Кто знает, может быть, там же лежала и квитанция?
Все это пронеслось у меня в голове на полном скаку.
— Вот техпаспорт, мсье. Может быть, желаете стаканчик виски, а?
Надеясь задобрить его, я стал сама любезность.
— Нет, спасибо, я не пью спиртного. Он начал что-то записывать.
— Ваши права, пожалуйста.
— Э-э... Одну секундочку.
Я пытался поймать взгляд своей подруги, сообщить ей о своем бедственном положении, попросить помощи. Но она вертела ручки приемника, желая от нечего делать напустить в комнату музычки.
Чтобы выиграть время, я сделал вид, что ищу права.
— Черт возьми! — воскликнул я вдруг. — Эрминия, неужели ты не осмотрела карманы моего пиджака, когда относила его в чистку?
Она выключила приемник, обернулась и ответила самым что ни на есть спокойным тоном:
— Как, дорогой, разве этого не сделал ты? Она не раздумывала ни секунды.
— Да нет же! — вскричал я. — Черт, вот так история! Ведь там остались мои водительские права!
— Ну, я завтра к ним схожу...
— Да, но господину полицейскому права нужны не завтра, а сейчас...
— Может быть, вы помните номер? — спросил легавый.
— Постойте-ка: кажется. "А — 10999".
— Какая префектура?
— Нижняя Сена.
— Так. Я записываю. Если обнаружите, что ошиблись, зайдите в комиссариат.
— Хорошо.
Я решил, что все позади.
— И покажите мне, пожалуйста, какой-нибудь другой документ.
Я поколебался, затем небрежно подал ему паспорт.
Он записал данные, и вдруг воскликнул
— Вам тридцать пять лет?
— Ну да...
— Странно! Вы выглядите гораздо моложе...
Еще бы: я был на двенадцать лет моложе Рапена.
— Да, мне часто говорят, что я молодо выгляжу... И тут случилась хреновина из хреновин. Он машинально посмотрел на фотографию в паспорте/. Если' придраться, то подмену можно было обнаружить. И он обнаружил ее за рекордно короткое время.
— Но, — воскликнул он, — это же не вы!
Он все смотрел и смотрел на маленький прямоугольник из глянцевого картона, изучая рожу Рапена... Потом поглядел на меня. Его острые, как булавки, глаза протыкали меня насквозь.
— Что это значит?
Наступила самая скверная в моей жизни пауза.
Этот кусок легаша в форме таращился на меня, вытаскивал меня на свет, рассекречивал, понимал, что сунул нос в историю, о которой даже не мечтал...
Он медленно поднялся со своего стула.
— Вам придется пройти со мной в комиссариат для выяснения обстоятельств, мсье...
— Ну, вперед!
Но я имел в виду вовсе не комиссариат. И Эрмания это знала. Она включила радио на полную громкость, и я, обходя полицейского сзади, схватил его обеими руками за горло.
Прикосновение к его коже было мне. противно. Но чем противнее мне становилось, тем крепче я сжимал пальцы...
Руки у меня сильные. Например, я могу, поднять стул горизонтально на вытянутой руке, взяв его за нижнюю перекладину. Попробуйте: с виду это пустяк, но если у вас в жилах течет кисель, фокус не удастся.
Под моими пальцами что-то хрустнуло... Я продолжал давить, и шея парня становилось нее тверже.
Из ноздрей у него вырывался глухой хрип; я скорее догадывался об этом, нежели слышал, потому что радио гремело вовсю.
И вот в какой-то момент мое отвращение разом улеглось, и я начал чувствовать одну только буйную радость. Радость мощную, горячую, которой я не испытывал уже несколько недель, которой не было даже тогда, когда я утрамбовал Рапена. Я улыбался... Я был свободен, счастлив, окрылен...
Эрминия прислонилась к стене с серым, как пепел, лицом. Она в ужасе смотрела на меня и не могла поверить своим глазам.
— О, нет, нет! — бормотала она.
Это звучало вовсе не по поводу полицейского: она прекрасно знала, что другого выхода не было. Что ее по-настоящему ужаснуло, так это радость, нарисованная на моей физиономии.
Я разжал руки. Пальцы побелели. Я стал тереть ладони друг о друга, чтобы восстановить кровообращение. Полицейский остался неподвижно сидеть на стуле: изогнутая спинка поддерживала его и не давала упасть.
