Он медленно вращался.
"Иштар, - догадался Татарский, - кто же еще..." Лица статуи не было
видно за краем экрана, но камера медленно поднималась, и лицо должно
было вот-вот появиться. Но за миг до того, как оно стало видимым, камера
так приблизила статую, что на экране осталось только золотое мерцание.
Татарский щелкнул откуда-то взявшимся в руке пультом, но изменилась не
картинка на экране телевизора, а сам телевизор - он стал вспучиваться по
краям, превращаясь в подобие огромной вагины, в черный центр которой со
звенящим свистом полетел всасываемый ветер.
- Сплю, - пробормотал Татарский в подушку, - сплю...
Он осторожно повернулся на другой бок, но звон не исчез.
Приподнявшись на локте, он хмуро оглядел посапывающую рядом
тысячедолларовую проститутку, совершенно неотличимую в полутьме от
Клаудии Шиффер, протянул руку к лежащему на тумбочке мобильнику и
прохрипел:
- Але.
- Что, опять с перепою? - жизнерадостно заорал Морковин. - Забыл,
что на барбекю едем? Давай спускайся быстро, я уже внизу. Азадовский
ждать не любит.
- Сейчас, - сказал Татарский. - Только в душ зайду.
Осеннее шоссе было пустынным и печальным. Особенно грустно делалось
оттого, что деревья по его бокам были еще зелеными и выглядели вполне
по-летнему, но было ясно, что лето кончилось, так и не выполнив ни
одного из своих обещаний. В воздухе висело какое-то смутное предчувствие
зимы, снегопада и катастрофы, - Татарский долго не мог понять источника
этого ощущения, пока не обратил внимания на инсталляции у обочины. Через
каждые полкилометра машина проносилась мимо рекламы "Тампакса" -
огромного фанерного щита, на котором была изображена пара белых
роликовых коньков, лежащих на девственно-чистом снегу. С предчувствием
зимы все стало ясно, но было по-прежнему непонятно, откуда берется
всепроникающая тревожность. Татарский решил, что они с Морковиным попали
в одну из депрессивных психических волн, носящихся над Москвой и
окрестностями с самого начала кризиса. Природа этих волн была
необъяснима, но в их существовании у Татарского не было никаких
сомнений, поэтому он немного обиделся, когда его слова вызвали у
Морковина смех.
- Насчет снега ты правильно просек, - сказал тот. - А вот насчет
волн каких-то... Ты приглядись к этим щитам. Ничего не замечаешь?
Возле следующего щита Морковин притормозил, и Татарский вдруг
заметил большое граффити, нанесенное кроваво-красным распылителем поверх
коньков и снега: "Банду Эльцина под суд!"
- Точно, - сказал он восхищенно. - Ведь и на остальных то же самое
было! На прошлом - серп и молот, на позапрошлом - свастика, а до этого -
что-то про чурок... Обалдеть. Ведь ум просто отфильтровывает - не
замечаешь. А цвет-то, цвет! Кто придумал?
- Будешь смеяться, - ответил Морковин, набирая скорость. - Малюта.
Правда, тексты мы почти все переписали. Уж больно страшно было. Но идея
осталась. Как ты любишь выражаться, формируется ассоциативное поле:
"критические дни - может пролиться кровь - Тампакс - ваш щит против
эксцессов". Прикинь, сейчас по Москве только два брэнда продаются с
прежним оборотом - "Тампакс" и "Парламент Лайте".
- Нормально, - сказал Татарский и мечтательно цокнул языком. -
Слоган просится: "Тампакс ultra safe: красные не пройдут!" Или
персонифицировать - не красные, а Зюганов. И по Кастанеде: менструация -
трещина между мирами, и если вы не хотите, чтобы из этой трещины... Или
эстетизировать - "Красное на Голубом". Какие горизонты...
- Да, - сказал Морковин задумчиво, - надо будет в оральном отделе
мыслишку подкинуть.
- Еще можно тему белого движения поднять. Представляешь - офицер в
песочном френче на крымском косогоре, что-то такое набоковское... В пять
раз бы больше продали.
- Да какая разница, - сказал Морковин. - Продажи - это побочный
эффект. Мы же на самом деле не "Тампакс" внедряем, а тревожность.
- А зачем?
- Так у нас же кризис.
- А, ну да, - сказал Татарский. - Конечно. Слушай, насчет кризиса -
я все никак понять не могу, как этот Семен Велин все правительство стер?
