Отсюда и инсценированное нападение, и все остальное... Отупев от голода и беспокойства, я принял все эти "подарки судьбы" как должное... Несчастный идиот! Называя меня лисой, Мейерфельд проявлял необычайную вежливость: на его месте я обозвал бы себя бараном! Они заставили меня вытащить деньги из тайника и привезли в этот неприметный дом... Что ж, они победили, и мне оставалось только получить награду за глупость — пулю в башку...
Мое сердце стучало как бешеное. Я не решался посмотреть на Сказку. И вдруг время словно остановилось, и во мне осталось одно лишь отвратительное подозрение: что если и она с ними заодно?! С самого начала моей одиссеи все меня обманывали, предавали, продавали... Я в очередной раз убеждался в том, что преступник на свете совершенно одинок!
Я посмотрел на нее и почувствовал облегчение, потому что увидел на ее лице страх. Страх непритворный, настоящий. Она тоже была жертвой, и ее ожидала та же участь, что и меня. Усатый "полицейский" подошел ко мне.
— Вот что,— сказал он.— Пора нам поговорить, как мужчина с мужчиной.
— А ты можешь представить на свой счет какие-то доказательства, крысиная жопа?
— Могу,— ответил он бесстрастно, как человек, привыкший слышать оскорбления. И врезал мне так, что у. меня чуть не оторвалась голова. Я чихнул кровью; перед глазами запорхала эскадрилья черных бабочек.
Я выпустил когти, чтобы поймать его, но он знал эту музыку и проворно отскочил назад. Сидя почти голышом в этой постели, рядом с журнальной красавицей, я выглядел полным кретином.
— Ты мне это брось, — спокойно сказал усач. Мне казалось, что остальные зрители должны бы ли находить происходящее очень смешным, однако
же никто не смеялся. Рожи у всех были сдержанные и внимательные, и это заставило меня задуматься. Я немного посидел в растерянности и вдруг тихо фыркнул от радости: мне стало ясно, что денег они еще не нашли! Вот почему они обступили мою кропать и разыгрывают здесь "Преступление и наказание"... Если бы они уже добрались до миллионов, то давно всадили бы мне пулю в затылок и вырыли яму как раз по моему размерчику... А может, усатый таракан поехал бы с моим трупом в управление — получать премию за то, что уничтожил опаснейшего государственного преступника?
— Где деньги? — спросил Мейерфельд. Он был человеком аккуратным, методичным, и в нем, похоже, не было ни грамма поэзии...
— Как!— воскликнул я.— Разве вы их не нашли?
— Нет.
Я изобразил крайнее удивление.
— Но они же были в багажнике, на виду!
— Неправда. Мы все там обыскали.
— Значит, их забрал кто-то другой...
— Хватит шутить!
— Постойте... Когда вы приехали?
— Пятнадцать минут назад.
— И за пятнадцать минут успели обыскать всю машину? Тут вмешался Анджело:
— Я осмотрел ее еще до их приезда. Всю облазил. Ничего там нет!
— Разумеется, там уже ничего нет: ты и твой дружок-хозяин все уже перепрятали!
Услышав такое обвинение, он побелел и поднял свой обрез.
— Ах ты, сука!
— Стой!— крикнул я.— Конечно, Анджело, это легче всего — убить тех, кто может что-то рассказать. Так было и с Пауло! Ты испугался, что он с перепугу потащит тебя за собой, и угрохал, якобы для того, чтобы меня защитить!
— Вы не станете стрелять в этого человека без моего разрешения,— проскрипел Мейерфельд.
— Да вы послушайте, что он плетет! — вскричал Анджело. — Вот, спросите у Антуана...
Дутый полицейский забрал у него из рук обрез.
— Ты слишком нервный, чтобы играть такими игт рушками,— пояснил он.
Теперь я ясно видел, что сделал верный ход, обвинив Анджело: я посеял в их рядах сомнение.
— Он врет!— завопил Анджело, чувствуя, что мысль получает дальнейшее развитие в головах его дружков.— Он говорит что попало, лишь бы свалить все на меня! Вы же знаете, я вас ни разу не подводил... А ведь иногда это было ох как нелегко...
— Честных людей вокруг сколько угодно, Анджело...— сказал я. — Все мы честные, пока речь не заходит о сотне миллионов!
Я зарабатывал себе все новые очки. Я поджаривал этому подонку задницу на медленном огне, и он плавился, как сыр.
— Ну, это уже вообще!— сорвался он.— Еще одно слово — и я его удавлю!..
— Спокойно! — отрезал Мейерфельд.
