- Посмотрим, что можно сделать. Как вы думаете, нельзя ли установить
более близкие отношения между вашими людьми и жителями поселка? Я знаю,
что обычно это у вас не принято, но в данном случае вашим шести женщинам
очень помогла бы поддержка женщин поселка. Такое чувство вообще очень
ценно.
- Да, понимаю, солидарность. Я им объясню.
- Хорошо, но, конечно, ни слова о нас.
- Ладно, - согласился мистер Кримм. - Собственно говоря, я о вас все
равно ничего не знаю. Та наша встреча после Потерянного дня - не в счет.
Полагаю, вы сейчас не вправе... э...
Бернард покачал головой.
- Извините, во всяком случае не сейчас.
Мистер Кримм выглядел разочарованным.
- Я так и думал. Жаль. Мне редко приходилось сталкиваться с такими
интересными службами, как Акушерский отдел военной разведки.
Через несколько минут Бернард встал. Пожимая протянутую руку, мистер
Кримм задумчиво на него посмотрел.
- Не будет ли больше пользы, - предложил он, - если я стану работать
не в одиночку, а в сотрудничестве, скажем, с мистером и миссис Гейфорд?
- О, - сказал Бернард, - значит, вы догадались? А кто-нибудь еще?
- Вряд ли. Я лишь десять минут назад сообразил, кто бы это мог быть.
- Что ж, думаю, на этом пока и закончим. А теперь езжайте и
обязательно встретьтесь с Гейфордами. Чем полнее будет картина, тем лучше.
Мистер Кримм не терял времени даром. В тот же вечер по пути из
Лондона он позвонил нам, и вместе с Джанет мы обсудили, каким образом
включить Ферму, и особенно шесть тамошних проблем, в круг жизни поселка.

Жизнь в Мидвиче текла довольно гладко, но немного позже одно из
подводных течений вырвалось на поверхность и взбудоражило всех.
После заседания комитета, которое сорвалось из-за миссис Либоди, она
фактически прекратила участвовать в его работе, впрочем, это и
неудивительно. Когда же через несколько дней она появилась снова,
казалось, что душевное равновесие к ней вернулось, и она решила забыть о
случившемся, как просто о неприятном инциденте.
Но однажды, в начале марта, викарий церкви Святой Марии в Трейне и
его жена привезли миссис Либоди домой на своей машине.
- Очень неприятная история, мне очень жаль, - сказал викарий из
Трейна, когда обе женщины поднялись наверх, а мистер Либоди позвонил
доктору. - Такое несчастье для всех нас.
- Я не вполне понимаю, что, собственно, случилось, - признался мистер
Либоди.
- Ее заметила моя жена. Она как раз делала покупки на рынке в Трейне,
когда увидела миссис Либоди. Ей стоило немалого труда увести ее, но в
конце концов она привела ее к нам, дала чаю и позвонила мне. Мы решили,
что лучше всего - сразу же отвезти ее домой.
- Очень вам за это признателен, - сказал Хьюберт Либоди. - Но я все
еще не понимаю. Я ведь знаю, что она собиралась в Трейн. И вполне
естественно, что она пошла на рынок?
- Да, да, конечно. Суть только в том, что она там делала. Когда моя
жена ее заметила, миссис Либоди стояла на перевернутом ящике и говорила -
можно сказать, проповедовала. Жена говорит, что вокруг уже собралась
небольшая толпа, причем не вполне приличного вида. Тем не менее миссис
Либоди упорно отказывалась уходить. К счастью, моя жена умеет уговаривать.
- Это было весьма любезно со стороны вашей жены. Положение создалось
затруднительное и неприятное, и мы тем более в долгу перед ней, - сказал
преподобный Хьюберт.
- Конечно, она действовала исключительно ради миссис Либоди, -
заверил его викарий из Трейна.
После некоторой паузы мистер Либоди, поколебавшись, спросил:
- Вы говорите, она произносила проповедь. Не можете ли вы сказать, на
какую... э... тему?
- Ну, видите ли, тема была несколько фантастическая, - уклончиво
сказал викарий из Трейна.
- Но, полагаю, я должен это знать. Доктор об этом наверняка спросит.
Его собеседник поколебался, но уступил.
- Насколько я понял, это был призыв к покаянию; вы, наверное, с
подобным уже встречались - когда некто объявляет о наступлении Судного
дня. По словам миссис Либоди, жители Трейна должны покаяться, и в страхе
перед бедствиями, муками и адским пламенем должны молить о прощении.
