Это было сделано
затем, чтобы в случае срочной необходимости врач мог добраться до любого
пациента в наикратчайшее время - мерить Госпиталь из конца в конец в
заранее надетом защитном скафандре было и неудобно, и долго. Решили, что
разумнее облачаться в скафандр соответствующего типа прямо у входа в
палату каждого пациента, как это только что проделал Конвей.
Вспоминая географию этой секции Госпиталя, Конвей сообразил, что
может срезать часть пути, если двинется заполненным водой коридором,
ведущим в операционную чалдеров, выйдет через люк в хлорное отделение,
поднимется на два этажа и окажется в метановой палате. Такой маршрут
позволял еще хоть немного побыть в теплой воде, а Конвея явно знобило.
В хлорном отделении мимо Конвея на своих колючих, мембрановидных
отростках с шорохом прополз выздоравливающий илленсанин ПВСЖ, и Конвею
вдруг отчаянно захотелось заговорить с ним - о чем угодно. Но он заставил
себя пройти мимо.
Защитный скафандр для пребывания в метановой палате существ типа
ДБДГ, был чем-то вроде этакого небольшого самодвижущегося танка. Изнутри в
нем были установлены обогреватели, чтобы врач не замерз до смерти, а
снаружи - охладители, чтобы излучаемое тепло не изжарило бедных пациентов;
ведь для них даже смертельнейшие дозы радиации или хотя бы светового
излучения были смертельными. Конвей, например, понятия не имел, по какому
принципу действует сканирующее устройство, которым он пользовался для
обследования пациентов - это знали разве что помешанные на технике типы с
нашивками инженеров, - но он был убежден, что устройство это работает не с
помощью инфракрасных лучей - они были слишком горячими для его пациентов.
В процессе работы Конвей добавлял все больше и больше тепла в
скафандр, так что в конце концов пот уже катил с него градом, но ему
по-прежнему было очень холодно. Внезапно его охватил страх. Что если он
подцепил какую-нибудь болезнь? Снова выбравшись наружу, на свежий воздух,
он торопливо поглядел на крохотный циферблат, вшитый в кожу предплечья.
Пульс, дыхание, гормональный обмен - все было в норме, если не считать
небольших отклонений, вызванных испугом; в крови тоже не было никаких
чужеродных тел. Что же все-таки с ним происходит?

Конвей поспешил закончить обход. Он снова ощущал смятение. Если его
собственное сознание выкидывает такие шутки, необходимо предпринять
соответствующие меры. Видимо, это как-то связано с тельфианской
мнемограммой. О'Мара говорил об этом, но сейчас Конвей никак не мог
припомнить, что именно. Но в комнату мнемозаписи он пойдет прямо сейчас,
там О'Мара или нет.
По пути ему встретились два монитора, оба вооруженные. Конвей
почувствовал к ним обычную неприязнь, его также немало шокировало, что они
разгуливают по Госпиталю с оружием, и в то же время ему захотелось
хлопнуть их по плечу или даже крепко обнять: он отчаянно желал, чтобы
вблизи были люди, разговаривали, обменивались идеями и впечатлениями,
чтобы не чувствовать себя таким до ужаса одиноким. Когда они с ним
поравнялись, Конвей даже выдавил смущенное "привет". Впервые в жизни он
первым заговорил с монитором.
Один из мониторов слегка улыбнулся, другой кивнул в ответ. Оба,
пройдя мимо, удивленно взглянули через плечо: зубы Конвея выбивали
отчаянную дробь. Но теперь решение обратиться к психологу почему-то уже не
казалось ему таким удачным. Там было холодно и мрачно, а единственным
собеседником вполне мог оказаться О'Мара. Конвею же хотелось затеряться в
толпе, и чем больше была бы эта толпа, тем лучше. Он вспомнил о столовой
неподалеку и свернул к ней. На пересечении коридоров ему попалась на глаза
табличка с надписью: "Диетическая столовая, палаты 52 - 68, существа типа
ДБДГ, ДБЛФ и ФГЛИ". Тут он вспомнил, что страшно замерз...
Диетологи были слишком заняты, чтобы обращать внимание на посетителя.
