Ноздри госпожи Рюйтель слегка затрепетали, а в грудь Роланда закрался страх, Он решил быть поосторожнее, хотя и ощущал в себе некоторое брожение.
Из поселка они возвращались пешком. Бедро госпожи Рюйтель то и дело касалось Роланда и под конец прильнуло к его боку. У кривой сосны с низко растущими ветвями, к которой Роланд хотел привести свою жену, они поцеловались. Роланд почувствовал, будто в нем что-то взорвалось, и не смог скрыть охватившую егб радость. Он поднял госпожу Рюйтель на руки, она оказалась тяжелее, чем он предполагал, от напряжения дыхание его стало учащенным. Госпожа Рюйтель истолковала это по-своему и укусила его за ушко. Больше госпожа Рюйтель ничего не разрешила, так как опасалась за свое платье и пальто, к тому же вечер был прохладный. Роланда это не огорчило, он ведь не малы чишка, чтоб сразу всего добиваться.
В коридоре дома отдыха госпожа Рюйтель шепнула Роланду, что будет ждать его наверху. Роланд не сказал ничего определенного, следовало сохранить известную свободу маневра.
Хотя было уже за полночь, Роланд позвонил домой. То, что Хилья ответила не сразу, неприятно удивило его, замелькали всякие мысли, даже о Бернарде: Роланду вспомнилось, что дети уехали в Ряпина к бабушке, да и тон, каким Хилья говорила, усиливал подозрения. Но радость победы и чувство удовлетворения, Владевшие Роландом, оказались сильнее.
— Это ты, дорогая?.. Да, я чуть-чуть выпил... Должен был, понимаешь... Закончил работу — поэтому. Это проклятое исследование, для которого пришлось проделать тысячи опытов, так меня измотало, что я вел себя С тобой как скотина... Прости, дорогая... Ты же знаешь, если мне не удается безраздельно сосредоточиться, забыть все, кроме работы, тогда... Благодарю, Хилья, благодарю... Целую тебя...
Роланд собрался было положить трубку, но тут же заговорил снова, с еще большим жаром,— он не мог не Возвестить о том, что считал таким же важным, как назначение на новую должность:
— Я так тоскую по тебе... Не будь здесь близко чужих ушей... Извини, я все же чуточку пьян... Что?.. Что ты говоришь... Я и не сомневался ни минуты, что утвердят... Меня нисколько не смущала задержка, ты же знаешь, для меня главное — моя работа... Твоя новость, конечно, радует меня, но то, что я справился с важнейшей проблемой моего исследования,— гораздо более существенно... Нет, я не получал никакой
телеграммы... Ах, Атс послал?., Возможно, телеграмма у меня в комнате, я еще туда не заходил... Спасибо, спасибо, всего тебе хорошего... Целую, обнимаю... Сего-дня ночью я бы не дал тебе спать... Я не хвалюсь, исследование меня измучило... Спокойной ночи!
Роланд поцеловал телефонную трубку и, довольный, направился в свою комнату. Сменил ботинки на домашние туфли и снова взглянул на себя в зеркало. Еще раз подумал, что от Рийсмана надо сразу же избавиться, опыты Вийгиссаара прекратить. Возникла соблазнительная мысль подняться этажом выше, но он не поддался искушению. Госпожа Рюйтель, конечно, ждет, но он теперь не должен ничем себя компрометировать. Едва ли госпожа Рюйтель представляет собой нечто особенное, кроме того Роланд все еще не был в себе абсолютно уверен.
1970
РЖАВАЯ ЛЕЙКА
Так и есть, набит битком. День воскресный, все только и знают, что разъезжать. В будень еще хуже— одни туда, другие сюда, и так без конца. Была б еще цель какая или дело. Нет, просто мотаются, лишь бы время убить... В автобусе и то не умеют вести себя по-человечески. У двери собьются в кучу, вперед пройти и не догадаются. Все ноги тебе оттопчут, на спину на« валятся, вежливости никакой. На такси тоже народу уйма, стой и жди, еще и ругайся в очереди. Ладно, двадцать минут в автобусе вытерпеть можно. Двадцать или двадцать пять. Свежего воздуха глотнуть хоть раз в неделю. Да разве на Пирите воздух чистый. Из города от заводов, от электростанции сажу несет. Вроде и вовсе задохнуться можно — дым, чад от перегретых моторов. Для рака легких — самое милое дело. Автоинспекция проверяет тормоза да фары а вонь от машин их не интересует. А должна бы.