Он встал напротив меня — правда, достаточно далеко: чтобы я до него не дотянулся.
— Вы сказали, что деньги были в багажнике?
— Конечно. Ведь не стал бы я убегать с пустыми руками! Они были в ящике из-под печенья, под брезентом. Под зеленым брезентом, грязным таким!
Насчет брезента я сказал нарочно. Я помнил, что в багажнике "кадиллака" он действительно был. Мейерфельд наверняка его видел, и это должно было показаться ему подтверждением моих слов.
Что-то подсказывало мне, что я на верном пути. Мейерфельд ни за что не позволит убить меня до того, как деньги будут найдены. Я не представлял себе, как выберусь из такого тупика, но, как это ни странно, присутствие полумертвой от страха Сказки придавало мне силы и даже что-то вроде оптимизма.
— Надо разобраться,— нетерпеливо проговорил усатый. Бедняга Анджело бешено вращал глазами.
— Не думай, Капут, что тебе это сойдет с рук! Я тебя, гада, заставлю выплюнуть правду! И очень скоро...
— Не говори о правде, Анджело, это тебе не идет... Я повернулся к Мейерфельду.
— Послушайте меня и пошевелите извилинами, если они у вас есть. Деньги лежали в багажнике "кадиллака". Машина стояла в гараже, который я снимал на улице Сержанта Бенуа. Этот гараж закрывался специальной металлической шторой, от которой был один-единственный ключ — то есть никто, кроме ме-
ня, туда попасть не мог. Пели этот итальяшка еще не совсем сгнил, то подтвердит, что после приезда сюда мы с девушкой сразу легли спать...
— Это правда, — пролепетала Сказка.
Сами по себе эти слова не имели никакой силы, но будучи произнесены таким простодушным тоном, они буквально взорвали тишину комнаты.
Пора было финишировать: мы уже достаточно сильно разогнались.
— Вывод,— заявил я.— Либо я оставил деньги и Париже (хотя вы сами чувствуете, что это не так), либо кто-то вытряхнул их здесь до вашего приезда...
Рассуждение выглядело таким бесспорным, что даже Анджело не нашел, что ответить.
Я откинулся на подушку и победно скрестил руки на груди.
Последовало недолгое молчание.
— Вставай! — приказал мне полицейский.
Он был похож на толстого рассерженного кота. Его и без того выпуклые глаза почти вылезали из орбит.
— Пошли к машине, — постановил он. Мейерфельд коротко кивнул в знак согласия. Он,
Мейерфельд, выглядел все более холодным, прямо ледяным. Казалось, он вот-вот треснет и рассыплется на куски.
Я спрыгнул с кровати и под прицелом усатого натянул штаны.
— А ты присмотри за дамочкой,— велел усатый своему напарнику, бледному доходяге с белесыми ресницами.
Мы вышли во двор, под великолепное, увешанное звездами небо. Анджело скрипел зубами от ярости. Он шел сзади, и за ним краем глаза следил Мейерфельд, который, судя по всему, уже не питал к нему особой симпатии.
Я спрашивал себя, чем все это кончится, поскольку мы вступили на путь, одинаково безысходный для всех. Действительно: мне оставалось жить только до тех пор, пока не отыщутся деньги; Анджело не мог сказать им, где они, поскольку вообще этого не знал. Поэтому единственным выходом для остальных было "обработать" нас с итальянцем и заставить в муках
родить секрет, которого не мог открыть ни тот, ни другой...
Подходя к машине, я заметил, что Анджело действительно произвел весьма тщательный обыск. Машина напоминала костюм, который распороли, чтобы перешить. Кузов был изрезан ножницами по металлу, обивка салона валялась но земле, сиденья весело ощетинились пружиним п. С колес были сняты колпаки, багажник остался открытым... Словом, Анджело и его дружище Антуан измывались над ни в чем не
ПОВИННЫМ автомобилем, как хотели...
— Ну, спасибо, проворчал я. — Такая была тачка... Да, Анджело, мастер ты комедию ломать!
Он подскочил ко мне и заехал мне в челюсть. Я стойко перенес удар и в ответ от души лягнул его копытом. Он взвыл и упал на колени, массируя себе простату.
— Спокойно! — рявкнул полицейский. Анджело поднялся; его физиономия кривилась в
гримасе, полной клыков и резцов.
— Сволочь! — задыхался он. — Ах, сволочь...
— Хватит! — крикнул Мейерфельд.
— Вы что, верите этому гаду?!— бунтовал итальянец.— Да если бы я загреб кассу, то разве стал бы уродовать машину и дожидаться вас, вместо того чтобы драпануть?!