— Готово дело, — объявил я, глубоко вздохнув. Я сел около трупа и хорошенько приложился к бутылке — не для храбрости, а потому что хотелось. Я опять убил человека. Об этом мог догадаться любой дурак: результат был налицо. Я посмотрел на труп. Левая рука фараона лежала на столе, и на безымянном пальце блестело золотое кольцо. У этого несчастного дурня была семья! Значит, переполоха следовало ожидать очень скоро. Вместо двадцати четырех миллионов мне светили наручники и фургон с мигалкой. Прощайте, банковский счет, "альфа" и все остальное...
— Ну? — спросила Эрминия.
— Что?
— Что дальше?
Она уже успела обрести обычное спокойствие. Я обхватил голову руками.
— Так... Сначала надо запрятать эту дохлятину. Потом ты пойдешь за черной и белой краской...
— Для чего?
— Чтоб нарисовать машине другие номера. Будем сматываться.
Она вздохнула:
— Куда?
— Подальше. Тут пахнет паленым.
— Но подумай'сам: такая машина не может проехать незамеченной, даже с другими номерами. К тому же они не будут соответствовать техпаспорту. Стоит первому попавшемуся инспектору тебя остановить, и...
— Ты можешь предложить что-нибудь получше?
— Да... Мы спрячем труп и уберемся отсюда... Переночуем где-нибудь в другом месте. Утром я схожу на разведку. Если к тому времени ничего еще не обнаружат, ты пойдешь в банк и снимешь со счета деньги. Не все, но большую часть. Потом мы пересечем границу п доберем-
ся до Генуи. Тим ты продашь машину — пусть даже за
бесцепок: дело не в деньгах, а в скрытности. Ведь новому хозяину придется ее перекрасить — из-за французских номеров. Это позволит нам выиграть время. Мы сядем на поезд до Рима...
Она опять была права.
— Что ж, неплохо...
Подвала в доме не было, и спрятать труп оказалось Нелегко. Я долго рыскал в поисках подходящего места и в конце концов остановился на угольном чулане. Я отнес туда убитого один, взвалив на плечо. Я сбросил его в угол и закидал всей дрянью, которую только смог найти в доме. Этого было вполне достаточно: нам требовалось выиграть лишь несколько часов.
Мы наспех собрали вещи, .взяв- только самое необходимое, и настало время уезжать. У меня сжалось сердце: я уже успел привыкнуть к нашей вилле. Я пережил здесь славные минуты — минуты спокойствия, которые были в моей жизни большой редкостью.
Выйдя на улицу, я вздрогнул. Рядом с "альфой" стоял черный велосипед, велосипед полицейского.
Я открыл багажник машины, и мне удалось засунуть туда велик, сняв предварительно колесо и повернув руль.
— Выкинем его где-нибудь на берегу, — сказал я Эрминии. — В каком-то смысле это нам даже на руку: подозрения не сразу падут на меня...
Вскоре мы уже покинули Мантон. Я чувствовал сильную усталость от многочасовой езды.
— Куда едем?
— В Монте-Карло...
По дороге мы сбросили велосипед с обрыва на песчаный пляж, так, чтобы он сразу привлекал внимание. Когда я вернулся после этого к машине, в глазах Эрминии стояли слезы.
— Что это с тобой?
— Я все думаю об этих миллионах...
— Да брось ты! Накрылись они, ну и черт с ни ми! Ну, успокойся, моя прелесть...
Внезапно машину начало уводить в сторону.
— Что это? — забеспокоилась Эрминия. - Похоже, пробили колесо.
Действительно: задняя левая шина сплющилась в блин.
Я терпеть не могу менять колесо в дороге и сначала хотел позвонить н какой-нибудь гараж. Однако, поразмыслив, решил, что лучше справиться самому, механик может нас запомнить, и это будет совсем некстати, если к тому времени и,к уже хватится май тонский домовладелец.
Я снял куртку и засучил рукава, как и полагается обломавшемуся автомобилисту.
Домкрат лежал в багажнике; Я подставил его под машину, а Эрминия вылезла и стала, прохаживаться взад-вперед. Я немного повертел рукояткой, потом решил ослабить гайки, пока пробитое колесо не оторвалось от земли. Сняв колпак, я непонимающе уставился на ступицу. К ней была прикреплена маленькая пластиковая обертка от визитной карточки, испачканная смазкой. Я раскрыл обертку; внутри нее оказалась почтовая квитанция.
Хотите верьте, хотите нет, но я не слишком удивился. Бывают моменты, когда на чудеса почти не реагируешь...
Эрминия, наблюдавшая за мной, невероятно спокойным голосом спросила:
— Квитанция?
— Да...
— Какой город?
— Каньес...