Дальше Пириты ехать нет смысла. На Пирите сой« ти, маленький круг по лесу, аппетит нагулять. Через лес и до Мяхе недалеко, Кристьян, наверно, дома. Он-то времени зря не теряет. Давно уже звал посмотреть его парники, хвалился, что тысячи две в год дают свободно. Ранние огурчики, помидоры, а сейчас еще и цветы. Цветами торговать выгодно. Пенсионер, чего ему не возиться потихоньку. Пенсионеров так легко не трогают. Редко-редко кто попадется. Законов и правил издают кучу, а контроль слабый. Проверка исполнения, как сами твердят. Умный человек что захочет, то сделает, и собака не гавкнет...
Ну и мадам, навалилась как гора. Пудов пять, не меньше. Гладкая, ничего не скажешь. Небось в корсет затянута, в постели все расползется. Щеки нарумянены, ресницы приклеены, волосы фальшивые. Самой не меньше пятидесяти. Официантка, или парикмахерша, или певица, или еще какая барыня. Барынь сейчас не меньше, чем в старое время. Господ поменьше, а барынь столько же. Начальников тьма-тьмущая, и у каждого супруга. У генералов и полковников тоже... Ишь, глаза скосила, такая небось еще и за парнями гоняется...
А этот верзила едет, как барон. Какой там барон, просто дикарь. Космы до плеч, на воротнике перхоти полно. Ему наплевать, что женщины стоят. Культура! Воспитание! Культуры и воспитания хоть отбавляй, а вежливости ни на грош. А тот нализался, дышит тебе в лицо сивухой и глазом не моргнет. Скажешь слово» в ответ получишь десять. Где же еще злость сорвать» как не в трамвае или автобусе? Перед всякими деятелями держи язык на привязи... Ну да, с утра уже наклюкался. Деньги больше девать некуда, только пропивать. Куда их поместишь? Ни. у кого цели нет в жизни, потому и лакают. Все заранее предписано — что ты такое, что тебе делать. Домишко, машина— а дальше стоп! А что эти нынешние дома, только что сам живешь. Кабы от жильцов доход иметь, тогда дело другое... Вот и не остается ничего, кроме бутылки. У кого деньги есть — хлещет, у кого денег нет — опять-таки пьет. Потому что всю жизнь из кулька в рогожку перебивается. Все тянут—и учителя, и врачи, и директора, и всякие важные шишки. Не говоря уже о художниках и актерах, те всегда зашибали...
Ох как швыряет! Водить не умеют. А кто и умеет, едет как попало. Машина казенная, что ее беречь. Рессора или ось — пополам, поставят другую. Рубли летят на ветер — государственные, не из своего кармана. Раньше в «Моторе»- такого шофера не держали бы и дня. Хозяйского глаза нет, вот что. На автобусной базе гонятся за премиями, им на пассажира начхать.
Давай жми! Улицы точно свиньями изрыты. Один асфальтирует, другой следом ломает, а отцы города речи держат да гостей встречают. Гости — это всё, гости —-это боги, а свой гражданин живи как придется...
Опять остановка, на каждом углу остановка. Ну и давка, ну и толкотня! Еле душа в теле, совсем расплющили. И никто не выходит, только лезут и лезут. Ясное дело, билета не берет. Пятака жалко. С виду рабочий, может, даже передовик, на Доске почета красуется. А что тут мудреного: не щади ни себя, ни станок, на качество наплюй, гони только проценты — вот ты и передовик, тебе честь и хвала. В кабаке напился до чертиков, дома избил жену — это не в счет. Только по процентам смотрят, кто ты есть... Чего не проехаться на даровщинку, контроля нет, воскресенье, кому охота на работе париться...
«Русалка» — красивый памятник, теперь таких не делают. Кристьяна Рауда осрамили — взгромоздили две гранитные глыбы одна на другую, испещрили со всех сторон всякой всячиной. Гляди и удивляйся. С Эдуардом Вильде то же самое — только голубям есть где гадить. Крейцвальда в Кадриорге в кресло усадили, глупо просто. Ни красоты, ни торжественности.