Конвей приглядел хорошо раскалившуюся плиту и улегся на нее, с
наслаждением окунувшись в поток ультрафиолетовой антисептической радиации,
омывавшей это импровизированное ложе, и совершенно игнорируя запах горелой
ткани, издаваемый его легким костюмом. Теперь ему стало теплее, чуточку
теплее, но страшное ощущение полнейшего и глубочайшего одиночества
по-прежнему не покидало его. Такой одинокий, никем не любимый, никому не
нужный... О, лучше бы и вовсе не появляться на свет...
Когда несколько минут спустя, наспех натянув тепловой скафандр
какого-то диетолога, к нему подбежал один из встреченных им в коридоре
мониторов, которые заинтересовались его странным поведением, тот увидел,
что по лицу Конвея катятся крупные, тяжелые слезы...

- Вы очень везучий и очень глупый юнец, - произнес чей-то хорошо
знакомый голос.
Приоткрыв глаза, Конвей обнаружил, что лежит в кресле для стирания
мнемограмм, а над ним склонились О'Мара и еще какой-то монитор. Спина у
Конвея напоминала слегка недожаренный бифштекс, а тело жгло, как от
сильного солнечного ожога. Гневно глядя на Конвея, О'Мара снова заговорил:
- Везучий, потому что не обожглись всерьез и не ослепли, а глупый -
ибо забыли сообщить мне существеннейшую деталь: что впервые в жизни
работаете с мнемограммой...
Эти слова О'Мара произнес чуть виноватым тоном и пояснил, что, скажи
ему Конвей об этом, он, О'Мара, подверг бы Конвея гипнообработке, которая
позволила бы доктору отличать свои собственные желания от потребностей
тельфиан, совладельцев его мозга. О'Мара лишь тогда сообразил, что Конвей
в этом деле новичок, когда заполнял его карточку с отпечатками пальцев, и
будь он проклят, если ему скажут, что в таком гигантском заведении можно
запомнить, кто тут новичок и кто нет. Но в любом случае, если б Конвей
побольше думал о своей работе и поменьше о том, что получает программу от
ненавистного монитора, ничего подобного бы не случилось.
Конвей, как ядовито продолжал О'Мара, оказался самоуверенным
фанатиком и даже не пытался скрыть, что чувствует себя оскверненным, если
к нему прикасается такой невежа, как монитор. У него, у О'Мары, просто не
укладывается в голове, как может придерживаться подобных взглядов человек,
у которого достаточно ума, чтобы получить назначение в этот Госпиталь.
Конвей чувствовал, что лицо у него пылает. Как глупо было с его
стороны не сказать психологу, что он новичок! О'Маре ничего не стоило
обвинить его теперь в пренебрежении личной безопасностью - а в таком
многовидовом госпитале это приравнивалось к беспечности по отношению к
пациенту, - и тогда Конвея вышвырнут вон.
Второй монитор, который и доставил Конвея сюда, глядел сейчас на него
с веселой усмешкой. И с этим Конвею даже труднее было примириться, чем с
руганью О'Мары.
- ...а если вам все еще невдомек, что случилось, - устало продолжал
О'Мара, - то, да будет вам известно, что вы - конечно по неопытности -
допустили, чтобы личность тельфианина, записанная в программе, временно
подавила вашу собственную личность. Тельфианская потребность в жесткой
радиации, мощном потоке тепла и света и, наконец, в духовном слиянии,
необходимом для группового психоединства, стала вашей собственной
потребностью - разумеется, выраженной в соответствующих человеческих
чувствах. Вы начали воспринимать все окружающее с позиций тельфианина, а
тельфианский индивидуум - если он лишен духовных контактов со своей
группой - это поистине существо несчастное!
Постепенно О'Мара успокаивался. Теперь его голос звучал почти
бесстрастно:
- Вы обгорели немного сильнее, чем при солнечном ожоге. Спина ваша
еще какое-то время поболит, потом начнет зудеть. Так вам и надо. А теперь
убирайтесь. Я не желаю вас видеть до послезавтрашнего дня. Постарайтесь
прийти ко мне в девять часов утра. Рассматривайте это как приказ. Нам
необходимо кое о чем потолковать, не забыли?

