- Я умираю, Флосси, так что лучше помалкивай. - Он еще раз вздохнул, в груди клокотало. - Вы скоро от меня избавитесь… так что лучше послушайте.
Глаза Уильяма широко распахнулись - он увидел Рени, вздрогнул и снова закрыл глаза.
- Мне казалось, что я слышал твой голос. Значит… значит, ты вернулась?
Она взяла его за руку:
- Я вернулась.
Он снова открыл глаза.
- Кван Ли! Опасайтесь Кван Ли!
- Она ушла, Уильям, - сообщила ему Мартина.
- Она пыталась меня убить, меня, жалкую старую крысу. Не хотела, чтобы я сравнил записи… о той ночи в Аэродромии. Я сказал ей, что слышал, как кто-то вернулся. - Он начал задыхаться. - Она призналась, что тоже слышала, но это якобы была… Мартина.
Слепая женщина наклонилась над ним:
- Так ты из-за этого тогда говорил мне странные вещи? Зачем ты мне это говорил?
- Я… хотел посмотреть, как ты будешь отвечать. Я сказал тебе правду о себе. Я подумал, ты догадаешься… если я совру. - Он закашлялся. - Старушка все разыграла как по нотам. - По его лицу пробежала конвульсия. - Боже, как больно. Мне кажется, что я умираю уже несколько дней.
Рени ничего не знала про ту ночь, о которой они говорили, и ей было больно смотреть на мучения Уильяма. Мартина потом все объяснит.
- Теперь это не важно, Кван Ли сбежала.
Он ее не слышал.
- Вот и ответ… на все вопросы о… смерти в Сети, а, Флосси? Никто… не смог бы это подделать. Ты… просто отбрасываешь коньки… и это на самом деле.
Лицо Флоримель ничего не выражало, но она крепко сжимала руку Уильяма в своих ладонях.
- Мы все с тобой, - сказала она.
- Мартина, я не сказал тебе… всей правды, - бормотал умирающий, теперь глаза его были открыты, но он явно не видел - не мог найти француженку взглядом, - Я сказал тебе, что кое-кто из моих друзей, друзей в реальном времени… были в коме. Но, знаешь, на самом деле это был один человек. Я… любил ее. Я не знал, что она так молода!.. Я не встречал ее в реальной… жизни. - Снова его лицо исказила боль. - Я не прикасался к ней! Никогда! Но я сказал ей… о своих чувствах.
Он застонал - пробитые легкие загудели.
- Когда она… заболела, я подумал, что… это моя вина. Я пришел сюда, чтобы найти… найти ее… сказать ей… что мне очень жаль. Я ведь думал, что она… взрослая женщина, правда, думал. Иначе я бы не… - Он открыл рот и замолк: пытался вздохнуть.
- Все нормально, Уильям, - успокоила его слепая.
Он слабо качнул головой, открыл рот, но не сразу сумел заговорить.
- Нет. Я был… дураком. Старым дураком. Но я старался… быть… добрым…
Некоторое время он прерывисто дышал, но больше не говорил. Наконец Сладкий Уильям вздрогнул и замер.
Рени посмотрела на застывший пустой сим, потом опустила капюшон ему на лицо и села. Она смахнула слезы со щек. Молчание длилось довольно долго, наконец она заговорила:
- Нужно похоронить его. В конце концов, нам придется побыть здесь какое-то время.
- Побойся бога! - зло возразила Флоримель. Она по-прежнему сжимала руку Уильяма. - Он ведь только что умер!
- Он мертв, а мы пока еще живы, - настаивала Рени.
«Нужно быть жестоким, чтобы делать добро», - подумала она про себя. Они лишились Уильяма и лишились ключа доступа. Нужно чем-то заняться, и не только ей одной. Лучше уж похороны, чем ничего.
- То, что его убило, может вернуться в любой момент, к тому же нам надо многое обсудить.
Кусочек ландшафта изменился, став чуть ближе к нормальному, из общего безликого, серого цвета начали проступать очертания камней, земли и травы.
- Если мы соберем такие более-менее готовые куски, нам не придется смотреть на пустой сим все время, что мы здесь. Вы ведь тоже этого не хотите?
- Рени, мы все устали и расстроены… - попыталась вмешаться Мартина.
