Но проверяющий не шел... И так и не пришел до утра, до подъема.
Днем стало несколько легче. При дневном свете не так клонило в сон. К тому же кругом сновали люди, кто-то обращался с вопросами, кто-то, кому положено, давал поручения. Надо было что-то отвечать, куда-то идти, как-то исполнять. Словом, возможности так вот запросто провалиться в сон стало меньше.
Все на свете кончается. Подошло к концу и мучительное дежурство Петра.
Прошла церемония сдачи дежурства. Новый наряд заступил вместо отдежурившего. Теперь осталось скоротать всего несколько часов. Как только закончатся вечерние занятия во взводах и средние командиры покинут казарму, сразу в свой закуток в красном уголке и, не дожидаясь общего отбоя, на койку... Но судьба не подарила Петру даже этих полутора часов. Именно в этот вечер комиссар собрал в красном уголке совещание комсоргов.
Наконец все ушли, прозвенел сигнал отбоя, все затихло. Заснул и Петр.
Пробуждение было ужасным. Он открыл глаза и увидел, как в окно влезает косоглазый хунхуз с окровавленным ножом в зубах, точь-в-точь такой, как на плакате «Граница на замке», вывешенном в тамбуре столовой. Но на плакате широкоплечий красноармеец, послав вперед винтовку, уперся штыком в грудь бандита, и тому не было ходу. Этому же хунхузу никто не препятствовал, и он уже встал во весь рост на подоконнике. Но тут раздался громкий крик: «Тревога!» — через несколько мгновений тревожный сигнал горниста, и... Петр проснулся.
Хунхуза в окне не было, но вся казарма гудела, и, перекрывая гул, горнист играл «тревогу».
С трудом и не сразу осознал Петр, что происходит. Стало быть, проверяющий из штаба дивизии, которого ждали вчера, все же явился и приказал объявить учебную тревогу. «И тут не повезло!» — подумал Петр с немалой досадой. Если бы товарищ проверяющий явился вчера, тревоги бы не было, Петр доложил бы ему, что в эскадрон только что поступила первая партия новобранцев, коней за ними закрепили, но ни седлать, ни тем более ездить верхом они не умеют. Помкомвзвода Годенко, принявший дежурство у Петра, видно, сразу не сообразил доложить об этом, и какая теперь суматоха поднимется на конюшне, неведомо ни богу, ни черту.
Самому Петру торопиться было необязательно. Ему коня заседлает и подаст коновод. Но Петр все же оделся, как мог, быстро и побежал на конюшню: может быть, успеет помочь кому-либо из неумех новобранцев.
Подбегая к конюшне, наткнулся на Петра Петровича, который вел в поводу оседланных коней. Перекинутые через седла стремена поблескивали в лунном свете.
— Чего вы торопились,— почти с обидой сказал коновод Петру.— Или я не знаю, чр делать положено?
— Ты-то знаешь, вот он не знает,— ответил Петр, показывая на новобранца, торопливо ведущего лошадь под уздцы.
Седельная лука неестественно торчала над крупом лошади: седло было надето задом наперед.
Тут же мимо них протрусил верхом на лошади, под-брасываясь на каждом ее шагу, еще один бедолага. Он правильно положил седло, но не. сумел подогнать стремена, и они болтались ниже брюха лошади.
— Слезай! — строго прикрикнул на него Петр.
И когда тот слез, приказал ему подойти, потом обратился к Петру Петровичу:
— Покажи ему, как подогнать стремена. Впрочем, я сам. Давай мне коней и беги на конюшню. Там наверняка еще многим помощь нужна.
Наконец все оседлали коней, завели их на плац, разобрались по своим взводам и отделениям. Уже прибыли командир эскадрона, комиссар и начальник школы. Среди них стоял и высокий седоусый командир с тремя шпалами на петлицах, а за его спиной адъютант с двумя кубарями.
Командиры стояли как раз под фонарем, и Петр хорошо разглядел штабного начальника.
«Чертов усач! — подумал Петр.— Не мог вчера заявиться. Теперь третью ночь не спать».
Петр был несправедлив к седоусому штабисту. Он-то как раз хотел пойти Петру навстречу. Узнав, что в эскадрон только что прибыло молодое пополнение, проверяющий предложил объявить отбой.
Возразил Долгополенко:
— Начали дело, доведем до конца. А молодым только польза. Поймут, что такое военная служба. Разрешите, товарищ помначштаба, поставить эскадрону боевую задачу.
