Естественно, что на соревнования посылали только сверхсрочников: каждому подразделению лестно отличиться — взять призовое место. Кто-то в штабе дивизии обратил внимание, что среди участников соревнований почти нет младших командиров срочной службы. Поручили разобраться, в чем дело, разобрались и изменили распорядок.
Петра это коснулось непосредственно: ему приказано было готовиться к соревнованиям. Возник, правда, меж начальства спор не спор, а короткое размышление вслух, кем считать его: младшим — по его фактическому состоянию или средним — по занимаемой должности.
Помкомэск Рюхин сформулировал четко:
— Младший командир срочной службы, которому поручено временно исполнять обязанности командира взвода.
И этой предельно четкой формулировкой сразу разрешил все сомнения.
Младшие командиры соревновались по двум видам: по преодолению препятствий и по рубке лозы.
В первом виде многое (почти все) зависело от подготовленности лошади. Выдру в эскадроне знали все, включая командира эскадрона, и за этот раздел соревнований были более или менее спокойны: более — потому что были уверены
в Выдре, менее — потому что не так были уверены в Петре. А вот на рубке лозы совсем иное дело. Тут Выдра могла лишь создать необходимые условия для успеха, а уж результат всецело зависел от всадника.
На конных занятиях Петр заметно превосходил своих сверстников: сказывалось и увлечение спортом, и то, что с детства привык ездить верхом. Поэтому его и посылали теперь на дивизионные соревнования.
Все старались помочь ему основательнее подготовиться. Сам комэск Долгополенко как-то пришел на манеж, где Петр занимался рубкой лозы, посмотрел, потом подозвал его к себе.
— Идешь на рубку — сосредоточься,— сказал он Петру.— Все внимание той лозе, на которую идешь. Про остальные пока забудь. Ссек первую — готовься к следующей, опять к ней одной. И так пока не ссечешь все.
Потом мягко вскочил на Выдру, взял из рук Петра клинок и, проскакав меж станков, лихо ссек все лозы.
Петру показалось, что Выдра, почувствовав настоящего кавалериста, пронеслась по станкам с молниеносной быстротой. Сам же Долгополенко был другого мнения.
— Больше на твою старуху не сяду,— сказал он Петру.— Не тот аллюр. Этак можно и руку испортить.— Но, отдав Петру поводья, успокоил его: — Я не сяду, а тебе в самый раз. Если быстрее, тебе не успеть. А по станкам идет ровно. Так что все за тобой.
Петру очень понравилось, что командир эскадрона не стал произносить никаких лишних слов вроде «во что бы то ни стало», «честь нашего эскадрона» и тому подобное.
Зато об ответственности ему не уставал напоминать Петр Петрович:
— Ну, первое место, понятно, трудно взять. Но уж второе или третье обязательно...
Весь личный состав эскадрона, кроме занятых в суточном наряде, собрали в самую вместительную спальню. Возле пирамиды с оружием поставили столик и за ним длинную скамью. За столиком встал комиссар эскадрона; на скамью сели по одну сторону командир эскадрона Долгополенко и начальник школы Рюхин, по другую незнакомый командир довольно тщедушного телосложения с тремя кубарями на синих петлицах.
Лица у них были суровые и встревоженные, а у незнакомого командира — мрачное.
— Товарищи красноармейцы и командиры!..— громко и внятно произнес комиссар.— Враги нашей партии, враги нашего народа нанесли нам тяжелый удар... Вчера в Ленинграде на боевом революционном посту от руки подлого убийцы погиб любимец партии и советского народа, выдающийся революционер, секретарь Центрального Комитета партии и Ленинградского комитета Сергей Миронович Киров...
На мгновение он смолк, и тут же тяжелая тишина прорвалась его криком:
— Кирова убили!.. Кирова!.. Пламенного трибуна нашей партии... Нашего Кирова!..
У Петра перед глазами возник коренастый человек в расстегнутой куртке и кожаной фуражке, с выбивающимися из-под околыша непослушными вихрами... Он хорошо знал, кто такой Киров, мог понять, какую утрату понесла партия. Да и вряд ли были в казарме такие, кто не слышал этого имени, не знал ничего о Сергее Мироновиче Кирове.
