— Всю баржу! Все восемьсот тонн! — вскричал начальник пристани.— Вот это по-рабочему. Спасибо, товарищи!
Когда Петр вернулся домой, женщины, разглядев его, переполошились.
— Ты синий, как покойник! — воскликнула Аля.
— Так и заболеть недолго,— сказала Глафира Федотовна.
— Сейчас полечимся,— успокоил их Петр,— а пока дайте что-нибудь сухое переодеться.
Через несколько минут, переодевшись и умывшись, Петр сидел за столом.
— Чаек это хорошо,— сказал он, принимая из рук Глафиры Федотовны стакан горячего крепкого чаю,— только еще бы лучше лекарство перед чайком.
— Не повредит, не повредит,— согласилась Глафира Федотовна.— А чего дать? Кальцекса или аспиринчику?
— Нет, Глафира Федотовна,— засмеялся Петр.— Мне бы лекарства нашего, заполярного: три капли воды на стакан спирта.
Лекарство было подано и принято.
Повеселевший «больной» плотно закусил, выпил сколько смог чаю и, разогревшись, чувствуя приятную усталость во всем теле, отправился на боковую.
Петр зашел в заготовочный цех незадолго до окончания обеденного перерыва. Поднимаясь по лестнице, удивился: непривычно тихо в цехе, не слышно обычного женского разноголосья. В дальнем углу цеха возле широкого окна сидела Ольга Ростовцева с газетой в руках. Она каждый день приходила в цех читать газеты, в первую очередь сводки Совинформ-бгоро.
— «Постановление Государственного Комитета Обороны...— читала Ольга, внятно произнося каждое слово.— Сим объявляется, что оборона Москвы...»
При слове «Москва» Таня Агафонова, сидевшая у конвейера против своей машины, вздрогнула, тут же встала и подошла к работницам, окружившим Ольгу.
— «Ввести с двадцатого октября в Москве и прилегающих пригородах осадное положение...» — продолжала читать Ольга.
Петр не мог не заметить, какая тревога отразилась на лице Тани Агафоновой и так и не сходила, пока читался приказ Верховного Главнокомандующего. Петр подошел к Тане.
— Почему вы так встревожились, услышав о Москве?
— Сергей... Сережа там...— ответила она чуть слышно.
— Этого мы с вами не можем знать,— возразил Петр, пытаясь успокоить ее.
— Письмо я от него получила... Вот, почитайте...— и протянула Петру солдатский треугольник. Заметила, что он не решается раскрыть его, и подтвердила: — Читайте, читайте! Я женщинам нашим прочитать хотела...
Сергей Агафонов сообщал, что долго лежал в госпитале, потому и не посылал писем. «Хотя и лежал по пустякам: руку вывихнул,— не писал, чтобы не- беспокоилась...»
Петр повторил фразу и добавил:
— Заботится он, чтобы не беспокоились. Таня грустно улыбнулась:
— А что столько времени молчал, так я не беспокоилась?.. «Теперь я здоров, как всегда, и вместе с товарищами не
дождусь дня отправки. Скоро выедем на фронт. Как слышно, поедем туда, где мы с тобой, Танюша, думали побывать и где сейчас наш брат, сибиряк, всего нужнее...»,
— Очень странно,— тихо, как бы про себя, произнес Петр,— очень странно, что эти строки в письме не зачеркнули, намек весьма понятный...
Таня смутилась:
— Не по почте письмо... В госпитале вместе лежали... Его на побывку отпустили, он и письмо привез...
Петр дочитал письмо: «Считаем дни до встречи с проклятым врагом. Худо будет немцу от встречи с сибиряками. У бойцов кровь в сердце кипит. Мне здесь тоже машину дали хорошую, станковый пулемет называется. Познакомился я с ней как надо, весь техминимум прошел, не терпится поскорее экзамен на квалификацию сдать. Лейтенант наш говорит, что пулеметчик из меня подходящий, и надеюсь, в бою управлюсь с машиной не хуже, чем в цехе управлялся. Теперь следующее письмо жди уже оттуда. Напишу, как поработали мы с «максимом». Шибко много во мне, Танюша, злости к немцу накопилось, донести бы, не расплескать...»
— Хорошее письмо,— сказал Петр,— очень хорошее... Только когда будете читать в цехе, пропустите то место, где он пишет об отправке на фронт: могут спросить, а куда вы тогда собирались...
— Лучше я его подальше спрячу,— ответила Таня.
— Да, до поры до времени так будет лучше...
