Мэри не
любила женское общество. Большинство приглашенных мужчин было либо
претендентами в любовники хозяйки, либо уже остывшие ухажеры. Муж Мэри
уже после двух рюмок крепкого коктейля захмелел и понес чепуху. Она
отвела его спать. Возвратившись, она широким жестом пригласила занять
его место. Пир пошел горой. Мне было скучно в этой компании.
Перепивши, одна девица стала исполнять танец с раздеванием. Сначала
она под визг и аплодисменты оголила свои тощие малопривлекательные
ноги, потом сбросила платье и к великому удовольствию всех мужчин,
открыла дряблые маленькие груди с огромными коричневыми сосками,
усеянными мелкими пупырышками. Больше она не раздевалась и, дернув
резинку нейлоновых трусов, выскочила в соседнюю комнату. Танцевали
буги, стараясь оголить и без того скудно одетые тела женщин. Мэри
несколько раз пыталась пригласить меня танцевать, но я всякий раз
отказывался под предлогом плохого самочувствия. Я много пил и
совершенно не пьянел. В первом часу ночи я вспомнил о своих картах и
собирался уходить. В это время швейцар ввел в зал милую девушку в
серой, плотно обтянутой ее стройный стан, блузке и красной атласной
юбке. Она смотрела на собравшихся, сделала книксен.
- Откуда ты откопал эту крошку?- спросила Мэри слугу.
- Она сказала, что ищет человека, который находится здесь.
- Кто он этот человек? - спросила Мэри девушку.
- Он мне нужен, - тихо и смущенно ответила девушка.
- Ну, проходи, ищи своего человека. Здесь, как видишь, их больше,
чем достаточно. Как тебя зовут?
- Валенсия.
- Тихо, - хлопнула в ладоши Мэри, - это милое создание зовут
Валенсия. Если кто нибудь посмеет нетактично к ней отнестись, того
сейчас же вышвырнем из дома. Иди, детка, за стол, выпей с нами и
веселись.
Мэри посадила Валенсию со мной. Девочка очень волновалась и не
знала, как себя вести. Она благодарно кивнула мне головой. Мэри подала
ей бокал шипучего шампанского. Валенсия посмотрела на меня и, поймав
мой одобрительный взгляд, выпила вино до дна.
- Браво, девочка, - захлопал в ладоши какой-то франт и пригласил
ее на танец. Я не мог теперь отобрать у неприятного щеголя милую
Валенсию. Она нерешительно встала из-за стола и, растерянно глянув на
меня, тихо сказала своему щеголю:
- Я очень плохо танцую.

- 31 -
- Ничего, танцуйте. Здесь никто не умеет хорошо танцевать, -
сказал я, подбадривая ее нерешительность. Она вышла из-за стола, с
первых шагов, с первых движений она привлекла всеобщее внимание. С
легкостью птицы и грацией балерины она мягко заскользила по паркету,
безукоризненно выполняя любое трудное па. Несмотря на бешеный темп
музыки, она не разу не сбилась и порхала без тени усталости. Ее
партнер танцевал с восторгом и упоением, осторожно держа ее за гибкую
талию. Когда танец закончился, ей аплодировали. Мужчины записывались в
очередь танцевать с ней. Дамы зеленели от злости. Мэри склонилась ко
мне:
- Ничего девочка. Откуда она? Я что-то никогда ее здесь не
видела.
- Можно на минутку? - услышал я за спиной чей-то приятный голос. Я
обернулся. Валенсия, едва сдерживая слезы, мяла пальцы рук.
- Да, милая, - я извинился перед Мэри и вышел с девочкой в
соседнюю комнату.
- Уведите меня отсюда, - умоляюще зашептала она. - Здесь противно.
Мужчины такие наглые, что я не знаю, как им отвечать. Я больше не могу
здесь находиться.
- Успокойся, детка, мы сейчас уедем. Не обращай внимания ни на
кого.
Мы вернулись в зал. Меня встретили пытливые глаза Мэри. Она
ехидно, когда я сел, шепнула:
- Вы, кажется, преуспеваете.
- Нет, просто девочка просит проводить ее домой. Она убеждена, что
из всех присутствующих я самый порядочный. Я имею в виду женщин, -
успокоил я хозяйку.
- Вы уедете?
- Да, прошу простить меня.
- Ну, что же. Вы пожалеете. А девочку поберегите. Я не прощаю
оскорблений.
Последнее было более чем странно и смешно. За мною увязалось
несколько мужчин, упрашивая ее остаться хотя бы на один танец. Я их
прогнал обратно. Через несколько минут мы были у меня дома.
- Как вы меня нашли? - спросил я девушку, когда мы вошли в
комнату.
Она виновато улыбнулась.
- Я, наверное, вам очень навредила?
- Нет. Просто удивительно: первый раз в незнакомом городе и
притом, не зная, где я.
- Очень просто, я проснулась здесь. Было темно. Я испугалась,
потом вышла из дома и пошла, даже не зная куда. Вдруг я увидела ярко
освещенный дом и услышала музыку. Я вошла и оказалось - вы там. Пока я
шла по улице, ко мне приставало много мужчин. Что им надо?
- Ну, это так. Вы очень красивы, им наверное хотелось
познакомиться с вами. Вы устали?
- Нет, но у меня от вина кружится голова и не слушаются ноги.
- Разве вы никогда прежде не пили?
- Один раз с отцом.
- С отцом? Кто же ваш отец? Что же вы стоите? - спохватился я. -
Садитесь.
Я усадил ее в кресло и зажег настольную лампу. Она поправила
волосы и, теребя бахрому скатерти, рассказала о своем отце.
- Он художник. Живет в Индии. Я тоже индианка. Я родилась в 1930
году. Я была единственным ребенком у него и такая красивая, что все в
один голос заявили: "Не будет жить". Через год после рождения я