Она прижала руку к груди, словно пытаясь сдержать удары сердца. Я сел рядом с ней на насыпь. На квитанции был почтовый штамп Визиля и стояла дата — двадцать седьмое. Наш расчет оказался точным.
— Это совсем рядом, — пробормотал я. — Заночуем В Каньесе, рядом с нашими миллионами, а? И завтра, с утра пораньше...
— Еще как!
После этого потрясения я менял колесо целых полчаса: руки сделались будто ватными.
Мы плюхнулись на сиденье, как двое влюбленных, которые только что впервые нашалили и до сих пор от этого не опомнились.
Я засмеялся — блеющим старческим смехом.
— Что скажешь, Эрминия?
— Мой отец всегда говорил, что последнее слово остается за случаем.
— Он мудрый человек. Кстати, ты мне о нем никогда не рассказывало. Где он живет?
— Далеко...
Но мне, в общем-то, было наплевать на ее папашку, и я быстро оставил его в покое.
— Представляешь, лапуля, бывает же такое!.. Наверное, и у душегубов есть своя счастливая звезда...
— Не иначе.
— Значит, завтра — вперед, на Италию?
— Да...
— А доллары?
— Что — доллары?
— Как нам их провезти?
— Я положу их под корсет: куплю его специально по такому случаю.
— Но ты в нем сразу растолстеешь. Будешь выглядеть как беременная.
— Дай бог каждой женщине родить двадцать четыре миллиона...
— Надо будет забрать и те десять, что лежат у меня на счету. Что-то у меня аппетит разгорелся... А потом... После Италии? Я там долго киснуть не собираюсь.
— Так в чем дело? Найдем самолет в Северную Африку... Там доберемся до Танжера... А после Танжера — весь мир у наших ног...
— Тем более что это край фальшивых паспортов... Болтая без умолку, мы доехали до Каньеса. На
ближней его окраине красовался отличный мотель. Мы свернули к нему, и я поспешил запрятать нашу тачку в самый дальний угол подземного гаража. Потом снял в мотеле номер, назвав вымышленную фамилию. Я не хотел засыпаться, подойдя к цели так близко,.. Слишком уж красиво было то, что с нами происходило... Нам все-таки представилась возможность выполнить задуманное: то есть сначала зацапать желанный мешок, а потом уж навострить лыжи. Переехав границу, я намеревался подарить родине Данте еще один труп. У меня уже было достаточно опыта, и я знал, что вдвоем с бабой далеко не
уйдешь. К тому же Эрминия знала, кто я такой, и я не мог позволить ей увезти с собой такую тайну. Даже наши миллионы — и те не заставят ее держать язык за зубами. Рано или поздно наступает момент, когда самые крутые, самые умные, самые любящие и скрытные женщины роняют непростительную фразу.
Конечно, мне жаль было ее кончать после всего, что она для меня сделала, Но другого выхода у меня не было.
Мы вошли в обеденный зал заведения. Он был выполнен в старинном стиле, с огромным количеством меди и лакированной мебелью.
— Похоже, их фирменное блюдо — волчатина в укропе, — сказала Эрминия, — Ее и закажем.
В этот вечер мы жрали и делали все остальное < той ненасытностью, которую рождает у человека близкое соседство огромной денежной суммы...
На следующее утро мы поднялись в семь часов. Наступал великий день. Откровенно говоря, я был слегка взволнован.
Нам подали кофе; мы сидели в дальнем углу зала, у окна. Погода стояла отличная: на побережье будто вернулось лето. Все вокруг было светлым, радостным, ярким...
Обмакнув в кофе рогалик, я случайно взглянул на местную газету, лежавшую на соседнем столе. Я прочел вверх ногами жирный заголовок на первой странице и мгновенно перестал жевать.
"УБИЙЦА ПО КЛИЧКЕ КАПУТ СКРЫВАЕТСЯ НА ЮЖНОМ ПОБЕРЕЖЬЕ".
Я схватил газету. Под заголовком была помещена моя фотография, все та же, которую отсняли в момент моего последнего ареста. На ней я напоминал этакого мелкого хулигана. С тех пор я слегка прибавил в весе, и мой взгляд уже утратил то затравленное выражение. А с обесцвеченными волосами я стал и вовсе неузнаваем.
Эрминия тоже перестала есть, и мы с ней принялись читать статью, почти соприкасаясь щеками.
Я сразу понял, что сгорел: властям стало известно, под чьей фамилией я скрывался, и все потому, что я совершил чудовищную глупость.
