— Да, Ивон скоро увидит меня. Вы слышали о моем договоре с поджигателями? Передайте о нем Бералеку. Скажите, чтобы никаких экскурсий в погреб соседнего дома больше не было.
Выждав несколько минут, пока ушли товарищи, он направился к двери. Отворив, ее, он неожиданно наткнулся на личико добродетельной Розалии, которая поджидала его в передней.
— Вы уходите? — воскликнула она. Кожоль внимательно взглянул на нее.
— Отчего же ты не пойдешь прогуляться?
— А вдруг вернется госпожа?
— Можешь спокойно выходить. Она вернется через три месяца.
— Три месяца одна в пустом доме... А я такая трусиха!..
— Одна? Но ведь есть еще кухарка!
— Но ночью ее не бывает! Я умру от страха.
— Если бы ты вышла замуж за Матюрина, тебе нечего было бы бояться!
— Послушать вас, так от страха меня может вылечить один Матюрин, — сказала Розалия таким тойом, что Кожоль подумал: «М-да, добродетель смуглянки несколько преувеличена».
И он произнес вслух, правда, не совсем искренне:
— Если ты так боишься, то поезжай в Венсент!
...Он прошел вдоль Люксембургского дворца и очутился перед подъездом, выходившим на.улицу Турнон.
— Что тебе, гражданин? — спросил толстый швейцар. Кожоль притворился, что роется в памяти.
— Ах, я должен был записать! —Что записать?
— Имя того, кто мне нужен... Представляете, у меня с памятью, каку копченой селедки... Того, кого я ищу, зовут... так и вертится на языке... Вы хорошо знаете даму — брюнетку, за которой прошлым летом волочился Баррас?
— А, его предпоследняя? — прервал швейцар. «Так,— подумал Кожоль, — Елена оставила «Люксембург», но где она теперь?»
И он притворился удивленным:
— Ну не удивительно ли, они так обожали Друг друга и вдруг расстались?
— И все-таки, что вам нужно?
— О, вы догадываетесь сами, счастливый плутишка! Когда я говорил вам об этой даме, я видел, как забилось ваше сердце!
— У меня? Бьется сердце? — обомлел швейцар, глядя на молодого человека вытаращенными глазами.
— Вы ее любите... не притворяйтесь скромником... Швейцар едва не упал в обморок от изумления.
— Да я знаю только одно, что в одну прекрасную ночь она бежала из дворца!
Кожоль через минуту уже шел по улице Вожирар, говоря себе:
— По крайней мере, я знаю, что ее нет в «Люксембурге», вот и все. Что касается ее убежища, разве я не Собачий Нос? Я найду ее!
Проходя мимо дома Пуссеты, он подумал:
«Прелестная женщина захватила с собой только то, что было на ней. Для трехмесячного отсутствия этого маловато. Зайду, скажу Розалии, чтобы она собрала ее вещи, а завтра заберу их».
Он вошел в дом, дверь которого была заперта только на защелку.
Весь нижний этаж был пуст.
— Куда все подевались? — удивился Кожоль. Перед большим зеркалом в спальне стояла Розалия и примеряла на себя вещи своей хозяйки.
Она вскрикнула от испуга, но успокоилась, увидев в зеркале Кожоля. Он окинул ее взглядом человека, просидевшего одиннадцать месяцев в заключений.
— Что за возгласы, — прошептал Кожоль, — кажется, ты боишься днем, так же как и ночью?
— Но ведь страх не рассуждает, — возразила девушка с лукавой усмешкой.
Мы не знаем точно, каким образом граф избавлял Розалию от страха, только выйдя из этого дома на другой день утром, он прошептал:
— Дочь, сестра... и, будем надеяться, жена тюремщика Венсенской крепости... Бог знает, что может случиться.., надо везде иметь друзей...
Потом он направился на улицу Мон-Блан.
—Теперь надо точно узнать, какую роль сыграл галун-щик Брикет в смерти Сюрко.
Достигнув конца моста, молодой человек свернул налево, дошел до дворца Эгалите и выбрался на улицу Ришелье.Через пять минут он был в отеле «Страус». Жаваль затрепетал от ужаса, увидев его.
— Узнаешь меня, друг мой? — спросил граф. Несчастный трус пытался скрыть свой испуг.
— Подождите-ка, — сказал он, — да... ваше лицо мне незнакомо, но...
Получив здоровенного пинка, он сразу прочистил память.
— Господи, вы же мой любимый жилец, гражданин Ивон Бералек!
Читатель помнит, что для Жаваля Кожоль был Ивоном Бералеком.
— В первую минуту радостной встречи волнение смутило мой рассудок, но вам не надо повторяться, чтобы напомнить ваше имя, которое я не мог забыть. Кое-кто взял на себя труд напоминать мне его...