Ну и толкается! Посмотришь — вроде нежная барышня, а плечи и локти твердые, как... Да что уж тут «извините», когда ребра чуть не трещат... Господи помилуй, даже здесь еще садятся! Надо было все же стать в очередь на такси.
А, ничего, вытерпим. Всю жизнь терпим, что эти пять минут. Хоть бы люди стояли спокойно, так нет же! Лезут, жмут, пробираются на лучшее место. Закон жизни, ничего не поделаешь.
Вообще глупо было ехать. Через неделю машина будет готова, тогда другое дело. Кристьяновы парники никуда не денутся. Да и что там за диковина, видел такие и раньше. Каркас и рамы со стеклами, от центрального отопления обогреваются. Во всех пригородах парников полно. Что с того, что он сам сделал. Теперь все делают сами. Халтурщики последнюю шкуру еде рут, да еще и литровку им ставь... Лучше бы остался дома крылья полировать. А теперь тебя тут каждый давит, толкает. Глупость какая...
На рейде кораблей полно, неудивительно, что на воде нефть. Насчет коллектора, который протянется за остров Найссаар, разговоры идут уже двадцать лет. Языком чего не построишь...
Только начало мая, а уже так много народу едет, А летом и не думай. В автобусах битком, на Пирите ступить некуда. У каждого киоска очередь в десять завитков. В Клооге не лучше. Тихого местечка нигде не найдешь. В Пярну и Нарва-Йыэсуу и не суйся, там заграница...
Следующая остановка за мостом, дальше ехать нет смысла. Это еще что? Разве так тормозят?! Сапожник, а не шофер! А-а, старуха переходила дорогу? Эти старые бабы хуже всего, всегда норовят в последний момент. И куда таким спешить? Помереть все равно не удастся. Смерть косит людей в расцвете сил. Аугуст умер, а много ли ему было лет? Шестьдесят один, не больше, он на три года моложе меня. Да что мне до Аугуста, мне от его смерти ни холодно ни жарко. В «Вечерке» было два извещения. Некролога не дали. Не тот масштаб.
Ну вот. Нечего на голову лезть! Конечно, выхожу, и так видно. Хоть рви пуговицы с мясом. Теперь чемодан под ногами, разве так полагается? Что за люди, каждый спешит как на пожар. А после растянется где-нибудь под кустом, поллитровка рядом, тогда торопиться некуда, тогда не знают, куда время девать. Стадо баранов... Изволь теперь вылезать прямо в лужу, надо бы на такого шофера жалобу написать.
Слава богу, пуговицы на месте. Одна, две, три — все. Обратно лучше такси взять. У Лесного кладбища, может быть, и на автобус удастся сесть. У какого Лесного кладбища, чудак? На Мяхе! Против Кристьянова дома остановка автобуса, там всегда можно даже свободное место найти. А где на Мяхе возьмешь такси? Они вечером на Пирите, около ресторана... Впрочем, рано еще о поездке думать, там будет видно. Может, зайти в бар? Нет, опять толпись у прилавка, да и место паршивое... С моря ветер дует, на берегу можно простудиться. Что сейчас на берегу увидишь хорошего, еще ничего не прибрано. Лучше к реке поближе... Уже мороженщица на месте. Теперь мороженое и зимой продают. Величайшая глупость. А какое мне дело, пусть едят, кто хочет застудить зубы или получить ревматизм сердца. От гланд ревматизм и начинается... За пивом очередь до самой монастырской стены. Вечная очередь. Обязательно очередь. Как это в свое время умели торговать без очередей? Город слишком разросся, или же на каждого продавца такой огромный план наложен? Пусть бы разрешили частную торговлю, очереди мигом исчезли бы. А впрочем, кто его знает...
Так, значит, поближе к реке. Да и там что хорошего? Может, подождать следующего автобуса и прямо на Мяхе? А черт их знает, какой едет в Меривялья, какой в Мяхе. Всегда на своей машине ездил. Старенькая, уже триста тысяч километров прошла, а ходит лучше не надо. Никто не верит, что «Москвич» может столько пройти. Не ухаживают как полагается, да и ездить не умеют. Сразу на полные обороты, жмут на последнюю скорость, а потом тормозят так, что покрышки визжат. Газ — тормоз, газ — тормоз, долго ли цилиндры и мосты выдержат? А без машины — как без рук. Жди тут... Сразу на Мяхе было бы правильнее. Сейчас уже смотрел бы теплицы. А потом сели бы за шахматы. Кристьян готов целыми днями играть. Прямо как чокнутый. С Кересом сделал ничью. На сеансе одновременной игры. Если б один на один, Керес его мигом обставил бы. Керес самую малость не дотянул до чемпиона мира. Жалко...
