Что следовало прежде всего учитывать,
было на самом деле совершенно неясно. Единственной ассоциацией, которую
с трудом выжимало из него слово "Парламент", были войны Кромвеля в
Англии. То же самое, видимо, относилось к среднему российскому
потребителю, читавшему в детстве Дюма. Полчаса предельного напряжения
всех духовных сил привели только к рождению слогана-дегенерата:
ПАР КОСТЕЙ НЕ ЛАМЕНТ.
--- ------
Когда "Парламент" кончился, Татарский захотел курить. Он обыскал
всю квартиру в поисках курева и нашел старую пачку "Явы". Сделав две
затяжки, он бросил сигарету в унитаз и кинулся к столу. У него родился
текст, который в первый момент показался ему решением:
PARLIAMENT - THE UNABA
Но сразу же он вспомнил, что слоган должен быть на русском. После
долгих мучений он записал:
ЧТО ДЕНЬ ГРЯДУЩИЙ НАМ ГОТОВИТ? ПАРЛАМЕНТ. НЕЯВА
Поняв, что это некачественная калька со слова uncola, он почти было
сдался. И вдруг его осенило. Курсовая по истории, которую он писал в
Литинституте, называлась "Краткий очерк истории парламентаризма в
России". Он уже ничего из нее не помнил, но был совершенно уверен, что в
ней хватит материала на три концепции, не то что на одну. Приплясывая от
возбуждения, он направился по коридору ко встроенному шкафу, где
хранились его старые бумаги.
Через полчаса поисков стало ясно, что курсовой он не найдет. Но
было уже как-то не до нее - разбирая скопившиеся в стенном шкафу залежи,
он нашел на антресольной полке несколько объектов, хранившихся там еще
со школьных времен: изуродованный ударами туристского топорика бюст
Ленина (Татарский вспомнил, что после экзекуции сам спрятал его в
труднодоступном месте, опасаясь возмездия), тетрадь по обществоведению,
заполненная рисунками танков и атомных взрывов, и несколько старых книг.
Все это переполнило его такой безысходной ностальгией, что
работодатель Путин вызвал в нем отвращение и ненависть, после чего
подвергся полному вытеснению из сознания вместе со своим "Парламентом".
Найденные книги, как Татарский с нежностью вспомнил, были отобраны
из макулатуры, которую их посылали собирать после уроков. Среди них были
томик изданного в шестидесятые годы левого французского
экзистенциалиста, прекрасно оформленный сборник статей по теоретической
физике "Бесконечность и Вселенная" и папка-скоросшиватель с крупной
надписью "Тихамат" на корешке.
Книгу "Бесконечность и Вселенная" Татарский помнил, а папку нет.
Раскрыв ее, он прочел на первой странице:

ТИХАМАТ-2
Море земное.
Хронологические таблицы и примечания.

Бумаги, подшитые в папку, явно относились к предкомпьютерной эре.
Татарский помнил кучу самизда товских книг, которые ходили именно в
таком формате - две уменьшенные вдвое машинописные страницы,
откопированные на один лист. У него в руках было, судя по всему,
приложение к диссертации по истории древнего мира. Татарский начал
что-то вспоминать: кажется, в детстве он даже не открывал эту папку, а
понял слово "Тихамат" как некую разновидность сопромата пополам с
истматом, настоянную на народной мудрости насчет того, что тише едешь -
дальше будешь. А взял он этот труд исключительно из-за красивого
скоросшивателя, после чего просто забыл про него.
Оказалось, однако, что "Тихамат" - то ли имя древнего божества, то
ли название океана, то ли все это вместе. Татарский понял из сноски, что
слово можно было примерно перевести на русский как "Хаос".
Большую часть места в папке занимали "таблицы царей". Они были
довольно однообразны - в них перечислялись труднопроизносимые имена с
римскими цифрами и сообщалось, кто и когда выступил в поход, заложил
стену, взял город и так далее. В нескольких местах сравнивались разные
источники, и из этого сравнения делался вывод, что несколько событий,
вошедших в историю как последовательные, были на самом деле одним и тем
же происшествием, так поразившим современников и потомков, что его эхо
раздвоилось и растроилось, а потом каждое из них зажило своей жизнью.