— А почему бы и нет?— ответил я.— Ты же понимал, что далеко не уйдешь. Организация все равно отыскала бы тебя. А вот оставшись, ты мог выкрутиться, особенно если бы застрелил меня во время спора...
Мейерфельд обошел машину кругом, потом лег на землю и заглянул под нее...
— Там мы тоже искали, — пробормотал Анджело.— Спросите у моего друга Антуана...
Его друга Антуана поблизости не наблюдалось. Это привлекло внимание усатого:
— А где он, кстати?
— В доме,— ответил итальянец.— Он не любит вмешиваться в чужие дела.
— Если он такой скромный,— уцепился Мейерфельд,— то почему помогал вам обыскивать машину?
— Помогал, чтобы быстрее было...
— Давайте-ка его расспросим...
Мы вернулись в хибару. Мсье Антуан демонстративно сидел перед телевизором — дескать, "я выше всего этого". Происходящее его, похоже, изрядно расстроило. Он согласился оказать приятелю услугу,
наверняка надеясь сорвать хороший куш, по сто до мишко вдруг превратился в арену сражения... Пер вым за него принялся Мейерфельд:
— Скажите, вы помогали Анджело заниматься машиной?
— Ну, помогал...
Хозяин говорил уголком рта, почти не разжимая губ.
— А вы не боялись, что Капут проснется и застанет вас за этим занятием?
— Нет,— вмешался Анджело,— я дал ему немного успокоительного. В Париже, у моего знакомого, который держит ресторанчик.
Собака! Вот почему он повез меня именно туда, на улицу Лепик! Да, приятели у итальяшки были, как на подбор...
Верно, я и сам тогда удивился, что так хочется спать. Ведь никогда раньше бессонная ночь не отправляла меня в нокаут...
Полицейский мягко отстранил Мейерфельда.
— Предоставьте дело мне, патрон,— уверенно сказал он.— Все эти свиньи водят нас за нос... Сейчас я с ними по-своему поговорю.
Он позвал того, что остался в спальне:
— Сидуан! Закрой девчонку в комнате и иди сюда... Сейчас я вам, ребятки, устрою праздник души,— пообещал он нам.
На этот раз сомнений не было: он валил в одну кучу нас всех — Анджело, его приятеля и меня.
— Я не имею никакого отношения к вашим разборам,— как можно достойнее сказал приятель Антуан.
— Вот мы это и проверим...
Появление доходяги Сидуана всех на секунду отвлекло.
— Бери пушку, — сказал усатый. — И стреляй в первого, кто дернется, понял?
Он двинулся к Антуану, видимо, соблазненный его чопорным видом.
— Так вы ничего не знаете?
— Ничего...
— И в машине, под брезентом, не было никакого ящика из-под печенья?
— Не было, честное слово!
Полицейский врезал ему в бок. Раздался такой звук, будто лопнул бумажный пакет. Антуан издал протяжный стон и широко разинул рот, чтобы подлечиться хорошей порцией кислорода.
Но продажный страж порядка не дал ему времени унять боль. Он тут же ударил в подбородок — на этот раз левой. Хозяин закачался и упал на четвереньки. Это автоматически влекло за собой удар ногой по ребрам, и он его тут же получил. После этого он улегся на спину и больше не двигался, несмотря на еще один пинок, которым его щедро наградил его мучитель.
Анджело плакал от бешенства.
— Как же так можно!— выпалил он.— Я все сделал, как вы просили, а вы мне теперь и не верите! О, Проклятье, да если б вы дали мне волю, этот
ублюдок сразу бы ответил мне, где деньги!
— Правда?— спросил Мейерфельд, уже не зная, какому богу молиться.
— Клянусь вам! Дайте хоть попробовать!
Американец посмотрел на полицейского. Тот прекрасно понял этот взгляд. Он сунул руку в карман, извлек оттуда наручники и надел их на меня с ловкостью и быстротой, которые наверняка принесли бы ему первый приз на конкурсе легашей.
— Ладно,— пробормотал он.— Угощайся, Анджело. Только предупреждаю: если ты его угробишь, то составишь ему компанию в его фамильном склепе!
— Не беспокойтесь.
Взгляд Анджело полностью отражал состояние его души, Я понимал, что сейчас мне придется хреново. Я еще никогда не оказывался лицом к лицу с человеком, которого так распирало бы от ненависти.