Комиссар говорил о горечи и тяжести утраты, о том, что заполнить брешь можно, лишь еще теснее сплотившись вокруг партии, говорил о задачах, стоящих перед Красной Армией, перед каждым ее бойцом и командиром, об особой задаче бойцов-дальневосточников, которые поставлены на защиту советских границ.
Когда комиссар закончил свою речь, поднялся командир эскадрона. Но он не успел объявить митинг закрытым — поднявшийся вместе с ним незнакомый командир с тремя кубиками на петлицах произнес решительно и громко:
— Имею дополнить товарища комиссара.— Пристально оглядел стоявших перед ним бойцов и командиров колючими, глубоко посаженными глазами и продолжил: — Комиссар правильно поставил задачу: повышать боевую и политическую подготовку.— Снова повел головой направо и налево и продолжил резко и громко, словно выкрикнул: — К этому дополню: и повышать бдительность!..— И дальше на протяжении всей речи железо звучало в его голосе:—Злодейское убийство товарища Кирова свидетельствует, что мы утратили бдительность, забыли о том, что находимся в капиталистическом окружении, забыли, что враги окружают нас со всех сторон! Классовый враг разбит, но не добит окончательно! Партия, наш вождь товарищ Сталин учат нас, что чем значительнее наши успехи, чем ближе продвигаемся мы к нашей конечной цели — коммунизму, тем яростнее сопротивляется враг, тем ожесточеннее становится классовая борьба. Поэтому
главная задача сегодня — повышать бдительность. Мы должны научиться распознавать классового врага, какой бы личиной он ни прикрывался! В какую бы щель он ни забился!.. Где бы ни спрятался!..— Он перевел дух и яростно потряс крепко сжатым маленьким кулаком.— Мы должны уметь разоблачить любого врага! Выявить и до конца выкорчевать вражеское охвостье! Для этого должны быть бдительны, бдительны и еще раз бдительны! Проверять каждого. Без проверки не доверять никому. Вот что такое истинная революционная бдительность!
Он оборвал свою речь так же внезапно, как и начал. Подошел к комиссару, стоявшему возле оружейной пирамиды, и заговорил с ним. Петр, находившийся неподалеку, уловил отдельные фразы их диалога. В ответ на какое-то замечание комиссара неизвестный Петру командир резко возразил:
— Бдительность не может быть чрезмерной.
— Но она может превратиться в подозрительность,— заметил комиссар.
— Я признаю понятие «бдительность»...
Что ответил незнакомому командиру комиссар, Петр уже не расслышал.
Разговор этот, пусть незавершенный и предельно лаконичный, очень заинтересовал Петра, и на другой день он полюбопытствовал у начальника школы:
— Что это за командир выступал вчера у нас на митинге после комиссара?
— Особист,— слегка насупясь, ответил помкомэск Рюхин и, заметив недоумение на лице Петра, пояснил: — Уполномоченный особого отдела.
— А за что его убили? — спросил у Петра Семен Кобчиков. Петр, задумчиво сидевший за столом в красном уголке, вскинул голову и посмотрел на Кобчикова почти испуганно. Неужели и тут начнет зубоскалить?.. Нет, Кобчиков был непривычно серьезен.
— За что убили? — настойчиво повторил Кобчиков.
Как ответить на такой вопрос?.. За что могут убить хорошего человека?..
— Ты спрашиваешь, почему убили? — Ну да, почему, за что?..
— Убили потому, что он был настоящий революционер. Он был ненавистен нашим врагам. Они его и убили. Чтобы ослабить нашу партию, нашу страну.
— А почему не уберегли?
Петр не сумел быстро отыскать ответ.
— Правильно, значит, говорил этот корявенький, что бдительности не хватает?..
Петр вспомнил, что у особиста на левой щеке проступал не то след плохо заросших оспин, не то какой-то жеваный шрам; он вот не обратил внимания, а Кобчиков засек. — Выходит, правильно.
— И все равно непонятно. Про эту самую бдительность не первый раз говорено, стало быть, всем известно. А такого человека не уберегли...
Нет, такой вопрос ему, Петру, не по зубам. Тут думать да думать надо, да и придумается ли что?.. А пока только и нашелся сказать:
— Кто виноват, те ответят.
— А толку что? — резонно возразил Кобчиков.—Дурак проспал, теперь стреляй его. А умного-то еще вечор убили... А может, не дурак, а один предатель другого допустил. А?.. Тогда как?..