Автору это открытие, как следовало из его торжествующе-извиняющегося
тона, явно представлялось революционным и даже иконоборческим, что
заставило Татарского лишний раз задуматься о тщете всех человеческих
трудов. Никакого потрясения оттого, что Ашуретилшамерситубаллисту II
оказался на самом деле Небухаданаззером III, он не испытал - неведомый
историк со своим пафосом по этому поводу был немного смешон. Цари тоже
были смешны: про них даже не было толком известно, люди они или ошибки
переписчика глиняных табличек, и след от них остался только на этих
самых табличках. Татарский, во всяком случае, никогда раньше про них не
слышал; слово "Небухаданаззер" показалось ему отличным определением
человека, который страдает без опохмелки.
Вслед за хронологическими таблицами шли статьипримечания к
неизвестному тексту - в папке было много вклеенных фотографий каких-то
древностей. Вторая или третья по счету статья, на которую наткнулся
Татарский, была озаглавлена:
ВАВИЛОН: ТРИ ХАЛДЕЙСКИЕ ЗАГАДКИ
Сквозь букву "О" в слове "Вавилон" проступала замазанная "Е" - это
была просто исправленная опечатка, но Татарский при виде ее пришел в
волнение. Данное при рождении и отвергнутое при совершеннолетии имя
настигло его в тот момент, когда он совершенно забыл о той роли,
которую, как он рассказывал друзьям в детстве, должны были сыграть в его
судьбе тайные доктрины Вавилона.
Под заголовком был снимок оттиска печати - решетчатая дверь на
вершине то ли горы, то ли ступенчатой пирамиды, возле которой стоял
бородатый человек в юбке, с чем-то вроде пледа, перекинутого через
плечо. Татарскому показалось, что человек держит за тонкие косы две
отрубленных головы. Но у одной головы не было черт лица, а вторая весело
улыбалась. Татарский прочел надпись под рисунком: "Халдей с маской и
зеркалом на зиккурате". Сев на стопку вынутых из шкафа книг, он стал
читать текст под фотографией.
"Стр. 125. Зеркало и маска - ритуальные предметы Иштар.
Каноническое изображение, наиболее полно выражающее сакральный символизм
ее культа, - Иштар в золотой маске, смотрящаяся в зеркало. Золото суть
тело богини; его негативная про екция - свет звезд. Отсюда некоторыми
исследователями делается предположение, что третьим ритуальным предметом
богини является мухомор, шляпка которого является природной картой
звездного неба. В этом случае именно мухомор следует считать "небесным
грибом", упоминающимся в различных текстах. Это косвенно подтверждается
деталями мифа о трех великих эрах - красного, синего и желтого неба.
Красный мухомор связывает халдея с прошлым; через него становится
доступной мудрость и сила эры красного неба. Коричневый мухомор
("коричневый" и "желтый" по-аккадски обозначались одним словом),
напротив, связываете будущим, и через него возможно овладеть всей его
неисчерпаемой энергией".

Перевернув наугад несколько страниц, Татарский опять наткнулся на
слово "мухомор".

"Стр. 145. Три халдейские загадки (Три загадки Иштар). Предание о
трех халдейских загадках гласило, что мужем богини мог стать любой
житель Вавилона. Для этого он должен был выпить особый напиток и взойти
на ее зиккурат. Неизвестно, что имелось в виду: церемониальное
восхождение на реальную постройку в Вавилоне или галлюцинаторный опыт. В
пользу второго предположения говорит то, что напиток приготовлялся по
довольно экзотическому рецепту: в него входили "моча красного осла"
(возможно, традиционная в древней алхимии киноварь) и "небесные грибы"
(видимо, мухомор - см. "Зеркало и маска").
По преданию, путь к богатству и совершенной мудрости (а вавилоняне
не разделяли этих двух понятий - они скорее считались взаимно
переходящими друг в друга и рассматривались как различные аспекты одного
и того же) лежал через сексуальный союз с золотым идолом богини, который
находился в верхней комнате зиккурата. Считалось, что дух Иштар в
определенные часы сходит на этого идола.