Анджело глубоко вздохнул, потом снял пиджак и бросил его на стол. Мейерфельд закурил сигару. Он казался смущенным. Еще бы: он привык устраивать свои дела в чистеньком кабинете с дюжиной телефонов.,. Практическая сторона работы была ему до сих пор не видна; он открывал ее для себя только теперь — и без особого удовольствия. Он, наверное, сильно сожалел, что Каломару вздумалось испытать меня, вместо того чтобы сразу пустить мне пулю в лоб. Анджело поднял руку. Рука у него была изящная, ухоженная и небольшая — как у большинства убийц.
— Линия жизни у тебя коротковата,— сказал я. Он поднес руку к моему лицу, и пять его острых ногтей огненными корнями вросли мне в правую щеку.
— Да? — проскрипел он, стиснув зубы.
Я попытался двинуть его коленом туда, где больнее всего, но он, уже наученный опытом, держался чуть в стороне.
Он коротко дернул рукой, и его ногти разодрали мне лицо. Это причинило ужасную боль — словно % рожу полыхнули паяльной лампой.
— Я всегда подозревал, что у тебя девчачьи замашки,— проговорил я.— Чуть что — сразу царапаться!
Он ничего не ответил и показал мне свою руку. Концы пальцев покраснели от крови, и под ногтями застряли кусочки мяса.
Он вытер руку о мою рубашку, потом внезапно и с поразительной силой замолотил меня в живот. Воздух убежал от меня куда-то далеко-далеко. Я отчаянно хлопал жабрами, но внутрь ничего не засасывалось...
— А что если я тебе яйца отрежу?— предложил
он.— А? Давай?
— Каждый мечтает о том, чего у него нет...— выдавил я из себя.
Он сунул руку в карман брюк и достал длинный нож; с очень тонким лезвием.
— Если сейчас же не скажешь, где деньги, я тебя вскрою!
— Не надо, я боюсь сквозняков...
Он улыбнулся какой-то странной улыбкой. Потом приложил лезвие к моей рубашке и быстро изобразил на ней какой-то нехитрый узор. Я ничего не почувствовал, однако лоскут рубашки упал на землю, и я увидел, что узор повторился на моей коже, окаймленный красными каплями...
— Зря ты молчишь, Капут: я сегодня в форме и запросто могу разрезать тебя на куски, слышишь, ты?
Я понял, что если не вмешаются остальные, он действительно изуродует меня, как бог черепаху.
— Послушайте, Мейерфельд,— сказал я,— вы не находите, что этот юноша малость переигрывает? По-моему, он просто хочет усыпить вашу бдительность, а потом...
— Ничего!— перебил Мейерфельд.— Если он так и не сможет добиться от вас признания, то потом мы развяжем язык ему!
Я помрачнел. Стимул был действительно неплохой... После такого предупреждения Анджело ничего не оставалось, как идти до конца. Его лицо ожесточилось.
— Слушай, Капут,— сказал он мне.— У меня преимущество над остальными: я знаю, что ты з н а е ш ь... Я сильнее, потому что я не сомневаюсь, понимаешь?
Он был неглуп.
Его разноцветные глаза пристально смотрели на меня. Они вызывали у меня неприятное чувство, что-то вроде тошноты. Может быть, виной тому было отчасти и зелье, которое он подсыпал мне накануне...
— Я ничего не знаю!— ответил я.— Можешь нарезать меня хоть мелкими дольками — я ничего не скажу, потому что это ты...
Он яростным движением всадил нож мне в бедро. Потом, вместо того чтобы вытащить, начал медленно поворачивать лезвие в ране.
Боль была невыносимой... Остальные не сводили с меня глаз... Мейерфельд, нее более и более недовольный, прятался за облаками голубоватого дыма... Лежавший на полу приятель Антуан выкарабкивался из забытья, помогая себе глубокими вздохами...
— Говори! — прошипел Анджело. — Говори, скотина, или я тебе все мясо порву!
Мне казалось, что он проковырял в моем теле целую пещеру. По бедру текла горячая кровь... Щека все пылала...
Глаза Анджело горели первобытным огнем на фоне мертвенно-бледного лица.
— Говори!
Я сжал зубы... И вдруг, сквозь полусомкнутые веки, увидел в проеме двери, выходящей в коридор, первоклассное привидение. Это была Сказка, одетая в ночную рубашку. Она стояла на пороге с кочергой в руке, немая, тихая и бледная... Я прикрыл глаза, что-бы мой взгляд не выдал ее остальным, стоявшим к ней спиной.
— Хорошо, — вздохнул я. — Я... Я скажу.