- 32 -
умерла. Через 6 лет отец решил нарисовать меня такой, какой по его
представлению я должна быть в этом возрасте. И он нарисовал меня на
карте. И вот я снова ожила... Милый мой отец! Как тяжело мне было
встретиться с ним через 16 лет. Он все время плакал, он умолял меня не
уходить, остаться с ним навсегда. Он молил бога, он ползал по
мастерской на коленях, рыдал как безумный, но через час я заснула и
больше его не видела. На ее глазах навернулись слезы, голос задрожал.
Она опустила голову и тихо закричала:
- Он сказал, чтобы я просила всех, с кем встречусь, пожалеть меня
и не трогать, пока я не вырасту.
Меня до глубины души тронул ее рассказ. Я подошел к ней и погладил
ее по голове.
- Так тебе только 16 лет?
- Да.
- Ах ты, наивный ребенок. Я постараюсь выполнить просьбу твоего
отца. Но ты такая очаровательная, что сделать это очень трудно. Ты
хочешь кушать?
- Нет.
- А спать?
- Тоже нет.
- Но все равно нам придется лечь в одну постель и я постараюсь
уснуть хотя бы с тобой всю ночь, видеть тебя и не трогать невозможно.
- Хорошо, я лягу.
- У меня одна кровать, нам придется лечь вдвоем. Но ты не бойся, я
тебе ничего плохого не сделаю. Чтобы тебе не было страшно и чтобы ты не
скучала я оставлю свет и дам тебе интересную книжку.
- Хорошо.
Я отыскал ей в шкафу томик Флобера и дал ей.
- Теперь ты раздевайся и ложись, я пойду помоюсь пока.
Она кивнула головой в знак согласия, пошла к кровати. Я с
восхищением смотрел на ее изящные ноги, картинную талию, но сделал над
собой усилие и вышел. У меня было подлое желание подсмотреть в щелку,
но с этим я справился. Минут через десять я вернулся. Она уже лежала в
постели, укрывшись до подбородка одеялом и сосредоточенно смотрела в
потолок.
- Что же ты не читаешь?
- Я потом, когда вы уснете.
- Тогда закрой глаза, я разденусь.
Она зажмурила глаза. Я быстро разделся и лег с края, укрывшись
покрывалом. Пожелав ей спокойной ночи, я повернулся к ней спиной
пытаясь заснуть. То ли от того, что выспался днем, то ли от
возбуждения, сон ко мне не шел. Я слышал, как тихонько зашелестели
страницы книги, слышал ее дыхание. Я попробовал думать о работе,
вспомнил, что еще не сделано, попытался представить, как меня завтра
встретят на заводе, потом начал считать и досчитал до двух тысяч,
устал. Мне захотелось посмотреть, что делает девочка.
- Валенсия, ты спишь?
- Нет. Я вам мешаю.
- Нисколько. Скажи, ты не будешь против, если я укроюсь одеялом?
Покрывало жесткое и не греет.
- Ну да. Пожалуйста. Как я раньше не подумала об этом?
Она отодвинулась к стене и, накинула на меня край одеяла.
- Теперь вам тепло?
- Тепло, - ответил, чувствуя, как дрожит от возбуждения мой голос.

