Опять зазвенели мечи, раздались проклятья, шарканье
быстрых ног и движений. Внезапно в темноте стало очень тихо. Кто-то поднял
фонарь с каменной мостовой, и голос Бестиана спросил:
- Кто тут?
- Это я, Слит, - отвечал женский голос. - Мне кажется, Викет ранен.
Фонарь повернулся, и отблески света упали на маленькое тело,
скорчившееся у стены. Неподалеку распростерлись два тела побольше, одно из
них - в ногах Кевина. Он попытался столкнуть тело с себя, но в этот же миг
шпага женщины устремилась к его горлу. Бестиан отвел лезвие в сторону.
- С ним все в порядке.
Женщина рассматривала Кевина в неверном свете фонаря.
- Что-то не похоже.
- Я в порядке, - уверил ее Кевин, пытаясь оттолкнуть от себя труп. Он
нахмурился, но, взглянув на женщину, передумал - она была очень красивой.
И тут же он нахмурился снова - очень может быть, что эта женщина только
что спасла ему жизнь. Это было не смешно. Это было неправильно. Это было
неловко и - фактически - оскорбительно для него. Если бы он не был так
пьян, он бы...
- Викет мертв, - тихо сказал Бестиан. В колеблющемся свете фонаря его
лицо казалось высеченным из камня. Только желваки играли на его
неподвижном лице. Слит смотрела на тело Викета словно с гневом и с тем же
выражением гнева на лице она перевела свой взгляд на Кевина, словно он был
в этом виноват.
Кевин попытался подняться, но безуспешно. Викет? Веселый литтлер?
Мертв? Нет, не может быть! Это было несправедливо.
Он глубоко вздохнул. Он был воином... он был рейнджером... и отважный
маленький карлик погиб на его глазах. И он не смог ничего сделать. Похоже,
он ни с чем ничего не может поделать. Мир продолжает убивать хороших
людей, убивать прямо у него под носом, и он ничего не может. Фактически он
ошибался все это время.
Демон на его плече встрепенулся, хихикнул и осведомился:
- Еще вина, Кевин?

Шериф позвал Кевина в свой кабинет рано утром, надеясь узнать от него
какие-нибудь новые подробности или обстоятельства гибели Викета, но Кевин
мало что мог сказать.
- Да, - сказал шериф, - даже сейчас, судя по твоим заплывшим красным
глазам, можно с уверенностью сказать, что прошлой ночью твоей главной
задачей было хоть как-то сфокусировать свой взгляд, чтобы разглядеть
дорогу.
Кевин ничего не ответил. Что он мог сказать? Он онемел от чувства
собственной вины. Он словно превратился в статую, оцепенел умственно и
физически, морально умер.
- Прекрасный маленький человек, отличный товарищ - умер, - продолжал
шериф, его голос был холоден и тих, - а пьяный рейнджер валялся рядом, не
в силах поднять с земли собственного зада.
Кевин вынужден был подавить в себе внезапное побуждение как-то
выразить свой гнев, быть может, даже ударить шерифа. Он задержал дыхание и
медленно перевел дух.
- Вы не можете ранить меня глубже, чем я сам, - сказал он ровным
голосом, - поэтому потрудитесь держать свой проклятый рот на замке.
Шериф кивнул, слова Кевина как будто вовсе не задели его. Медленно он
перевел взгляд на одно из стропил крыши и стал пристально его
разглядывать. Затем он заговорил, словно с самим собой:
- В этих местах есть одна известная история, - начал он. - Однажды
один кузнец из Верхнего Вейла здорово нализался. Его товарищи
предупреждали его: "Барнольд, ты пьешь такими большими глотками, что очень
быстро опьянеешь", но он не слушал их и продолжал пить кружку за кружкой,
словно заливал пламя. Вскоре подошло время закрытия, и вся компания
отправилась домой. Им надо было выйти из Милфорда и пройти по дороге всего
одну милю, но тут на тропе им повстречался огромный кентавр. Этот кентавр
приказал им уйти с дороги - ты же знаешь, какими бывают кентавры, их ни за
что не уговоришь, - но этот кузнец попросту подошел к нему да как швырнет
его вверх тормашками! Понятное дело, что кентавр тут же взбесился, вскочил
на ноги и бросился на них, как дикий кот, но кузнец снова схватил его и
снова повалил на землю. И всякий раз стоило кентавру оказаться на дороге,
как кузнец хватал его поперек туловища и начинал подметать им окрестности.