Чтобы быть пропущенным к идолу, необходимо было разгадать три
загадки Иштар. Эти загадки до нас не дошли. Отметим спорную точку зрения
Клода Греко (см. 11,12), который полагает, что речь идет о наборе
ритмизованных и весьма полисемантичных из-за своей омонимичности
заклинаний на древнеаккадском, найденных на раскопках в Ниневии.
Гораздо более убедительной, однако, представляется версия,
основанная сразу на нескольких источниках: три загадки Иштар
представляли собой три символических объекта, которые вручались
вавилонянину, пожелавшему стать халдеем. Он должен был разъяснить
значение этих предметов (мотив символического послания). На спиральном
подъеме на зиккурат было три заставы, где будущему халдею по очереди
предлагались эти объекты. Того, кто решал хоть одну загадку неправильно,
стража заставы сталкивала с зиккурата вниз, что означало верную гибель.
(Есть основания выводить позднейший культ Кибелы, основанный на
ритуальном самооскоплении, из культа Иштар: самооскопление, видимо,
играло роль замещающей жертвы.)
Тем не менее желающих было множество, так как ответы, которые
позволяли пройти на вершину зиккурата и соединиться с богиней, все же
существовали. Раз в несколько десятилетий это кому-нибудь удавалось.
Человек, который решал все три загадки правильно, всходил на вершину и
встречался с богиней, после чего становился посвященным халдеем и ее
ритуальным земным мужем (возможно, таких было несколько).
По одной из версий, ответы на три загадки Иштар существовали и в
письменном виде. В специальных местах в Вавилоне продавались
запечатанные таблички с ответами на вопросы богини (по другой версии,
речь идет о магической печати, на которой были вырезаны ответы).
Изготовлением этих табличек и торговлей ими занимались жрецы главного
храма Энкиду - бога-покровителя Лотереи. Считалось, что через
посредничество Энкиду богиня выбирает себе очередного мужа. Это снимало
хорошо известный древним вавилонянам конфликт между божественным
предопределением и свободой воли. Поэтому большинство решавшихся взойти
на зиккурат покупало глиняные таблички с ответами; считалось, что
табличку можно распечатать, только взойдя на зиккурат.
Эта практика и называлось Великой Лотереей (устоявшийся термин,
которым мы обязаны многочисленным беллетристам, вдохновлявшимся этой
легендой, но более точный вариант перевода - "Игра Без Названия"). В ней
существовали только выигрыш и смерть, так что в определенном смысле она
была беспроигрышной. Некоторые смельчаки решались подниматься на
зиккурат без таблички с подсказкой.
Подругой трактовке, три вопроса Иштар были не загадками, а, скорее,
символическими ориентирами, указывающими на определенные жизненные
ситуации. Вавилонянин должен был пройти их и представить доказательства
своей мудрости страже зиккурата, что делало возможным встречу с богиней.
(В этом случае вышеописанный подъем на зиккурат представляется скорее
метафорой.) Бытовало поверье, что ответы на три вопроса Иштар скрыты в
словах "рыночных песен", которые поют каждый день на вавилонском базаре,
но сведений об этих песнях или этом обычае не сохранилось".

Протерев папку от пыли, Татарский спрятал ее назад в шкаф, решив,
что когда-нибудь непременно прочтет все полностью.
Диплома по истории русского парламентаризма в шкафу не нашлось.
Впрочем, к концу поисков Татарский понял: история парламентаризма в
России увенчивается тем простым фактом, что слово "парламентаризм" может
понадобиться разве что для рекламы сигарет "Парламент" - да и там, если
честно, можно обойтись без всякого парламентаризма.

ТРИ ЗАГАДКИ ИШТАР
На следующий день Татарский, все еще погруженный в мысли о
сигаретной концепции, встретил в начале Тверской улицы своего
одноклассника Андрея Гиреева, о котором ничего не слышал несколько лет.