— Кто же это?
— Одна дама.
— Дама! — сказал Пьер и навострил уши.
— Ведь вы не знаете, что случилось после вашего отъезда! Через полчаса после того, как вы ушли, явилась какая-то дама. Она меня расспрашивала о вас. О вашем имени, о записочке, полученной накануне. Я ей отвечал, что вы уехали в Бретань. Я ей рассказал, что вы везде искали потерянную печать...
— И что же дама сказала по поводу утерянной печати? — спросил Кожоль, вспомнив свою маленькую хитрость.
— Узнав, что вы так искали ее, у нее отлегло от сердца, и я слышал, как она тихо произнесла: «Баррас обманул меня, Ивон не умер, но он потерял печать, убегая из ловушки».
— И она ушла?
— Да, потом она часто приходила и все спрашивала, не вернулись ли вы в Париж, она хотела писать вам, но не знала, куда адресовать письмо. В течение нескольких месяцев она являлась каждую неделю. Затем ее визиты вдруг прекратились. И вот опять третьего дня она приходила... но бледная, слабая, худая, как будто встала после тяжелой болезни.
— Хочешь избавиться от большой опасности, которая может стоить тебе головы? — серьезно спросил Кожоль.
— О, говорите, — прошептал трактирщик.
— Я подозревал, что эта дама замышляет политический заговор.
— Неужели?
— Итак, если эта дама явится опять...
— В шею ее! — завопил трус.
— О, нет! Остерегись прогонять ее, потому что в этом случае Директория расстреляет тебя!
— Что же делать?
— Ты вежливо примешь даму, но ни слова не скажешь о том, что я здесь.
— Хорошо.
— Скажешь ей, что один из моих друзей... известил тебя о моем скором прибытии в Париж.
— Слушаю.
— Возьмешь адрес, чтобы сейчас же дать знать, когда я приду.
— Это все?
— Пока да.
— Я вежливо приму ее, узнаю адрес... Видите — я понял, — без запинки произнес Жаваль.
— Прощай, Страус, и помни: Директория следит за тобой, — проговорил Пьер и ушел.
Несчастный Жаваль не нашел сил проводить его. Он опустился в изнеможении на скамью и жалобно проговорил:
— Боже милосердный, что надо от меня Директории?.. А Кожоль продолжал свой путь на улицу Мон-Блан, рассуждая:
— Если Бералек забыл Елену, то ведь она любит его больше прежнего...
Сделав десяток шагов, он остановился в задумчивости.
— Какую же новость Елена хочет сообщить Ивону? Вдруг он почувствовал смутное беспокойство. Он боялся, что заняв место друга, навлечет на него несчастье.
— Ладно, выясним, в чем там дело. Если Жаваль узнает адрес, я увижу Елену раньше Бералека.
Через несколько минут он входил к вдове галунщика.
— Хозяйка, вот этот гражданин приходил вчера за заказом из Ренна, — доложил приказчик, узнав молодого человека.
— Но, гражданин, тут какая-то ошибка, я не получала никакого заказа оттуда.
— Как? Но он написал, что был другом вашего покойного мужа. Через него я узнал, что Брикет и парфюмер были закадычными' друзьями.
— Это правда, — отвечала галунщица, — они всегда жили дружно, кроме, разве, одной ссоры...
— О, вероятно, пустяки, — небрежно сказал Кожоль.
— Да, дело шло о найме погребов.
— Вот как? Ваш муж: хотел снять погреб парфюмера?
— Совсем наоборот. Сюрко хотел снять наши великолепные погреба. До нас дом принадлежал свечному фабриканту, которому нужны были эти обширные подвалы. А для нас они совершенно бесполезны и мы не знали, что с ними делать...
— Гражданин Брикет, очевидно, не любил выпить?
— Для нашего винного отдела хватило бы самого маленького погребка. А остальные стояли пустые. Сюрко предложил однажды сдать их ему внаем. Брикет с радостью согласился...
— Как? Сюрко понадобилось столько погребов для косметического магазина? Это меня удивляет!
— О, нет. Во времена террора Сюрко ожидал, что ему дадут подряд для войск.
— И вы скрепили договор у нотариуса?
— К сожалению, нет. Просто мы замуровали вход с нашей стороны, а Сюрко пробил дверь со своей. Но недели две спустя он явился и объявил, что подряды пролетели мимо носа и погреба ему не нужны. Впрочем, он поступил честно. Все пять переделал и предложил вознаграждение. Брикет согласился взять погреба назад. Это была единственная ссора.,.
— Так эти погреба и теперь при вас? — спросил граф.