Там же три уровня защиты было.
- Да ведь Сеня не просто дизайнер был, - ответил Морковин, - а
программист. Он знаешь с каким размахом работал? У него на счетах потом
тридцать семь лимонов грин нашли. Он даже Зюганову пиджак поменял с
Кардена на Сен-Лорана. Как он в оральную директорию с нашего терминала
залез, никто до сих пор понять не может. А что по галстукам и сорочкам
творилось, вообще не описать. Азадовский, когда отчет прочел, два дня
болел.
- Круто.
- А ты думал. Так вот, очко у Семена, видно, играло - знал, с чем
дело имеет. И решил он себя обезопасить. Написал программу, которая в
конце каждого месяца всю директорию должна была стирать, если он ее
вручную не тормознет, и подсадил в файл с Кириенко.
А дальше эта программа сама все правительство заразила. От вирусов
у нас, ясно, защита есть, но Семен очень хитрую программу придумал,
такую, что она по хвостам секторов себя записывала, а в конце месяца
сама себя собирала, и по контрольным суммам ее никак нельзя было найти.
Только ты не спрашивай, что это значит, я сам не понимаю - просто
разговор слышал. Короче, когда его в твоем "мерседесе" за город увозили,
он пытался про это Азадовскому рассказать, а тот даже говорить не стал.
А потом - дефолт всему. Леня волосы на себе рвал.
- А скоро новое правительство будет? - спросил Татарский. - А то
устал уже от безделья.
- Скоро, скоро. Ельцин уже готов - послезавтра выпишем из ЦКБ. Его
заново в Лондоне оцифровали. По восковой фигуре у мадам Тюссо, есть у
нее такая в запаснике. Третий раз уже восстанавливаем - так он всех
замучил, не поверишь. А по остальным нурбсы дошиваем. Только
правительство какое-то совершенно левое выходит) в смысле с
коммунистами. Оральный отдел интригует. Вообще, я на самом деле не боюсь
- нам только легче станет. И народу тоже легче - одна identity на всех
плюс карточки на масло. Вот только Саша Бло тормозит пока с русской
идеей.
- Эй, погоди-ка, - настораживаясь, сказал Татарский, - ты меня не
пугай. Кто следующий будет? После Ельцина?
- Как кто? За кого проголосуют. Выборы у нас честные, как в
Америке.
- А на фиг нам это надо?
- Нам это ни на фиг не надо. Но иначе бы они нам рендера не
продали. У них там какая-то поправка есть к закону о торговле - все,
короче, должно быть как у них. Маразм, конечно, полный...
- Да какое им до нас дело? Зачем им?
- Потому что выборы стоят дорого, - мрачно сказал Морковин. - Хотят
экономику нашу до конца разрушить. Есть, во всяком случае, такая
версия... Вообще, не туда мы идем. Нам не долдонов этих надо
оцифровывать, а новых политиков делать, нормальных, молодых. С нуля
разрабатывать, через фокус-груп - идеологию вместе с мордой.
- Чего ты Азадовскому не посоветуешь?
- Попробуй ему посоветуй... Так, приехали.
От дороги отходила другая, грунтовая, с обеих сторон украшенная
знаками "Stop". Морковин свернул на нее, сбавил скорость и поехал по
лесу. Скоро дорога привела к высоким металлическим воротам в кирпичной
стене. Морковин два раза просигналил, ворота открылись, и машина въехала
в огромный, как футбольное поле, двор.
Дача Азадовского производила странное впечатление. Больше всего она
напоминала собор Василия Блаженного, увеличенный в два раза и обросший
множеством хозяйственных пристроек. Витые чердачки и мансарды были
украшены балкончиками с ограждениями из крошечных пузатых колонн, а все
окна выше второго этажа были наглухо закрыты ставнями. По двору ходило
несколько ротвейлеров, над трубой одной из пристроек поднималась струя
сизого дыма (видимо, топили баню), а сам Азадовский в окружении
небольшой свиты, включавшей Сашу Бло и Малюту, стоял на ступенях ведущей
в дом лестницы. Он был в тирольской шляпе с пером, которая очень ему шла
и даже придавала его полному лицу что-то благородноразбойничье.
- Как раз вас дожидаемся, - сказал он, когда Татарский с Морковиным
подошли. - Мы сейчас в народ едем. Пить пиво на станцию.
Татарский почувствовал острое желание сказать шефу что-нибудь
приятное.
