, как при солнечном ожоге. Ему бы защитным кремом намазаться предварительно с примесью ментола, освежающей и бодрящей. Но кто же знал, что здесь окажется так жарко?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43