Черный велосипед, который я забросил в машину, принадлежал вовсе не полицейскому. Он принадлежал посыльному из мясной лавки, который доставлял
кому-то из соседей товар. Соседки, сидевшие в засаде за шторами, видели, как я утащил велик, и посыльный побежал жаловаться на "Рапена" в комиссариат. Комиссар, который как раз дожидался своего, подчиненного, поспешил к "Рапену" домой и нашел труп. Мои отпечатки — а их в доме было хоть отбавляй — и позволили установить мою личность, поскольку карточка с моими данными имелась в каждом полицейском участке Франции. Я посмотрел на Эрминию.
— Похоже, я опять становлюсь знаменитым, а?
— Похоже...
— Плакали теперь и,ним миллионы, верно?
— Почему?
— Ну как же? Теперь все знают, что Рапен — это Капут... И мне нельзя соваться на почту под этой фамилией.
— Погодине чего ты взял, что на почте все уже вбили себе в голову эту фамилию? С чего ты взял? Даже если допустить, что там читали эту газету — а это вовсе не обязательно, ведь еще рано, — то они наверняка интересовались только подвигами самого Капута. На все остальное люди обычно внимания не обращают.
Она опять была права. Это входило у нее в привычку.
— Так что будем делать?
— Заплатим за гостиницу и бросим машину здесь, По ней нас быстро найдут. Пока что я не рискую привлечь к тебе внимание: тут написано только, что ты жил с красивой молодой женщиной, а приметы мои не указаны.
— Какие же мы дураки, что увезли велосипед...
— Что поделаешь, излишняя добросовестность часто выходит боком... Да и велосипед был типично... полицейский!
Я попросил счет и сказал, что мы отправляемся на прогулку.
— Машину я заберу вечером...
— Как вам будет угодно, мсье.
Выйдя на улицу, я вздохнул немного свободнее, но внутри у меня залегла не то грусть, не то досада... Я снова попал в полосу бегства и страха. Нет, в этом мире у меня определенно не было надежды искупить свои грехи, переродиться и стать другим.
— Не делай такое лицо, — проговорила Эрминия, — не то все начнут оборачиваться. Можно подумать, что ты уже в наручниках.
Почта была еще закрыта. До начала рабочего дня оставалось минут десять. В ожидании мы принялись расхаживать по аллее, обсаженной пиниями.
— Мой банковский счет наверняка арестовали, — заметил я. — Вот уже десяти миллионов как не бывало.
— Жаль, — проронила Эрминия.
От солнца ее рыжие волосы отбрасывали странные, необычные отблески. Ее кожа почти не загорала; она лишь становилась более матовой, сохраняя все тот же нежный вид.
Я смотрел на нее и думал, что теперь мне не обязательно ее убивать. Это было бессмысленно: меня ведь все равно уже раскрыли. Тем лучше: она мне нравилась и была мне нужна. Минувшей ночью я овладевал ею несколько раз, не в силах насытиться ее живым, содрогающимся, словно наэлектризованным телом
— О чем ты думаешь?
— О тебе...
— Нашел время...
Действительно, думать следовало о другом. На городской колокольне пробило восемь. Мое сердце заработало в форсированном режиме. У меня даже заболело в груди. Мне казалось, что я сейчас не выдержу, взорвусь, что меня вот-вот разнесет на мелкие куски.
— Пошли! — Я потянул ее за руку. На пороге почты она спросила:
— У тебя есть документ без фотографии?
— Погоди-ка...
Я достал бумажник и выругался: в нем лежал только технический паспорт автомобиля. Паспорт Рапена остался на вилле. Он шлепнулся на пол, пока я душил полицейского, и я в спешке забыл его подобрать...
— Ну, знаешь! — вскричала Эрминия. В ее глазах появилась явная враждебность. Этого она простить уже не могла.
— Помолчи. Попробуем обойтись техпаспортом. Мы вошли. Посетителей в помещении не было. Были только две тетки, сидевшие за своими окошками и квохтавшие, как целый курятник. Насколько я понял, речь шла о муже одной из них, завитой усатой толстухи, и о ревматизме, которым страдал вышеупомянутый муж.
Я просмотрел указатели на картонных табличках и подошел к окошку с надписью "До востребования". За ним как раз сидела жена ревматика.
— Я за посылкой, — сказал я.
— На чье имя?
— Робер Рапен. Она абсолютно не изменилась в лице.
— Минутку... Она вышла в соседнюю комнату, и я услышал,как она шарудит по полкам...
— Эге-ге! — донеслось оттуда. — А пылищи-то на ней, пылищи! Да, вовремя вы пришли: того и гляди, отправили бы ее, бедолагу, на свалку!