Не один Кобчиков, не один Петр мучились подобными вопросами. Как ни тяжело, как ни больно, а никуда не денешься: затаились меж них волки в овечьей шкуре...
Дивизионные соревнования младших командиров проводились на манежах Н-ского кавалерийского полка.
К установленному сроку все были в сборе.
Высокий щеголеватый командир в голубой шинели со шпалой на петлицах построил участников в одну шеренгу. Как всегда, изрядное время ушло на выравнивание шеренги. Петр еще раз имел случай похвалить себя за то, что не разлучился с Выдрой. Ее не надо было осаживать или посылать вперед. Она, кинув быстрый взгляд направо-налево, сама безупречно держала равнение в строю.
Не у всех так получалось. У какого-то бедняги помком-взвода, находившегося неподалеку, справа от Петра, лошадь, видимо, молодая и горячая, все время вырывалась вперед, ломая строй. Кончилось это тем, что щеголеватый командир после нескольких строгих замечаний приказал незадачливому помкомвзвода выехать из строя, сделал ему крутое внушение и снял с соревнований.
Соревнования младших командиров начинались с преодоления препятствий. Что это за препятствия, участники соревнований не знали. Учитывая зимнее время, самого опасного препятствия — рва с водой — в их программе не было. Самым
сложным и трудным оставался деревянный ларь со скошенной передней стенкой — сооружение примерно метровой высоты, в просторечии именуемое «гроб».
Препятствие это было самым последним на кольцевой дистанции и находилось совсем неподалеку от стартовой площадки, его хорошо было видно всем выстроившимся там участникам соревнований.
Петру по жребию достался номер в самом начале второго десятка. Ожидая своей очереди, он провожал взглядом каждого уходившего на дистанцию и встречал каждого выехавшего из-за поворота. Массивный ларь, окрашенный в грязно-белый цвет, был от него в каких-нибудь ста метрах, и ему хорошо было видно, как напрягались и лошадь и всадник, преодолевая это громоздкое сооружение.
Ушел на дистанцию последний перед ним, худощавый помкомвзвода с лицом ангелочка: синеглазый и белозубый. Следующая очередь его. Петр проводил синеглазого взглядом через два первых препятствия: забор из горизонтальных жердей и довольно высокий хердель. Затем всадник скрылся за небольшой купой деревьев, потом, малое время спустя, вынесся из-за поворота и устремился на «гроб»...
Все произошло мгновенно. Уже потом, раскручивая события по памяти, Петр словно в замедленном повторе увидел, как в тот миг, когда передние ноги лошади должны были оторваться от земли, у самой ее морды взметнулся поднятый порывом ветра серый газетный лист. Лошадь присела, уперлась всеми четырьмя ногами, и седок, приподнявшийся на стременах, перелетел через ее голову и ударился виском о ребро «гроба». Лошадь с диким ржанием унеслась в сторону от «гроба», а синеглазый лежал неподвижно, уткнувшись головой в. грязно-белую стенку ларя.
Проворно подбежали четыре бойца и унесли его...
Раздался звук гонга, посылающий на дистанцию. Петр не услышал его. Тогда раздалась резкая команда:
— Следующий!
И Петр понял, что это ему. Его счастье, что под ним была Выдра. Она сама прошла как надо по всем препятствиям. Петр опомнился, только подскакав к «гробу», собрался, «облегчился», как положено, и Выдра спокойно и расчетливо перемахнула страшный ларь...
После короткого отдыха соревновались в рубке лозы. В этом виде состязаний программа была несколько осложнена против обычной. Первой целью на дистанции было свитое из соломы кольцо размером с человеческую голову, висевшее
на проволочном крючке; кольцо надо было подцепить концом шашки и отбросить в сторону. Дальше, как обычно, десять расставленных в шахматном порядке станков с вертикально торчащими лозами и в заключение «голова» — конус из вязкой глины высотой примерно в четверть метра, с таким же диаметром основания. Глиняный конус поставлен на полутораметровую подставку. Надо было ударом шашки в сторону, а не сверху вниз, ссечь верхушку конуса.
С соломенным кольцом и глиняной «головой» Петр еще недостаточно освоился и сильно их побаивался.
И, как оказалось, не зря побаивался: кольцо едва не осталось на шашке. Лозы он, правда, срубил хорошо, а вот на «голове» едва не обремизился.