В конце концов он закинул его так далеко, что кентавр, лишь только у него
перестали подгибаться ноги, помчался прочь быстрее стрелы эльфа.
А кузнец уселся на дороге, обхватил голову руками и говорит:
- Э-эх, ребята, я действительно напился, как собака! Ведь мне даже не
удалось сбросить с коня этого подонка...
Выслушав рассказ шерифа, Кевин утвердительно кивнул. Он был не в том
настроении, чтобы испытывать удовольствие. Шериф некоторое время молча
смотрел на него.
- Мне кажется, что у тебя та же проблема: ты не можешь отличить
всадника от кентавра.
- Мои проблемы - это мои проблемы, шериф.
В голосе шерифа послышались скрежещущие ноты:
- Нет... похоже, что твои проблемы стали касаться всех, а в первую
очередь - меня. Ты нажил себе серьезного врага в лице Лестера
Милфордского. Когда он поправится, он будет очень зол.
- Попытайтесь представить себе, насколько мало меня это волнует, -
возразил Кевин. - Для меня он так же важен, как и то, что подчас
приходится соскребать с подошвы ботинка.
На лице шерифа промелькнула и тут же исчезла неуверенная удивленная
гримаса.
- В целом это верно, - сказал он, - он никчемный маленький петух, сын
одного из мелких землевладельцев из Верхнего Вейла. Слишком надутый для
того, чтобы хорошо соображать, и слишком трусливый, чтобы вступить с
законом в серьезный конфликт. Но лучше поостерегись его. Он довольно-таки
подлый парень.
- Я буду иметь его в виду, - сказал Кевин, - среди моих мелких
проблем.
- Хорошо, но не забывай оглядываться назад. Мне кажется, что если ему
представится возможность сделать тебе пакость, то он не сможет удержаться,
если все условия будут для этого подходящими. Что мне интересно, так это
то, как ты умудрился влезть во все это? Я так понимаю, что у тебя есть
кодекс чести, по которому ты стараешься жить. Это так?
Кевин кивнул. Он так много размышлял об этом на протяжении последнего
времени, что ему не хотелось снова зарываться во все это. Но шериф ждал.
- И ты говоришь, что ты не причиняешь никому вреда?
- Нет, не причиняю.
- Тогда, наверное, ты как магнитный железняк. Ты притягиваешь к себе
все неприятности.
- Да, я могу стать неприятностью для тех, кто причиняет мне вред. А
также для тех, кто причиняет вред другим, тем, кто не может себя защитить.
- Ах вот оно что! - в глазах шерифа снова промелькнул далекий огонек
не то сарказма, не то удовольствия. - Стало быть, ты - герой!
Кевин вспыхнул, но - будь он проклят!
- Я не могу начать думать по-другому, шериф. Я не люблю тех, кто
задирается. Я не люблю тех, кто нечестно пользуется своим преимуществом
перед остальными. Может быть, эти остальные не хотят или не могут с этим
ничего поделать, но я - могу! И мне кажется, что я не одинок в своем
отношении к тем подонкам и уличным псам, у которых не хватает ума
контролировать свою речь и поведение и у которых не хватает воспитания,
чтобы оставить человека в покое!
- Стало быть, ты взял на себя обязанность учить хорошим манерам?
Кевин нахмурился.
- Почему бы тебе не выйти на улицу и не начать колотить дерево за то,
что оно растет неправильно? Почему ты не бросаешь камни в реку за то, что
она течет не там, где ты хочешь? Много ли смысла в том, чтобы сердиться на
дураков?
- Потому что человек, как предполагается, должен уметь думать.
- Я тоже слыхал об этом, но не слишком ли многого ты хочешь?
Некоторое время оба сверлили друг друга взглядами, затем шериф
сказал:
- Ты ведь еще и рейнджер! Как насчет того, чтобы подумать самому, а?
Отчего, ради всех кругов ада, ты мечешься по кругу, после того как
доберешься до дна бочки с элем?
- Разве это тоже касается шерифа?
- Меня лично касается все, что касается так называемых "мастеров
клинка", - шериф взглянул на Кевина из-под низких бровей. - К тому же мне
кажется, что если ты решил выпить, то ты должен делать это тогда, когда ты
в хорошем настроении.