- 33 -
Все труднее и труднее было владеть собой. Между нами было не более
десяти сантиметров и я чувствовал тепло ее тела, его запах. Полежав
спокойно минут пять, я притворился спящим и повернулся на спину. Мое
голое бедро прикоснулось к ее бедру. Она вздрогнула и немного
отодвинулась. С замиранием сердца я лежал, еле сдерживая дыхание и
порыв страсти. Это была пытка, равной которой не было, видимо, на
свете. Чувствовать возле себя нежное тело девушки, притом голое и не
прикоснуться к ней ни одним пальцем. Это кошмарный сон. Я повернулся
лицом к ней, все также имитируя беспокойный сон и положил ей руку на
грудь. Твердая девичья грудь едва поддалась под тяжестью моей руки.
Валенсия задрожала, как от присутствия лихорадки и испуганно замерла,
не зная, что делать, я с невыразимым наслаждением сжимал неподатливую
мягкость ее груди, еле сдерживая крик похотливой радости. Валенсия
стала тяжело дышать, ее грудь вздымалась под моей рукой, как волна
океана. Наконец она решилась и осторожно сняла мою руку со своей
груди, положила ее на меня. Но я уже не мог остановиться. Я убеждал
себя, что время осталось мало и только поласкаю милую девочку, не
причинив ей вреда. Я "проснулся". Валенсия лежала на спине. Ее руки
были вытянуты вдоль тела, поверх одеяла, книга лежала на груди. Ее
широко раскрытые глаза, не мигая смотрели в потолок, красивые девичьи
угловатые плечи едва выступали дужками ключиц и слегка вздрагивали,
губы что-то беззвучно шептали.
- Валенсия, милая девочка, - вырвалось у меня восклицание. Я
помимо своей воли, движимый одним инстинктом плоти, приподнялся на
одной руке и, обняв ее за шею, приник к ее губам в долгом, трепетном и
страстном поцелуе. От неожиданности она даже не сопротивлялась. А когда
с нечеловеческим усилием я оторвал свои губы от ее рта, она испуганно
прошептала:
- Вы ничего плохого мне не сделали. Вы хороший, да?
- Да, да милая, - злясь на себя ответил я, - только еще раз
поцелую. Тебе приятно?
- Приятно.
Я снова схватил ее губы, целовал их долго, безудержно, неистово,
как будто одним этим пытался охладить немного испепеляющее желание
плоти. Я прижался всем телом как к горячему бархату ее невинной
наготы, чувствуя, как сильно бьется ее сердце. И вдруг удивительное
спокойствие оборвало все мои желания. Я лег на спину, и вкушая сладость
покоя, закрыл глаза.
- Что с вами? - спросила Валенсия, склонившись на до мной. Бедная
девочка так испугалась, что не заметила, как по пояс вылезла из под
одеяла. Я открыл глаза и... боже мой. Редко люди во сне видят такую
красоту. Надо мной, как два спелых розовых персика, трепетали ее
груди. Большие пуговки сосков острыми кончиками торчали вперед. Грудь
начиналась где-то у плеча, и постепенно повышалась закругляясь и
опускаясь едва заметной складочкой к животу, полная, упругая, будто
налитая соками земли и сильной здоровой молодостью. Ни слова не говоря,
я схватил ее своими руками и пригнул вниз, впился губами в коричневый
сосок. Она вскрикнула и забилась как пойманная птица.
- Не надо. Умоляю, - на ее глазах навернулись слезы. Я отпустил
ее.
- Тебе неприятно? - она не ответила и, уткнувшись в одеяло до
подбородка, неподвижно лежала, сотрясаемая нервной дрожью. Я склонился
над ней.
- Ведь я ничего плохого тебе не сделаю. Я хотел чтобы тебе было
хорошо. Тебе неприятно, когда я целую твою грудь?
Она посмотрела на меня своими изумрудными глазами и мотнула
головой.