Она вернулась, сдувая пыль с посылки величиной с коробку для обуви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Все это пронеслось у меня в голове на полном скаку.
— Вот техпаспорт, мсье. Может быть, желаете стаканчик виски, а?
Надеясь задобрить его, я стал сама любезность.
— Нет, спасибо, я не пью спиртного. Он начал что-то записывать.
— Ваши права, пожалуйста.
— Э-э... Одну секундочку.
Я пытался поймать взгляд своей подруги, сообщить ей о своем бедственном положении, попросить помощи. Но она вертела ручки приемника, желая от нечего делать напустить в комнату музычки.
Чтобы выиграть время, я сделал вид, что ищу права.
— Черт возьми! — воскликнул я вдруг. — Эрминия, неужели ты не осмотрела карманы моего пиджака, когда относила его в чистку?
Она выключила приемник, обернулась и ответила самым что ни на есть спокойным тоном:
— Как, дорогой, разве этого не сделал ты? Она не раздумывала ни секунды.
— Да нет же! — вскричал я. — Черт, вот так история! Ведь там остались мои водительские права!
— Ну, я завтра к ним схожу...
— Да, но господину полицейскому права нужны не завтра, а сейчас...
— Может быть, вы помните номер? — спросил легавый.
— Постойте-ка: кажется. "А — 10999".
— Какая префектура?
— Нижняя Сена.
— Так. Я записываю. Если обнаружите, что ошиблись, зайдите в комиссариат.
— Хорошо.
Я решил, что все позади.
— И покажите мне, пожалуйста, какой-нибудь другой документ.
Я поколебался, затем небрежно подал ему паспорт.
Он записал данные, и вдруг воскликнул
— Вам тридцать пять лет?
— Ну да...
— Странно! Вы выглядите гораздо моложе...
Еще бы: я был на двенадцать лет моложе Рапена.
— Да, мне часто говорят, что я молодо выгляжу... И тут случилась хреновина из хреновин. Он машинально посмотрел на фотографию в паспорте/. Если' придраться, то подмену можно было обнаружить. И он обнаружил ее за рекордно короткое время.
— Но, — воскликнул он, — это же не вы!
Он все смотрел и смотрел на маленький прямоугольник из глянцевого картона, изучая рожу Рапена... Потом поглядел на меня. Его острые, как булавки, глаза протыкали меня насквозь.
— Что это значит?
Наступила самая скверная в моей жизни пауза.
Этот кусок легаша в форме таращился на меня, вытаскивал меня на свет, рассекречивал, понимал, что сунул нос в историю, о которой даже не мечтал...
Он медленно поднялся со своего стула.
— Вам придется пройти со мной в комиссариат для выяснения обстоятельств, мсье...
— Ну, вперед!
Но я имел в виду вовсе не комиссариат. И Эрмания это знала. Она включила радио на полную громкость, и я, обходя полицейского сзади, схватил его обеими руками за горло.
Прикосновение к его коже было мне. противно. Но чем противнее мне становилось, тем крепче я сжимал пальцы...
Руки у меня сильные. Например, я могу, поднять стул горизонтально на вытянутой руке, взяв его за нижнюю перекладину. Попробуйте: с виду это пустяк, но если у вас в жилах течет кисель, фокус не удастся.
Под моими пальцами что-то хрустнуло... Я продолжал давить, и шея парня становилось нее тверже.
Из ноздрей у него вырывался глухой хрип; я скорее догадывался об этом, нежели слышал, потому что радио гремело вовсю.
И вот в какой-то момент мое отвращение разом улеглось, и я начал чувствовать одну только буйную радость. Радость мощную, горячую, которой я не испытывал уже несколько недель, которой не было даже тогда, когда я утрамбовал Рапена. Я улыбался... Я был свободен, счастлив, окрылен...
Эрминия прислонилась к стене с серым, как пепел, лицом. Она в ужасе смотрела на меня и не могла поверить своим глазам.
— О, нет, нет! — бормотала она.
Это звучало вовсе не по поводу полицейского: она прекрасно знала, что другого выхода не было. Что ее по-настоящему ужаснуло, так это радость, нарисованная на моей физиономии.
Я разжал руки. Пальцы побелели. Я стал тереть ладони друг о друга, чтобы восстановить кровообращение. Полицейский остался неподвижно сидеть на стуле: изогнутая спинка поддерживала его и не давала упасть.