— Да нет же, — рассмеялась соседка, — Сюрко принес нам счастье. Через шесть месяцев мы сдали их!
— Левому соседу?
— Нет, не ему. Содержателю трактира «Черный Баран».
— Кажется, это довольно приличный трактир?
— О, нет. Здание шестого разряда...
— Трактир для подонков общества, бродяг?
— Да, сегодня, правда, это уже не глухой переулок, а улица Гельдер, выходящая на бульвар.
— Но зачем же трактирщику такие большие погреба при его столь незначительных постояльцах?
— Весь этот сброд поглощает вино, как сорокаведерные бочки! И еще я думаю, что хозяин хранит контрабанду. Во всяком случае, его дела идут хорошо. Вот уже четыре года гражданин Купидон ни на один час не задерживал платы.
Кожоль вздрогнул.
«Где я слышал это имя?» — подумал он.
— Да, гражданин Купидон — образец точности. Чего нельзя сказать по поводу красоты. Он отвратителен со своим срезанным носом, — засмеялась галунщица.
При ссылке на срезанный нос память воскресила перед графом одну сцену. Он вспомнил остановку в гостинице, где посреди двора ему был подан завтрак этим самым Купидоном.
— Кажется, я знаю этот трактир. Внутри есть двор, обнесенный четырьмя высокими строениями, двор, наводящий уныние...
— Верно! Когда туда попадаешь, кажется, что находишься далеко от Парижа. Но двор всегда полон людей.
«Что-то все клиенты этого «Черного Барана» подозрительно похожи на людей Точильщика», — подумал Пьер.
— Итак, я напишу другу, что вы не получили письма о заказе, — сказал он вслух.
— Надо полагать, что его письмо попало в руки шуанов и поджигателей, которые грабят почту на дорогах.
— Очень может быть. Я напишу ему, что вы овдовели.
— Ну, это еще не известно, — с грустной улыбкой сказала женщина.
— Но... ведь вы потеряли мужа?
— Я его потеряла, но нет никаких доказательств, что он умер... Тела его не нашли. Однажды вечером он вышел и с тех пор я его не видела...
— А часто он выходил ночью?
— Под конец —да... когда страдал нервами. Представьте, он не мог спать. Как только он ложился в постель, с ним начинались нервные припадки, он не мог оставаться на месте. Тогда он вставал и отправлялся на прогулку, чтобы хорошенько устать перед сном. Иногда он возвращался измученный, весь в грязи. После этого он засыпал.
Кожоль понял, что она не лицемерила. Поджигатель умер, оставив свою жену в неизвестности насчет своих ночных прогулок.
— Но, если он спал днем, значит, он не мог заниматься торговлей? .
— Да, но в то же время никогда у нас в доме не было столько денег. Он говорил, что в городе у него нашлось два-три богатых покупателя и с ними он вел выгодные дела... Но я их никогда не видела...
Кожоль распрощался и вышел.
Возвращение графа в дом Сюрко было встречена веселым «ура» всего гарнизона.
— Где Бералек? — спросил он.
— В мансарде Лебика, — отвечали ему.
— Я и забыл про Лебика. Мне хочется познакомиться с ним.
Он проворно взбежал по лестнице и присоединился к своему другу, который стоял у постели все еще спящето и связанного Лебика.
— О, настоящая каланча, — рассмеялся Кожоль.
— Боюсь, что я плеснул ему слишком сильную дозу, — сказал Ивон, — вот уже сорок часов, как он проглотил этот напиток и не пробуждается до сих пор. Что с ним делать?
— Дадим возможность бежать, когда проснется.
— Зачем?
— Нам предстоит трехмесячный срок, в течение которого мы не должны мешать Точильщику. Отнять у него великана, значит, нарушить контракт. Надо его отослать. Тот употребит его для поиска миллионов.
— В самом деле?.. Ты предполагаешь что разбойник выдаст нам сокровище? — спросил Бералек.
— Чтобы получить обратно Пуссету, он отсчитает нам этот клад до последнего экю! Хотя может украсть его на другой день.
— Но найдет ли он его?
— Это мы узнаем восемнадцатого брюмера.
Если бы друзья, стоявшие спиной к кровати, вдруг повернулись, то увидели бы, что Лебик открыл, а потом быстро опять закрыл глаза.
Он не спал уже часа два. Таким образом он подслушал разговор Кожоля с Ивоном. Ивон узнал от Гозье все, что произошло в доме Пуссеты, но и только..
— Как ты провел ночь? — спросил шевалье своего друга.
— Это мой секрет, - ответил Кожоль.
— Не настаиваю... Но что ты делал сегодня утром?
— Я узнал, как Точильщик сумел использовать соседские погреба.