Когда-то бытовала оптимистическая поговорка: трудности для того и существуют, чтобы их преодолевать. Несколько позднее она приобрела сатирическую окраску: трудности для того и создаются, чтобы было, что преодолевать. Но как бы то ни было, как бы ни трактовать их, хоть оптимистически, хоть сатирически, они, трудности, то и дело возникают и, следовательно, являются категорией вполне реальной. И столь же неизбежной становится необходимость их преодоления.
Ночью произошла серьезная авария. Ветер, достигший штормовой силы, сорвал верхнее звено металлической заводской трубы. Восьмиметровое звено, склепанное из листов котельного железа, обрушилось с сильным грохотом, повредив при падении кирпичный цоколь трубы.
Когда Петр прибежал в котельную, механик завода Анатолий Кузьмич был уже там. По-видимому, ему первому сообщили об аварии. Взяв у кочегара лопату, Анатолий Кузьмич сильными взмахами забрасывал в топку уголь, затем энергично орудовал шуровкой.
Петр подошел к манометру; стрелка его медленно, но безостановочно сползала вниз, сколь яростно ни шуровал в топке Анатолий Кузьмич. Только на уровне двух атмосфер удалось удержать падающую стрелку.
Анатолий Кузьмич вернул лопату кочегару, отер тыльной стороной ладони пот, покрывший лицо крупными каплями, и подошел к Петру.
— Тяги не хватает,— сказал он, насупясь.
— Что будем делать, Анатолий Кузьмич? — спросил Петр.
— Надо останавливать котел, наращивать трубу...
— Но это же остановка завода!
На это Анатолий Кузьмич ничего не ответил.
— Где же выход?
Анатолий Кузьмич с высоты своего роста внимательно посмотрел на Петра и повторил:
— Надо останавливать котел.
Через два часа прибыла комиссия из наркомата. Комиссия подтвердила, что тяги не хватает, что надо останавливать котел и наращивать трубу. На возведение лесов и наращивание трубы, учитывая сложность работ по клепке металла на высоте и на морозе, требовалось, по мнению комиссии, не менее трех, а то и четырех недель.
— Не годится! — с ходу отверг Петр.— Это значит сорвать выпуск спецзаказа в четвертом квартале, сорвать выполнение годового плана.
— Что вы предлагаете? — спросил председатель комиссии.
— Применить другой, более быстрый способ.
— Вы можете предложить такой, товарищ директор? Нотка иронии, явственно прозвучавшая в вопросе председателя комиссии, взбесила Петра:
— Не могу! Но полагаю, что именно для того и прислана столь авторитетная комиссия.
— Мы немедленно доложим наши соображения наркому, и завтра получите указания.
После этого комиссия уехала.
— Что будем делать, Анатолий Кузьмич? — снова спросил Петр у механика.
Тот сидел в углу кабинета сгорбясь, словно нахохлившись, подперев рукой большую лохматую голову. После вопроса Петра покосился на него и снова уставился неподвижным взглядом на носки своих огромных сапог.
— Пока ясно одно,— сказал он наконец.— Звено надо целиком собрать внизу. И не клепать, а варить... автогеном или электросваркой...
— Как поднять такую тяжесть на двадцать метров?
— Об этом и думаю...
— А пока что будем делать?
— Пока?.. Пока будем варить звено, а чтобы работа в цехах не остановилась, придется в уголь солярки добавлять. Как-нибудь продержимся... Я пойду, Петр Николаич. Там, на месте, скорее что соображу.
На следующий день вскоре после обеденного перерыва пришло распоряжение из наркомата. Директору кожкомбина-та предписывалось немедленно приступить к ликвидации аварии. Нарком утвердил предложения комиссии: соорудить леса и с них вести клепку трубы. Обращалось особое внимание руководства кожкомбината на необходимость быстрейшего завершения аварийно-восстановительных работ, так как план четвертого квартала должен быть выполнен при любых условиях.
«Вот поистине мудрое распоряжение»,— сказал сам себе Петр, ознакомившись с бумагой. Усмехнулся вовсе не весело и распорядился пригласить к нему механика Анатолия Кузьмича и главного инженера Зинаиду Тихоновну, которая с недавнего времени стала еще и секретарем парторганизации.
— Вот какую мы получили бумагу.— Петр прочел распоряжение наркомата.
— Но они же противоречат сами себе! — возмутилась Зинаида Тихоновна.
«Ну да,— подумал Петр,— производственный стаж ее крайне невелик, и по этой причине она не успела еще излечиться от наивности».