- Это как Гарун аль-Рашид со своими визирями, да?
Азадовский посмотрел на него с недоумением.
- Он все время переодевался и ходил по Багдаду, - пояснил
Татарский, уже жалея, что начал разговор. - Смотрел, как народ живет. И
рейтинг свой выяснял.
- По Багдаду? - спросил Азадовский подозрительно. - Что еще за
Гарун?
- Да халиф такой был. Давно, лет пятьсот назад.
- Тогда понятно. Сейчас-то по Багдаду не особо походишь. Все как у
нас - только на трех джипах и с охраной. Ну что, все в сборе? По тачкам.
Татарский сел в последнюю машину - красный "рэйнджровер" Саши Бло.
Саша был уже чуть пьян и явно в приподнятом настроении.
- Я тебя все поздравить хочу, - сказал он. - Этот твой материал про
Березовского с Радуевым - лучший компромат за всю осень. Реально.
Особенно то место, где они собираются пронзить мистическое тело России
своими бурильно-телевизионными вышками в главных сакральных точках. И
какая надпись на этих монопольных денежках - "In God we Monopoly"!* А на
Радуева кипу надеть - это ж надо допереть было...
- Да ладно тебе, - сказал Татарский и мрачно подумал: "Просили же
этого мудака Малюту, чтоб не трогал Радуева. Теперь вот бабки назад. И
хорошо, если без счетчика обойдется". - Ты лучше скажи, когда твой отдел
нам идею родит нормальную? - спросил он. - На какой стадии проект?
- Вообще все строго секретно. Но если в общих чертах, то идея на
подходе. И такая, что все припухнут. Осталось додумать роль Аттилы и
доработать стилистику - чтобы был как бы постоянный контрапункт органа и
гармошки.
- Аттила? Это который Рим сжег? При чем тут он?
- Аттила - значит "человек с Итиля". Сказать понашему - Волжанин.
Итиль - это древнее название Волги. Чувствуешь, куда клоню?
- Не очень.
-------------
* "На Бога у нас монополия" (англ.).
- Мы же и есть третий Рим. Который, что характерно, на Волге. Так
что и в поход ходить никуда не надо. Отсюда наша полная историческая
самодостаточность и национальное достоинство.
Татарский оценил мысль.
- Да, - сказал он, - сурово.
Поглядев в окно, он увидел над кромкой леса верхушку гигантской
бетонной постройки - косо поднимающийся вверх спиральный скат,
увенчанный небольшой серой башенкой. Он зажмурил глаза и открыл их снова
- бетонная глыба не исчезла, только чуть-чуть сместилась назад.
Татарский пихнул Сашу Бло под локоть, так, что машина вильнула на
дороге.
- Ты чего, одурел? - спросил Саша.
- Гляди быстрее, - сказал Татарский, - вон, видишь, башня из
бетона?
- Ну и что?
- Не знаешь, что это такое?
Саша поглядел в окно.
- А, это. Азадовский только что рассказывал. Тут начинали станцию
ПВО строить. Чего-то там раннего оповещения. Успели только фундамент
доделать и стены, а потом, сам знаешь, оповещать стало некого. У
Азадовского есть план все это приватизировать и достроить, только не
локатор, а дом себе новый. Говорит, дизайн ему нравится. Не знаю - я,
например, бетонные стены не переношу. А чего ты так завелся?
- Ничего, - сказал Татарский. - Вид очень странный. А как станция
называется, куда мы едем?
- Расторгуево.
- Расторгуево, - повторил Татарский. - Тогда все понятно.
- Да вон она, кстати. Нам вон в тот дом. Тут самый грязный пивняк
под Москвой. Леня любит здесь пивка попить по выходным. Чтобы ощутить
как следует, чего он в жизни достиг.
Пивная, помещавшаяся в подвальном этаже облезлого кирпичного дома
недалеко от железнодорожной платформы, действительно была на редкость
грязна и зловонна. Народ, жавшийся по столикам с чекушками водки, был
вполне под стать заведению - несколько не вписывались в среду только два
бандита в спортивных костюмах, стоявшие за столиком возле входа.
Татарского поразило, что Азадовский поздоровался с несколькими
посетителями - видимо, он действительно был здесь завсегдатаем. Саша Бло
зацепил одной рукой две кружки бледного пива, схватил другой Татарского
под руку и потащил его за дальний столик.