- Не важно, куда ты идешь - там ты будешь, - с расстановкой произнес
Кевин.
- Тогда ты такой же потешный, как левое яйцо скотопрогонщика.
Кевин не отвечал.
- Мне не нужно самому бывать в разных местах, - продолжал шериф, - я
просто собираю все слухи, которые рассказывают в городе. А то, что
рассказывают о тебе, поистине любопытно. Однажды в "Голубом Кабане" ты
сделал громкое заявление, как бишь ты сказал?.. А, вот: "Боец должен
сражаться, как мельник должен молоть зерно, иначе он значит не больше, чем
прыщ на заднице человечества". Так или что-то в этом роде. Эту историю я
слышал в нескольких вариантах.
Кевин лишь слегка нахмурился.
- Я также слышал, что ты вызвался избить одного из наших самых
известный любителей эля. И, насколько мне известно, для этого у тебя было
две самые разные причины.
- Он просто пьяный бузотер, который пристает к калекам и к служанкам.
- Таков его истинный характер, - шериф кивнул. - Согласно истории,
которую мне рассказали, ты предположил, что его сексуальная жизнь
складывалась бы гораздо удачнее в свинарнике, среди свиней... если только
ему удалось бы уговорить друзей поймать для него свинку помоложе.
- М-м-м... я что-то не помню, чтобы я сказал именно так.
- Но это одна из деталей, которая во всех вариантах трактуется
одинаково. Право, это одна из самых удачных историй, - суровый взгляд
шерифа перестал блуждать и остановился на Кевине. - Но это еще не все, что
я слышал. Отнюдь. Вы с Брекеном - отнюдь не нежные любовники и готовы
сцепиться в любой момент, словно два барана в сезон свадеб. Не могу
обвинить в этом ни одного из вас - вы оба оказались довольно упрямы в
своем неприятии друг друга. Но прошлой ночью ты довел одного из наших
забияк до того, что он выхватил меч и принялся размахивать им в
общественном месте - в таверне, и после этого ты предлагаешь мне поверить
в то, что ты не причиняешь никаких неприятностей.
На этот раз шериф ждал ответа, и Кевин пожал плечами:
- Вот не думал, что пара резких слов и небольшая стычка на постоялом
дворе являются в ваших краях чем-то из ряда вон выходящим.
- Нет, разумеется. Это одно из лучших вечерних развлечений. Однако, -
шериф нахмурился сильнее и взгляд его стал жестче, - мы предпочитаем
привычные неприятности. Тогда, если что-то случается, то мы знаем, кого
нам искать. Но мы сидим на оживленной торговой тропе. И через наш город
проходит слишком много посторонних, которые заставили нас относиться к ним
с подозрением, особенно в последнее время. И вот, когда появляется некто,
неуправляемый, вооруженный, отлично подготовленный, и который становится
непременным участником всех историй, которые происходят в нашем городе,
когда в этих историях начинают появляться пробитые головы - вот тогда меня
начинает интересовать, каких бед еще можно ожидать от этого человека!
Кевин внезапно ощутил гневное биение пульса, его раздражение снова
вырвалось из-под контроля.
- Дожди прекратились, и я собираюсь продолжить свой путь через Проход
на Запад.
- Твой путь в ад, ты хочешь сказать! - шериф засмеялся сухим лающим
смехом. - Я же говорил тебе, что ты не поедешь этой дорогой. Это будет
нелегкая задача! - он ухмыльнулся. - Для этого нужно быть рейнджером, как
ты.
- Вы сами только что сказали, что я - рейнджер. И я хороший рейнджер,
что, кроме всего прочего, означает, что я умею думать. Чтобы решить эту
задачу, нужен не один, а целая компания рейнджеров. Две компании! Здесь их
столько нет!
- Может быть, это и к лучшему. Если бы в городе появились еще
рейнджеры, то "Голубому Кабану" пришлось бы закупать эль целыми обозами.
- Просто потому, что я провел неделю дождей в компании друзей...
- Ты обзавелся не друзьями, а собутыльниками.
- Но им нравится быть со мной!
- Только до тех пор, пока ты соришь серебром и пока не кончается
выпивка. Мне кажется, ты не видишь разницы между другом и котом сапожника!
Некоторое время оба молчали, потом шериф поднял палец:
- Я скажу тебе кое-что, Кевин из Кингсенда, постарайся это запомнить:
ты стоишь на пороге беды.