Кожоль рассказал Ивону о Купидоне. Лебик не пропустил ни одного слова. «Чертовщина! У этого молодца неплохое чутье», — думал он.
— Если бы полиция заинтересовалась постояльцами «Черного Барана», ей не нужно было бы искать поджигателей, они все собраны там, — продолжал граф свой рассказ.
— Но на три месяца мы связаны сроком, мы не можем сейчас выдать их полиции, а дальше посмотрим...
— Кажется, наш молодчик шевелится, — сказал Ивон. Лебик не шевелился.
— Значит, этот верзила с помощью Брикета отправил в ад достойного парфюмера? — спросил Кожоль.
— Да, он поступил на службу к Сюрко задолго до убийства.
Друзья подождали еще у постели Лебика, но тот упорно не просыпался.
— Я думаю, у нас хватит времени позавтракать до того, как он проснется, — сказал Бералек.
— Славная мысль!
Они вышли из мансарды. Когда за ними захлопнулась дверь, Лебик открыл глаза и проговорил:
— Точильщик обещал выдать сокровище! А меня он спросил? Он забыл о своем друге Лебике!
Потом он улыбнулся.
— Дурак, он не подозревает, что сам сказал мне, где лежит сокровище.
Через час Ивон и Пьер вернулись в комнату Лебика и увидели, что тот открыл глаза и зевает во всю пасть.
— Ну и пасть! — изумился Кожоль.
— Это от голода, — жалобно отвечал великан.
— Прекрасно, голод при пробуждении доказывает наличие чистой совести. А чистая совесть дает спокойный сон. . Ты спал, как медведь, а проснулся — и тебя мучает голод. Следовательно, ты честный человек, — произнес Пьер.
— Что касается сна и аппетита, так я никогда на них не жаловался, — добродушно сказал Лебик.
— Скажи, Лебик...
— Что, мой господин?
— Знаешь, ты подаешь плохой пример...
— Как так?
— Почему не сказать прямо: «Я хочу поторговаться».
— Только вы скажите, что вы имеете в виду...
— Ты нам говоришь: «Я вам приношу миллионы, половина — моя».
— Предположим на минуту, что я это предложил. Что бы вы ответили тогда? — спросил Лебик с насмешкой.
— Что мы были бы дураками, согласившись на половину, когда твой хозяин заберет все, — отвечал Бералек.
— Да, но через три месяца! — произнес с ударением гигант.
— Подождем.
— Но... мало ли что случится... сокровище может улетучиться, пока Точильщика не будет на месте, он ведь не знает места клада...
— Может быть, ты знаешь? — спросил Кожоль.
— Да, знаю... но не так давно, — хохотнул Лебик.
— А как же ты узнал?
— Во сне, добрые господа! Молодые люди рассмеялись. Ивон пристально взглянул на него.
— Слушай, бандит, — сказал он, — я вижу, что ты говоришь серьезно...
— О, еще как!
— Нет, нам надо все. Я уверен, мы получим это у Точильщика.
— Да, но через три месяца! Не лучше ли сейчас получить половину, чем неизвестно что через три месяца! Логика гиганта убеждала. Они поняли, что он знает, где сокровище. Кожоль вступил в переговоры.
— Мы сейчас развяжем тебя. Ты поведешь нас к тайнику и, когда будет найден клад, мы обязуемся отпустить тебя с приличным капиталом.
— Сначала развяжите меня.
Минуту спустя, освобожденный Лебик сидел на своей постели. Растирая руки, он размышлял. Ивон и Пьер молча ждали.
— Нет, — сказал он, — я отказываюсь от свободы. Как и от приличного капитала. Я хочу умереть в шкуре миллионера.
— Но ты можешь умереть на эшафоте, болван! Чтобы доставить тебе это удовольствие, нам достаточно выдать тебя полиции, — крикнул Бералек, выходя из себя.
Гигант иронически подмигнул глазом
— Выдать меня полиции! Вы что, дураком меня считаете? Вам нет никакого расчета привлекать полицию, так как это очень любопытная дамочка. Она часто сует нос, куда не надо. Она может заинтересоваться, почему вас здесь целых два десятка и почему вы ищете сокровища.
— Чтобы разделить между собой, — сказал Кожоль.
— Не клевещите на себя, милые мальчики! Вы не воры и не скряги. Вы просто бедные дурачки, таскающие каштаны из огня для других, которые похитрее вас!
Говоря это, он встал во весь свой рост. Глупое выражение исчезло с его лица. В глазах сверкал ум.
— Да, — продолжал он, — вы настоящие простаки, ведь именно вам придется расплачиваться за издержки войны! Поверьте мне, ударьте по рукам с Лебиком!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28