Довольно сектантские призывы, я бы сказал. Как-то, знаете ли, мрачно. И,
кроме того, они должны избегать любых контактов с жителями Мидвича,
которые уже страдают от Божьего недовольства. Если жители Трейна не
одумаются и не встанут на путь истинный, неотвратимая кара настигнет и их.
- О, - еле сдерживаясь, проговорил мистер Либоди. - Она не сказала, в
чем выражаются наши страдания?
- Кара Божья, - сказал викарий из Трейна. - Точнее говоря, наказание
в виде... э... детей. Это, конечно, вызвало скабрезные шутки и
сквернословие... Прискорбное зрелище. Конечно, как только моя жена
обратила внимание на... э... состояние миссис Либоди, дело стало понятнее,
хотя и не менее угнетающим. Я... а, вот и доктор Уиллерс. - Он с
облегчением замолчал.
Неделю спустя, средь бела дня, миссис Либоди заняла позицию на нижней
ступеньке памятника жертвам войны и приготовилась к выступлению. По этому
случаю она оделась в мешковину, ноги ее были босы, а волосы посыпаны
пеплом. К счастью, народу в это время было немного, и миссис Брант отвела
ее домой, прежде чем она успела всерьез начать свою проповедь. Уже через
час по всему поселку шли пересуды, но сама речь так и осталась
непроизнесенной.
Мидвич ничуть не встревожился, и, когда вскоре последовала новость,
что доктор Уиллерс рекомендовал миссис Либоди отдохнуть в частной
лечебнице, это восприняли скорее с жалостью, чем с удивлением.

Примерно в середине марта Алан и Феррелин впервые после свадьбы
приехали в Мидвич. Пока Феррелин, ожидая увольнения Алана из армии, жила в
маленьком шотландском городке среди незнакомых людей, Антея не хотела
беспокоить ее, рассказывая в письме о положении дел; теперь же сделать это
было необходимо.
По мере того, как Антея обрисовывала ситуацию в Мидвиче, выражение
лица Алана становилось все более озабоченным. Феррелин же слушала не
перебивая, лишь поглядывая время от времени на Алана. Она первой нарушила
наступившую тишину.
- Знаете, у меня такое чувство, что все это слишком уж странно. Я
хочу сказать, этого не может быть... - Она замолчала, пораженная
неожиданной мыслью. - О, какой ужас! Для бедного Алана это просто удар в
спину. Это же просто насилие! Это отвратительно! Это может быть основанием
для развода? Ты хочешь развестись, дорогой?
Зеллаби, чуть прищурившись, смотрел на дочь.
Алан положил свою руку на руку Феррелин.
- Я думаю, мы можем с этим немного подождать, правда? - сказал он.
- О, - сказала Феррелин, переплетая его пальцы со своими. Она долго
смотрела на мужа, затем, перехватив взгляд отца, попросила Антею подробнее
рассказать об отношении к происшедшему жителей поселка. Полчаса спустя они
вышли, оставив мужчин вдвоем. Алан едва дождался, пока дверь за ними
закроется.
- Я бы сказал, сэр, что это удар в лицо.
- Боюсь, что да, - согласился Зеллаби. - Я могу только одно сказать в
утешение - рано или поздно шок проходит. Самое болезненное тут - открытая
атака на человеческие предубеждения; я имею в виду прежде всего нас,
мужчин. Для женщин это, к несчастью, лишь первый барьер. Я с восхищением
любуюсь силой их духа, хотя, конечно, в этой истории мало что способно
внушить восхищение.
Алан покачал головой.
- Для Феррелин это будет ужасный удар - так же как и для Антеи, -
добавил он поспешно. - Конечно, нельзя ожидать, что Феррелин сразу
осознает все последствия. Потребуется некоторое время...
- Мой дорогой друг, - сказал Зеллаби, - как муж Феррелин, вы имеете
право думать о ней все, что угодно, но, ради собственного спокойствия, вы
не должны делать лишь одного - недооценивать ее. Уверяю вас, Феррелин все
прекрасно поняла. Сомневаюсь, что она упустила хоть что-нибудь. Конечно
же, она все поняла, а такое легкомысленное замечание сделала только
потому, что знала, что если будет выглядеть обеспокоенной, то и вы будете
беспокоиться за нее.
- Вы так думаете? - уныло спросил Алан.