- Слушай, - заговорил он, - а у меня к тебе дело. У меня два брата
сюда переехали из Еревана и решили бизнес начать. Короче, открыли
эксклюзивное похоронное бюро с высшим классом обслуживания. Просто
прикинули, сколько здесь бабок зависло между банками. Их все сейчас
выбивать начинают друг из друга, так что на рынке возникла реальная
ниша.
- Это точно, - сказал Татарский, поглядывая на бандитов у входа,
которые пили чешское пиво из принесенных с собой бутылок. Было
непонятно, что они делают в таком месте, - хотя, возможно, ими двигала
та же мотивация, что и Азадовским.
- В общем, чисто по дружбе, - продолжал тараторить Саша Бло, -
напиши мне для них нормальный слоган, чтобы по целевой группе реально
работал. Раскрутятся - заплатят.
- А чего, тряхну стариной, - ответил Татарский. - Какая легенда у
нашего брэнда?
- Я ж сказал - смерть экстра-класса.
- А фирма как называется?
- По фамилии. Похоронное бюро братьев Дебирсян. Подумаешь?
- Сделаю, - сказал Татарский. - Какие проблемы.
- Кстати, - продолжал Саша, - ты смеяться будешь, но у них один наш
знакомый уже клиентом был. Жена, перед тем как свалить отсюда,
проплатила похороны по первому разряду.
- Это кто же?
- Помнишь Ханина из агентства "Тайный советчик"? Завалили.
- Вот ужас. Я и не слышал. Кто?
- Кто говорит - чечены, а кто говорит - менты. Что-то там из-за
бриллиантов. Темное, короче, дело... Ты куда?
- В туалет, - ответил Татарский.
Уборная была даже грязнее, чем остальная часть пивной. Глядя на
стену в геологических потеках, поднимавшуюся над писсуаром, Татарский
заметил треугольный кусок отслоившейся штукатурки, удивительно похожий
по форме на бриллиантовое ожерелье с фотографии, висевшей в туалете у
Ханина. При первом взгляде на это образование жалость к бывшему
начальнику, заполнившая душу Татарского, алхимически трансформировалась
в заказанный Сашей Бло слоган.
Выйдя из туалета, он остановился - его поразил внезапно открывшийся
вид. Видимо, раньше в коридоре была двойная дверь, которую выломали
вместе с рамой, грубо заделав следы, и теперь из стен и потолка торчал
выступ кирпичной кладки, замазанный черной краской. Этот ведущий в
пивзал пролом удивительно напоминал своим чуть закругленным контуром
окантовку телевизионного экрана, напоминал до такой степени, что
Татарскому на миг показалось, что он смотрит самый главный телевизор
страны. Азадовский с компанией оставались за границей поля зрения, зато
были видны два бандита у крайнего столика и новый посетитель, который
появился рядом с ними. Это был высокий худой старик в коричневом плаще,
берете и мощных очках со слишком короткими дужками, за стеклами которых
его глаза казались непропорционально большими и по-детски честными.
Татарский готов был поклясться, что где-то его видел. Старик уже успел
собрать вокруг себя нескольких бомжеватых слушателей.
- Мужики, - говорил он тонким и полным изумления голосом, - вы не
поверите никогда! Беру я сейчас пол-литра в овощном у Курского, да? Стою
в кассу. И знаете, кто в магазин входит? Чубайс! Мать твою... На нем
пальтишко такое серое, шарфик мохеровый и кепка, а охраны - никакой.
Только правый карман оттопыривается, как будто ствол там. Подошел к
консервному отделу, взял трехлитровую банку болгарских маринованных
помидоров - зеленые такие, знаете, да? И сунул в сетку. Я на него гляжу,
рот открыл - а он заметил, подмигнул и на улицу. Я к окну. А там машина
черная с мигалкой, тоже типа подмигивает... Он в нее прыг! И уехал. Вот
ведь бывает, мать твою...
Татарский прокашлялся, и старик перевел на него взгляд.
- Народная воля, - сказал Татарский и, не удержавшись, подмигнул.
Он произнес эти слова совсем негромко, но старик услышал - дернув
одного из бандитов за рукав, он кивнул в сторону прохода. Бандиты
синхронно поставили на стол недопитое пиво и, чуть улыбаясь, пошли на
Татарского. Один из них сунул руку в карман, и Татарский понял, что
сейчас его, вполне возможно, убьют.