- Я знаю. - Рени обвела глазами присутствующих, оценивая их состояние. - Именно поэтому нам следует кое-что сделать сейчас, чтобы не оказаться в трудном положении потом. - Она почувствовала, что говорит слишком властным тоном, и смягчила голос. - Знаешь, Мартина, здорово ты управлялась со всеми нами. В тебе иногда появляется что-то от бульдога.
Француженка неопределенно пожала плечами и отошла.
Эмили-22813 снова проснулась, рядом никого не было.
- Та женщина хотела меня убить!
- Мы это знаем, - ответила ей Рени. - !Ксаббу, если здесь можно как-нибудь разжечь костер, сейчас это было бы очень даже кстати.
- Посмотрю, что можно сделать, - он отправился вверх по недоделанному холму.
- Она пыталась убить меня! - ныла девушка, - Меня и моего ребенка!
- Эмили, - обратилась к ней Рени, - мы все знаем, что произошло, и очень сожалеем о случившемся. А сейчас у нас очень много проблем, поэтому прошу тебя, хоть раз заткнись!
Рот Эмили захлопнулся от изумления.
!Ксаббу нашел нечто совсем не похожее на дерево - скрюченный, как проволока, валежник, напоминающий древесные ветки, сделанные из затвердевшей рыболовной сети, Он сложил это аккуратной кучкой, ценой невероятных усилий ему удалось высечь трением искру и поджечь местный аналог растопки. Получилось замечательное подобие лагерного костра. Языки пламени меняли цвет и вид самым невероятным образом, иногда они превращались в дыры, в которых виднелись глубины, отсутствующие на самом деле. Но, при всех своих странностях, это был настоящий костер: он давал тепло, чего так не хватало этому месту, и он объединил их всех. Именно этого и добивалась Рени.
«Прямо как у !Ксаббу… каждый должен найти свою историю, - размышляла Рени глядя на неподвижные, настороженные лица. - Если ты не можешь позволить себе настоящий костер, придумай его».
Она стряхнула с себя новую волну изнеможения, Нужно еще доделать работу, прежде чем укладываться спать. В любом случае, необходимо назначить часовых, а это значило, что ей придется взять на себя первую смену, несмотря на то что она была готова свалиться, как сноп, в любую минуту.
«Если ты хочешь стать героиней истории - а кто-то обязательно должен, - приходится работать».
Рени посмотрела на каждого по очереди, размышляя.
Т-четыре-Б поблескивает доспехами в пламени костра. Эмили полностью ушла в себя, ее личико таит загадку. !Ксаббу - его темные глаза на мордочке обезьяны теплеют, глядя на нее. Упрямица Флоримель - ее сим совсем невыразителен, зато плечи сникли от усталости. Мартина - лицо поднято к небу, прислушивается к чему-то, что другим не дано слышать.
- Хорошо, - наконец решила Рени. - Нужно о многом поговорить, случилось много неприятного. Мы потеряли по крайней мере одного человека, Селларс не добрался до нас - может, никогда и не доберется - вот что можно сказать. Но мы здесь, мы живы и знаем теперь больше. Правильно? - Вялые кивки и невнятное бормотание нельзя было принять за бурное согласие, но все-таки лучше, чем полчаса назад. - Нам удалось найти друг друга в Сети и не только благодаря прибору, !Ксаббу с Мартиной тоже приложили к этому руку. Разве не так?
- Ты что, пытаешься выбиться в лидеры? - спросила Флоримель с легким оттенком агрессивности, так похожей на нее.
- Я лишь пытаюсь рассказать, что я думаю. Все могут высказываться. Я не могу оставаться в стороне, когда остальные начинают ссориться и наша группа распадается. Нет, не могу.
Флоримель улыбнулась, но ничего не сказала. Остальные лишь печально кивали, но надежда в них не умерла. В этом сером мире все смешалось, даже дым от странного костра был одновременно и реальным и нереальным.
- Мы можем кое-что сделать, - продолжила Рени. - Послушайте! Именно здесь, именно сейчас произойдет перелом к лучшему. Мы можем идти дальше, но сначала нужно все подробно обсудить.