— Ну как, придумали что-нибудь? — обратился Петр к Анатолию Кузьмичу.
— Придумать-то придумал, но еще и самому не все ясно... — несколько неопределенно ответил механик.— Лучше дайте лист бумаги, я вам нарисую...
Быстренько набросал на листе бумаги нехитрый чертеж и объяснил, что к чему.
— Как находите, товарищ главный инженер? — осведомился Петр.
— Одно могу сказать: я технолог, а не механик.
— Предоставляете решать мне?
— Конечно. Вы решите, а мы поддержим ваше решение.
— Кто «мы»?
— Партийная организация,— ответила Зинаида Тихоновна.— Сегодня сразу же после работы соберем открытое партийное собрание и поддержим ваше решение.
«Нет, она вовсе не так уж наивна, как мне показалось»,— подумал Петр. А вслух произнес:
— За это спасибо! А докладывать на собрании будете вы, Анатолий Кузьмич.
Анатолий Кузьмич подготовился к собранию основательно. Когда ему дали слово, он начал так:
— Говорить я не такой уж мастак. Я лучше вам покажу...
Он нагнулся к стоящему возле него продолговатому ящику, достал оттуда какой-то узкий высокий предмет и поставил его на стол. К полуметровому отрезку трехдюймовой железной трубы двумя полосками жести был прикреплен деревянный стержень в палец толщиной. Верхний конец стержня сантиметров на тридцать возвышался над краем трубы.
Анатолий Кузьмич отошел в сторону, так чтобы изготовленная им модель всем была видна, и начал свои пояснения:
— Звено целиком сварим автогеном на земле. Из толстых железных бочек. Это дело нехитрое. Поднять надо!
— Вся и хитрость, как поднять,— заметил старый раскройщик Михеич.
— И это можно сделать. Вот вроде как модель,— механик указал на стол.— Лиственничное надежное бревно хомутами укрепим на трубе. Наверху навесим блок. Через блок лебедкой поднимем звено, установим и приварим. Вот и вся механика.
— А бревно как подымешь? — полюбопытствовал все тот же дотошный Михеич.
— Вот тут и зацепочка... — насупился Анатолий Кузьмич.— Чтобы поднять бревно, допрежь надо самому подняться, к трубе блок прикрепить. Но когда ставили трубу, забыли приварить скобы... Видно, думали, труба вечная, не придется ее чинить. А вот не так вышло. А скоб нет... Но подняться все равно можно, только не снаружи, а внутри трубы. Она вся склепана из отдельных колец, каждое из листа котельного железа толщиной двенадцать миллиметров. Сделаны кольца слегка на конус и насажены одно на другое. И внутри трубы получились вроде как ступеньки, только узкие очень. А надо по ним взобраться...
Он остановился и перевел дух. Это была, можно догадаться, самая длинная речь в его жизни.
Все, даже настырный Михеич, нетерпеливо, но молча глядели в рот рассказчику.
— И можно взобраться... Бери железный прут потолще, а длиной точно по внутреннему диаметру трубы и клади его
на эти ступеньки. Подымись и положи следующий. И так до верху, как по лестнице. Можно подняться и какой надо инструмент с собой захватить...
— Вот это здорово! — крикнул кто-то из зала.
А сидевший за столом председатель собрания Егор Иванович Амосов сказал:
— Очень хорошо придумал механик наш, Анатолий Кузьмич. Золотая голова!
— Хорошо-то хорошо,— усмехнулся Анатолий Кузьмич,— да еще одна зацепочка есть.
— Всего-то сколь их у тебя? — выкрикнул Михеич.
— Последняя. Не по мне трубу сладили. Не то она узка, не то я широк. Пробовал пролезть — не вышло. Надо мальца сыскать, ушлого и смелого. Тогда починим трубу, и не за месяц, а за несколько дней.
— Мы найдем,— встала со своего места Ольга Ростовцева.— У нас есть отличные ребята-физкультурники. Завтра утром соберем их...
— Зачем собирать? — громко выкрикнул кто-то из задних рядов.
Все оглянулись. В проходе между стульями появился невысокий подросток в заношенной, не по росту длинной стеганке и лохматой шапке. Подошел к сидевшему в первом ряду Петру и заявил очень настойчиво:
— Мне разрешите, Петр Николаич. Я сумею.
— А если мальчик оборвется и упадет? — с тревогой спросила какая-то женщина.
— Я не упаду! — сердито ответил подросток, Федя Данилов, оборачиваясь на голос.
Собрание постановило: одобрить решение администрации.