Адреналиновая волна, прошедшая по телу, придала его движениям
удивительную легкость - повернувшись, он выскочил из пивной и побежал
через площадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
"Иштар, - догадался Татарский, - кто же еще..." Лица статуи не было
видно за краем экрана, но камера медленно поднималась, и лицо должно
было вот-вот появиться. Но за миг до того, как оно стало видимым, камера
так приблизила статую, что на экране осталось только золотое мерцание.
Татарский щелкнул откуда-то взявшимся в руке пультом, но изменилась не
картинка на экране телевизора, а сам телевизор - он стал вспучиваться по
краям, превращаясь в подобие огромной вагины, в черный центр которой со
звенящим свистом полетел всасываемый ветер.
- Сплю, - пробормотал Татарский в подушку, - сплю...
Он осторожно повернулся на другой бок, но звон не исчез.
Приподнявшись на локте, он хмуро оглядел посапывающую рядом
тысячедолларовую проститутку, совершенно неотличимую в полутьме от
Клаудии Шиффер, протянул руку к лежащему на тумбочке мобильнику и
прохрипел:
- Але.
- Что, опять с перепою? - жизнерадостно заорал Морковин. - Забыл,
что на барбекю едем? Давай спускайся быстро, я уже внизу. Азадовский
ждать не любит.
- Сейчас, - сказал Татарский. - Только в душ зайду.
Осеннее шоссе было пустынным и печальным. Особенно грустно делалось
оттого, что деревья по его бокам были еще зелеными и выглядели вполне
по-летнему, но было ясно, что лето кончилось, так и не выполнив ни
одного из своих обещаний. В воздухе висело какое-то смутное предчувствие
зимы, снегопада и катастрофы, - Татарский долго не мог понять источника
этого ощущения, пока не обратил внимания на инсталляции у обочины. Через
каждые полкилометра машина проносилась мимо рекламы "Тампакса" -
огромного фанерного щита, на котором была изображена пара белых
роликовых коньков, лежащих на девственно-чистом снегу. С предчувствием
зимы все стало ясно, но было по-прежнему непонятно, откуда берется
всепроникающая тревожность. Татарский решил, что они с Морковиным попали
в одну из депрессивных психических волн, носящихся над Москвой и
окрестностями с самого начала кризиса. Природа этих волн была
необъяснима, но в их существовании у Татарского не было никаких
сомнений, поэтому он немного обиделся, когда его слова вызвали у
Морковина смех.
- Насчет снега ты правильно просек, - сказал тот. - А вот насчет
волн каких-то... Ты приглядись к этим щитам. Ничего не замечаешь?
Возле следующего щита Морковин притормозил, и Татарский вдруг
заметил большое граффити, нанесенное кроваво-красным распылителем поверх
коньков и снега: "Банду Эльцина под суд!"
- Точно, - сказал он восхищенно. - Ведь и на остальных то же самое
было! На прошлом - серп и молот, на позапрошлом - свастика, а до этого -
что-то про чурок... Обалдеть. Ведь ум просто отфильтровывает - не
замечаешь. А цвет-то, цвет! Кто придумал?
- Будешь смеяться, - ответил Морковин, набирая скорость. - Малюта.
Правда, тексты мы почти все переписали. Уж больно страшно было. Но идея
осталась. Как ты любишь выражаться, формируется ассоциативное поле:
"критические дни - может пролиться кровь - Тампакс - ваш щит против
эксцессов". Прикинь, сейчас по Москве только два брэнда продаются с
прежним оборотом - "Тампакс" и "Парламент Лайте".
- Нормально, - сказал Татарский и мечтательно цокнул языком. -
Слоган просится: "Тампакс ultra safe: красные не пройдут!" Или
персонифицировать - не красные, а Зюганов. И по Кастанеде: менструация -
трещина между мирами, и если вы не хотите, чтобы из этой трещины... Или
эстетизировать - "Красное на Голубом". Какие горизонты...
- Да, - сказал Морковин задумчиво, - надо будет в оральном отделе
мыслишку подкинуть.
- Еще можно тему белого движения поднять. Представляешь - офицер в
песочном френче на крымском косогоре, что-то такое набоковское... В пять
раз бы больше продали.
- Да какая разница, - сказал Морковин. - Продажи - это побочный
эффект. Мы же на самом деле не "Тампакс" внедряем, а тревожность.
- А зачем?
- Так у нас же кризис.
- А, ну да, - сказал Татарский. - Конечно. Слушай, насчет кризиса -
я все никак понять не могу, как этот Семен Велин все правительство стер?