— Готово дело, — объявил я, глубоко вздохнув. Я сел около трупа и хорошенько приложился к бутылке — не для храбрости, а потому что хотелось. Я опять убил человека. Об этом мог догадаться любой дурак: результат был налицо. Я посмотрел на труп. Левая рука фараона лежала на столе, и на безымянном пальце блестело золотое кольцо. У этого несчастного дурня была семья! Значит, переполоха следовало ожидать очень скоро. Вместо двадцати четырех миллионов мне светили наручники и фургон с мигалкой. Прощайте, банковский счет, "альфа" и все остальное...
— Ну? — спросила Эрминия.
— Что?
— Что дальше?
Она уже успела обрести обычное спокойствие. Я обхватил голову руками.
— Так... Сначала надо запрятать эту дохлятину. Потом ты пойдешь за черной и белой краской...
— Для чего?
— Чтоб нарисовать машине другие номера. Будем сматываться.
Она вздохнула:
— Куда?
— Подальше. Тут пахнет паленым.
— Но подумай'сам: такая машина не может проехать незамеченной, даже с другими номерами. К тому же они не будут соответствовать техпаспорту. Стоит первому попавшемуся инспектору тебя остановить, и...
— Ты можешь предложить что-нибудь получше?
— Да... Мы спрячем труп и уберемся отсюда... Переночуем где-нибудь в другом месте. Утром я схожу на разведку. Если к тому времени ничего еще не обнаружат, ты пойдешь в банк и снимешь со счета деньги. Не все, но большую часть. Потом мы пересечем границу п доберем-
ся до Генуи. Тим ты продашь машину — пусть даже за
бесцепок: дело не в деньгах, а в скрытности. Ведь новому хозяину придется ее перекрасить — из-за французских номеров. Это позволит нам выиграть время. Мы сядем на поезд до Рима...
Она опять была права.
— Что ж, неплохо...
Подвала в доме не было, и спрятать труп оказалось Нелегко. Я долго рыскал в поисках подходящего места и в конце концов остановился на угольном чулане. Я отнес туда убитого один, взвалив на плечо. Я сбросил его в угол и закидал всей дрянью, которую только смог найти в доме. Этого было вполне достаточно: нам требовалось выиграть лишь несколько часов.
Мы наспех собрали вещи, .взяв- только самое необходимое, и настало время уезжать. У меня сжалось сердце: я уже успел привыкнуть к нашей вилле. Я пережил здесь славные минуты — минуты спокойствия, которые были в моей жизни большой редкостью.
Выйдя на улицу, я вздрогнул. Рядом с "альфой" стоял черный велосипед, велосипед полицейского.
Я открыл багажник машины, и мне удалось засунуть туда велик, сняв предварительно колесо и повернув руль.
— Выкинем его где-нибудь на берегу, — сказал я Эрминии. — В каком-то смысле это нам даже на руку: подозрения не сразу падут на меня...
Вскоре мы уже покинули Мантон. Я чувствовал сильную усталость от многочасовой езды.
— Куда едем?
— В Монте-Карло...
По дороге мы сбросили велосипед с обрыва на песчаный пляж, так, чтобы он сразу привлекал внимание. Когда я вернулся после этого к машине, в глазах Эрминии стояли слезы.
— Что это с тобой?
— Я все думаю об этих миллионах...
— Да брось ты! Накрылись они, ну и черт с ни ми! Ну, успокойся, моя прелесть...
Внезапно машину начало уводить в сторону.
— Что это? — забеспокоилась Эрминия. - Похоже, пробили колесо.
Действительно: задняя левая шина сплющилась в блин.
Я терпеть не могу менять колесо в дороге и сначала хотел позвонить н какой-нибудь гараж. Однако, поразмыслив, решил, что лучше справиться самому, механик может нас запомнить, и это будет совсем некстати, если к тому времени и,к уже хватится май тонский домовладелец.
Я снял куртку и засучил рукава, как и полагается обломавшемуся автомобилисту.
Домкрат лежал в багажнике; Я подставил его под машину, а Эрминия вылезла и стала, прохаживаться взад-вперед. Я немного повертел рукояткой, потом решил ослабить гайки, пока пробитое колесо не оторвалось от земли. Сняв колпак, я непонимающе уставился на ступицу. К ней была прикреплена маленькая пластиковая обертка от визитной карточки, испачканная смазкой. Я раскрыл обертку; внутри нее оказалась почтовая квитанция.
Хотите верьте, хотите нет, но я не слишком удивился. Бывают моменты, когда на чудеса почти не реагируешь...
Эрминия, наблюдавшая за мной, невероятно спокойным голосом спросила:
— Квитанция?
— Да...
— Какой город?
— Каньес...
