.. хоть полсекунды - он бы одумался и сделал то, что подобает
достойному человеку! Однако, оправдать свои действия недостатком времени на
размышление у Франца не получалось: решение следовало принимать сердцем, а
не головой. Достойный человек в такой ситуации не думает, а действует на
инстинкте! "Ну ладно, если б я даже и остался, то чем бы я помог Тане? -
спрашивал он себя и тут же сам отвечал, - Тем, что был бы рядом с ней!"
На этот аргумент возражений уже не находилось.
Для того, чтобы занять голову и заполнить бесконечные дни, Франц стал
составлять подробную карту-схему Дома, обследуя этаж за этажом и нанося на
план все обнаруженные комнаты. Начал он с подвала, почти целиком отведенного
под склад продуктов: залежей консервированной хурмы и папайевого сока, сотен
ящиков ветчины из африканского бородавочника и полярной куропатки - вот,
где, оказывается, использовались злополучные консервы со Второго Яруса! В
дополнение к уже знакомой продукции, имелось несколько сортов
консервированной рыбы, множество тропических фруктов и овощей неизвестных
наименований; неотапливаемые секции подвала ломились от мороженного мяса
какой-то рептилии (все это, наверно, заготовлялось в других "версиях"
Второго Яруса, упомянутых Следователем Фрицем). Запасов еды должно было
хватить Францу лет на шестьдесят, что, видимо, являлось "верхней" оценкой
оставшегося ему времени жизни. Энергии и воды также имелось предостаточно:
расположенный на крыше ветряк заряжал аккумулятор, который, в свою очередь,
питал электричеством все оборудование Дома, включая котел для перетапливания
снега.
На 1-ом этаже располагался вестибюль и вход в лифт, а также большое
стеклянное табло, показывавшее влажность и температуру воздуха внутри Дома,
силу ветра и температуру воздуха снаружи, атмосферное давление, дату и
время. Только однажды Франц видел, чтобы табло показывало что-нибудь другое
- когда в первый раз вышел из кабины Лифта, приехав с Третьего Яруса. После
этого Лифт небъяснимым образом превратился в лифт и никуда, кроме как в
подвал или на верхние этажи Дома уже не шел - Франц даже спускался в шахту,
чтобы убедиться, что там нет секретного хода.
Много места в Доме отводилось всевозможному служебному оборудованию:
вышеупомянутый котел для перетапливания снега помещался в подвале и
соединялся трубопроводом сквозь стену Дома с пневматическим "засасывателем".
Натопленная вода перекачивалась наверх мощным насосом и наполняла бак на
24-ом этаже, а уж оттуда расходилась по всему Дому. Система водоснабжения
работала не постоянно, а включалась (автоматически) только, если уровень
воды в баке опускался ниже половины.
На 26-ом этаже помещалась динамомашина, соединенная механическим
приводом с ветряком на крыше. Все движущие части обоих механизмов были
изготовлены из светлого легкого металла - видимо, титана - и, казалось,
могли прослужить десятки лет. Выработанное электричество шло на этаж ниже -
в аккумулятор. Если последний заряжался полностью, то ветряк автоматически
покрывался специальным чехлом, и вся система останавливалась.
На 2-ом этаже располагался видеотеатр с большим экраном и одиноким
креслом посреди пустого зала; на 3-ем - видеотека с фильмами решительно
всех стран мира. 4-ый и 5-ый этажи занимал склад одежды: Франц нашел
неимоверное количество белья, рубашек, свитеров, костюмов, постельного
белья, домашних тапочек, вечерних туфель и даже два фрака - но только
одну зимнюю куртку (что вполне соответствовало частоте его вылазок
наружу). Затем шел жилой этаж (6-ой); на 7-ом и 8-ом - размещалась обширная
художественная библиотека; на 9-ом - компьютер, централизованно управлявший
всем оборудованием Дома. Этажи с 10-го по 14-ый занимал, как его называл
Франц, "склад разных вещей", где хранились канцелярские товары, элементарные
лекарства, стиральный порошок, инструменты, посуда, кухонные припасы (соль,
сахар, пряности) и другие мелочи. 15-ый этаж был обставлен под научную
лабораторию: мощный компьютер с векторным процессором, два стола, книжные
полки, персональный компьютер и лазерный принтер. На 16-ом и 17-ом этажах
располагалась научная библиотека (не содержавшая, почему-то, ни одного
издания, вышедшего после смерти Франца); на 18-ом - коллекция музыкальных
записей и нот, проигрыватель лазерных дисков, магнитофон, а также
электроорган, скрипка и акустическая гитара. Следующие четыре этажа были
попарно соединены и превращены в спортивный зал и бассейн - ни тем, ни
другим Франц не пользовался из-за плохого физического состояния.