Там же три уровня защиты было.
- Да ведь Сеня не просто дизайнер был, - ответил Морковин, - а
программист. Он знаешь с каким размахом работал? У него на счетах потом
тридцать семь лимонов грин нашли. Он даже Зюганову пиджак поменял с
Кардена на Сен-Лорана. Как он в оральную директорию с нашего терминала
залез, никто до сих пор понять не может. А что по галстукам и сорочкам
творилось, вообще не описать. Азадовский, когда отчет прочел, два дня
болел.
- Круто.
- А ты думал. Так вот, очко у Семена, видно, играло - знал, с чем
дело имеет. И решил он себя обезопасить. Написал программу, которая в
конце каждого месяца всю директорию должна была стирать, если он ее
вручную не тормознет, и подсадил в файл с Кириенко.
А дальше эта программа сама все правительство заразила. От вирусов
у нас, ясно, защита есть, но Семен очень хитрую программу придумал,
такую, что она по хвостам секторов себя записывала, а в конце месяца
сама себя собирала, и по контрольным суммам ее никак нельзя было найти.
Только ты не спрашивай, что это значит, я сам не понимаю - просто
разговор слышал. Короче, когда его в твоем "мерседесе" за город увозили,
он пытался про это Азадовскому рассказать, а тот даже говорить не стал.
А потом - дефолт всему. Леня волосы на себе рвал.
- А скоро новое правительство будет? - спросил Татарский. - А то
устал уже от безделья.
- Скоро, скоро. Ельцин уже готов - послезавтра выпишем из ЦКБ. Его
заново в Лондоне оцифровали. По восковой фигуре у мадам Тюссо, есть у
нее такая в запаснике. Третий раз уже восстанавливаем - так он всех
замучил, не поверишь. А по остальным нурбсы дошиваем. Только
правительство какое-то совершенно левое выходит) в смысле с
коммунистами. Оральный отдел интригует. Вообще, я на самом деле не боюсь
- нам только легче станет. И народу тоже легче - одна identity на всех
плюс карточки на масло. Вот только Саша Бло тормозит пока с русской
идеей.
- Эй, погоди-ка, - настораживаясь, сказал Татарский, - ты меня не
пугай. Кто следующий будет? После Ельцина?
- Как кто? За кого проголосуют. Выборы у нас честные, как в
Америке.
- А на фиг нам это надо?
- Нам это ни на фиг не надо. Но иначе бы они нам рендера не
продали. У них там какая-то поправка есть к закону о торговле - все,
короче, должно быть как у них. Маразм, конечно, полный...
- Да какое им до нас дело? Зачем им?
- Потому что выборы стоят дорого, - мрачно сказал Морковин. - Хотят
экономику нашу до конца разрушить. Есть, во всяком случае, такая
версия... Вообще, не туда мы идем. Нам не долдонов этих надо
оцифровывать, а новых политиков делать, нормальных, молодых. С нуля
разрабатывать, через фокус-груп - идеологию вместе с мордой.
- Чего ты Азадовскому не посоветуешь?
- Попробуй ему посоветуй... Так, приехали.
От дороги отходила другая, грунтовая, с обеих сторон украшенная
знаками "Stop". Морковин свернул на нее, сбавил скорость и поехал по
лесу. Скоро дорога привела к высоким металлическим воротам в кирпичной
стене. Морковин два раза просигналил, ворота открылись, и машина въехала
в огромный, как футбольное поле, двор.
Дача Азадовского производила странное впечатление. Больше всего она
напоминала собор Василия Блаженного, увеличенный в два раза и обросший
множеством хозяйственных пристроек. Витые чердачки и мансарды были
украшены балкончиками с ограждениями из крошечных пузатых колонн, а все
окна выше второго этажа были наглухо закрыты ставнями. По двору ходило
несколько ротвейлеров, над трубой одной из пристроек поднималась струя
сизого дыма (видимо, топили баню), а сам Азадовский в окружении
небольшой свиты, включавшей Сашу Бло и Малюту, стоял на ступенях ведущей
в дом лестницы. Он был в тирольской шляпе с пером, которая очень ему шла
и даже придавала его полному лицу что-то благородноразбойничье.
- Как раз вас дожидаемся, - сказал он, когда Татарский с Морковиным
подошли. - Мы сейчас в народ едем. Пить пиво на станцию.
Татарский почувствовал острое желание сказать шефу что-нибудь
приятное.
