- Впервые за многие десятилетия у населения России появилась
возможность выбирать между сердцем и разумом...
Один проект завернули, что было ясно по лицу выходящего из зала
высокого усатого мужчины с ранней сединой, который держал в руках
багровый скоросшиватель с золотой надписью "Царь". Потом в зале стала
играть музыка - сначала долго тренькала балалайка и кто-то громко ухал,
а потом раздался высокий голос Азадовского:
- К чертовой матери! Будем с эфира снимать. По мне, так пусть лучше
Лебедь. У него хоть лысины нет. Следующий.
Очередь Татарского подошла не скоро - он был последним. Полутемный
зал, где ждал Азадовский, был мрачно-шикарным, но несколько архаичным,
словно его оборудовали и обставили еще в тридцатые или сороковые годы.
Войдя, Татарский почему-то пригнулся, трусцой добежал до первого ряда и
пристроился на краю стула слева от Азадовского, который пускал дымные
струи в луч видеопроектора. Азадовский пожал ему руку не глядя - он явно
был не в духе. Татарский знал, в чем дело, - Морковин объяснил еще
вчера.
"Опустили до трехсот, - мрачно сказал он. - За Косово. Помнишь, при
коммунистах сливочного масла не хватало? А сейчас - машинного времени.
Есть в истории этой страны что-то фатальное. Азадовский теперь лично все
болванки смотрит. На главный рендер пускают только после письменного
распоряжения, так что старайся".
Как выглядит так называемая болванка, то есть непросчитанный эскиз,
Татарский увидел в первый раз. Не будь он сам автором сценария, он
никогда бы не догадался, что зеленый контур, пересеченный тонкими
желтыми пунктирами, - это стол, на котором разложена "монополия". Фишки
были одинаковыми красными стрелками, а игральные кости - двумя синими
пятнышками. В нижней части экрана парами выскакивали цифры от одного до
шести, выданные генератором случайных чисел, и ходы соответствовали
выпавшим очкам, - игра была смоделирована честно. Но самих игроков пока
не существовало: вместо них за столом сидели скелетоны из
проградуированных линий с кружками-шарнирами. Были видны только лица,
составленные из грубых полигонов, - борода Салмана Радуева походила на
рыжий кирпич, приделанный к нижней части лица, а Березовского можно было
узнать только по сиреневым треугольникам бритых щек. Как и следовало
ожидать, выигрывал Березовский.
- Да, - заговорил он, перетряхивая кости зелеными стрелками
пальцев, - с "монополией" в России-матушке проблема. Купишь пару улиц, а
потом выясняется, что там люди живут.
Радуев засмеялся:
- Это не только в России. Это везде. И я тебе больше скажу, Борис,
люди не просто там живут, а часто еще и думают, что это их улицы.
Березовский бросил кости. У него снова выпало две шестерки.
- Не совсем так, - сказал он. - В наше время люди узнают о том, что
они думают, по телевизору. Поэтому, если ты хочешь купить пару улиц и не
иметь потом бледный вид, надо сначала сделать так, чтобы над ними
торчала твоя телебашня.
Раздался писк, и в углу стола возникла анимационная вставка:
военная рация с длинной антенной. Радуев поднес ее к головному шарниру,
что-то коротко сказал по-чеченски и поставил назад.
- А я своего теледиктора продаю, - сказал он и щелчком пальца
отправил фишку в центр стола. - Не люблю телевидение.
- Покупаю, - быстро отозвался Березовский. - А почему ты его не
любишь?
- Там происходит слишком частое соприкосновение мочи с кожей. Как
ни включаю телевизор, так сразу же моча начинает соприкасаться с кожей.
- Так ведь не с твоей кожей, Салман.
- Вот именно, - раздраженно сказал Радуев, - тогда почему они
соприкасаются у меня в голове? Им что, больше негде?
Верхнюю часть лица Березовского закрыл прямоугольник с подробно
просчитанной парой глаз. Они беспокойно покосились на Радуева, несколько
раз моргнули, и прямоугольник исчез.
- А действительно, чья моча? - повторил Радуев таким тоном, словно
эта мысль только что пришла ему в голову.
- Да брось, Салман, - примирительно сказал Березовский. - Давай
лучше ходи.
- Подожди, Борис. Я хочу узнать, чья моча и кожа соприкасаются друг
с другом в моей голове, когда я смотрю твой телевизор.
- А почему он мой?