Она прижала руку к груди, словно пытаясь сдержать удары сердца. Я сел рядом с ней на насыпь. На квитанции был почтовый штамп Визиля и стояла дата — двадцать седьмое. Наш расчет оказался точным.
— Это совсем рядом, — пробормотал я. — Заночуем В Каньесе, рядом с нашими миллионами, а? И завтра, с утра пораньше...
— Еще как!
После этого потрясения я менял колесо целых полчаса: руки сделались будто ватными.
Мы плюхнулись на сиденье, как двое влюбленных, которые только что впервые нашалили и до сих пор от этого не опомнились.
Я засмеялся — блеющим старческим смехом.
— Что скажешь, Эрминия?
— Мой отец всегда говорил, что последнее слово остается за случаем.
— Он мудрый человек. Кстати, ты мне о нем никогда не рассказывало. Где он живет?
— Далеко...
Но мне, в общем-то, было наплевать на ее папашку, и я быстро оставил его в покое.
— Представляешь, лапуля, бывает же такое!.. Наверное, и у душегубов есть своя счастливая звезда...
— Не иначе.
— Значит, завтра — вперед, на Италию?
— Да...
— А доллары?
— Что — доллары?
— Как нам их провезти?
— Я положу их под корсет: куплю его специально по такому случаю.
— Но ты в нем сразу растолстеешь. Будешь выглядеть как беременная.
— Дай бог каждой женщине родить двадцать четыре миллиона...
— Надо будет забрать и те десять, что лежат у меня на счету. Что-то у меня аппетит разгорелся... А потом... После Италии? Я там долго киснуть не собираюсь.
— Так в чем дело? Найдем самолет в Северную Африку... Там доберемся до Танжера... А после Танжера — весь мир у наших ног...
— Тем более что это край фальшивых паспортов... Болтая без умолку, мы доехали до Каньеса. На
ближней его окраине красовался отличный мотель. Мы свернули к нему, и я поспешил запрятать нашу тачку в самый дальний угол подземного гаража. Потом снял в мотеле номер, назвав вымышленную фамилию. Я не хотел засыпаться, подойдя к цели так близко,.. Слишком уж красиво было то, что с нами происходило... Нам все-таки представилась возможность выполнить задуманное: то есть сначала зацапать желанный мешок, а потом уж навострить лыжи. Переехав границу, я намеревался подарить родине Данте еще один труп. У меня уже было достаточно опыта, и я знал, что вдвоем с бабой далеко не
уйдешь. К тому же Эрминия знала, кто я такой, и я не мог позволить ей увезти с собой такую тайну. Даже наши миллионы — и те не заставят ее держать язык за зубами. Рано или поздно наступает момент, когда самые крутые, самые умные, самые любящие и скрытные женщины роняют непростительную фразу.
Конечно, мне жаль было ее кончать после всего, что она для меня сделала, Но другого выхода у меня не было.
Мы вошли в обеденный зал заведения. Он был выполнен в старинном стиле, с огромным количеством меди и лакированной мебелью.
— Похоже, их фирменное блюдо — волчатина в укропе, — сказала Эрминия, — Ее и закажем.
В этот вечер мы жрали и делали все остальное < той ненасытностью, которую рождает у человека близкое соседство огромной денежной суммы...
На следующее утро мы поднялись в семь часов. Наступал великий день. Откровенно говоря, я был слегка взволнован.
Нам подали кофе; мы сидели в дальнем углу зала, у окна. Погода стояла отличная: на побережье будто вернулось лето. Все вокруг было светлым, радостным, ярким...
Обмакнув в кофе рогалик, я случайно взглянул на местную газету, лежавшую на соседнем столе. Я прочел вверх ногами жирный заголовок на первой странице и мгновенно перестал жевать.
"УБИЙЦА ПО КЛИЧКЕ КАПУТ СКРЫВАЕТСЯ НА ЮЖНОМ ПОБЕРЕЖЬЕ".
Я схватил газету. Под заголовком была помещена моя фотография, все та же, которую отсняли в момент моего последнего ареста. На ней я напоминал этакого мелкого хулигана. С тех пор я слегка прибавил в весе, и мой взгляд уже утратил то затравленное выражение. А с обесцвеченными волосами я стал и вовсе неузнаваем.
Эрминия тоже перестала есть, и мы с ней принялись читать статью, почти соприкасаясь щеками.
Я сразу понял, что сгорел: властям стало известно, под чьей фамилией я скрывался, и все потому, что я совершил чудовищную глупость.