- Я жуть как обеспокоен, шериф!
- Настанет день, и это в самом деле будет так, если у тебя осталась
хоть капля здравого смысла.

Туманный восход солнца, окруженного словно дымкой испаряющегося
золота, возвестил о наступлении нового дня, и жители города вышли на
улицы, улыбаясь и щурясь от непривычно яркого света. Постельное белье и
одежда появились на верандах, балконах и оконных рамах. Повсюду в городе
были натянуты веревки, и между домов затрепетали на ветру вывешенные для
просушки одеяния, напоминая парад вымпелов во время ярмарки. По улицам еще
стекали струйки воды, а Нижний Рынок оставался затоплен, но на Верхнем
Рынке уже появились залепленные грязью телеги, нагруженные копчеными и
солеными продуктами. В телегах восседали улыбающиеся литтлеры. Слух об
этом распространился быстро, и горожане потянулись к дороге, ведущей в
Тришир. Город снова возвращался к жизни.
Кевин сидел на высоком парапете верхней площадки казарм, свесив ноги
вниз, где на глубине трех этажей начинались городские улицы. Когда-то это
была часть старой городской стены, которая выходила на реку и возвышалась
над большей частью долины. Кевин играл на маленькой дудочке. Это была одна
из немногих вещей, которые сохранились у него со времен его морской жизни.
Эту дудочку ему подарил Тук, когда Кевин был еще маленьким, и он же научил
его протяжным морским мелодиям...
Кевин играл и смотрел, как по мере того, как нагревается под солнцем
сырая земля, над городом и долиной поднимается пар. Пар этот скапливался
над самой землей до тех пор, пока вся долина не исчезла под его ватным
одеялом, и только отдельные дома и улицы едва виднелись глубоко под ногами
Кевина. Ему казалось, что он остался совсем один, сидя на вершине башни,
плывущей в небо вместе с облаками... "Это было бы прекрасно, если бы это
могло быть на самом деле", - подумал Кевин. Этот мир был каким-то
неправильным, и все события в нем тоже были неправильными. В ковре его
жизни, который он начал было ткать, что-то где-то пошло неправильно,
наперекосяк, в каком-то месте он допустил ошибку и теперь никак не мог
отыскать то место, где нить сбилась с рисунка.
Немного позже, уже днем, Кевин прошелся по городу до старых западных
ворот, до самого перекрестка, где раздваивалась Западная дорога. Вся
дорога на север была запружена тяжелыми грязными телегами, нагруженными
сосновыми бревнами, и вереница их тянулась до самой реки, там, где торчали
у берегов уцелевшие устои моста. С берега до самой середины реки, где
возвышалась среди бурлящих потоков мощная скала, уже были натянуты канаты,
повсюду суетились рабочие, устанавливающие тали и трехногие краны,
готовясь снова восстановить мост над еще неспокойными водами реки. За
строительством со стен Башни наблюдали несколько человек, они махали
руками, и несколько раз до Кевина донеслись их крики, перекрывающие шум
воды.
Кевин прошел по Западной дороге почти пол-лиги. Под теплыми лучами
солнца дорога подсохла, и хотя в низинах она была еще грязной и подчас
напоминала болотце, но все же она была вполне проходимой. И она
по-прежнему петляла среди невысоких лесистых холмов, словно зовя туда, где
вздымались неприступной стеной горы Макааб и где под слоем тумана у
подножья как будто плыл расплывчатый и неясный силуэт Скалы-Замка.
Кевин вспоминал, как Сэнтон сказал однажды, обращаясь к группе
курсантов академии:
- Это называется "увидеть Демона". Это означает столкновение с
истинной, жестокой природой событий. Здесь, в стенах академии, вы
овладеваете оружием техникой ведения боя, вы нападаете друг на друга со
всей серьезностью и со всем пылом ваших сердец, вы защищаетесь и атакуете,
а когда все это кончается, вы смеетесь и начинаете разбор ошибок, готовясь
к следующей битве. Однако обязательно придет тот час, когда в руках у
истины окажется меч более острый, чем у любого из ваших живых противников.
И если это окажется вам по силам, то внезапное осознание истины может
стать для каждого из вас серьезнейшим потрясением. Вы "увидите Демона". Вы
увидите самих себя. И то, что вы увидите, может вам совсем не понравиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39