Снаружи, в коридоре, наряду с полным опустошением Конвей почувствовал
гнев - исключительно паршивое состояние, грозящее перейти в срыв. За все
двадцать три года жизни он не мог припомнить, чтобы ему было так плохо в
моральном плане. Его заставили почувствовать себя маленьким мальчиком -
маленьким, плохим, неприспособленным мальчиком. Это доставляло боль, ибо
Конвей всегда был хорошим, воспитанным ребенком.
Он не замечал, что его спаситель по-прежнему стоит рядом с ним, до
тех пор, пока тот не заговорил.
- Пусть вас не беспокоит поведение майора, - доброжелательно
посоветовал монитор. - На самом деле он приятный человек, вы сами в этом
убедитесь при следующей встрече. Сейчас он просто устал и немного на
взводе. Понимаете, только что прибыли три экипажа мониторов и прибудут
еще, но в данный момент от них мало проку. У большинства сильнейшее
нервное истощение после боевых действий. Майор О'Мара со своим персоналом
должны оказать им психологическую первую помощь, прежде чем...
- Нервное истощение! - воскликнул Конвей самым язвительным тоном, на
какой только был способен. Он до глубины души устал от того, что ему либо
устраивают разносы, либо сочувствуют те, кого он считал ниже себя и в
моральном и в интеллектуальном отношении. Полагаю, - добавил он, - это
значит, что они устали убивать людей?
Конвей увидел, как лицо администратора стало жестким и что-то вроде
боли и гнева одновременно мелькнуло в его глазах. Монитор застыл на месте.
Он открыл было рот наподобие О'Мары, чтобы разразиться обличительной
речью, но передумал.
- Для человека, который пробыл здесь два месяца, у вас, мягко говоря,
весьма превратное мнение о Корпусе мониторов. Я никак не могу понять: вы
были слишком заняты, чтобы порасспросить людей, или на то есть еще
какие-то причины?
- Нет, - холодно ответил Конвей, - но там, откуда я прибыл, мы не
осуждали деятелей вашего типа, предпочли более приятные темы.
- Полагаю, - сказал монитор, - что всем вашим друзьям - если таковые,
конечно, имелись - было приятно лишь похлопывать друг друга по спине.
Он развернулся и зашагал прочь.
При мысли о том, что что-то тяжелее пера коснется его обожженной,
извращенной спины, Конвей невольно поморщился. Но он задумался и о
предыдущих словах собеседника. Итак, его мнение о мониторах было
превратным? Значит, они хотели, чтобы он простил насилие и убийства и
водил дружбу с теми, кто нес ответственность за преступления? Еще он
отметил прибытие нескольких экипажей мониторов. Зачем? Для чего? Его до
сих пор непоколебимую самоуверенность стало подтачивать беспокойство.
Что-то он здесь упустил из виду, что-то весьма важное.
Когда он впервые прибыл в Госпиталь, существо, которое давало
необходимые инструкции и назначения, провело с ним небольшую ободряющую
беседу. Оно сказало, что доктора Конвея рады здесь видеть после успешной
сдачи множества тестов и надеются, что он обретет свое счастье в работе.
Время испытаний теперь прошло, и никто не будет к нему цепляться, но если
по какой-либо причине - от трений с соотечественниками или представителями
других рас или еще каких-то проявлений ксенофобии - он будет так мучиться,
что не сможет оставаться здесь долее, то с огромным сожалением его
отпустят.
Конвею так же посоветовали как можно больше расширить круг своего
общения с особями различных видов и добиться если не дружбы с ними, что
хотя бы взаимопонимания. В конце беседы ему сказали, что если у него по
неведению или по какой другой причине возникнут сложности, то достаточно
обратиться к одному из двух землян, которых зовут О'Мара и Брайсон - в
зависимости от характера неприятностей. Впрочем, при необходимости он мог
бы обратиться к любому специалисту любой расы.
Сразу после этого он встретился с заведующим хирургическим
отделением, в которое его назначили, очень способным землянином по фамилии
Маннон. Доктор Маннон еще не стал диагностом, хотя и очень к этому
стремился, а посему большую часть времени вел себя вполне по-человечески.
Он являлся гордым владельцем маленькой собачки, которая так к нему
привязалась, что внеземные посетители были склонны предполагать наличие у
них симбиотической связи. Доктор Маннон очень нравился Конвею, но теперь
он начинал понимать, что его начальник - единственный из
соотечественников, к кому он испытывает дружеские чувства.