Это была именно та фраза, которую следовало произнести, чтобы приковать к себе внимание аудитории. Они словно дернулись в судороге и буквально воем своим существом потянулись ко мне.
— Итак? — торжествующе сказал Анджело.
Больше ничего он сказать не успел. Раздался глухой удар:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Мое сердце стучало как бешеное. Я не решался посмотреть на Сказку. И вдруг время словно остановилось, и во мне осталось одно лишь отвратительное подозрение: что если и она с ними заодно?! С самого начала моей одиссеи все меня обманывали, предавали, продавали... Я в очередной раз убеждался в том, что преступник на свете совершенно одинок!
Я посмотрел на нее и почувствовал облегчение, потому что увидел на ее лице страх. Страх непритворный, настоящий. Она тоже была жертвой, и ее ожидала та же участь, что и меня. Усатый "полицейский" подошел ко мне.
— Вот что,— сказал он.— Пора нам поговорить, как мужчина с мужчиной.
— А ты можешь представить на свой счет какие-то доказательства, крысиная жопа?
— Могу,— ответил он бесстрастно, как человек, привыкший слышать оскорбления. И врезал мне так, что у. меня чуть не оторвалась голова. Я чихнул кровью; перед глазами запорхала эскадрилья черных бабочек.
Я выпустил когти, чтобы поймать его, но он знал эту музыку и проворно отскочил назад. Сидя почти голышом в этой постели, рядом с журнальной красавицей, я выглядел полным кретином.
— Ты мне это брось, — спокойно сказал усач. Мне казалось, что остальные зрители должны бы ли находить происходящее очень смешным, однако
же никто не смеялся. Рожи у всех были сдержанные и внимательные, и это заставило меня задуматься. Я немного посидел в растерянности и вдруг тихо фыркнул от радости: мне стало ясно, что денег они еще не нашли! Вот почему они обступили мою кропать и разыгрывают здесь "Преступление и наказание"... Если бы они уже добрались до миллионов, то давно всадили бы мне пулю в затылок и вырыли яму как раз по моему размерчику... А может, усатый таракан поехал бы с моим трупом в управление — получать премию за то, что уничтожил опаснейшего государственного преступника?
— Где деньги? — спросил Мейерфельд. Он был человеком аккуратным, методичным, и в нем, похоже, не было ни грамма поэзии...
— Как!— воскликнул я.— Разве вы их не нашли?
— Нет.
Я изобразил крайнее удивление.
— Но они же были в багажнике, на виду!
— Неправда. Мы все там обыскали.
— Значит, их забрал кто-то другой...
— Хватит шутить!
— Постойте... Когда вы приехали?
— Пятнадцать минут назад.
— И за пятнадцать минут успели обыскать всю машину? Тут вмешался Анджело:
— Я осмотрел ее еще до их приезда. Всю облазил. Ничего там нет!
— Разумеется, там уже ничего нет: ты и твой дружок-хозяин все уже перепрятали!
Услышав такое обвинение, он побелел и поднял свой обрез.
— Ах ты, сука!
— Стой!— крикнул я.— Конечно, Анджело, это легче всего — убить тех, кто может что-то рассказать. Так было и с Пауло! Ты испугался, что он с перепугу потащит тебя за собой, и угрохал, якобы для того, чтобы меня защитить!
— Вы не станете стрелять в этого человека без моего разрешения,— проскрипел Мейерфельд.
— Да вы послушайте, что он плетет! — вскричал Анджело. — Вот, спросите у Антуана...
Дутый полицейский забрал у него из рук обрез.
— Ты слишком нервный, чтобы играть такими игт рушками,— пояснил он.
Теперь я ясно видел, что сделал верный ход, обвинив Анджело: я посеял в их рядах сомнение.
— Он врет!— завопил Анджело, чувствуя, что мысль получает дальнейшее развитие в головах его дружков.— Он говорит что попало, лишь бы свалить все на меня! Вы же знаете, я вас ни разу не подводил... А ведь иногда это было ох как нелегко...
— Честных людей вокруг сколько угодно, Анджело...— сказал я. — Все мы честные, пока речь не заходит о сотне миллионов!
Я зарабатывал себе все новые очки. Я поджаривал этому подонку задницу на медленном огне, и он плавился, как сыр.
— Ну, это уже вообще!— сорвался он.— Еще одно слово — и я его удавлю!..
— Спокойно! — отрезал Мейерфельд.
Он встал напротив меня — правда, достаточно далеко: чтобы я до него не дотянулся.
— Вы сказали, что деньги были в багажнике?