- Труба проходит по моему полю, значит, за трубу отвечаю я. Ты сам
это сказал. Так? Значит, если на твоих клетках все теледикторы, ты
отвечаешь за телевизор. Вот и скажи, чья моча плещется в моей голове,
когда я его смотрю?
Березовский почесал подбородок.
- Моча твоя, Салман, - решительно сказал он.
- Почему?
- А чья же она может быть? Подумай сам. За твою отвагу тебя
называют "человек с пулей в голове". Я думаю) что тот, кто решился бы
облить тебя мочой, когда ты смотришь телевизор, прожил бы не долго.
- Правильно думаешь.
- Значит, Салман, это твоя моча.
- А как она попадает мне в голову, когда я смотрю телевизор?
Поднимается вверх из мочевого пузыря?
Березовский протянул руку к костям, но Радуев закрыл их ладонью.
- Объясни, - потребовал он. - Тогда будем играть дальше.
На лбу Березовского вылез анимационный квадратик, в котором
появилась глубокая морщина.
- Хорошо, - сказал он, - я попробую объяснить.
- Говори.
- Когда Аллах сотворил этот мир, - начал Березовский, быстро
взглянув вверх, - он сначала его помыслил. А потом уже создал предметы.
Все священные книги говорят, что в начале было слово. Что это значит на
юридическом языке? На юридическом языке это значит, что в первую очередь
Аллах создал понятия. Грубые предметы - это удел людей, а у Аллаха, - он
опять быстро посмотрел вверх, - вместо них идеи. Так вот, Салман, когда
по телевизору ты смотришь рекламу прокладок и памперсов, в голове у тебя
не жидкая человеческая моча, а понятие мочи. Идея мочи соприкасается с
понятием кожи. Понял?
- Круто, - сказал Радуев задумчиво. - Но я не до конца понял. В
моей голове соприкасаются идея мочи и понятие кожи. Так?
- Так.
- А у Аллаха вместо вещей идеи. Так?
- Так, - сказал Березовский и нахмурился. На его иссиня-бритых
скулах появились анимационные заплаты, в которых напряглись желваки.
- Значит, в моей голове происходит соприкосновение мочи Аллаха с
кожей Аллаха, да будет благословенно его имя? Так?
- Наверно, можно сказать и так, - сказал Березовский, и на его лбу
опять появилась вставка с морщиной. (Татарский обозначил это место в
сценарии словами: "Березовский чувствует, что разговор идет не туда".)
Радуев погладил рыжий кирпич бороды.
- Истинно говорил аль-Халладж, - сказал он, - самое большое чудо -
это человек, не видящий вокруг себя чудесного. Но скажи мне, почему так
часто? Один раз на моей памяти моча соприкасалась с кожей семнадцать раз
за один час.
- Ну, это, наверно, для отчета в "Гэллап Медиа", - снисходительно
ответил Березовский. - Сначала проворовались, а потом бюджет закрывали.
А что такого? Сколько времени продадим, столько раз и поставим.
Скелетон Радуева качнулся к столу.
- Подожди-подожди. Ты хочешь сказать, что сколько тебе дадут денег,
столько раз моча соприкоснется с кожей?
- Ну да.
- И ты можешь решать это лично?
- Естественно, - ответил Березовский. - Я, конечно, в мелочи не
вхожу, но замыкается на мне. А как?
- И ты собираешься делать это и дальше?
- Конечно, - сказал Березовский. - Это ведь у кого моча
соприкасается с кожей. А у кого деньги со счетом.
Скелетон Радуева закрыла вставка с довольно грубо прорисованным
туловищем в иорданской военной форме. Он сунул руку за спинку стула,
вытащил оттуда "Калашников" и навел его в лицо компаньону.
- Ты что, Салманчик? - тихо спросил Березовский, рефлекторно
поднимая руки.
- Ты говоришь, что Аллах вначале сотворил понятия, - сказал Радуев,
- так вот, по всем понятиям человек, который за деньги готов брызгать
мочой на кожу Аллаха, не должен поганить эту землю.
Вставка с иорданским туловищем исчезла, на экран вернулись тонкие
линии скелетона, а "Калашников" превратился в покачивающийся пунктир.
Верхняя часть головы Березовского, в которую уперся этот пунктир,
скрылась за анимационной заплатой с мохнатым сократовским лбом,
покрывшимся за секунду крупными каплями пота.
- Спокойно, Салманчик, спокойно, - сказал Березовский. - Два
человека с пулей в голове за одним столом - это будет перебор. Не
волнуйся.
- Как не волнуйся? Каждую каплю мочи, которую ты уронил на Аллаха
за деньги, ты будешь смывать ведром своей крови, я тебе отвечаю.