Наверняка, факт был немного странным. Это заставило Конвея начать
копаться в себе.
После вышеупомянутого инструктажа он считал, что все идет нормально,
особенно после того, когда обнаружил, как легко заводятся знакомства среди
внеземных представителей персонала Госпиталя. Он не испытывал теплых
чувств к своим земным коллегам - за одним исключением - из-за их
склонности к легкомыслию и цинизму по отношению к той весьма важной
работе, которую и он и они выполняли. Но мысль о возникновении трений была
смехотворной.
Однако так было до сегодняшнего дня, пока О'Мара не заставил его
почувствовать себя маленьким и глупым, не обвинил в фанатизме и
нетерпимости и не разбил его эго на мелкие кусочки. Это вполне определенно
указывало на возникновение трений, и Конвей понимал, что, если подобное
отношение мониторов не измениться, он будет вынужден покинуть Госпиталь.
Он был культурным и порядочным человеком - какое мониторы имеют право его
отчитывать? У Конвея это просто не укладывалось в голове. Однако две вещи
он знал наверняка: он хотел остаться в Госпитале, а чтобы сделать это, ему
была нужна чья-то помощь.

4
Неожиданно в его мыслях всплыла фамилия "Брайсон" - одна из двух,
названных ему на случай неприятностей. О'Мара отпадал, а вот этот
Брайсон...
Конвей никогда не встречал человека с такой фамилией, но, справившись
у проходившего мимо тралтанина, выяснил, куда следует идти. Но дошел он
только до двери с табличкой "Капитан Брайсон. Корпус мониторов. Капеллан",
и рассерженный повернул обратно. Еще один монитор! Теперь оставался лишь
один человек, который мог бы ему помочь - доктор Маннон. Сначала стоит
испробовать этот вариант.
Но когда Конвей нашел своего начальника, тот был запечатан в
операционной для ЛСВО, где ассистировал хирургу-диагносту с Тралтана при
очень сложной операции. Он поднялся на смотровую галерею и стал ждать,
когда освободится Маннон.
Существо ЛСВО прибыло с планеты, обладающей плотной атмосферой и
ничтожным притяжением. Оно было крылатым и исключительно хрупким, поэтому
притяжение в операционной почти полностью отсутствовало, а хирурги были
пристегнуты к своим местам вокруг операционного стола. Маленький ОТСБ,
живущий в симбиозе со слоноподобным тралтанином, пристегнут не был, но его
надежно держало над столом одно из вспомогательных щупалец хозяина. Конвей
знал, что ОТСБ не может терять физический контакт со своим партнером более
чем на несколько минут, не нанеся при этом тяжелую травму собственной
психике. Несмотря на собственные неурядицы, Конвею стало интересно, и он
сосредоточился на работе хирургов.
Часть пищевого тракта пациента была вскрыта, обнажив прилепившуюся к
стенке рыхлую опухоль голубоватого цвета. Без физиологической мнемограммы
ЛСВО Конвей не мог определить, было ли состояние пациента серьезным или
нет, но технически операция была безусловно сложной. Об этом можно было
судить по тому, как Маннон склонился над существом, и по плотно свитым в
кольца бездействующим щупальцам тралтанина. Как и обычно, маленький ОТСБ с
помощью густых зарослей своих щупалец толщиной с волосок, имеющих глаза и
присоски на концах, выполнял исключительно тонкую исследовательскую работу
- посылал подробнейшую визуальную информацию об операционном поле своему
огромному хозяину, получая в ответ инструкции, основанные на этих данных.
Тралтанин и доктор Маннон уже приступили к относительно грубой работе -
они что-то зажимали, перевязывали, промокали тампонами.
Собственно Маннону оставалось, в основном, только наблюдать, как
хозяин управляет сверхчувствительными щупальцами паразита, но Конвей знал,
что землянин горд возможностью исполнять даже такую роль. Симбиоты с
Тралтана являлись величайшими хирургами, которых знала Галактика. Все
хирурги были бы тралтанами, если бы не размеры и особенности организма
последних, что исключало лечение ими некоторых разумных форм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19