— Конечно. Ведь не стал бы я убегать с пустыми руками! Они были в ящике из-под печенья, под брезентом. Под зеленым брезентом, грязным таким!
Насчет брезента я сказал нарочно. Я помнил, что в багажнике "кадиллака" он действительно был. Мейерфельд наверняка его видел, и это должно было показаться ему подтверждением моих слов.
Что-то подсказывало мне, что я на верном пути. Мейерфельд ни за что не позволит убить меня до того, как деньги будут найдены. Я не представлял себе, как выберусь из такого тупика, но, как это ни странно, присутствие полумертвой от страха Сказки придавало мне силы и даже что-то вроде оптимизма.
— Надо разобраться,— нетерпеливо проговорил усатый. Бедняга Анджело бешено вращал глазами.
— Не думай, Капут, что тебе это сойдет с рук! Я тебя, гада, заставлю выплюнуть правду! И очень скоро...
— Не говори о правде, Анджело, это тебе не идет... Я повернулся к Мейерфельду.
— Послушайте меня и пошевелите извилинами, если они у вас есть. Деньги лежали в багажнике "кадиллака". Машина стояла в гараже, который я снимал на улице Сержанта Бенуа. Этот гараж закрывался специальной металлической шторой, от которой был один-единственный ключ — то есть никто, кроме ме-
ня, туда попасть не мог. Пели этот итальяшка еще не совсем сгнил, то подтвердит, что после приезда сюда мы с девушкой сразу легли спать...
— Это правда, — пролепетала Сказка.
Сами по себе эти слова не имели никакой силы, но будучи произнесены таким простодушным тоном, они буквально взорвали тишину комнаты.
Пора было финишировать: мы уже достаточно сильно разогнались.
— Вывод,— заявил я.— Либо я оставил деньги и Париже (хотя вы сами чувствуете, что это не так), либо кто-то вытряхнул их здесь до вашего приезда...
Рассуждение выглядело таким бесспорным, что даже Анджело не нашел, что ответить.
Я откинулся на подушку и победно скрестил руки на груди.
Последовало недолгое молчание.
— Вставай! — приказал мне полицейский.
Он был похож на толстого рассерженного кота. Его и без того выпуклые глаза почти вылезали из орбит.
— Пошли к машине, — постановил он. Мейерфельд коротко кивнул в знак согласия. Он,
Мейерфельд, выглядел все более холодным, прямо ледяным. Казалось, он вот-вот треснет и рассыплется на куски.
Я спрыгнул с кровати и под прицелом усатого натянул штаны.
— А ты присмотри за дамочкой,— велел усатый своему напарнику, бледному доходяге с белесыми ресницами.
Мы вышли во двор, под великолепное, увешанное звездами небо. Анджело скрипел зубами от ярости. Он шел сзади, и за ним краем глаза следил Мейерфельд, который, судя по всему, уже не питал к нему особой симпатии.
Я спрашивал себя, чем все это кончится, поскольку мы вступили на путь, одинаково безысходный для всех. Действительно: мне оставалось жить только до тех пор, пока не отыщутся деньги; Анджело не мог сказать им, где они, поскольку вообще этого не знал. Поэтому единственным выходом для остальных было "обработать" нас с итальянцем и заставить в муках
родить секрет, которого не мог открыть ни тот, ни другой...
Подходя к машине, я заметил, что Анджело действительно произвел весьма тщательный обыск. Машина напоминала костюм, который распороли, чтобы перешить. Кузов был изрезан ножницами по металлу, обивка салона валялась но земле, сиденья весело ощетинились пружиним п. С колес были сняты колпаки, багажник остался открытым... Словом, Анджело и его дружище Антуан измывались над ни в чем не
ПОВИННЫМ автомобилем, как хотели...
— Ну, спасибо, проворчал я. — Такая была тачка... Да, Анджело, мастер ты комедию ломать!
Он подскочил ко мне и заехал мне в челюсть. Я стойко перенес удар и в ответ от души лягнул его копытом. Он взвыл и упал на колени, массируя себе простату.
— Спокойно! — рявкнул полицейский. Анджело поднялся; его физиономия кривилась в
гримасе, полной клыков и резцов.
— Сволочь! — задыхался он. — Ах, сволочь...
— Хватит! — крикнул Мейерфельд.
— Вы что, верите этому гаду?!— бунтовал итальянец.— Да если бы я загреб кассу, то разве стал бы уродовать машину и дожидаться вас, вместо того чтобы драпануть?!
— А почему бы и нет?— ответил я.— Ты же понимал, что далеко не уйдешь. Организация все равно отыскала бы тебя. А вот оставшись, ты мог выкрутиться, особенно если бы застрелил меня во время спора...