Хватит сидеть, надо идти! От монастыря будет ближе. Песок, правда, но ничего... Мощные стены, силикальцит так долго не простоял бы. Ни силикальцит, ни блоки. Плитняк и известь, два-три года выдержанная в земле,— вот это прочнее всего. А что мы знаем хотя бы и про железобетон? Надо ждать несколько веков, тогда только будет видно... Здесь и не приходится по песку идти. Кругом, правда, песок, но есть утрамбованные дорожки. Гляди-ка, даже асфальтовая дорога на холм проложена! Денег убито немало. Кому нужны этот канал и стоянка для машин? Помешались на парках отдыха, больше ничего. В городе на улицах ноги поломаешь, зато здесь асфальт. Этого газеты не замечают. А стоит частному застройщику раздобыть малую толику, чтоб залить дорожку у себя в саду, так сразу .. Черт побери, неужто будут сносить бульдозером до мишки в Лиллекюла? «Индивидуалы», видите ли, встали поперек дороги этим здоровенным жилым казармам! От Мустамяэ пятиэтажные нажимают, девятиэтажные тоже. Ничего, что местность низкая. Кто мог двадцать пять лет назад это предвидеть! Надо было в Пяэскюла строиться. Да ничего, так скоро не доберутся. И домик должны будут купить. И дать квартиру... Квартира от государства— это уж последнее дело. Но зачем заранее нервничать. Кто знает, что еще может быть. На деле не все так гладко получается, как в планах. Городские власти сами виноваты. Зачем рао-решили строиться? Даже кредит дали. Об этот орешек многие отцы города себе зубы поломают. Так и Аугуст, бывало, посмеивался. Мир его праху...
Уже двенадцать часов. Аугуста хоронят в час дня, А пусть хоть сейчас. Что мне до Аугуста...
Чуть выйдешь на открытое место, сразу ветер, У моря совсем продуло бы. По открытому идти недолго. У реки не должно быть ветрено, лес защищает. Хорошо, что сюда повернул.
На красивом месте был построен монастырь. Церкви и монастыри всегда строят на красивых высоких местах. Попы толк знали. Наобум ничего не делали. Сперва все обдумывали основательно. Уж они бы не разрешили целый район города застроить, чтоб через двадцать лет снести. Что построено, стоит нерушимо. Монастырь сожгли в Ливонскую войну. Люди Ивана Грозного подожгли. А не мужики из Харьюмаа, как в кинофильме показано. «Князь Гавриил» — прекрасная повесть, а вот поди же... Порядка нет нигде...
Земля еще мокрая. На кустах почки. Южный склон уже зеленеет. Природа весной хороша. Как молодая женщина. Калужница. Кто называет калужницей, кто — мать-и-мачехой. На сырой земле растет. Калужницу не ценят. Потому что ее много. Чего много, тем не дорожат. Людей тоже много. На земном шаре — три мил лиарда или даже больше. Поэтому и человека не ценят. Умрешь — и нет тебя, два извещения в газете, вот и все.
Смотри-ка, берег укрепили бетонными плитами. Когда? Наверно, уже несколько лет назад; бог знает сколько времени здесь не был. Бетон и железо, только и видишь бетон и железо. Цивилизация... Даже реки портят. Прямо как искусственный канал. А красивая все-таки река... Вода размывает берег, наверное, по этому укрепили. Ну и пусть бы размывала, земля казенная... Берег из бетона, а рыболовы все равно расселись. И откуда столько свободного времени берется? Пятидневная рабочая неделя. Дома лень чем-нибудь заняться. Одно сплошное безделье. Что государство может сделать, если все лодырничают? Государство-то, конечно, могло бы, но...
