Но нам надо двигаться скорей, если мы хотим уйти подальше до рассвета.
— Я попробую, — отвечала Елена.
— Попробуйте, — сказал Шарль и пошел дальше. Елена остановила его.
— Но мы, кажется, направляемся не в сторону Монту-ара!
— А что вы хотите делать в Монтуаре?
— Но ведь туда должна прийти Вандейская армия!
— Кто вам это сказал?
— Мой дедушка.
— Он обманул вас.
— Мой дедушка никогда не лгал, — сухо возразила Елена.
— Он обманул вас, повторяю, чтобы удалить вас из Савенея, который, он знал, станет его могилой. Он мог сказать что угодно...
Она все поняла.
— Пойдемте, — обратился к ней Шарль.
— Я хочу вернуться в Савеней, — холодно ответила она.
— Там вас ждет смерть...
— Я хочу увидеть дедушку.
— Там идет бой, он принимает в нем участие. Он поручил вас мне. И я обязан вас охранять.
— Вернемся в Савеней, — повторяла Елена.
Пальба все еще продолжалась. Темное небо пылало багровым заревом.
— Посмотрите! Республиканцы подожгли предместья! Возвращаться туда — безумие!
— В таком случае я иду одна, — отвечала девушка. Молодой человек с минугу колебался.
«Нет, — подумал он, — Я обязан спасти ее, даже против ее воли».
Прежде, чем Елена могла что-либо заподозрить, он выкинул ее на руки и побежал в поле.Она пыталась сопротивляться. Но он не обращал внимания на ее крики и мчался все дальше.
Вскоре тело ее отяжелело. Она лишилась чувств.Когда Елена пришла в себя, уже светало. Она лежала на одной из тех кроватей, имеющих форму шкафа, которые украшают хижину любого нижнебретонского крестьянина. Рядом слышались голоса.
Из осторожности она не двигалась.
— Где ты нашел ее? — спрашивал один голос.
— Я привел ее из Савенея. Синие осадили белых, мне поручили охранять эту женщину.
— Честное слово, она прехорошенькая.
— Да я сам только уже здесь заметил, что она красавица.
— Хитришь!
— В самом деле. Мы ведь бежали в темноте.
— Завтра сюда придут синие, куда ты ее спрячешь?
— Отправлю в Лаваль с двумя нашими или сам проведу ее в Витре.
— Скажи-ка, голубчик... — начал насмешливым голосом спрашивающий.
— Что, Жан Котеро?
При этом имени Елена вздрогнула и приподнялась на постели, чтобы рассмотреть человека, носившего его. Луч утреннего солнца, пробиваясь сквозь рамы, освещал это лицо.Сын лавальского башмачника, Жан Котеро, по кличке «Сова», был зачинщиком ужасной войны шуанов, названных так потому, что Котеро, сзывая своих людей, подражал крику совы.
С тремя своими братьями и двумя сестрами Жан Котеро организовал шайку. Скрываясь в лесах Мидона, они вначале делали набеги между Лавалем и Рейном, потом восстание разрослось по всей стране.
— Зачем, — продолжал допрашивать Котеро, — ты взвалил на себя эту обузу в виде девчонки?
— Ну! У нее, вероятно, есть родственники и друзья, которых она переманит на нашу сторону.
— Да, знаю. Поэтому я велел подбирать всех раненых, которых они оставили в своих лагерях, ловить беглецов и отводить их в Фужер для великой пляски.
— Но когда будет эта пляска?
— Терпение! Вся бретонская сторона наготове. Республика видела только наши потешные огни. Теперь, когда она вообразит себя победительницей, ей придется покороче познакомиться с вандейскими молодцами!
Произнеся это, Котеро встал.
— Я ухожу. Мне нужно повидаться с жителями Нозея, они требуют оружия.
— В таком случае, мы увидимся через пять дней на базаре Витре, куда я отведу эту девушку.
— Ах, да, я и забыл! Все-таки тебе хочется ее проводить?
— Потому что, повторяю, она может быть нам полезна, — настаивал Шарль.
— В конце концов, воля твоя. От женщины, если она начинает нам мешать, всегда можно отделаться.
И он вышел.Через час Елена, переодетая бедной крестьянской девушкой, выезжала по дороге в Витре на маленькой тележке Шарля, превратившегося в разносчика.
После разговора с Котеро проводнику стоило больших усилий разбудить молодую девушку, которая, казалось, была погружена в глубокий сон.
Шарль выбрал проселочную дорогу.Маленькая повозка, запряженная измученной лошадкой, медленно тащилась по изрытой дороге. Проводник рассчитывал добраться до Витре к утру третьего дня.