Мейерфельд обошел машину кругом, потом лег на землю и заглянул под нее...
— Там мы тоже искали, — пробормотал Анджело.— Спросите у моего друга Антуана...
Его друга Антуана поблизости не наблюдалось. Это привлекло внимание усатого:
— А где он, кстати?
— В доме,— ответил итальянец.— Он не любит вмешиваться в чужие дела.
— Если он такой скромный,— уцепился Мейерфельд,— то почему помогал вам обыскивать машину?
— Помогал, чтобы быстрее было...
— Давайте-ка его расспросим...
Мы вернулись в хибару. Мсье Антуан демонстративно сидел перед телевизором — дескать, "я выше всего этого". Происходящее его, похоже, изрядно расстроило. Он согласился оказать приятелю услугу,
наверняка надеясь сорвать хороший куш, по сто до мишко вдруг превратился в арену сражения... Пер вым за него принялся Мейерфельд:
— Скажите, вы помогали Анджело заниматься машиной?
— Ну, помогал...
Хозяин говорил уголком рта, почти не разжимая губ.
— А вы не боялись, что Капут проснется и застанет вас за этим занятием?
— Нет,— вмешался Анджело,— я дал ему немного успокоительного. В Париже, у моего знакомого, который держит ресторанчик.
Собака! Вот почему он повез меня именно туда, на улицу Лепик! Да, приятели у итальяшки были, как на подбор...
Верно, я и сам тогда удивился, что так хочется спать. Ведь никогда раньше бессонная ночь не отправляла меня в нокаут...
Полицейский мягко отстранил Мейерфельда.
— Предоставьте дело мне, патрон,— уверенно сказал он.— Все эти свиньи водят нас за нос... Сейчас я с ними по-своему поговорю.
Он позвал того, что остался в спальне:
— Сидуан! Закрой девчонку в комнате и иди сюда... Сейчас я вам, ребятки, устрою праздник души,— пообещал он нам.
На этот раз сомнений не было: он валил в одну кучу нас всех — Анджело, его приятеля и меня.
— Я не имею никакого отношения к вашим разборам,— как можно достойнее сказал приятель Антуан.
— Вот мы это и проверим...
Появление доходяги Сидуана всех на секунду отвлекло.
— Бери пушку, — сказал усатый. — И стреляй в первого, кто дернется, понял?
Он двинулся к Антуану, видимо, соблазненный его чопорным видом.
— Так вы ничего не знаете?
— Ничего...
— И в машине, под брезентом, не было никакого ящика из-под печенья?
— Не было, честное слово!
Полицейский врезал ему в бок. Раздался такой звук, будто лопнул бумажный пакет. Антуан издал протяжный стон и широко разинул рот, чтобы подлечиться хорошей порцией кислорода.
Но продажный страж порядка не дал ему времени унять боль. Он тут же ударил в подбородок — на этот раз левой. Хозяин закачался и упал на четвереньки. Это автоматически влекло за собой удар ногой по ребрам, и он его тут же получил. После этого он улегся на спину и больше не двигался, несмотря на еще один пинок, которым его щедро наградил его мучитель.
Анджело плакал от бешенства.
— Как же так можно!— выпалил он.— Я все сделал, как вы просили, а вы мне теперь и не верите! О, Проклятье, да если б вы дали мне волю, этот
ублюдок сразу бы ответил мне, где деньги!
— Правда?— спросил Мейерфельд, уже не зная, какому богу молиться.
— Клянусь вам! Дайте хоть попробовать!
Американец посмотрел на полицейского. Тот прекрасно понял этот взгляд. Он сунул руку в карман, извлек оттуда наручники и надел их на меня с ловкостью и быстротой, которые наверняка принесли бы ему первый приз на конкурсе легашей.
— Ладно,— пробормотал он.— Угощайся, Анджело. Только предупреждаю: если ты его угробишь, то составишь ему компанию в его фамильном склепе!
— Не беспокойтесь.
Взгляд Анджело полностью отражал состояние его души, Я понимал, что сейчас мне придется хреново. Я еще никогда не оказывался лицом к лицу с человеком, которого так распирало бы от ненависти.
Анджело глубоко вздохнул, потом снял пиджак и бросил его на стол. Мейерфельд закурил сигару. Он казался смущенным. Еще бы: он привык устраивать свои дела в чистеньком кабинете с дюжиной телефонов.,. Практическая сторона работы была ему до сих пор не видна; он открывал ее для себя только теперь — и без особого удовольствия. Он, наверное, сильно сожалел, что Каломару вздумалось испытать меня, вместо того чтобы сразу пустить мне пулю в лоб. Анджело поднял руку. Рука у него была изящная, ухоженная и небольшая — как у большинства убийц.