Только два из всех этажей Дома отапливались постоянно: жилой - 6-ой и,
почему-то, 23-ий (на котором не было ничего, кроме большого пустого зала). В
остальных помещениях отопление включалось тумблерами: повернешь - и через
десять минут температура поднимается до шестнадцати градусов Цельсия, а
потом держится на этом уровне ровно час (после чего приходилось опять
щелкать тумблером). Постоянно мерзнувший Франц провозился несколько дней,
пытаясь подрегулировать отопление Дома на более высокую температуру, однако
так и не сумел разобраться в программе, управлявшей центральным компьютером
на девятом этаже. В конце концов, он был математиком, а не системным
программистом.
Но ужаснее всего ощущалось одиночество: Франц являлся
единственным обитателем Дома. Ни других подследственных, ни
обслуживающего персонала - все двадцать шесть этажей плюс подвал были
рассчитаны на одного человека. Более того, они были рассчитаны именно на
него, Франца Шредера: ибо вся одежда на складе в точности подходила
ему по размеру, книги и журналы в научной библиотеке соответствовали его
научным интересам, в художественной библиотеке имелись сочинения всех его
любимых писателей, в музыкальной - композиторов, а в видеотеке
наличествовали все до одного его любимые фильмы!
Дом 21/17/4 торчал, как безымянный палец, посреди безлесой заснеженной
равнины. Из окон нижних этажей не было видно ничего, кроме плоского белого
пространства; лишь забравшись на самый верхний, 26-ой этаж, Франц обнаружил
на севере и юге еле различимые здания - точные копии его Дома. В южном
здании вроде бы светились окна. Оживившись, Франц стал включать и выключать
через равные промежутки времени свет, однако ответа от неведомого товарища
по несчастью не получил. На следующее утро он попытался добраться туда
пешком, но за полдня не успел пройти и четверти расстояния: идти по сугробам
глубиной в полтора-два метра оказалось, в его теперешнем состоянии,
непосильной задачей. Чтобы вернуться в укрытие до начала вьюги, ему пришлось
повернуть обратно, и после этого случая наружу он не выходил - благо вход в
Дом частенько заваливало снегом. Франц наблюдал за южным зданием еще три
недели, но огни больше не появлялись - может, они ему просто померещились?
Обследования Дома и составления плана хватило ненадолго - недели на
четыре, после чего Франц решил заняться, для разнообразия, наукой. Работать
теоретически он поначалу был не в состоянии и, потому, погрузился в
программирование. Дней десять он писал и отлаживал отдельные куски
программы, еще неделю подбирал параметры так, чтобы алгоритм стал устойчив.
Наконец, пошли первые результаты - причем, как раз такие, каких он ожидал!
Францу стало интересно - и он вернулся к теоретической модели, которой
занимался последние месяцы перед смертью. Роясь в литературе, он обнаружил
статью с описанием довольно оригинального метода, оказавшегося применимым и
в его, Франца, случае. Это был прорыв: задача решилась "до конца": он
получил ответы на все вопросы, а теоретические результаты полностью
подтвердили численные. Работа получилась, как ему эйфорически казалось,
экстраординарная по своей важности и изящности; Франц даже успел придумать
заголовок для статьи, как вдруг с удивлением осознал, что не понимает, зачем
эту статью нужно писать. Не то, чтобы он не знал с самого начала, что
опубликовать ее будет невозможно ... просто оказалось, что рассказать
о полученных результатах для него столь же важно, как и получить их.