Тут подъем порядочный. Когда был мальчишкой, взбежать на горку ничего не стоило. Да и сейчас сердце не колотится. С таким сердцем можно до ста лет прожить. Врач прямо удивился. Но ведь не только сердце важно. И печень, и желудок, и легкие, и почки. Аугуст умер от рака печени. К водке привержен не был, редко когда выпьет чуть побольше. У пьяниц разрушается печень. Аугуст не был пьяницей, а от рака и он не спасся. Бывает ли рак печени у непьющих? Или у таких, которые иногда лишь опрокинут рюмку? Как я, например?..
Что ты скажешь! Уже загорают! Берег от ветра загораживает, песок чистый, плохо ли тут на солнце жариться? Бутылка вина, разумеется, рядом. Современность! Кто это в прежнее время ходил загорать с бу-.тылкой? Девчонка — как жеребеночек. Ну да, под деревом мотоцикл. На «Яве» прямо к самой реке. Чтоб от бензинной вони и тут спасения не было. Сами, мо->кет, еще и комсомольцы? Да что с того, теперь каждый парнишка и девчонка — комсомольцы, комсомол уже ничего не значит. Название одно. На заводе комсомольцы больше всех хнычут и больше всех требуют. Понял ли это Аугуст? Едва ли. К концу жизни разве кто меняется? Для Аугуста комсомол так и остался: авангард, будущее революции...
Хе-хе, парочка совсем спряталась. Хорошо там посиживать, ветка — точно кресло. И шарманка, конечно, с собой. Нигде покоя нет. Звуки природы им ни к чему. А что будет дальше с певческими праздниками? Вместо людей на эстраде будут орать двадцать тысяч транзисторов. Ни тебе Эрнесакса не надо, никого. Техника. Передовая техника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Из поселка они возвращались пешком. Бедро госпожи Рюйтель то и дело касалось Роланда и под конец прильнуло к его боку. У кривой сосны с низко растущими ветвями, к которой Роланд хотел привести свою жену, они поцеловались. Роланд почувствовал, будто в нем что-то взорвалось, и не смог скрыть охватившую егб радость. Он поднял госпожу Рюйтель на руки, она оказалась тяжелее, чем он предполагал, от напряжения дыхание его стало учащенным. Госпожа Рюйтель истолковала это по-своему и укусила его за ушко. Больше госпожа Рюйтель ничего не разрешила, так как опасалась за свое платье и пальто, к тому же вечер был прохладный. Роланда это не огорчило, он ведь не малы чишка, чтоб сразу всего добиваться.
В коридоре дома отдыха госпожа Рюйтель шепнула Роланду, что будет ждать его наверху. Роланд не сказал ничего определенного, следовало сохранить известную свободу маневра.
Хотя было уже за полночь, Роланд позвонил домой. То, что Хилья ответила не сразу, неприятно удивило его, замелькали всякие мысли, даже о Бернарде: Роланду вспомнилось, что дети уехали в Ряпина к бабушке, да и тон, каким Хилья говорила, усиливал подозрения. Но радость победы и чувство удовлетворения, Владевшие Роландом, оказались сильнее.
— Это ты, дорогая?.. Да, я чуть-чуть выпил... Должен был, понимаешь... Закончил работу — поэтому. Это проклятое исследование, для которого пришлось проделать тысячи опытов, так меня измотало, что я вел себя С тобой как скотина... Прости, дорогая... Ты же знаешь, если мне не удается безраздельно сосредоточиться, забыть все, кроме работы, тогда... Благодарю, Хилья, благодарю... Целую тебя...
Роланд собрался было положить трубку, но тут же заговорил снова, с еще большим жаром,— он не мог не Возвестить о том, что считал таким же важным, как назначение на новую должность:
— Я так тоскую по тебе... Не будь здесь близко чужих ушей... Извини, я все же чуточку пьян... Что?.. Что ты говоришь... Я и не сомневался ни минуты, что утвердят... Меня нисколько не смущала задержка, ты же знаешь, для меня главное — моя работа... Твоя новость, конечно, радует меня, но то, что я справился с важнейшей проблемой моего исследования,— гораздо более существенно... Нет, я не получал никакой
телеграммы... Ах, Атс послал?., Возможно, телеграмма у меня в комнате, я еще туда не заходил... Спасибо, спасибо, всего тебе хорошего... Целую, обнимаю... Сего-дня ночью я бы не дал тебе спать... Я не хвалюсь, исследование меня измучило... Спокойной ночи!