В сощуренных глазах Березовского отразилась бешено работающая
мысль. В сценарии так и было написано - "бешено работающая мысль", и
Татарский даже не представлял, какая технология помогла аниматорам
достичь настолько буквальной точности.
- Слушай, - сказал Березовский, - мне сейчас тревожно станет. Башка
у меня, конечно, не бронированная, базара нет. Но ведь и у тебя тоже,
как ты хорошо знаешь. А здесь везде моя пехота... Ага... Вот чего тебе
по рации сказали.
Радуев засмеялся:
- В журнале "Форбс" написали, что ты все схватываешь на лету. Но
каждый человек, который все схватывает на лету, пишет дальше "Форбс",
должен быть готов к тому, что когда-нибудь на лету схватят его самого.
Отдыхает твоя пехота.
- Выписываешь "Форбс"?
- А то. Чечня теперь часть Европы.
- Так если ты такой культурный, чего ты ствол хватаешь? - сказал
Березовский с раздражением. - Давай как два европейца перетрем, без этих
волчьих понтов.
- Ну давай.
- Вот ты сказал, что каждую каплю мочи я буду смывать ведром крови.
- Сказал, - с достоинством подтвердил Радуев. - И повторю.
- Но ведь мочу нельзя отмыть кровью. Это тебе не "Тайд".
(Татарскому пришло в голову, что фраза "Мочу нельзя отмыть кровью"
- прекрасный слоган для общенациональной рекламы "Тайда", но он
постеснялся доставать записную книжку при Азадовском.)
- Это верно, - согласился Радуев.
- И потом, ты согласен, что ничего в мире не происходит без воли
Аллаха?
- Согласен.
- Так, едем дальше. Неужели ты думаешь, что я смог бы... смог бы...
ну, смог бы сделать то, что сделал, если бы на это не было воли Аллаха?
- Нет.
- Едем еще дальше, - уверенно продолжал Березовский. - Попробуй
посмотреть на вещи так: я просто орудие в руках Аллаха, а что и почему
делает Аллах, уразуметь нельзя. И потом, если бы не воля Аллаха, я не
собрал бы все телебашни и теледикторов на своих трех клетках. Так?
- Так.
- Еще базары есть?
Радуев ткнул Березовского стволом в лоб.
- Есть, - сказал он. - Мы поедем еще дальше. Я тебе скажу, как
говорят у нас в селе старые люди. По замыслу Аллаха, этот мир должен
быть подобен тающей во рту малине. А люди вроде тебя из-за своей
алчности превратили его в мочу, соприкасающуюся с кожей. Может быть,
воля Аллаха была и на то, чтобы в мир пришли такие люди, как ты. Но
Аллах милостив, поэтому его воля есть и на то, чтобы грохнуть людей,
изза которых жизнь не кажется малиной. А после разговора с тобой она
кажется мне не малиной, а мочой, которая разъела мне весь мозг, понял,
нет? Поэтому оптимальным решением для тебя будет помолиться.
Березовский вздохнул.
- Я вижу, ты хорошо подготовился к беседе. Ну, ладно. Допустим, я
сделал ошибку. Как я могу ее загладить?
- Загладить? Загладить такое оскорбление? Не знаю. Нужно сделать
какое-нибудь богоугодное дело.
- Какое, например?
- Не знаю, - повторил Радуев. - Построить мечеть. Или медресе. Но
это должна быть очень большая мечеть. Такая, чтобы в ней можно было
отмолить грех, который я совершил, сев за стол с человеком, брызжущим
мочой на кожу Неизъяснимого.
- Ясно, - сказал Березовский, чуть опуская руки. - А если
конкретно, насколько большая?
- Думаю, первый взнос - миллионов десять.
- А не много?
- Я не знаю, много это или нет, - рассудительно сказал Радуев,
огладив бороду рукой, - потому что категории "много" и "мало" мы познаем
в сравнении. Но ты, может быть, заметил стадо козлов, когда подъезжал к
моему штабу?
- Заметил. А какая связь?
- Пока эти двадцать миллионов не придут на мой счет в Исламский
банк, тебя будут каждый час семнадцать раз окунать в бочку с козлиной
мочой, и она будет соприкасаться с твоей кожей, и ты будешь думать,
много это или мало - семнадцать раз в час.
- Эй-эй-эй, - сказал Березовский, опуская руки. - Ты что? Только
что было десять миллионов.
- Ты про перхоть забыл.
- Послушай, Салманчик, так дела не делают.