- Это как Гарун аль-Рашид со своими визирями, да?
Азадовский посмотрел на него с недоумением.
- Он все время переодевался и ходил по Багдаду, - пояснил
Татарский, уже жалея, что начал разговор. - Смотрел, как народ живет. И
рейтинг свой выяснял.
- По Багдаду? - спросил Азадовский подозрительно. - Что еще за
Гарун?
- Да халиф такой был. Давно, лет пятьсот назад.
- Тогда понятно. Сейчас-то по Багдаду не особо походишь. Все как у
нас - только на трех джипах и с охраной. Ну что, все в сборе? По тачкам.
Татарский сел в последнюю машину - красный "рэйнджровер" Саши Бло.
Саша был уже чуть пьян и явно в приподнятом настроении.
- Я тебя все поздравить хочу, - сказал он. - Этот твой материал про
Березовского с Радуевым - лучший компромат за всю осень. Реально.
Особенно то место, где они собираются пронзить мистическое тело России
своими бурильно-телевизионными вышками в главных сакральных точках. И
какая надпись на этих монопольных денежках - "In God we Monopoly"!* А на
Радуева кипу надеть - это ж надо допереть было...
- Да ладно тебе, - сказал Татарский и мрачно подумал: "Просили же
этого мудака Малюту, чтоб не трогал Радуева. Теперь вот бабки назад. И
хорошо, если без счетчика обойдется". - Ты лучше скажи, когда твой отдел
нам идею родит нормальную? - спросил он. - На какой стадии проект?
- Вообще все строго секретно. Но если в общих чертах, то идея на
подходе. И такая, что все припухнут. Осталось додумать роль Аттилы и
доработать стилистику - чтобы был как бы постоянный контрапункт органа и
гармошки.
- Аттила? Это который Рим сжег? При чем тут он?
- Аттила - значит "человек с Итиля". Сказать понашему - Волжанин.
Итиль - это древнее название Волги. Чувствуешь, куда клоню?
- Не очень.
-------------
* "На Бога у нас монополия" (англ.).
- Мы же и есть третий Рим. Который, что характерно, на Волге. Так
что и в поход ходить никуда не надо. Отсюда наша полная историческая
самодостаточность и национальное достоинство.
Татарский оценил мысль.
- Да, - сказал он, - сурово.
Поглядев в окно, он увидел над кромкой леса верхушку гигантской
бетонной постройки - косо поднимающийся вверх спиральный скат,
увенчанный небольшой серой башенкой. Он зажмурил глаза и открыл их снова
- бетонная глыба не исчезла, только чуть-чуть сместилась назад.
Татарский пихнул Сашу Бло под локоть, так, что машина вильнула на
дороге.
- Ты чего, одурел? - спросил Саша.
- Гляди быстрее, - сказал Татарский, - вон, видишь, башня из
бетона?
- Ну и что?
- Не знаешь, что это такое?
Саша поглядел в окно.
- А, это. Азадовский только что рассказывал. Тут начинали станцию
ПВО строить. Чего-то там раннего оповещения. Успели только фундамент
доделать и стены, а потом, сам знаешь, оповещать стало некого. У
Азадовского есть план все это приватизировать и достроить, только не
локатор, а дом себе новый. Говорит, дизайн ему нравится. Не знаю - я,
например, бетонные стены не переношу. А чего ты так завелся?
- Ничего, - сказал Татарский. - Вид очень странный. А как станция
называется, куда мы едем?
- Расторгуево.
- Расторгуево, - повторил Татарский. - Тогда все понятно.
- Да вон она, кстати. Нам вон в тот дом. Тут самый грязный пивняк
под Москвой. Леня любит здесь пивка попить по выходным. Чтобы ощутить
как следует, чего он в жизни достиг.
Пивная, помещавшаяся в подвальном этаже облезлого кирпичного дома
недалеко от железнодорожной платформы, действительно была на редкость
грязна и зловонна. Народ, жавшийся по столикам с чекушками водки, был
вполне под стать заведению - несколько не вписывались в среду только два
бандита в спортивных костюмах, стоявшие за столиком возле входа.
Татарского поразило, что Азадовский поздоровался с несколькими
посетителями - видимо, он действительно был здесь завсегдатаем. Саша Бло
зацепил одной рукой две кружки бледного пива, схватил другой Татарского
под руку и потащил его за дальний столик.