Роланд поцеловал телефонную трубку и, довольный, направился в свою комнату. Сменил ботинки на домашние туфли и снова взглянул на себя в зеркало. Еще раз подумал, что от Рийсмана надо сразу же избавиться, опыты Вийгиссаара прекратить. Возникла соблазнительная мысль подняться этажом выше, но он не поддался искушению. Госпожа Рюйтель, конечно, ждет, но он теперь не должен ничем себя компрометировать. Едва ли госпожа Рюйтель представляет собой нечто особенное, кроме того Роланд все еще не был в себе абсолютно уверен.
1970
РЖАВАЯ ЛЕЙКА
Так и есть, набит битком. День воскресный, все только и знают, что разъезжать. В будень еще хуже— одни туда, другие сюда, и так без конца. Была б еще цель какая или дело. Нет, просто мотаются, лишь бы время убить... В автобусе и то не умеют вести себя по-человечески. У двери собьются в кучу, вперед пройти и не догадаются. Все ноги тебе оттопчут, на спину на« валятся, вежливости никакой. На такси тоже народу уйма, стой и жди, еще и ругайся в очереди. Ладно, двадцать минут в автобусе вытерпеть можно. Двадцать или двадцать пять. Свежего воздуха глотнуть хоть раз в неделю. Да разве на Пирите воздух чистый. Из города от заводов, от электростанции сажу несет. Вроде и вовсе задохнуться можно — дым, чад от перегретых моторов. Для рака легких — самое милое дело. Автоинспекция проверяет тормоза да фары а вонь от машин их не интересует. А должна бы.
Дальше Пириты ехать нет смысла. На Пирите сой« ти, маленький круг по лесу, аппетит нагулять. Через лес и до Мяхе недалеко, Кристьян, наверно, дома. Он-то времени зря не теряет. Давно уже звал посмотреть его парники, хвалился, что тысячи две в год дают свободно. Ранние огурчики, помидоры, а сейчас еще и цветы. Цветами торговать выгодно. Пенсионер, чего ему не возиться потихоньку. Пенсионеров так легко не трогают. Редко-редко кто попадется. Законов и правил издают кучу, а контроль слабый. Проверка исполнения, как сами твердят. Умный человек что захочет, то сделает, и собака не гавкнет...
Ну и мадам, навалилась как гора. Пудов пять, не меньше. Гладкая, ничего не скажешь. Небось в корсет затянута, в постели все расползется. Щеки нарумянены, ресницы приклеены, волосы фальшивые. Самой не меньше пятидесяти. Официантка, или парикмахерша, или певица, или еще какая барыня. Барынь сейчас не меньше, чем в старое время. Господ поменьше, а барынь столько же. Начальников тьма-тьмущая, и у каждого супруга. У генералов и полковников тоже... Ишь, глаза скосила, такая небось еще и за парнями гоняется...
А этот верзила едет, как барон. Какой там барон, просто дикарь. Космы до плеч, на воротнике перхоти полно. Ему наплевать, что женщины стоят. Культура! Воспитание! Культуры и воспитания хоть отбавляй, а вежливости ни на грош. А тот нализался, дышит тебе в лицо сивухой и глазом не моргнет. Скажешь слово» в ответ получишь десять. Где же еще злость сорвать» как не в трамвае или автобусе? Перед всякими деятелями держи язык на привязи... Ну да, с утра уже наклюкался. Деньги больше девать некуда, только пропивать. Куда их поместишь? Ни. у кого цели нет в жизни, потому и лакают. Все заранее предписано — что ты такое, что тебе делать. Домишко, машина— а дальше стоп! А что эти нынешние дома, только что сам живешь. Кабы от жильцов доход иметь, тогда дело другое... Вот и не остается ничего, кроме бутылки. У кого деньги есть — хлещет, у кого денег нет — опять-таки пьет. Потому что всю жизнь из кулька в рогожку перебивается. Все тянут—и учителя, и врачи, и директора, и всякие важные шишки. Не говоря уже о художниках и актерах, те всегда зашибали...
Ох как швыряет! Водить не умеют. А кто и умеет, едет как попало. Машина казенная, что ее беречь. Рессора или ось — пополам, поставят другую. Рубли летят на ветер — государственные, не из своего кармана. Раньше в «Моторе»- такого шофера не держали бы и дня. Хозяйского глаза нет, вот что. На автобусной базе гонятся за премиями, им на пассажира начхать.