— Линия жизни у тебя коротковата,— сказал я. Он поднес руку к моему лицу, и пять его острых ногтей огненными корнями вросли мне в правую щеку.
— Да? — проскрипел он, стиснув зубы.
Я попытался двинуть его коленом туда, где больнее всего, но он, уже наученный опытом, держался чуть в стороне.
Он коротко дернул рукой, и его ногти разодрали мне лицо. Это причинило ужасную боль — словно % рожу полыхнули паяльной лампой.
— Я всегда подозревал, что у тебя девчачьи замашки,— проговорил я.— Чуть что — сразу царапаться!
Он ничего не ответил и показал мне свою руку. Концы пальцев покраснели от крови, и под ногтями застряли кусочки мяса.
Он вытер руку о мою рубашку, потом внезапно и с поразительной силой замолотил меня в живот. Воздух убежал от меня куда-то далеко-далеко. Я отчаянно хлопал жабрами, но внутрь ничего не засасывалось...
— А что если я тебе яйца отрежу?— предложил
он.— А? Давай?
— Каждый мечтает о том, чего у него нет...— выдавил я из себя.
Он сунул руку в карман брюк и достал длинный нож; с очень тонким лезвием.
— Если сейчас же не скажешь, где деньги, я тебя вскрою!
— Не надо, я боюсь сквозняков...
Он улыбнулся какой-то странной улыбкой. Потом приложил лезвие к моей рубашке и быстро изобразил на ней какой-то нехитрый узор. Я ничего не почувствовал, однако лоскут рубашки упал на землю, и я увидел, что узор повторился на моей коже, окаймленный красными каплями...
— Зря ты молчишь, Капут: я сегодня в форме и запросто могу разрезать тебя на куски, слышишь, ты?
Я понял, что если не вмешаются остальные, он действительно изуродует меня, как бог черепаху.
— Послушайте, Мейерфельд,— сказал я,— вы не находите, что этот юноша малость переигрывает? По-моему, он просто хочет усыпить вашу бдительность, а потом...
— Ничего!— перебил Мейерфельд.— Если он так и не сможет добиться от вас признания, то потом мы развяжем язык ему!
Я помрачнел. Стимул был действительно неплохой... После такого предупреждения Анджело ничего не оставалось, как идти до конца. Его лицо ожесточилось.
— Слушай, Капут,— сказал он мне.— У меня преимущество над остальными: я знаю, что ты з н а е ш ь... Я сильнее, потому что я не сомневаюсь, понимаешь?
Он был неглуп.
Его разноцветные глаза пристально смотрели на меня. Они вызывали у меня неприятное чувство, что-то вроде тошноты. Может быть, виной тому было отчасти и зелье, которое он подсыпал мне накануне...
— Я ничего не знаю!— ответил я.— Можешь нарезать меня хоть мелкими дольками — я ничего не скажу, потому что это ты...
Он яростным движением всадил нож мне в бедро. Потом, вместо того чтобы вытащить, начал медленно поворачивать лезвие в ране.
Боль была невыносимой... Остальные не сводили с меня глаз... Мейерфельд, нее более и более недовольный, прятался за облаками голубоватого дыма... Лежавший на полу приятель Антуан выкарабкивался из забытья, помогая себе глубокими вздохами...
— Говори! — прошипел Анджело. — Говори, скотина, или я тебе все мясо порву!
Мне казалось, что он проковырял в моем теле целую пещеру. По бедру текла горячая кровь... Щека все пылала...
Глаза Анджело горели первобытным огнем на фоне мертвенно-бледного лица.
— Говори!
Я сжал зубы... И вдруг, сквозь полусомкнутые веки, увидел в проеме двери, выходящей в коридор, первоклассное привидение. Это была Сказка, одетая в ночную рубашку. Она стояла на пороге с кочергой в руке, немая, тихая и бледная... Я прикрыл глаза, что-бы мой взгляд не выдал ее остальным, стоявшим к ней спиной.
— Хорошо, — вздохнул я. — Я... Я скажу.
Это была именно та фраза, которую следовало произнести, чтобы приковать к себе внимание аудитории. Они словно дернулись в судороге и буквально воем своим существом потянулись ко мне.
— Итак? — торжествующе сказал Анджело.
Больше ничего он сказать не успел. Раздался глухой удар:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45