Поступок Феди Данилова не то чтобы удивил Петра, но заставил его серьезно задуматься. Ведь он тогда чуть было не совершил тяжелую ошибку и совершил бы, если бы не Таня Агафонова. Совсем молоденькая, почти девочка, оказалась мудрее его, взрослого человека с достаточным житейским опытом.
Двух подростков, Федю Данилова и Костю Мушкина, прислали на комбинат из республиканского детдома в порядке трудоустройства. Обоих определили в обувной цех, в одну и ту же бригаду по пошиву ичиг.
Через несколько дней, уходя с работы, подростки подрались неподалеку от проходной. Пока их разнимали, выяснилось, что Данилов вознамерился вынести через проходную несколько пар ичижного кроя, спрятав их под рубаху. Муш-кин заметил и пытался помешать. Данилов, более верткий и сильный, успел здорово избить Мушкина.
Проступок, а если точнее, то преступление Данилова разбирали в товарищеском суде. Данилов вел себя вызывающе. Петр тогда объявил, что с завода он Данилова увольняет, а меру наказания пусть ему определит товарищеский суд. Казалось, судьба Феди Данилова решена. И быть бы ему в колонии малолетних правонарушителей, если бы не Таня Агафонова. Встала и пристыдила судей: «Затравили, как волчонка, а ведь это ребенок..» Подошла к Петру, попросила: «Оставьте его на заводе. Я за ним присмотрю...» Обернулась к подростку: «Пойдешь ко мне жить, Федя?»
Парнишка посмотрел на нее исподлобья (Петр так и ждал, что ответит он очень нехорошо), потом, видимо, понял все же, что из всех присутствующих эта маленькая женщина думает о нем лучше других и больше всех желает ему добра. Опустил глаза и ответил чуть слышно: «Пойду, тетя Таня...»
«Ну вот, сами видите, Петр Николаевич!..» И не смог он отказать ей, хотя и осудил тогда себя за мягкотелость. Позволил оставить мальчика на заводе, а остальное пусть суд решит. Суд вынес свое решение: объявить Федору Данилову строгое общественное порицание.
Федя Данилов остался на заводе, а Петр остался при своем мнении, что смалодушествовал и согласился на ничем не оправданный, проще сказать, весьма рискованный эксперимент. Но уже во время субботника,, когда разгружали баржу, у него закралось сомнение в справедливости своего суждения. Во всяком случае, он начал допускать, что, возможно, пока еще только возможно, Таня Агафонова и права. Он, правда, подумал тогда, что очень было бы обидно, если бы ее самопожертвование (взять такого воспитанника, когда у нее на руках и без него двое чуть ли не грудных детей, конечно, было самопожертвованием) окажется напрасным. Стало быть, уже тогда признал он ее нравственную правоту. А теперь что?.. Теперь каждому понятно, кто был прав.
И тут Петр оборвал свои размышления, сказав себе: не о том задумался. Подумать, хоть самую малость, надо было о том, чем может обернуться его служебная недисциплинированность, если, не дай бог, что-нибудь получится не так. А от опасности зарекаться нельзя... Может оробеть Федя и не
осилить подъем внутри трубы... А может и, наоборот, забыть об осторожности и сорваться с высоты... Может не выдержать бревно или блок... Да мало ли что еще может быть!..
И что бы ни случилось, отвечать ему одному. Решение партийного собрания, конечно, подпора, но в том лишь случае, если операция удастся; тогда, оправдывая свою недисциплинированность, можно и на него опереться. А если не удастся, тогда никакая подпора не выдержит... И все равно от своего решения отступать нельзя. Суть-то не в том, кто и в чем будет виноват. Суть в том, чтобы дело было сделано, чтобы сапоги, такие нужные и солдатам и горнякам, были сработаны в срок и полностью...
Размышления его прервал Анатолий Кузьмич. Первая помеха: обошел всю территорию, разворошил все на лесном складе — нету подходящего бревна.
— Понял,— сказал Петр механику.— Иду к директору лесозавода.
— Бревно лиственничное, толщина в комле не меньше двух четвертей, а длина...
— Не надо,— остановил его Петр.— Я получу разрешение, а бревно выбирать будете сами.
Петру повезло. Он застал директора лесозавода, высказал ему свою просьбу. Директор, настоящий лесовик, рослый кряж с густой бородищей, выслушав, полюбопытствовал:
— Что за бревно такое особенное, что сам директор комбината за ним пожаловал?
— И на самом деле особенное,— подтвердил Петр и рассказал, в чем дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44