Человек, не служивший в армии, вряд ли в состоянии понять, что такое старшина. Очень трудно объяснить, каким образом старшина — лицо младшего начальствующего состава — весьма часто оказывается влиятельнее командиров взводов — лиц среднего комсостава. Однако это именно так. И все дело в том, что старшине поручено все хозяйство эскадрона. Он в ответе за то, чтобы были сыты и люди и кони, чтобы все были обуты и одеты, чтобы в казарме было тепло и уютно, чтобы был полный порядок и на кухне, и на конюшне, и в спальнях, и в учебных помещениях.
Чтобы управиться с таким обширным кругом обязанностей, необходимо располагать эквивалентными правами. Поэтому весь личный состав эскадрона, кроме средних командиров, подчинен старшине. Непосредственно ему подчинены все нестроевые: ездовые, повара, писари, сапожники и шорники, все вместе составляющие хозяйственный взвод. Но старшина также может отдать приказание любому бойцу или младшему командиру эскадрона, в каком бы подразделении тот ни состоял и какому бы среднему командиру ни подчинялся непосредственно.
Конечно, командирам взводов старшина приказывать не может, но он может и даже обязан, усмотрев какой-либо непорядок во взводе, обратить на это внимание командира взвода. И практически это равносильно приказа-
нию. Ибо если командир взвода не реагирует на представление старшины или реагирует недостаточно быстро, старшина может (и обязан) доложить командиру эскадрона, а это не сулит командиру взвода ничего хорошего.
Таким образом, в соответствии с обязанностями и права у старшины вполне достаточные.
У Петра хватало масла в голове, чтобы не упиваться обширностью своих прав. Вместе с тем ему удалось так поставить себя, что повторные приказания, за весьма редкими исключениями, отдавать не приходилось.
Уже позднее, незадолго до демобилизации, Петру стало известно, какую основательную, решающую подмогу получил он на первых шагах новой своей деятельности от начальника школы.
Рюхин собрал командиров взводов и сказал им:
— У нас новый старшина. Парень толковый, но опыта у его нет. Поэтому первое время будем ему помогать. Чтобы ыл порядок в эскадроне, надо, чтобы старшину уважали, озаботьтесь об этом. Это личная моя к вам просьба.
В эскадроне хорошо знали, что к просьбам помощника омандира эскадрона надо относиться с не меньшим уважением, чем к его приказаниям, пожалуй, даже с большим... И вполне естественно, что командиры взводов незамедлительно сделали соответствующее внушение своим подчиненным.
Словом, общая обстановка в эскадроне складывалась для вновь назначенного старшины самая благоприятная. Остальное зависело от него самого.
Каждый год на летние месяцы эскадрон выезжал в лагеря. Было у саперного эскадрона свое облюбованное место. Но пришлось от него отказаться: там расположилась другая воинская часть. Поэтому, приступив к исполнению обязанностей старшины, Петр первым делом озаботился подысканием места для летнего лагеря. Вдвоем с Устьянцевым, который и в новой должности Петра помогал ему дельными советами, объехали за несколько дней немалую территорию. Не так-то просто приискать место для лагеря кавалерийской части, Кроме всего прочего, надо обеспечиться и водопоем, и выпасами, и подходящей площадью для манежа.
Хорошо, что поисками занялись заблаговременно: удалось найти никем еще не захваченное удобное место на берегу реки Суйфун, километрах в двадцати ниже города.
Место было действительно очень удобное. Берега у Суйфу-
на крутые, порой просто обрывистые, а тут берег прикрывался от стрежня большим продолговатым островом, по всему периметру сплошь покрытым зарослями тальника. Остров отделялся от коренного берега неширокой, шагов пятьдесят, и неглубокой, примерно полметра, но быстрой протокой. Спуск к воде с обоих берегов пологий, покрытый мелкой, хорошо обкатанной галькой. Отличное место для водопоя. На острове и ниже по течению, на коренном берегу, сочные выпасы. И прямо напротив острова ровная площадка, на которой хватит места и для палаточного городка, и для хозяйственных сооружений, и для коновязи, и для манежа.
Обо всем этом Петр обстоятельно доложил командиру эскадрона.
— А место для водопоя, говоришь, удобное? — переспросил Долгополенко.
— Удобное.
— Какая ширина по фронту? Хватит берега, если повзводно коней поить?
— И поэскадронно хватит,— на самую малость преувеличил Петр.
— И выпасы и место для манежа?