- Ты хочешь заплатить еще десять за запах пота? - спросил Радуев и
тряхнул автоматом. - Хочешь?
- Нет, Салман, - устало сказал Березовский. - За запах пота я
платить не хочу. Кстати, кто это нас снимает на скрытую камеру?
- Какую камеру?
- А что это за портфель на подоконнике? - Березовский ткнул пальцем
в экран.
- Ах ты, шайтан, - пробормотал Радуев и поднял автомат.
По экрану прошел белый зигзаг, все затянула серая рябь, и в зале
зажегся свет.
Азадовский крякнул и переглянулся с Морковиным.
- Ну как? - робко спросил Татарский.
- Скажи мне, ты где работаешь? - брезгливо спросил Азадовский. - В
пи-ар отделе "Логоваза"? Или у меня в группе компромата?
- В группе компромата, - ответил Татарский.
- Какое у тебя было задание? Сценарий переговоров Радуева с
Березовским, где Березовский передает чеченским террористам двадцать
миллионов долларов. А ты что написал? Он что, передает? Он у тебя мечеть
строит! Спасибо, что не Храм Христа Спасителя. Если бы не мы сами этого
Березовского делали, я бы решил, что ты у него зарплату получаешь. А
Радуев? Он у тебя вообще какой-то профессор богословия! Читает журналы,
про которые даже я не слышал.
- Но ведь должна же быть логика развития сюжета...
- Мне нужна не логика, а компромат. А это не компромат, а говно.
Понял?
- Понял, - потупившись, ответил Татарский.
Азадовский несколько смягчился.
- Вообще-то, - сообщил он, - здравое зерно есть. Первый плюс -
вызывает ненависть к телевидению. Хочется его смотреть и ненавидеть,
смотреть и ненавидеть. Второй плюс - "монополия". Это ты сам придумал?
- Сам, - приободрился Татарский.
- Это удача. Террорист и олигарх делят народное добро за игорным
столом... Ботва от злобы просто взвоет.
- А не слишком ли... - вмешался Морковин, но Азадовский перебил:
- Нет. Главное, чтоб у людей мозги были заняты и эмоции выгорали.
Так что эта телега насчет "монополии" ничего. Она нам рейтинг новостей
минимум на пять процентов поднимет. Значит, минуту в прайм-тайм...
Азадовский вытащил из кармана калькулятор и стал что-то
подсчитывать.
- ...поднимет тысяч на девять, - досчитав, сказал он. - И что у нас
будет за час? Множим на семнадцать... Нормально. Так и сделаем. Короче,
пускай они играют в "монополию", а режиссеру скажешь перебить монтажом:
очереди в сберкассы, шахтеры, старушки, дети голодные, солдатики
раненые. Все дела. Только ты про теледикторов убери, а то в ответ надо
будет вой поднимать. Лучше сделай в их "монополии" такую фишку -
телевизионно-бурильную установку. И пусть Березовский говорит, что он
хочет таких вышек всюду понастроить, чтобы снизу нефть прокачивали, а
сверху - рекламу. И монтаж - Шаболовская телебашня с буром. Как тебе?
- Гениально, - с готовностью сказал Татарский.
- А тебе? - спросил Азадовский у Морковина.
- Присоединяюсь на все сто.
- А вы думали. Я один тут вас всех заменить могу... Значит, диагноз
такой. Ты, Морковин, дай ему в усиление этого нового, который по еде.
Толковый паренек. Радуева в целом так и оставляем, только сделайте ему
феску вместо этой кепки, надоела уже. Заодно на Турцию намекнем. И
потом, давно спросить хочу, что это за халтура? Почему он все время в
черных очках? Что, глаза просчитать долго?
- Долго, - сказал Морковин. - Радуев у нас все время в новостях, а
в очках на двадцать процентов быстрее. Убираем всю мимику.
Азадовский чуть помрачнел.
- С частотой, даст Бог, решим. А по Березовскому чичирок добавить,
понял?
- Понял.
- И прямо сейчас, материал срочный.
- Сделаем, - ответил Морковин. - Досмотрим, и сразу ко мне.
- Чего у нас следующее?
- Теперь ролики по телевизорам. Новый тип.
Татарский приподнялся со стула, собираясь выйти, но Морковин рукой
остановил его.
- Давай, - махнул рукой Азадовский. - Еще есть минут двадцать.
Свет снова погас. С экрана заулыбалась миловидная маленькая японка
в кимоно. Отвесив поклон, она сказала с заметным акцентом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30