Она снова обвела всех взглядом, наконец она поймала тон, нашла слова, которые приведут их к ней. Она знала, куда идти, пожалуй, она видела, как говорил !Ксаббу, «глазами своего сердца». Однако конечная цель была пока неясна, как далекая звезда, а без посторонней помощи Рени и вовсе ее потеряет.
- Мы не можем позволить себе секреты друг от друга, - убеждала она. - Всем понятно? Как никогда сейчас наши жизни находятся в руках друг друга. Никаких больше секретов.
В этом призрачном мире можно зажечь костер, но нельзя вызвать ночь. Очень долго они разговаривали, спорили, даже немножко посмеялись и поплакали, а потом наконец улеглись спать. Освещение оставалось неизменным.
Во время своего дежурства Рени смотрела на странно бесцветное небо и думала о брате Стивене.
«Я приду к тебе, мой маленький человечек, - обещала она. Она говорила это не только для Стивена, но и для себя, а также предупреждала все и всех, кто встанет на ее пути. - Я приду, найду тебя».
Она поклялась, что с сегодняшнего дня будет очень осторожной.

ЭПИЛОГ
Он очнулся на берегу, лежа лицом в песке. После бесконечной венецианской ночи было очень приятно снова почувствовать солнечное тепло, согревающее тело. Особенно когда солнце такое яркое, что песок становится белым как снег, а синий океан превращается в тарелку, покрытую блестящей эмалью.
Пол поднялся на ноги, все мышцы болели. Он осмотрел пустынный берег. Даже небо выглядело пустынно, только редкие облачка да четкие силуэты морских птиц, медленно летящих от берега в океан и обратно.
На высоком берегу стоял большой низкий дом, он был сделан из камня и дерева и огорожен стеной с воротами. Пастухи, еле видимые в дрожащем горячем воздухе, выгоняли овец на пастбище вниз по холму, а им навстречу проехала повозка, доверху груженная глиняными горшками, и въехала во двор дома. Пол снова оглядел берег и освещенный солнцем океан, потом повернулся и направился к дому на утесе.
Что-то в песке бросилось ему в глаза. Он присел на корточки и обнаружил полузасыпанный скелет птицы, разрушенные ветром или стервятниками кости просвечивали. Ему стало жаль птицу. Он сам был сейчас таким же: беззащитным, обветренным и высушенным. Лежать под солнцем, засыпанным песком и омываемым приливом - не самое худшее из того, что может случиться с ним.
Будь у него монетка, он бы подбросил ее, чтобы узнать свою судьбу, хотя на самом деле ему было все равно, то ли продолжить путь, то ли сложить голову. Поэтому пусть выбор за него делают боги. Монеты не было, все, что имелось, это просоленные лохмотья и песчаные блохи в них.
«Больше не буду плыть по течению», - пообещал он себе, получился довольно безрадостный каламбур. Пол пошел вдоль берега к подножию холма.
Никто из бородатых мужчин в сандалиях, что толклись у ворот, не пытался помешать ему войти, некоторые, правда, отпустили нелестные замечания относительно грязной одежды и дряхлого возраста. Пол был глух к их насмешкам, это всего лишь тени, марионетки, понятия не имеющие о том, кто дергает веревочки, заставляющие их плясать. Он неспешно двинулся к дому. Козлы и несколько свиней обнюхали его жалкую одежду, надеясь обнаружить еду, люди же просто не замечали Пола, пока он не дошел до самого порога дома и не обернулся, чтобы еще раз глянуть на бескрайний синий океан.
Женщина в одеянии с капюшоном и с растрескавшимися от возраста и тяжелой работы руками предложила ему чашу вина. Он поблагодарил ее и пригубил чашу, над водами океана беспрестанно кружились чайки, ныряли и снова кружились.
Похоже, женщину чем-то привлекло лицо незнакомца. Пол отмстил про себя, что на ее глаза навернулись слезы, грубая рука женщины потянулась было за чашей, но вместо того взяла его руку.
- Мой господин. - прошептала она таким же грубым, как руки, голосом, - мой господин, ты вернулся!
Пол устало кивнул. Если таковы правила игры, будь что будет. Но вряд ли участие в очередном спектакле способно увлечь его. Он все сделал, как ему говорили. Нанди предупреждал, что в Итаке он встретит Странника и Ткачиху, и вот он здесь.
- Войди, - пригласила она.