Так или иначе, но эйфория немедленно прошла - равно как и интерес к науке в
целом - и к рабочему столу на 15-ом этаже Франц более не прикасался.
Никогда раньше он не ощущал своей изолированности так остро, как после этого
случая ...
Он попробовал реанимировать свою старую любовь к музыке, однако дело
пошло туго. Играть на гитаре ему не позволяли плохо действовавшие пальцы
правой руки, а на скрипке он не практиковался более семи лет и забыл уже,
каким концом ее нужно держать. Тем не менее, порывшись на музыкальном этаже,
он разыскал ноты 24-ех каприсов Паганини для скрипки соло и стал упрямо
разбирать страницу за страницей. Поначалу он быстро прогрессировал, но потом
прогресс затормозился и игра оставалась на одном и том же уровне. Хуже того
- какую бы пьесу Франц не играл, он делал десятки мелких ошибок и
неточностей, сводя получаемое от музыки удовольствие к нулю. Сколько он ни
бился, восстановить "чистую" игру ему не удавалось, и, в конце концов, он
отнес футляр со скрипкой обратно на музыкальный этаж.
Следующим прожектом явилась попытка систематизировать всю известную
информацию о Стране Чудес. Примерно в течение месяца Франц заносил сведения
в тщательно продуманную "базу знаний", организованную в персональном
компьютере; но дойдя до интерпретации, застрял. К примеру: почему уровень
здешней бытовой техники в точности соответствует современному уровню техники
на Земле? Значит ли это, что Бог неспособен к техническому развитию и
попросту заимствует идеи у людей? Да нет, конечно: ведь он также использует
и фантастические (по человеческим стандартам) лифты, двигающиеся между
неизвестно где расположенными ярусами. Видимо, Бог заимствует человеческую
технику для каких-то своих целей. Каких? Ответ на этот вопрос казался
недоступным ... а может, у Франца от плохого самочувствия и остаточного
действия галлюциногенов плохо работала голова.
А какую роль играют эти бесконечные анкеты? Он заполнял их в
Регистратуре, он заполнял их на всех трех предыдущих ярусах. Здесь, на
Четвертом, ему также был оставлен довольно объемистый комплект бланков - в
спальне, на кровати. Возиться с ними, однако, Франц не стал, ибо отдать их
все равно было некому. Бегло просмотрев, он переложил их на стол, а через
несколько дней нечаянно столкнул на пол - и Анкеты веером разлетелись по
ковру. Чтобы не мешались под ногами, Франц затолкал их поглубже под стол.
Или, скажем, как он теперь должен относиться к "теории декораций",
казавшейся такой логичной в устах Следователя Фрица? Но ведь Фриц-то
оказался не человеком, а каким-то чудовищем, единственной целью которого
являлось запугать Франца до последней степени! То есть, Следователь-то и был
самой настоящей декорацией! А отсюда - следующее рассуждение: если кто-то
говорит про остальных, что они - декорации, а про себя, что он - не
декорация, а потом выясняется, что он все-таки декорация, то значит ли это,
что остальные не декорации? К сожалению, Франц быстро терял нить в такого
рода логических построениях и никогда не мог додумать их до конца.
Через некоторое время бессмысленность обдумывания любых вопросов,
связанных со Страной Чудес, стала очевидна: ему не хватало ни информации, ни
интеллектуальных сил. И, когда Франц по нечаянности стер часть "базы знаний"
из памяти компьютера, то восстанавливать ее он не стал, а просто забросил
всю идею целиком.
Впервые в жизни Франц почувствовал себя интеллектуальным импотентом:
все известные ему методы познания оказались бессильны ... "досмертная"
логика обрекла его анализ на неудачу с самого начала! Более того, сам
аналитический подход казался здесь неуместным - разлагая этот мир на
составные части, он не добился ничего! (До сих пор Франц пытался угадать
суть происходившего по "элементарным проявлениям", но даже самые простые
здешние "элементы" отличались от того, к чему он привык.) Единственной
надеждой оставался "синтетический" подход: не вдаваясь в частности,
пытаться объяснить суть всего сразу. Когда эта нехитрая мысль пришла
ему в голову, Франц ощутил вялый прилив интереса - как же он не додумался
раньше? Необходимо понять, чего он должен достичь в целом - не может
такое сложное и продуманное построение не иметь глобальной цели! Или
нет, проще: необходимо понять, чего хочет тот, кто все это придумал!