— Приступайте,— разрешил штабной начальник.
— Командиры взводов, ко мне! — скомандовал комэск. И когда комвзводов подбежали к нему, Долгополенко объяснил обстановку:
— Отвести бойцов повзводно на оружейный склад. Получить полный боекомплект патронов, гранат, подрывных средств. Через полчаса выступаем на границу в район боевых действий. Выполняйте! — Заметив Петра, приказал ему: — Принимайте под свою команду третий взвод! — И пояснил: — Комвзвода Лаптев болен.
Петр все время был уверен, что тревога учебная, даже когда комэск велел получить боеприпасы. И только теперь, когда ему так внезапно поручили взвод, с ошеломляющей ясностью представил, что через несколько часов ему нужно
вести этих необстрелянных людей в бой и пустые мысли об учебной тревоге надо немедленно выбросить из головы.
Взводы получили полный боекомплект, вернулись на плац, выстроились в походную колонну, по четыре в ряд, и ждали команды тихо и безмолвно. Только из карантинного взвода, поставленного в конец колонны, доносились вперемежку сердитые и испуганные голоса: там все еще подгоняли снаряжение и амуницию.
И вот команда подана, эскадрон тронулся с места, выехал из военного городка и двинулся по шоссе в сторону государственной границы.
Петр ехал рядом с помкомвзвода-три и счел необходимым предостеречь его:
— Вторую ночь не сплю, вчера дежурил по эскадрону, так что на меня поглядывай. Если что, толкни под бок.
Сказал на всякий случай, потому что, как только тронулись в путь, спать расхотелось. Промелькнула даже совсем дурацкая мысль: нет худа без добра; если бы тревога была не настоящая, а учебная, нипочем бы не вытерпеть: наверняка бы заснул и свалился с лошади.
Ехали около двух часов, как положено, со сменой аллюра, трусцой, рысью, шагом в поводу. Потом остановились на отдых. А после короткого отдыха повернули обратно. Пришло известие, что атаки вражеских войск отбиты и противник отброшен от границы.
Так сообщил командирам взводов комэск Долгополенко.
В определенное приказом время прибыл основной контингент очередного нового пополнения. Петр искренне обрадовался новобранцам. Ему уже изрядно надоело изо дня в день мотаться по городу, выполняя всевозможные хозяйственные поручения начальника школы помкомэска Рюхина. Теперь впереди просветлело: пробудут новички, сколько положено, в карантине, потом их распределят по подразделениям, затем отберут наиболее подходящих, сформируют учебные взводы полковой школы, и он, командир учебного взвода Петр Калнин, займется наконец своим делом.
«Своим делом» Петру пришлось заняться даже раньше,
нежели он предполагал. Его назначили начальником карантина. А в помощники дали сверхсрочника Устьянцева. Сам Петр был немало сконфужен таким решением кадровой проблемы. Еще года не прошло, как он сам был новобранцем в карантине, в подчинении у помкомвзвода Устьянцева, а теперь вот нежданно-негаданно вышел в начальники.
Хорошо, что Устьянцев был не тщеславен и дружеские отношения, установившиеся между ними, сохранялись неомраченными. Петр изрядно ошибался, думая, что все дело в покладистом характере Устьянцева. Куда важнее было другое — сверхсрочник Устьянцев был твердо и искренне убежден в незыблемости правила: приказы не обсуждают, а выполняют, потому как начальство лучше знает, кого куда употребить, и сомневаться в правильности его действий или, того хуже, обижаться просто глупо и недостойно.
— Поделимся по-братски,— сказал Устьянцев Петру.— Моя забота — строевая подготовка и уборка лошадей, твое дело — политчас и прочие занятия. Одним словом, я — на манеже и у коновязи, ты — в казарме.
Само собой разумеется, что утренняя и вечерняя поверки, уборка в казарме и чистка оружия, а также марш-броски в столовую и обратно тоже были обязанностью помощника командира взвода. У Петра оставалось достаточно времени, чтобы подготовиться к политчасу, занятиям по подрывному делу, по изучению уставов. Кроме того, Петр положил себе за правило вечерние часы — так называемое личное время — проводить в казарме среди новобранцев. По себе знал, как много вопросов, недоумений, подчас огорчений возникает у человека, привыкшего к гражданке и сразу погруженного в армейскую действительность.