- Да, - сказал Зеллаби. - Более того, с ее стороны это весьма
разумно. Бесплодные волнения утомляют. Лучшее, что можно сделать, - не
выказывать своего беспокойства и поддерживать остальных, конечно, не
забывая о необходимых практических и организационных шагах. Предлагаю вам
ознакомиться с плодами моей достаточно интенсивной деятельности.
Что можно было бы делать еще - это активнее пропагандировать
Современную Науку и Здравый Смысл, но тактично. Вы даже не представляете,
сколько древних поговорок, многозначительных примет, старушечьих
откровений, цыганских гаданий и прочих глупостей всплыло в поселке за
последнее время. Мы превратились в сокровищницу для собирателей фольклора.
Знаете ли вы, например, что в нынешних обстоятельствах опасно проходить
через ворота кладбища в пятницу? Что носить зеленое практически
равносильно самоубийству? Что есть булочки с тмином в высшей степени
неразумно? Вам известно, что если упавший нож или игла воткнется острием в
пол, то будет мальчик? Нет? Я так и думал. Но это неважно. Я собираю букет
из этой цветной капусты человеческой премудрости в надежде, что это
заинтересует моих издателей.
С деланной вежливостью Алан осведомился, как продвигается его
Очередной Труд. Зеллаби грустно вздохнул.
- Я должен сдать окончательный вариант "Сумерек Британии" к концу
следующего месяца. Пока что я написал три главы этого якобы современного
труда. Если бы я помнил, о чем там речь, то наверняка счел бы их сейчас
устаревшими. Трудно сосредоточиться, когда над головой висит топор.
- Меня больше всего поражает, как вам удается держать все это в
тайне. Я бы сказал, что у вас нет никаких шансов, - заметил Алан.
- Я бы тоже так сказал, - согласился Зеллаби. - Я сам до сих пор
удивляюсь. Может, это что-то вроде "Большой Лжи" Гитлера, только наоборот
- слишком много правды, чтобы в нее поверить? Должен сказать, и в Оппли, и
в Стоуче о некоторых из нас говорят весьма нелестные вещи. Мне приходилось
слышать, будто в День всех святых мы тут предавались оргиям. Однако - и
это весьма похвально - наши люди на провокации не поддаются.
- Неужели всего в миле отсюда никто не имеет понятия, что произошло
на самом деле? - недоверчиво спросил Алан.
- Я бы так не сказал. Скорее, люди просто не хотят в это поверить.
Они достаточно наслышаны, но предпочитают думать, что все это сказка,
которую сочинили, чтобы скрыть что-то вполне нормальное, но позорное. Но
насмешки соседей нам даже на руку. Это означает, что газеты вряд ли
добьются от них чего-либо интересного, если только не получат информацию
от кого-то непосредственно в Мидвиче.
Еще около получаса Зеллаби рассказывал разные истории, иллюстрирующие
солидарность жителей Мидвича, пока Алан не спросил задумчиво:
- Вы говорите, что несколько женщин, которые могли бы оказаться в
таком же положении, все-таки его избежали, верно?
- Около полудюжины, - подтвердил Зеллаби.
- Вы не интересовались, где они были во время Потерянного дня?
- Нет. Хотя, кажется, Уиллерс интересовался. Давайте-ка вспомним, кто
это был?
Он немного подумал и затем назвал несколько имен, включая Джанет.
- Вряд ли стоит считать миссис Гейфорд, - заметил Алан, - она пробыла
в зоне всего полчаса. Но Бетти Шаттлер - это имя я помню. Она не из тех,
кто был в автобусе на дороге из Оппли? В этом автобусе ехали четыре
женщины. Вы не помните, как звали других?
Зеллаби помнил - имена были те, которые он только что назвал.
- Странно, - добавил он. - Как же я упустил?..
- Получается, что этого не случилось ни с кем, кто был в тот день у
нас на виду. И значит, можно считать установленным, что беременность
вызывается не усыпляющим излучением, чем бы оно ни было. Хотя в результате
мы все равно не продвинулись ни на шаг...
- Ох, не знаю, - сказал Зеллаби. - По крайней мере, теперь мы можем
не заблуждаться насчет способностей науки, этого "ужасного ребенка" нашего
времени...

12. БРАВО, МИДВИЧ!