(В конструкции Страны Чудес явно чувствовалось сознание, имеющее
индивидуальность ... или это только казалось? Франца не оставляло
ощущение, что кто-то следит сверху за его перепитиями и в досаде хватается
за голову, восклицая: "Ну, что же ты! Неужто до сих пор не догадался?!") Ну
да, все правильно: если логика бессильна - остается религия, философия (о
чем-то похожем толковал Фриц - стоит ли следовать его совету?) ... йога, в
конце концов. В досмертном мире Франц никогда этими вещами не интересовался,
однако сейчас - выбора не оставалось.
Он раскопал в библиотеке "Введение в современную философию", однако
чтение пошло медленно - аргументы автора часто ускользали от него, из-за
чего одни и те же страницы приходилось перечитывать по нескольку раз. Чем
дальше он читал, тем меньше испытывал интереса: философия, казалось,
возилась с частностями, не затрагивая сути ... а если и затрагивала,
то Франц все равно не мог преодолеть удушающий поток словоблудия.
Пару дней он читал Библию - вот где ему стало по настоящему скучно.
Изо всех сил Франц старался обнаружить потайной высокий смысл в притчах
Старого Завета, но видел лишь банальные, по нынешним искушенным временам,
сказки. Ну да, сказки ... а что же это еще? - истории об очень добрых и
очень злых людях, участвовавших в невероятных событиях. Библейские сказания
даже не казались особенно талантливыми - сравнить, к примеру, притчу об
Иосифе со "Щелкунчиком" Гофмана ... насколько в последней больше красок и
фантазии! Так или иначе, но ответа на вопрос о смыслах бытия и смерти в
Библии не содержалось - по крайней мере, для Франца.
Если философские и религиозные упражнения оказались бесполезны, то
занятия йогой принесли ощутимый вред - Франц стал бояться тишины. До сих
пор абсолютное беззвучие Четвертого Яруса не казалось угрожающим, однако от
долгого лежания на полу в предписанной "Руководством по хатха-йоге" "позе
трупа" ему стали мерещиться тихие шаги невидимых людей. Он принес с
музыкального этажа магнитофон и стал заниматься под музыку, однако
европейские композиторы к йоге не подходили, а имевшиеся индийские записи
были попросту невыносимы. Вскоре страхи вышли за пределы часов, отведенных
на йогу, - Франц стал бояться все время, особенно ночью, когда за
окном выл ветер. Магнитофона невидимые люди уже не страшились, хуже того -
музыка делала их еще и неслышимыми. Франц стал тщательно запирать двери
своей квартиры, что помогло лишь отчасти: внутри он чувствовал себя
спокойно, однако вылазки за продуктами стали требовать немалого мужества.
Занятия же йогой он бросил: хатха-йога упражняла тело, а не дух; а
руководства к раджа-йоге (духовной гимнастике) в библиотеке не
оказалось. Франц, впрочем, не растроился, ибо к тому времени уже убедился,
что изменить себя ему не удасться - голова его работал не так, как у
философов и йогов. Единственным результатом всей затеи явилась
расшатанная психика.
Впрочем, физическое состояние Франца было под стать психологическому:
он страдал от головокружений, слабости и непрерывных простуд. Забинтовать
без посторонней помощи рану на груди ему не удавалось, так что приходилось
использовать вату, прикрепляя ее к телу кусками пластыря (и то, и другое
нашлось на "складе разных вещей"). Отдирать пластырь от кожи перед тем, как
идти в душ, было больно, так что, начиная с какого-то момента, он стал лезть
под воду прямо с повязкой. После душа мокрая вата неприятно холодила рану,
да и рубашка на груди отсыревала, однако дня через два Франц к этому привык
и перестал замечать. Повязку он теперь менял лишь каждые три-четыре дня -
когда та начинала пачкать простыню на его кровати выделявшейся из
полузажившей раны сукровицей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32