Тут очень важно, чтобы' все недоумения разрешались как можно быстрее, чтобы с первых дней пребывания в армии у вновь прибывшего складывалось твердое убеждение, что огорчительные для него строгости и ограничения не каприз начальников, а необходимый и поэтому совершенно нормальный, естественный порядок армейской жизни, к которому надо не просто притерпеться, а прочно привыкнуть, потому что иного порядка в армии быть не может.
Такое убеждение возникнет и укрепится у молодого бойца лишь в том случае, если на каждый свой вопрос он получит скорый и прямой ответ, если недоумение его не останется неразрешенным, а обида и недовольство не окажутся загнанными внутрь.
Но прямой ответ можно дать только на прямой вопрос. Доверие к будущему ответу должно быть заложено уже в вопросе. С таким доверительным вопросом не обратишься к
командиру на занятиях или у коновязи. Это возможно лишь в обстановке внеслужебной, так сказать, неофициальной. Для того Петр и обязал себя вечерние часы, отведенные под личное время, находиться в казарме среди молодых бойцов.
Не сразу установились доверительные отношения. Но постепенно до новичков дошло, что можно не только спросить, но и получить ответ по существу. И Петра перестали стесняться. Очень часто случалось, что с вопросами подходили сразу несколько человек, за ответами следовали новые вопросы, завязывалась непринужденная беседа.
Однажды во время такой беседы в красный уголок зашел помкомэск Рюхин. На другой день он спросил Петра:
— Дополнительные занятия проводишь?
Едва заметная ироническая нотка прозвучала в вопросе. Кажется, неодобрительно отнесся помкомэск Рюхин к просветительской затее Петра. Точнее сказать, по-видимому, посчитал это дело ненужным, никчемным...
Петра задело за живое. Хотел было поспорить, попытаться доказать свою правоту. И стал бы доказывать, но вовремя сообразил: «Не рано ли мне его учить?..»
Ответил уклончиво:
— Присматриваюсь к ним поближе. — Зачем?
— Чтобы не ошибиться, когда в школу отбирать станем. Неизвестно, поверил ли начальник школы помкомэск Рюхин в искренность ответа; во всяком случае, что-то ему понравилось в ответе Петра: то ли старательная предусмотрительность юного комвзвода, то ли его находчивость.
— Толково,— сказал он Петру, и больше на эту тему разговора у них не было.
Когда пришло время формировать учебные взводы, Петр попросил начальника школы оставить помкомвзвода Устьянцева в его взводе.
- Уже,— ответил Рюхин и показал Петру проект приказа о назначении по полковой школе. Командиром второго взвода значился Петр, его помощником — Устьянцев.
— Все учтено,— сказал начальник школы.
Петр правильно понял его: самому слабому командиру взвода дали самого сильного помощника.
Занятия по физической подготовке бойцов Петр оставил за собой. Устьянцев запротестовал было:
— Договаривались ведь: что в казарме, то твое, что на воле — на плацу, на манеже, у коновязи,— то мое...
— Хочешь, чтобы я вовсе зачах без свежего воздуха? — отшутился Петр.— Впрочем, если считаешь, что обездолил тебя, могу поделиться, уступлю кусочек из своей доли. Будешь проводить политчас.
— Нет уж, увольте! — сказал Устьянцев.— Ни к чему мне такая самодеятельность.
Больше всего мороки было с Пацуевым. Высокий, точнее, долговязый парень с длинными руками и ногами (ему только бы в баскетбол играть), но неуклюжий на редкость. Ходит сутулясь, едва переставляя ноги, так и кажется, что ему в тягость собственное тело. Будь он свой, эскадронный, нипочем не бывать ему в учебном взводе, а если бы и попал по чьему-либо недосмотру, сразу бы отчислили, но Пацуев прислан в школу из Н-ской пограничной заставы, и потому, видимо, прислан, что по гражданской специальности шахтер, точнее, подрывник. Это, понятно, для сапера большой плюс, но сапер, особенно конный, должен быть резв и проворен, иначе какой от него толк хоть в подрывном, хоть в строительном деле, хоть на переправе.
По-видимому, именно для того, чтобы набрался он резвости и проворства, и прислали Пацуева в полковую школу. И в паре с ним, словно для того чтобы компенсировать недоте-пистость Пацуева, прислали разбитного, ловкого и стремительного, как рысь, забайкальского казака Федю Башлыкова. Этот был куда как резв и проворен, зато в грамоте не силен, о подрывном деле разве что слышал, топор, правда, ну и, конечно, лопату в руках держать приходилось.