— Все имеется.
— И далеко ли такая благодать?
— Если считать от нашей казармы...
— От окраины города?
— Километров двадцать будет.
— Двадцать? — недоверчиво переспросил Долгополенко.— А у тебя с глазомером все в порядке?
— Не больше двадцати,— упрямо повторил Петр.
— Если так, то отлично! — обрадовался Долгополенко.— Хоть одно лето проведу по-человечески.
Командир эскадрона имел в виду, что теперь, когда летние лагеря будут расположены значительно ближе от города, нежели в предыдущие годы, кадровые командиры смогут гораздо чаще, почти ежедневно навещать свои семьи и уж, во всяком случае, проводить в них выходные дни.
— Кто отыскал? — спросил Долгополенко.
— С Устьянцевым мы ездили,— ответил Петр.
— Сам ездил?
— С Устьянцевым...— повторил Петр.— Один бы я ничего не отыскал.
Долгополенко внимательно посмотрел на Петра. Хорошо держится парень.
— Не перехватят у нас это райское место?
— Уже застолбили. Вчера вечером послал два отделения. Сообщили: за ночь врыли столбы для коновязи. А сейчас палатки ставят.
— Неплохого сосватал ты мне старшину,— сказал Долгополенко начальнику школы.— Одна беда — срочной службы. Жалко будет отпускать.
— И не надо отпускать. Оставим в кадрах,— ответил начальник школы.
Жаркий летний день, каким и положено быть дню в начале июля. В лагере саперного эскадрона тишина. День воскресный — ни занятий, ни работ. Все, кто свободен от суточного наряда, залегли по палаткам. Даже купаться охотников нет. Полы у палаток подняты и подвязаны к кольям, чтобы тянуло ветерком, отдувало духоту.
Все кадровые командиры еще с вечера отбыли в город, разъехались по домам. За старшего начальника в лагере — старшина эскадрона.
Петр тоже укрылся в палатке от палящего зноя и позволил себе всхрапнуть в свое удовольствие. Не часто удается разрешить себе такую роскошь. У старшины всегда дел невпроворот. А если и выпадет минута, когда, кажется, что все переделано, обязательно сам старшина кому-нибудь понадобится. Такая уж необходимая должность. Вот только в такой день, когда главных начальников нет, он сам себе командир, только тогда и передохнуть.
Проснулся уже под вечер. И не сам проснулся — пришел дежурный по лагерю Семен Кобчиков. Попросил разрешения побаловаться рубкой лозы, да и не то чтобы побаловаться — скоро дивизионные соревнования, лишний раз потренироваться.
Ну что ж. Жара схлынула. С воды потянуло свежим ветерком. Можно выбраться из палатки. Петр и сам не прочь поразмять руку. Не так уж много осталось служить: месяца три, от силы четыре. А на гражданке где получишь такое удовольствие!.. Словом, разрешение было дано.
— Так я пошлю дневальных нарубить лозы,— сказал Семен Кобчиков.
— Посылай, только чтобы хорошей нарубили.
— Пошлю старослужащих.
Кобчиков ушел, а Петр не спеша стал собираться. Умылся, оделся, обулся. Подтянул потуже снаряжение. Прицепил шашку, а полевую сумку отстегнул, чтобы не мешала в рубке. Пошел к коновязи, потрепал по крутой шее радостно встретившую его Выдру, сам аккуратно заседлал ее. Вскочил в седло и шагом поехал на берег, к броду, которым ходили на остров.
Дневальные, отправленные на остров за лозой, еще не вернулись.
— Кого послал? — спросил Петр у Кобчикова.
— Иванушкина и Шеремета,— ответил тот.
— Нарубит тебе Иванушкин. Нашел кого послать,— упрекнул Петр.
— Не было других под рукой. Они сегодня дневалят по палаткам,— оправдался Кобчиков. Повернулся лицом к острову и зычно крикнул: — Кончай рубить! Неси, сколь есть!
Первым из тальниковых зарослей вышел Иванушкин. Он нес огромный пук лозы, и Петр даже успел подумать, что совсем зря отозвался плохо об Иванушкине.
Иванушкин спустился к воде и неторопливо двинулся вброд. Протока была неглубокой, воды чуть повыше колена, и все бы обошлось, но старательный Иванушкин связал пук не по своей силе. Вместо того чтобы нести его на плече, придерживая рукой, он тащил пук, обхватив его обеими руками, прижимая к груди, да еще и топор мешал ему. Длинные свисающие концы лозин касались воды, быстрое течение рвало пук из рук Иванушкина, и он незаметно для себя сдвигался все дальше от брода на более глубокое место. Вода уже доходила ему до пояса.