- Входи! - Женщина радостно улыбалась, от волнения она засуетилась, как девчонка. - Иди за мной, только молчи. Дом - твой дом, мой господин! - полон злых людей. Я отведу тебя к твоему сыну.
Пол нахмурился. Он ничего не знал про сына.
- Мне было велено найти дом Странника. Мне сказали, что я должен освободить Ткачиху.
Глаза служанки распахнулись изумленно.
- Неужели боги наложили на тебя проклятье? Ты и есть Странник, мой господин, а это твой дом. - Она беспокойно огляделась и снова посмотрела на него. - Я отведу тебя к ней. Но заклинаю тебя твоей жизнью, мой господин, иди тихо и ни с кем не разговаривай!
Он позволил ей провести себя вдоль огромной стены из камня и дерева, потом через боковую дверь на закопченную кухню, Женщины, которые там находились, с отвращением взирали на его лохмотья и забрасывали спутницу Пола, которую, кажется, звали Евриклея, оскорбительными вопросами. До него начало доходить, в какую именно симуляцию он попал. А когда старый пес поднялся со своего места у очага и, с трудом подойдя к нему, начал лизать ему руку, улетучились последние сомнения.
- Одиссей, - очень тихо сказал он. - Царь Итаки.
Испуганная Евриклея повернулась к нему и начала бурно жестикулировать, прикладывая палец к губам. Они быстро прошли через зал, стены которого были увешаны копьями и щитами. Во дворе за открытыми дверями зала десятка два мужчин возлежали в тени, судя по одежде и оружию, они принадлежали к знати. Мужчины, по всей видимости, пировали. Мясо жарилось над ямами с углями, слишком медлительных слуг осыпали бранью, пинками и тычками. Один из пирующих пел старинную балладу, голова его запрокинулась назад, он явно обращал свою песню к кому-то за темным окном.
- Послушай, как сладко поет Антиной, госпожа! - хрипло крикнул один из его товарищей, изрядно пьяный, хотя еще не было и полудня. - Может, пустишь его спеть тебе одной?
В окне не появилось никакого движения. Мужчины рассмеялись и вернулись к своему веселью.
Пол оставался равнодушен к происходящему. Даже сейчас, когда он поднимался следом за старой женщиной по скрипучей лестнице на верхний этаж, где его ждало то, к чему он шел так долго, через столько миров, он не чувствовал ничего.
«Они убили ребенка», - эта мысль жила в нем с того момента, как он открыл глаза, Пол больше не мог сдерживаться. Он не мог забыть безвольное тело мальчика, свое чувство беспомощности, и эта память жгла его изнутри и выжгла дотла. Это он привел мальчика к смерти. Он пожертвовал им, а потом сбежал.
В душе царила пустота.
Евриклея остановилась у двери. Она подтолкнула Пола и показала рукой, чтобы он вошел. Он так и сделал, а она взяла его руку и поцеловала, а потом прижала сжатую в кулак руку ко лбу в знак готовности служить.
Ткачиха подняла глаза. Ее ткацкий станок, из которого она сейчас вытягивала нити, чтобы распустить уже законченный узор, стоял перед ней, как разноцветная арфа. Ковер был расшит изображениями птиц, совершенно разных птиц: голубей, ворон, чибисов. Все они были в движении: скакали, клевали, летели, раскинув крылья. Перья их были расцвечены во всевозможные оттенки, невероятно яркие.
Женщина у станка смотрела на Пола. Он подозревал, какое лицо увидит, но все равно, несмотря на внутреннюю опустошенность, сердце его забилось. В этом воплощении она была старше, но все равно поражала молодостью. Ее густые, блестящие волосы рассыпались по плечам и спадали по спине как темная накидка. Ее глубокие глаза смотрели пристально, как бывает на фотографиях давно умерших чужих людей. Она не была чужой, но это не приблизило его к пониманию, кто она. Она его знала. Он не знал ее имени, но он знал ее, знал каждой клеточкой своего существа.
- Ты - здесь, - сказала она, это прозвучало так по-домашнему. - Наконец ты пришел.
Она поднялась и раскинула руки, ее одеяние ниспадало как крылья. Когда она улыбалась, то становилась совсем юной.
- Нам нужно обо многом поговорить, мой так давно отсутствовавший муж, так о многом!

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90