Петр с того и начал, что постарался уяснить, кому из его новых питомцев каких качеств недостает, чтобы стать отменным сапером-конником.
Уровень грамотности, равно как и осведомленности в подрывном и строительном деле, выявил сразу после того, как побеседовал с каждым. А вот разобраться в атлетических качествах каждого бойца взвода куда потруднее. На первый взгляд все было очень просто. Подвел к турнику, одного за другим — на снаряд и записал, кто сколько раз кряду подтянулся. Или выпустил на дистанцию и засек по секундомеру, кто за какое время ее пробежит. Вроде бы все сразу и выявится. На самом деле далеко не все. Кто бежит тихо, это сразу видно. А почему?.. Не умеет — одно дело, не хочет —
совсем другое. Первого надо научить, второго — заставить. И самому чтобы не ошибиться, кому что... Потому как очень опасная это штука — ошибиться в таком деле. Станешь обучать того, кого надо просто заставить,— вырастишь ловкача и симулянта. Еще хуже, если начнешь заставлять того, которого прежде научить надо. Тут может до полной отчаянности дело дойти, до такой отчаянности, которая родит дезертиров и самострелов. Многое, конечно, определится с первого захода.
Башлыков подтянулся на турнике шестнадцать раз. И как подтянулся! Смотреть одно удовольствие, каждый раз подбородок над перекладиной. А Пацуев и одного раза не смог. Повисел, поболтался на ветру, словно на просушку вывесили, и отпустил руки.
Заставил их, Башлыкова и Пацуева, в паре бежать поперек манежа — и секундомер ни к чему. Пока Пацуев успел добежать туда, Башлыков сбегал т у д а и обратно.
С Пацуевым занимались дополнительно. И командир отделения Башлыков, и помкомвзвода Устьянцев, и сам Петр. Кое-чего достигли. Уже подтягивался на перекладине три, а то и четыре раза кряду. И бегать стал побыстрее. Но никак не мог осилить прыжок через «кобылу» (теперь это в спортивной гимнастике именуется «опорный прыжок»), как ни бились с ним. На этом роковом для Пацуева снаряде Петр сам каждый день с ним занимался. Показывал, как разбегаться и отталкиваться ногами, как заносить руки, опираясь на «кобылу», как приземляться после прыжка. Внушал незадачливому гимнасту, что при его росте и силе (сила была — штангу он поднимал лучше многих других) ему прыгнуть через «кобылу» — раз плюнуть. Пацуев соглашался, выходил на очередную попытку, разбегался, суматошно размахивая руками, подбегал к снаряду, обязательно притормаживал, затем, как бы спохватившись, прыгал, отчаянно выбрасывая вперед руки, и... садился верхом на «кобылу». И сидел на ней с испуганным видом.
Петр подходил к нему, иногда выговаривал, чаще успокаивал и даже утешал, посылал на следующую попытку. Пацуев снова разбегался, снова прыгал и снова усаживался на «кобылу». Когда Петр подошел к нему после четвертого или пятого неудачного прыжка, то увидел, что по длинному с выступающими скулами и впалыми щеками лицу вконец задерганного Пацуева текут слезы...
Тут Петр сам чуть не заплакал от сознания полного своего бессилия, молча постоял возле сгорбившегося на «кобыле» Пацуева и, прекратив занятия, отослал его в казарму.
Петр занимался на манеже рубкой лозы. Правильнее было сказать, с ним занимались. Обучал постоянный его тренер, его коновод Петр Петрович. Последние дни работали особенно старательно: Петр готовился к дивизионным конно-спортив-ным соревнованиям.
Соревнования эти были традиционными, устраивались каждый год в первой половине декабря. Были они, так сказать, многоступенчатыми. В первый день соревновались рядовые бойцы, на второй — младший начальствующий состав (от командиров отделений до старшин), на третий — кадровые командиры.
В этом году распорядок соревнований был несколько изменен. Из группы младшего начальствующего состава выделены были сверхсрочники. Конечно, это сделано было правильно: как можно соревноваться на равных (а иначе какое соревнование!) младшему командиру, прослужившему в армии один год, со сверхсрочником, прослужившим три, пять, а то и десять лет и ставшим, по сути, кадровым командиром!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44