Черный велосипед, который я забросил в машину, принадлежал вовсе не полицейскому. Он принадлежал посыльному из мясной лавки, который доставлял
кому-то из соседей товар. Соседки, сидевшие в засаде за шторами, видели, как я утащил велик, и посыльный побежал жаловаться на "Рапена" в комиссариат. Комиссар, который как раз дожидался своего, подчиненного, поспешил к "Рапену" домой и нашел труп. Мои отпечатки — а их в доме было хоть отбавляй — и позволили установить мою личность, поскольку карточка с моими данными имелась в каждом полицейском участке Франции. Я посмотрел на Эрминию.
— Похоже, я опять становлюсь знаменитым, а?
— Похоже...
— Плакали теперь и,ним миллионы, верно?
— Почему?
— Ну как же? Теперь все знают, что Рапен — это Капут... И мне нельзя соваться на почту под этой фамилией.
— Погодине чего ты взял, что на почте все уже вбили себе в голову эту фамилию? С чего ты взял? Даже если допустить, что там читали эту газету — а это вовсе не обязательно, ведь еще рано, — то они наверняка интересовались только подвигами самого Капута. На все остальное люди обычно внимания не обращают.
Она опять была права. Это входило у нее в привычку.
— Так что будем делать?
— Заплатим за гостиницу и бросим машину здесь, По ней нас быстро найдут. Пока что я не рискую привлечь к тебе внимание: тут написано только, что ты жил с красивой молодой женщиной, а приметы мои не указаны.
— Какие же мы дураки, что увезли велосипед...
— Что поделаешь, излишняя добросовестность часто выходит боком... Да и велосипед был типично... полицейский!
Я попросил счет и сказал, что мы отправляемся на прогулку.
— Машину я заберу вечером...
— Как вам будет угодно, мсье.
Выйдя на улицу, я вздохнул немного свободнее, но внутри у меня залегла не то грусть, не то досада... Я снова попал в полосу бегства и страха. Нет, в этом мире у меня определенно не было надежды искупить свои грехи, переродиться и стать другим.
— Не делай такое лицо, — проговорила Эрминия, — не то все начнут оборачиваться. Можно подумать, что ты уже в наручниках.
Почта была еще закрыта. До начала рабочего дня оставалось минут десять. В ожидании мы принялись расхаживать по аллее, обсаженной пиниями.
— Мой банковский счет наверняка арестовали, — заметил я. — Вот уже десяти миллионов как не бывало.
— Жаль, — проронила Эрминия.
От солнца ее рыжие волосы отбрасывали странные, необычные отблески. Ее кожа почти не загорала; она лишь становилась более матовой, сохраняя все тот же нежный вид.
Я смотрел на нее и думал, что теперь мне не обязательно ее убивать. Это было бессмысленно: меня ведь все равно уже раскрыли. Тем лучше: она мне нравилась и была мне нужна. Минувшей ночью я овладевал ею несколько раз, не в силах насытиться ее живым, содрогающимся, словно наэлектризованным телом
— О чем ты думаешь?
— О тебе...
— Нашел время...
Действительно, думать следовало о другом. На городской колокольне пробило восемь. Мое сердце заработало в форсированном режиме. У меня даже заболело в груди. Мне казалось, что я сейчас не выдержу, взорвусь, что меня вот-вот разнесет на мелкие куски.
— Пошли! — Я потянул ее за руку. На пороге почты она спросила:
— У тебя есть документ без фотографии?
— Погоди-ка...
Я достал бумажник и выругался: в нем лежал только технический паспорт автомобиля. Паспорт Рапена остался на вилле. Он шлепнулся на пол, пока я душил полицейского, и я в спешке забыл его подобрать...
— Ну, знаешь! — вскричала Эрминия. В ее глазах появилась явная враждебность. Этого она простить уже не могла.
— Помолчи. Попробуем обойтись техпаспортом. Мы вошли. Посетителей в помещении не было. Были только две тетки, сидевшие за своими окошками и квохтавшие, как целый курятник. Насколько я понял, речь шла о муже одной из них, завитой усатой толстухи, и о ревматизме, которым страдал вышеупомянутый муж.
Я просмотрел указатели на картонных табличках и подошел к окошку с надписью "До востребования". За ним как раз сидела жена ревматика.
— Я за посылкой, — сказал я.
— На чье имя?
— Робер Рапен. Она абсолютно не изменилась в лице.
— Минутку... Она вышла в соседнюю комнату, и я услышал,как она шарудит по полкам...
— Эге-ге! — донеслось оттуда. — А пылищи-то на ней, пылищи! Да, вовремя вы пришли: того и гляди, отправили бы ее, бедолагу, на свалку!
Она вернулась, сдувая пыль с посылки величиной с коробку для обуви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45