- 34 -
- Ну так дай, я еще раз их поцелую, дай. Мои поцелуи доставят тебе
только удовольствие. Дай.
Она рассеянно смотрела на меня и я понял, что она колеблется.
- Ну, не нужно бояться. Это не причинит тебе вреда. Это же так
приятно. Ну же.
Она опустила руку, державшую край одеяла, чтобы я смог его
откинуть. И я это сделал. Она прикрыла грудь руками, глядя на меня со
страхом и мольбой.
- Не бойся, глупышка. Я ничего плохого тебе не сделаю. Сними руки.
Она послушалась. И вот передо мной снова они. Я стал целовать их в
сумасшедшем исступлении, не видя, к чему прикасаются мои губы. Все ее
нежное тело представлялось мне олицетворением самого прекрасного в
мире. Я целовал ее руки и плечи, шею и грудь, бедра и ноги. В
сладостном изнеможении я стал касаться лицом по ее животу, самозабвенно
целуя впадину пупка. Ее содрогали судороги сладострастия. Она закрыла
глаза и безвольно отдалась вся во власть моих жгучих ласк. Вдруг в
безудержном порыве похоти я рывком раздвинул ее ноги в стороны и приник
губами к нежным, мягким и влажным губам влагалища. Валенсия дернулась
всем телом, пытаясь оторваться от меня, уперлась руками в мою голову,
но волна сладостной истомы сковало ее члены, она бессильно
распласталась подо мной с тихим слезным стоном. Я долго лизал языком
нераспустившийся бутон ее любви, ощупывая языком каждый ее бугорок,
каждую складочку. Она затихла и вся погрузилась в трепетное ощущение
сладости, которая жарким потоком разливалась по всему телу от моих
ласк. Совершенно обезумев от похоти я лег на девочку и, разведя в
стороны девственные губы ее цветка, воткнул туда, изо всех сил, свой
дерзкий меч. Она вскрикнула от боли и обхватив своими руками бедра,
содрогалась рыданиями.
- Ох, как мне нехорошо! Что вы со мной сделали? Мне нехорошо.
Потрясенный всем услышанным, я растерянно смотрел на нее, не зная
как утешить. Она побледнела и бессильно шептала:
- Что со мной? Что вы сделали? Мне плохо. - Она не услышала от
меня ни одного слова и оставила меня в смятении и каком-то смутном
ощущении тяжелой и непоправимой вины перед ней и богом.
Рэм опустил голову на стол и замолчал. Мы сидели подавленные его
рассказом, растерянные и ошеломленные. Он вдруг встал и, пройдясь по
комнате, уже другим голосом сказал:
- Что было, то прошло.
Мы выпили и он сразу продолжил рассказ.

Г Л А В А VI

Еще долго я сидел, подавленный случившимся и стараясь объяснить
себе, как это произошло. Потом вытер свой окровавленный член о
простыню и лег спать. В восемь часов, как обычно меня поднял Макс.
Тесть ехал на завод. Я встал, перемогая сонливость и наскоро
позавтракав, вышел к подъезду. Тесть уже сидел в машине.
- Ты что-то плохо выглядишь, Рэм. Нездоров?
- Здоров. Просто не выспался. Вчера до часа был на банкете у
Мэри.
- Она все такая же?

- 35 -
- Да.
- Ты сегодня сходишь в литейный цех. Вайс опаздывает с отливкой
заготовок для стана машины. Побудь там до обеда и посмотри, в чем там
загвоздка.
- Хорошо.
Мы поехали в город. Тесть ушел к себе в правление, а я поплелся в
цех. Голова болела, во рту пересохло, тяжелые ноги не слушались. Я
несколько раз споткнулся о рельсы и чуть не разбил себе нос. Наконец я
добрался до цеха. На меня дыхнуло кислым запахом кокса и тяжелой гарью.
В полумраке огромного узкого туннеля здания, у ярких квадратов
отливочных печей, как черти в аду копошились грязные люди. Стоял
какой-то ровный и сильный рабочий гул. Я прошел в кабинет начальника
цеха.
- Что у тебя случилось? - спросил я у Вайса. Увидев меня, он
расплылся в приветливой улыбке.
- Рэм, дружище, здравствуй. Ты уже вернулся?
- Вернулся. Не об этом сейчас речь. Что у тебя с отливкой? Шеф
недоволен, просил проследить за тобой.
- Я не виноват. Сталь идет плохого качества, в литье много брака,
вот и не справляемся.
- Ну пошли в цех.
Я ужасно хотел спать. У меня слипались глаза и подкашивались
ноги. Я чуть было не сел на неостывшую заливку. Вайс взял меня под
руку. Мы пошли к литейщикам. Я как сквозь сон видел людей, яркую струю
расплавленного металла и еле улавливал монотонный голос Вайса.
- Ну вот смотри сам, что получилось. Опять брак.
Услышал я, очнувшись, голос Вайса. Ничего не соображая, я
посмотрел на отливку и попросил Вайса отвезти меня в кабинет.
- Я очень хочу спать, - сказал я ему, когда мы вышли из цеха.
- Ложись на кровать в комнате дежурного диспетчера.
Он отвел меня туда и только, коснувшись подушки, я мгновенно
уснул. Через час Вайс меня разбудил и я, умывшись, отправился с ним в
цех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13