- Слушай, - заговорил он, - а у меня к тебе дело. У меня два брата
сюда переехали из Еревана и решили бизнес начать. Короче, открыли
эксклюзивное похоронное бюро с высшим классом обслуживания. Просто
прикинули, сколько здесь бабок зависло между банками. Их все сейчас
выбивать начинают друг из друга, так что на рынке возникла реальная
ниша.
- Это точно, - сказал Татарский, поглядывая на бандитов у входа,
которые пили чешское пиво из принесенных с собой бутылок. Было
непонятно, что они делают в таком месте, - хотя, возможно, ими двигала
та же мотивация, что и Азадовским.
- В общем, чисто по дружбе, - продолжал тараторить Саша Бло, -
напиши мне для них нормальный слоган, чтобы по целевой группе реально
работал. Раскрутятся - заплатят.
- А чего, тряхну стариной, - ответил Татарский. - Какая легенда у
нашего брэнда?
- Я ж сказал - смерть экстра-класса.
- А фирма как называется?
- По фамилии. Похоронное бюро братьев Дебирсян. Подумаешь?
- Сделаю, - сказал Татарский. - Какие проблемы.
- Кстати, - продолжал Саша, - ты смеяться будешь, но у них один наш
знакомый уже клиентом был. Жена, перед тем как свалить отсюда,
проплатила похороны по первому разряду.
- Это кто же?
- Помнишь Ханина из агентства "Тайный советчик"? Завалили.
- Вот ужас. Я и не слышал. Кто?
- Кто говорит - чечены, а кто говорит - менты. Что-то там из-за
бриллиантов. Темное, короче, дело... Ты куда?
- В туалет, - ответил Татарский.
Уборная была даже грязнее, чем остальная часть пивной. Глядя на
стену в геологических потеках, поднимавшуюся над писсуаром, Татарский
заметил треугольный кусок отслоившейся штукатурки, удивительно похожий
по форме на бриллиантовое ожерелье с фотографии, висевшей в туалете у
Ханина. При первом взгляде на это образование жалость к бывшему
начальнику, заполнившая душу Татарского, алхимически трансформировалась
в заказанный Сашей Бло слоган.
Выйдя из туалета, он остановился - его поразил внезапно открывшийся
вид. Видимо, раньше в коридоре была двойная дверь, которую выломали
вместе с рамой, грубо заделав следы, и теперь из стен и потолка торчал
выступ кирпичной кладки, замазанный черной краской. Этот ведущий в
пивзал пролом удивительно напоминал своим чуть закругленным контуром
окантовку телевизионного экрана, напоминал до такой степени, что
Татарскому на миг показалось, что он смотрит самый главный телевизор
страны. Азадовский с компанией оставались за границей поля зрения, зато
были видны два бандита у крайнего столика и новый посетитель, который
появился рядом с ними. Это был высокий худой старик в коричневом плаще,
берете и мощных очках со слишком короткими дужками, за стеклами которых
его глаза казались непропорционально большими и по-детски честными.
Татарский готов был поклясться, что где-то его видел. Старик уже успел
собрать вокруг себя нескольких бомжеватых слушателей.
- Мужики, - говорил он тонким и полным изумления голосом, - вы не
поверите никогда! Беру я сейчас пол-литра в овощном у Курского, да? Стою
в кассу. И знаете, кто в магазин входит? Чубайс! Мать твою... На нем
пальтишко такое серое, шарфик мохеровый и кепка, а охраны - никакой.
Только правый карман оттопыривается, как будто ствол там. Подошел к
консервному отделу, взял трехлитровую банку болгарских маринованных
помидоров - зеленые такие, знаете, да? И сунул в сетку. Я на него гляжу,
рот открыл - а он заметил, подмигнул и на улицу. Я к окну. А там машина
черная с мигалкой, тоже типа подмигивает... Он в нее прыг! И уехал. Вот
ведь бывает, мать твою...
Татарский прокашлялся, и старик перевел на него взгляд.
- Народная воля, - сказал Татарский и, не удержавшись, подмигнул.
Он произнес эти слова совсем негромко, но старик услышал - дернув
одного из бандитов за рукав, он кивнул в сторону прохода. Бандиты
синхронно поставили на стол недопитое пиво и, чуть улыбаясь, пошли на
Татарского. Один из них сунул руку в карман, и Татарский понял, что
сейчас его, вполне возможно, убьют.
Адреналиновая волна, прошедшая по телу, придала его движениям
удивительную легкость - повернувшись, он выскочил из пивной и побежал
через площадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30