Гиреев поразил его своим нарядом - синей рясой, поверх которой была
накинута расшитая непальская жилетка. В руках он держал что-то вроде
большой кофемолки, покрытой тибетскими буквами и украшенной цветными
лентами, ручку которой он вращал; несмотря на крайнюю экзотичность всех
элементов его наряда, в сочетании друг с другом они смотрелись настолько
естественно, что как бы нейтрализовывали друг друга. Никто из прохожих
не обращал на Гиреева внимания: подобно фонарному столбу или рекламе
"Пепси-колы", он выпадал из поля восприятия из-за полной визуальной
неинформативности.
Татарский сначала узнал Гиреева в лицо и только потом обратил
внимание на богатые детали его облика. Внимательно поглядев ему в глаза,
он понял, что Гиреев не в себе, хотя вроде не пьян. Несмотря на это, тот
был собран, тих и внушал доверие.
Он сказал, что живет под Москвой в поселке Расторгуево, и пригласил
в гости. Татарский согласился, и они нырнули в метро, а на "Варшавской"
пересели в электричку. Ехали молча; Татарский изредка отрывался от вида
за окном и смотрел на Гиреева. Тот в своей диковатой одежде казался
последним осколком погибшей вселенной - не советской, потому что в ней
не было бродячих тибетских астрологов, а какой-то другой, существовавшей
параллельно советскому миру и даже вопреки ему, но пропавшей вместе с
ним. И ее было жалко, потому что многое, что когда-то нравилось
Татарскому и трогало его душу, приходило из этой параллельной вселенной,
с которой, как все были уверены, ничего никогда не может случиться. А
произошло с ней примерно то же самое, что и с советской вечностью, и так
же незаметно.
Гиреев жил в покосившемся черном доме, перед которым был одичавший
сад, заросший высокими, в полтора человеческих роста, зонтиками. По
уровню удобств его жилье было переходной формой между деревней и
городом: в будке-уборной сквозь дыру были видны мокрые и осклизлые
канализационные трубы, проходящие над выгребной ямой, но откуда и куда
они вели, было неясно. Однако в доме были газовая плита и телефон.
Гиреев усадил Татарского за стол на веранде и насыпал в заварной
чайник крупно смолотого порошка из красной жестяной банки с белой
надписью по-эстонски.
- Что это? - спросил Татарский.
- Мухоморы, - ответил Гиреев и налил в чайник кипятку. По комнате
разнесся запах грибного супа.
- Ты что, собираешься это пить?
- Не бойся, - сказал Гиреев, - коричневых тут нет.
Он произнес это таким тоном, будто снял все мыслимые возражения, и
Татарский не нашелся, что ответить. Минуту он колебался, а потом
вспомнил, что вчера как раз читал о мухоморах, и поборол сомнения. На
вкус мухоморный чай оказался довольно приятным.
- И чего от него будет?
- Сам увидишь, - ответил Гиреев. - Еще будешь их на зиму сушить.
- А что сейчас делать?
- Что хочешь, - сказал Гиреев.
- Говорить можно?
- Говори.
Полчаса прошло за малосодержательной беседой об общих знакомых. Ни
с кем из них, как и следовало ожидать, не произошло за это время ничего
интересного. Только один, Леша Чикунов, отличился - выпил несколько
бутылок "Финляндии" и звездной январской ночью замерз насмерть в домике
на детской площадке.
- Ушел в Валгаллу, - скупо прокомментировал Гиреев.
- Откуда такая уверенность? - спросил Татарский, но тут же вспомнил
бегущих оленей и багровое солнце с этикетки и внутренне согласился.
Между тем в его теле появилась какая-то еле ощутимая веселая
расслабленность. В груди возникали волны приятной дрожи, проходили по
туловищу и рукам и затихали, чуть-чуть не добравшись до пальцев. А
Татарскому отчего-то захотелось, чтобы эта дрожь непременно дошла до
пальцев. Он понял, что выпил мало. Но чайник был уже пуст.
- Есть еще? - спросил он.
- Во, - сказал Гиреев, - о чем я и говорил.
Он встал, вышел из комнаты и возвратился с развернутой газетой, на
которой были рассыпаны сухие кусочки нарезанных мухоморов. На некоторых
из них остались лоскутки красной кожицы со стянувшимися белыми бляшками,
на других были приставшие волокна газетной бумаги с зеркальными
отпечатками букв.
Кинув несколько кусочков в рот, Татарский разжевал их и проглотил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30