Закрытая холстом повозки, Елена чувствовала сильный озноб от проникающей сырости. Но если тело страдало, то сила духа не покидала ее. А она умела встречать опасность лицом к лицу. Куда вез ее этот человек, внушавший ей смутное отвращение? Она мало заботилась об этом, лишь бы поскорее выбраться из проклятых мест, где пал последний ее родственник.
Из разговора Котеро с Шарлем она поняла, что нужно следовать за проводником. Елена надеялась встретить в кругу шуанов многих вандейцев, которые сумеют защитить ее.
К полудню дождь прекратился.Шарль, молча шедший у повозки, остановил лошадь и обратился к своей спутнице:
— Дождь перестал. Воспользуйтесь этим и пройдитесь, чтобы немного согреться. До самой станции мы не добудем огня, а дорога еще длинная...
Елена попробовала сойти, по она совсем закоченела от холода. Ступив на землю, она едва не упала, но проводник, как и накануне, подхватил ее.
На бледном лице и в черных жестких глазах Шарля мадемуазель Валеран прочла хитрость и жестокость, хотя и меньшую, чем у Котеро.
Сжимая прекрасное создание, молодой человек почувствовал, как кровь забушевала в голове и жгучее желание молнией мелькнуло в его глазах.
Елена увидела этот блеск и задрожала.Но это продолжалось всего мгновение, потому что проводник тотчас поставил ее на ноги.
— Облокотитесь на меня.
Она приняла руку, не подавая вида, что заметила короткую вспышку, происшедшую в нем.
— Где мы переночуем сегодня? — спросила она.
— В Бене
— Кажется, синие оставили там отряд?
— Да, но мы обогнем местечко и остановимся в доме одного товарища по правому делу.
— Что вы называете правым делом? — спросила Елена, не желавшая выдавать, что она подслушала разговор с Жаном Котеро.
— Правое дело — дело короля, ради которого погибли ваши друзья — вандейцы...
— И шуаны одни решают эту задачу? Шарль улыбнулся.
— О! — возразил он. — Котеро не хочет никому подчиняться...
Но в свое время явятся более опытные вожди...
В этом ответе Елена угадала тайную, глубокую ненависть к шуанам.
— О! Нет, — продолжал он: — Эти животные недостойны стать во главе славных малых, готовых на любую опасность! Пока вопрос шел о небольших стычках, Котеро и его брат еще годились. Какой-то аббат Монтескье пользовался их услугами, чтобы подготовить почву, но в тот день, когда колокола загудят, призывая к восстанию, командовать будут другие...
Снова стал накрапывать дождь. Проводник остановил лошадь.
— Усаживайтесь снова, — сказал он, — и хорошенько укутайтесь от холода. Меньше, чем через три часа мы будем греться у пылающего камина.
Она поместилась под навесом тележки, а молодой человек продолжал идти рядом, все время погоняя лошадь.
Они продолжали свой путь молча. Вскоре наступила ночь. Наши путешественники двигались в полной темноте.
— Теперь нечего бояться синих, — наконец произнес он, — мы обогнули городок. Первая хижина по дороге Герша будет служить нам ночлегом.
Через пять минут они достигли какой-то развалюхи, стоявшей у самой дороги.Шарль постучал в дверь.Никто не отвечал.Проводник подошел к окну и, повторив свой стук в ставни, прокричал по-совиному с таким неподражаемым искусством, что сам Жан Котеро позавидовал бы.
Ставни чуть-чуть отворились.
— Генюк, отвори! — прошептал Шарль.
— Отведи свою лошадь с телегой в пустошь за домом. Синие недалеко, — отвечал голос.
— Так они рыщут, несмотря на дождь и холод?
— Поворачивай живей!
Когда тележка остановилась, Генюк подошел к молодому человеку и, обнимая его, сказал:
— Теперь за кружкой сидра поговорим.
— Постой-ка, сначала, я помогу вылезти своей попутчице.
— А! Так ты не один? — спросил испуганный шуан.
— О! Ты Можешь говорить при этой девушке, она принадлежит к правой стороне.
Елена вылезла из-под навеса тележки.
— Теперь, Генюк, подавай есть, пить и хорошего огонька это самое главное. А после посоветуемся, — сказал Шарль.
Крестьянин бросил в камин связку тонкого хвороста, который тотчас же вспыхнул, потом поставил на стол горшок сидра, большой круглый хлеб, кусок сала и толстый круг сыра.
— Постарайся есть при каминном огне, — сказал он, — не следует привлекать внимание синих.