— Бросай пук!— закричал Петр изо всей силы.— Слышишь, бросай!..
— Бросай!..— кричали все, кто был на берегу.
Но перепуганный Иванушкин не слышал криков или не понимал, чего от него хотят. Он уже не шел вперед, а лишь упирался, стараясь удержаться на месте.
Петр опомнился прежде других. Соскочил с лошади и кинулся вниз по склону, на бегу расстегнул и сбросил снаряжение вместе с шашкой.
Вода уже была Иванушкину по грудь, и он, смертельно перепуганный, судорожно вцепился в пук лозы, который тащил его за собой в глубину.
Секунду или две Петр потерял, сбрасывая сапоги. За эти секунды и случилось непоправимое. Иванушкин поскользнулся, выпустил пук и тут же скрылся под водой.
Петр нырнул почти вслед за ним. Оцарапал лицо об острый камень, проплыл под водой несколько метров, безрезультатно обшаривая впадины на дне протоки. Когда вынырнул, то увидел на поверхности воды только краешек пука лозы, уносимого быстрым течением. Иванушкина не было.
Петр нырял снова и снова до полного изнеможения. К нему присоединились еще несколько человек. Но все их старания ни к чему не привели.
Вскоре Семен Кобчиков пригнал откуда-то рыбацкую лодку. Прошли вниз по течению вдоль берега, тщательно всматриваясь и обшаривая каждый залом кустов, торчащих из воды, каждую промоину на берегу...
Искали, пока не стемнело. Вернувшись в лагерь, Петр немедленно отправил в город помкомвзвода с кратким рапортом командиру эскадрона о происшествии.
Ночь прошла без сна. Конечно, виноват во всем он, Петр Калнин... Он разрешил рубку лозы. Он разрешил послать бойцов на остров. Он, конечно, не знал, что пошлют Иванушкина,— тем хуже: должен был знать, кого пошлют... Иванушкин был еще на острове живой, когда Петр узнал, кого послали. Мог тут же отозвать... Должен был подумать, каково перебираться через быструю протоку. Да чего там подумать!.. У него на глазах маленький тщедушный Иванушкин с непосильной ношей в руках ступил в воду. Надо было остановить его, приказать бросить пук, послать за этим огромным пуком лозы другого, более сильного бойца... Уж он-то знал, что представляет собою Иванушкин. У него на глазах и утонул Иванушкин... Он, Петр Калнин, виноват, и только он... Со всех сторон виноват: и по должности виноват, и по совести...
Долгополенко приехал рано утром вместе с уполномоченным особого отдела. Это был тот же самый командир с мятым шрамом на левой щеке, который так настоятельно призывал к бдительности на митинге после убийства Сергея Мироновича Кирова. Только теперь на петлицах у него вместо трех квадратов поблескивала продолговатая шпала.
Петра сразу же вызвали в штабную палатку. Командир эскадрона и уполномоченный особого отдела сидели за столом. Кроме них, в палатке никого не было.
— Доложите! — коротко приказал командир эскадрона. Петр подробно пересказал, как все произошло.
— Тщательно обыскали место утопления? — спросил Дол-гополенко.
— Поиски продолжались более четырех часов. Искали дотемна,— ответил Петр.
— Напишите подробный рапорт с изложением всех обстоятельств происшествия. Поименуйте всех, кто присутствовал на месте происшествия,— приказал командир эскадрона.
— Копию рапорта попрошу представить мне,— произнес особист. Помолчав, добавил: — А сейчас попрошу построить эскадрон. Выявим очевидцев и побеседуем с ними.
Долгополенко слегка насупился:
— Может быть, беседы после занятий?
— Нет! — резко возразил особист.— Я должен побеседовать с очевидцами перед тем, как приступить к допросу главного... ответчика.
Петр вручил командиру эскадрона рапорт, и ему приказано было явиться в штабную палатку, временно превращенную в кабинет уполномоченного особого отдела.
— Я вас жду,— сказал уполномоченный, едва Петр успел опустить за собой клапан палатки.— Садитесь.
Петр сел на приготовленный для него стул напротив окна. Свет падал ему на лицо. Сам же уполномоченный сидел в затененном углу палатки. Очевидно, так ему было удобнее.