Опасаясь, как бы не промахнуться на непривычном ударе, он взял ниже, чем следовало, и секанул не по верхушке конуса, а почти по самому основанию. Будь удар хоть чуточку послабее, вязкая глина вырвала бы шашку из рук,— уже не конфуз, а позорище. Но Петр ударил с такой яростью отчаяния, что срезал конус легко и чисто, как будто это была не вязкая глина, а податливое масло.
Трибуна, на которой стояли судьи соревнований и командование дивизии, находилась напротив стойки с глиняной «головой», и ошибка Петра, едва не опозорившая его, была отлично всеми замечена. Кто-то даже иронически крякнул. Но командиру дивизии понравилась сила удара.
— Таким ударом можно развалить до пояса,— сказал он с явным одобрением.
Реплика командира дивизии была учтена, и Петр получил третий приз — комсоставскую полевую сумку из отличной светло-желтой кожи.
Вторая армейская зима показалась Петру значительно короче первой. Учить других труднее и хлопотнее, нежели обучаться самому, особенно если учить других приходится впервые. Петр, как говорится, и оглянуться не успел, как закончился учебный год в полковой школе, как прошли экзамены и уже его ученики ходили с поблескивающими треугольниками на петлицах.
А в начале лета вскоре после завершения экзаменов в полковой школе прибыл в эскадрон выпускник Н-ского кавалерийского училища командир взвода Решетов. Штат кадро-
вых командиров укомплектовался полностью, и, стало быть, Петру надлежало вернуться в естественное свое состояние младшего командира срочной службы.
Перед тем как отдать приказ, Долгополенко решил посоветоваться с комиссаром и начальником школы.
— Поторопились,— сказал он, имея в виду присылку Ре-шетова,— а нам не к спеху. Лучше бы приехал к осени перед увольнением очередников.
— Позвольте не согласиться,— возразил начальник школы.— Я полагаю, Решетов прибыл как раз вовремя. Ни раньше, ни позже, чем надо.
— Не понял,-— сказал командир эскадрона. Начальник школы пояснил:
— Раньше ни к чему: кто начинал учебный год, тому его и кончать. А сейчас как раз. У Петра Калнина останется время поразмыслить над сделанным ему предложением.
— Каким предложением? — спросил комиссар.
— Я предложил ему подать командованию рапорт о зачислении в кадры.
— И что он?
— Попросил времени на размышление.
— А нужен нам такой... самодельный кадровик, когда у нас теперь полный комплект? — спросил командир эскадрона.
— Вы правильно сказали: самодельный,— подтвердил начальник школы.— Мы его сами сделали. Это и хорошо. Сами сделали, сами проверили. На деле проверили. Его взвод вышел на первое место в полковой школе.
— А пока куда его? — спросил комиссар.— Обратно в казарму?..
— Выручает случай,— сказал помкомэск.— Мне сообщили из медсанчасти, что наш старшина подлежит демобилизации по состоянию здоровья.
— И вы предлагаете?..
— Совершенно точно. Предлагаю, товарищ комиссар, назначить старшиной эскадрона Петра Калнина.
Долгополенко медленно покрутил головой:
— Не из каждого командира взвода получится старшина эскадрона.
— Из этого получится,— уверенно заявил Рюхин.— Я его немало гонял по разным хозяйственным поручениям. Неплохо соображает по этим делам. Имеет большой опыт хозяйственной работы.
— Он же профсоюзник,— возразил комиссар.
— Профсоюзником он был без году неделю, а до этого несколько лет на хозяйственной работе. На достаточно серьезной работе.
— Как смотришь, комиссар? — спросил Долгополенко.— Я не возражаю.
Так Петр совершенно неожиданно для себя, как говорится, не ведая ни сном ни духом, получил самую хлопотную в армии должность старшины эскадрона. С пониманием этого за ним сохранили и комсоставскую столовую, и коновода, и комна-тешку, выгороженную из красного уголка.
Если судить, строго следуя армейской субординации, то Петра сильно понизили. Командир учебного взвода — два кубика, старшина хоть и четыре, но треугольника.
Но это, так сказать, теоретически, а если практически, то есть по существу, то и круг обязанностей, и круг подчиненных ему лиц значительно расширился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44