— У тебя есть причина бояться их?
— Ого!
— Ты, верно, принял к себе беглого или раненого вандейца?
— Да, но я упрятал молодца в такое местечко, что синие, обыскав мой дом, не смогли ничего отыскать. Впрочем, не он меня беспокоит, а... другой...
— Какой другой? Генюк почесал за ухом.
— Синие говорят, что они избегали всю страну, отыскивая отъявленного разбойника. Вышел приказ изловить его и доставить с отрядом в Париж. Судя по данным полиции, он направился в наши края.
— Вероятно, это какая-нибудь значительная жертва, которую революционный трибунал хочет поймать, — заметила мадемуазель Валеран. Крестьянин сжал губы.
— Пф! — произнес он. — Как послушаешь двух полицейских агентов, посланных Функье Тинвиллем, так подумаешь, что это отъявленный негодяй, способный на все...
— Ба! — сказал Шарль. — Они обо всех поют одну сказку, когда хотят кого послать на гильотину!
— А к тому же, — прибавила Елена, — ведь ваш беглец не тот, которого ищут? Ему можно помочь бежать, достав какой-нибудь костюм.
— Но прежде следует допросить его, — заметил проводник.
Генюк засмеялся.
— Вы предлагаете две самые неисполнимые вещи! Пусть на него напялят какой угодно наряд, все-таки даже слепой узнает его. Что касается допроса, то тут также нечего толковать: он только и понимает, что по-французски.
— Приведи его. Мы с мадемуазель поговорим с ним, — отвечал проводник шуану, понимавшему только свое родное бретонское наречие.
— О, — отвечал крестьянин, — за ним недалеко ходить! Он подошел к скамье, на которой лежал человек. Разбуженный, тот встал и сладко потянулся.
— О, да, — сказал Шарль, — с таким ростом трудно переодеваться.
Человек был настоящим великаном.
— Тебя хотят спасти, но скажи правду. Кто ты? — спросил проводник по-французски.
Незнакомец быстро осмотрелся и, вероятно, успокоившись, ответил:
— Я возвратившийся эмигрант, за которым гонятся, чтобы послать на эшафот. Я пробирался в Вандею, чтобы сражаться за своего короля...
— Как тебя зовут?
Гигант гордо выпрямился и произнес:
— Я граф Баррасен.
Введенный в заблуждение костюмом Елены, великан, которого читатели вероятно узнали, решил, что видит перед собой простых бретонских поселян.
Он даже не заметил легкой улыбки, скользнувшей по губам Шарля, когда тот переспросил:
— А! Так вы граф Баррасен?
— Как и мои благородные предки.
— И вы из Парижа?
— Прямо из Парижа, а проклятая полиция гонится по пятам после моего бегства из Консьержери!
— Говорят, эта тюрьма переполнена благороднейшими жертвами? — спросила Елена.
— Да, но они там не соскучатся. Самым важным головам — лучшие услуги, — ухмыльнулся Баррасен.
— Так они не принимают во внимание ни возраста, ни пола?
— Ха-ха-ха, пол! — бросил верзила. — Об этих пустяках они не задумываются! Два месяца назад казнили королеву, а три недели назад отрубили голову и Дюбарри!
Он захохотал.
— Эта милая графиня не так охотно кувыркнулась, как королева!
— Мария-Антуанетта умерла героиней, не так ли? — с живым интересом спросила Елена.
— Штука в том, что она удивительным образом приняла приговор. Она была великолепна в свои последние часы в Консьержери!
Шарль слушал, пристально всматриваясь в рассказчика. Услышав его слова о последних минутах королевы в тюрьме, он насмешливо спросил:
— Если вы сами были заключенным, как же вы смогли видеть королеву?
Баррасен обиделся на это недоверие и, желая произвести эффект на своих слушателей, необдуманно изрек:
— Да потому, что мне было поручено подметать в ее камере!
— Как? Вам? Сиятельному графу Баррасену? — вскричал насмешливый проводник.
Гигант прикусил губу от досады, видя, что слишком далеко зашел в своих излияниях и, желая исправить промах, отвечал голосом, которому тщетно старался придать достоинство:
— При королеве и несчастной женщине никакая должность не унизительна.
— Это правда, — заметила мадемуазель Валеран, глубоко тронутая трагической участью Марии-Антуанетты.
— И притом, — продолжал Баррасен, — если я принял эту скромную должность, то потому, что она могла помочь моему побегу. Я скрыл от тюремщиков славное имя своих предков. Принимая меня за бедняка, они взваливали на меня тяжелую работу, которая им надоела, а я все исполнял, чтобы завоевать их доверие. Поэтому они позволили мне свободно расхаживать
по всей тюрьме. Я слышал о последних часах королевы от Розалии и Ларивьера.