"Очень сожалею, - писал мне Бернард в начале мая, - что
обстоятельства не позволяют мне лично принести вам заслуженные
поздравления в связи с успехом операции. На сегодняшний день ситуация
полностью вами контролируется, что, честно говоря, удивительно;
большинство у нас считало, что какие-то официальные действия придется
предпринять уже на первом этапе. Теперь, когда до дня "Д" остается около
семи недель, мы надеемся, что вообще сможем обойтись без этого. А что
думают по этому поводу у вас? Как ты считаешь сам - Мидвич сумеет
продержаться?"
Ответить на эти вопросы было далеко не просто. Если бы не общая
напряженность, шансы на успех были бы достаточно велики; c другой же
стороны, все это могло рухнуть в любой момент от малейшей искорки, от
любой неизвестности, которых так много на нашем пути.
Иногда Мидвич вдруг охватывала паника; она возникала словно бы
ниоткуда и распространялась, как инфекция. Но нам всегда удавалось с нею
справиться. Самых нервных успокаивал доктор Уиллерс, быстро организуя
рентген и показывая, что все идет нормально.
В середине мая, однако, в жизни поселка произошли перемены. До сих
пор ритм ее был созвучен общему весеннему настроению, но теперь в
поведении людей появилось какое-то нездоровое ожидание. Лица посерьезнели,
на них читалась напряженность. Зеллаби как-то сказал об этом Уиллерсу, и
доктор согласно кивнул.
- Ничего удивительного, - сказал он. - Мы приближаемся к финишу,
каков бы он ни был. Ближайшие недели вызывают у меня опасений даже больше,
чем их было в самом начале. Сейчас мы должны напрячь все силы.
- Болтовня старух нам отнюдь не помогает, - сказал Зеллаби. - Антее
уже не удается, как прежде, держать их на расстоянии. Нельзя ли как-нибудь
заставить их замолчать?
- Это еще никогда и никому не удавалось, - покачал головой доктор. -
Мы и так уже сделали все возможное - и почти все благодаря помощи миссис
Зеллаби.
Несколько мгновений Зеллаби колебался, затем решился.
- Я обеспокоен ее состоянием, Уиллерс. Не могли бы вы с ней
поговорить? - спросил он.
- Поговорить?
- Она встревожена сильнее, чем нам кажется. Это обнаружилось пару
ночей назад. Вроде бы ничего особенного. Я вдруг заметил, что она смотрит
на меня так, словно ненавидит, - но вы же знаете, что это не так... Потом,
хотя я и молчал, она вдруг воскликнула: "Мужчинам гораздо проще! Вам ведь
не суждено через это пройти! Откуда вам знать, каково это - лежать без сна
и сознавать, что тебя просто использовали, словно ты вообще не человек, а
какой-то механизм, вроде инкубатора..."
Зеллаби помолчал, покачав головой.
- Чертовски мало тут можно сделать. Я не пытался остановить ее.
Думал, ей лучше выговориться, думал, ей это поможет. Но лучше бы вы
поговорили с ней, успокоили ее. Она знает, что все анализы и рентген
показывают нормальное развитие плода, но она вбила себе в голову, что даже
в случае отклонений вы будете утверждать, что все идет нормально. Такова
ваша профессия. И наверное, она права.
- Но ведь все, слава Богу, идет хорошо, - сказал доктор. - Не знаю,
что бы я сделал, если бы было наоборот. Уверяю вас, пациенты не могут
испытывать большего облегчения, чем я сам. Так что не беспокойтесь.
Конечно, я с ней поговорю. Она не первая, к кому приходят подобные мысли,
и наверняка не последняя. Но, знаете, когда мы разберемся с этим, боюсь, у
нас появятся новые поводы для беспокойства... Нас ждут очень, очень
трудные времена...

Через неделю стало очевидным, что опасения Уиллерса не только
сбываются, но и сильно преуменьшены. Ощущение надвигающейся катастрофы
оказалось заразительным, почти ощутимо нарастая день ото дня. К концу
следующей недели консолидация Мидвича заметно ослабла. Мистер Либоди
проводил ежедневные службы, а все остальное время ездил по домам своих
прихожан, подбадривая каждого в меру своих сил.
Зеллаби оказался почти не у дел. Рационализм стал в немилости. Он был
необычно молчалив и наверняка согласился бы сделаться невидимым, если бы
ему это предложили.
- Вы заметили, - спросил он, зайдя как-то вечером домой к мистеру
Кримму, - как они на нас смотрят?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25