— Я буду с вами совершенно откровенен,— начал он, предваряя таким вступлением свои вопросы.— Мы,— он как-то по-особому подчеркнул это местоимение,— никому на слово не верим. Поэтому когда вы будете отвечать на мои вопросы, имейте в виду, что каждое свое заявление, каждое слово свое вы должны будете подтвердить.
Петр не вытерпел:
— Я же не один был на берегу. Все видели... как было. Все скажут...
— То, что скажут другие, не должно вас беспокоить,— назидательно заметил уполномоченный особого отдела.— Вы отвечаете за то, и только за то, что скажете вы. Надеюсь, это вам понятно?
— Понятно.
— Вот и хорошо. У меня к вам несколько вопросов. Первый: предусмотрена ли была планом боевой подготовки рубка лозы в истекшее воскресенье?
— Нет.
— Возможно, было личное указание командира эскадрона или его помощника?
— Нет.
— Кто же тогда приказал провести в этот день занятия по рубке лозы?
— Это не занятия,— счел нужным уточнить Петр,— а просто тренировка.
— Хорошо, пусть будет тренировка. Кто приказал про-вести тренировку по рубке лозы?
— Никто не приказывал. Пришли, попросили разрешить потренироваться.
— Кто пришел? - Да несколько человек приходили.
- Кого они просили? - Меня.
— Следовательно, кто разрешил провести в лагере тренировку по рубке лозы?
— Я.
— Этот вопрос ясен. Уточняем следующий: кто послал бойцов на остров за лозой?
— Дежурный по лагерю.
— Кто ему разрешил это сделать?
— Я. Допрашивающий посмотрел на Петра как-то особенно пристально; были в его взгляде и усмешка, и вроде бы даже сожаление: не слишком ли охотно берешь все на себя?..
— Двигаемся дальше. Почему отправили бойцов вброд, а не на лодке?
— Всегда ходили вброд. Тут мелко, всего по колено.
— Что значит «по колено»? Точнее.
— От силы полметра.
— То есть вы полагаете, что переправа вброд не представляет никакой опасности? Так вы считаете?
— Да.
— Может быть, исчезнувший вчера боец Иванушкин был нездоров?
— Нет.
— Каким же образом здоровый молодой человек мог утонуть, если глубина не превышает пятидесяти сантиметров?
Тут уж нельзя было ответить односложно.
— Растерялся... снесло течением...
— Вы сказали: всегда ходили вброд. Сколько человек до
Иванушкина, переправляясь на остров, переходили реку вброд в этом месте?
— Вчера?
— За все время с того дня, как здесь разбит лагерь.
— Да все переходили, весь эскадрон. На остров купаться ходим.
— Что значит «все»? Точнее. Назовите цифру: десять человек, двадцать, сто?..
— Больше ста.
— Почему же сто или даже больше ста человек прошли, а Иванушкин утонул?
Петр уже понял, что ответа, который бы удовлетворил допрашивающего и останови» поток вопросов, ему не найти.
Не получив ответа на свой вопрос, уполномоченный задал следующий:
— А может быть, Иванушкин не утонул, а просто ушел на остров и... не вернулся?
— Да все видели! — вскричал Петр.— Не один я!
— Вы напрасно горячитесь,— заметил уполномоченный совершенно ледяным тоном.— И опять-таки что значит «все»? Сколько человек в личном составе эскадрона, не считая кадровых командиров?
На этот вопрос старшина эскадрона мог ответить совершенно точно:
— Рядового и младшего начальствующего состава сто восемьдесят восемь человек.
— Сто восемьдесят восемь,— повторил уполномоченный, потом резко вскинул голову и, уставясь Петру в глаза, медленно произнес, чеканя каждое слово: — Так вот, мною опрошены бывшие на берегу. Только три человека, не считая вас, видели, как скрылся под водою боец Иванушкин. Только три человека, а вы говорите — все!
— Как три человека? На берегу было пол-эскадрона!..
— На берегу было много людей,— согласился уполномоченный,— но все они прибежали, когда Иванушкина уже не было, и о том, что Иванушкин только что утонул, знают лишь с чужих слов.
— Вы что же?..— Петр задыхался от волнения.— Вы не верите нам, четверым?..
Уполномоченный усмехнулся снисходительно, даже как бы жалеючи.
— Ни верить, ни не верить мне не дано права. Я обязан установить истину.
— Но я же не один видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44