— Расскажите об этом подробнее, — попросил Шарль.
— Кто такие эти Розалия и Ларивьер, которые находи-лись при королеве? — спросила Елена.
— Ларивьер — тюремный ключник, впускавший к коро-леве судей со смертным приговором. Что касается Розалии, то это служанка госпожи Лебо, жены главного тюремщика.
— И они вам рассказали...
— Двадцать раз! Если это доставит вам удовольствие, красоточка, я повторю все дословно, вот только прочищу себе глотку...
Выговорив эти не совсем аристократические слова, сиятельный граф схватил со стола горшок сидра и залпом проглотил такое количество жидкости, которое ясно доказывало, что пребывание в тюрьме значительно повредило его хорошим манерам.
Опершись о стол, мадемуазель Валеран приготовилась слушать рассказчика. Глубоко сочувствуя несчастной королеве, она совсем забыла о собственных несчастьях.
Покачиваясь на громадных ногах, гигант начал:
— В ночь на шестнадцатое октября в тюрьме было объявлено, что суд вынес королеве приговор — смертная казнь! Около семи часов утра жена Лебо приказала своей служанке Розалии пойти к узнице и спросить, не хочет ли она чего-нибудь поесть.
Войдя в камеру, освещенную двумя свечами, она заметила в левом углу молодого жандармского офицера. Осужденная лежала на постели, одетая в черное с головы до ног
— Госпожа, — пролепетала Розалия, — вы ничего не кушали вчера вечером и почти ничего за весь день... Не угодно ли вам чего-нибудь?
Королева горько рыдала:
— Дочь моя, — отвечала она, — мне больше ничего не нужно...
Розалия, подогревавшая всю ночь бульон и лапшу на своей жаровне, настаивала. Мария-Антуанетта предпочла бульон.
Когда он был подан, осужденная села на кровать, но едва смогла проглотить несколько ложек.Около восьми утра служанка вернулась к королеве, чтобы помочь ей одеться. Мария-Антуанетта удалилась в проход, оставленный между стеной и постелью. Развернув чистую рубашку, она сделала девушке знак встать перед ней по ту сторону кровати, а сама,
нагнувшись и прикрываясь платьем, собралась в последний раз сменить белье.Тут жандармский офицер быстро поднялся. Подойдя к кровати, он стал у изголовья, глядя на королеву. Пленница тотчас же накинула на плечи платок и кротко сказала:
— Во имя целомудрия, позвольте сменить белье без свидетеля.
— Мне приказано не спускать с вас глаз ни на минуту,
— отвечал тот.
Королева вздохнула и, накинув последнюю рубашку, оделась не в черное вдовье платье, сшитое ею самою, а в белый утренний капот. Под самый подбородок она повязала белую кисейную косынку, скрепив ее длинные концы на груди.
Несмотря на слезы и смущение, Розалия заметила, что бедная женщина тщательно свернула свою грязную рубашку. Она спрятала ее в один из рукавов, как в футляр, и сунула в щель между старыми обоями и стеной.
На голову она надела простой батистовый чепец без лент. Имея только одну пару обуви, она сохранила свои траурные черные чулки и прюнелевые башмаки, которые служили ей в продолжение семидесятидневного пребывания в Консьержери.
— Бедная женщина! — невольно прошептала Елена, слушавшая рассказ Баррасена затаив дыхание.
Вытерев слезы, она сказала:
— Продолжайте,
— Вот все, что передала мне Розалия. Напоследок она не вытерпела и убежала в угол, заливаясь слезами.
— Вы больше ничего не знаете?
— Остальное я узнал от сторожа Ларивьера, бывшего при ней до конца.
— Говорите же...
— В десять утра жена Лебо отправила Ларивьера за посудой, в которой подавался два часа тому назад бульон. Возвратившись, он увидел приближающихся судей в сопровождении регистратора Фабрициуса. Мария-Антуанетта, стоявшая на коленях у соломенной постели, приподнялась, чтобы встретить их.
— Будьте внимательны, — произнес председатель суда,
— вам зачтут приговор.
— Чтение бесполезно, — отвечала она, — я хорошо знаю свою участь.
— Необходимо, чтобы приговор был зачитан, — возразил председатель.
Она не сопротивлялась, и регистратор начал читать. Когда он произносил последние слова приговора, в тюрьму вошел Генрих Сансон, главный палач, рослый молодой человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28