Давай жми! Улицы точно свиньями изрыты. Один асфальтирует, другой следом ломает, а отцы города речи держат да гостей встречают. Гости — это всё, гости —-это боги, а свой гражданин живи как придется...
Опять остановка, на каждом углу остановка. Ну и давка, ну и толкотня! Еле душа в теле, совсем расплющили. И никто не выходит, только лезут и лезут. Ясное дело, билета не берет. Пятака жалко. С виду рабочий, может, даже передовик, на Доске почета красуется. А что тут мудреного: не щади ни себя, ни станок, на качество наплюй, гони только проценты — вот ты и передовик, тебе честь и хвала. В кабаке напился до чертиков, дома избил жену — это не в счет. Только по процентам смотрят, кто ты есть... Чего не проехаться на даровщинку, контроля нет, воскресенье, кому охота на работе париться...
«Русалка» — красивый памятник, теперь таких не делают. Кристьяна Рауда осрамили — взгромоздили две гранитные глыбы одна на другую, испещрили со всех сторон всякой всячиной. Гляди и удивляйся. С Эдуардом Вильде то же самое — только голубям есть где гадить. Крейцвальда в Кадриорге в кресло усадили, глупо просто. Ни красоты, ни торжественности.
Ну и толкается! Посмотришь — вроде нежная барышня, а плечи и локти твердые, как... Да что уж тут «извините», когда ребра чуть не трещат... Господи помилуй, даже здесь еще садятся! Надо было все же стать в очередь на такси.
А, ничего, вытерпим. Всю жизнь терпим, что эти пять минут. Хоть бы люди стояли спокойно, так нет же! Лезут, жмут, пробираются на лучшее место. Закон жизни, ничего не поделаешь.
Вообще глупо было ехать. Через неделю машина будет готова, тогда другое дело. Кристьяновы парники никуда не денутся. Да и что там за диковина, видел такие и раньше. Каркас и рамы со стеклами, от центрального отопления обогреваются. Во всех пригородах парников полно. Что с того, что он сам сделал. Теперь все делают сами. Халтурщики последнюю шкуру еде рут, да еще и литровку им ставь... Лучше бы остался дома крылья полировать. А теперь тебя тут каждый давит, толкает. Глупость какая...
На рейде кораблей полно, неудивительно, что на воде нефть. Насчет коллектора, который протянется за остров Найссаар, разговоры идут уже двадцать лет. Языком чего не построишь...
Только начало мая, а уже так много народу едет, А летом и не думай. В автобусах битком, на Пирите ступить некуда. У каждого киоска очередь в десять завитков. В Клооге не лучше. Тихого местечка нигде не найдешь. В Пярну и Нарва-Йыэсуу и не суйся, там заграница...
Следующая остановка за мостом, дальше ехать нет смысла. Это еще что? Разве так тормозят?! Сапожник, а не шофер! А-а, старуха переходила дорогу? Эти старые бабы хуже всего, всегда норовят в последний момент. И куда таким спешить? Помереть все равно не удастся. Смерть косит людей в расцвете сил. Аугуст умер, а много ли ему было лет? Шестьдесят один, не больше, он на три года моложе меня. Да что мне до Аугуста, мне от его смерти ни холодно ни жарко. В «Вечерке» было два извещения. Некролога не дали. Не тот масштаб.
Ну вот. Нечего на голову лезть! Конечно, выхожу, и так видно. Хоть рви пуговицы с мясом. Теперь чемодан под ногами, разве так полагается? Что за люди, каждый спешит как на пожар. А после растянется где-нибудь под кустом, поллитровка рядом, тогда торопиться некуда, тогда не знают, куда время девать. Стадо баранов... Изволь теперь вылезать прямо в лужу, надо бы на такого шофера жалобу написать.
Слава богу, пуговицы на месте. Одна, две, три — все. Обратно лучше такси взять. У Лесного кладбища, может быть, и на автобус удастся сесть. У какого Лесного кладбища, чудак? На Мяхе! Против Кристьянова дома остановка автобуса, там всегда можно даже свободное место найти. А где на Мяхе возьмешь такси? Они вечером на Пирите, около ресторана... Впрочем, рано еще о поездке думать, там будет видно. Может, зайти в бар? Нет, опять толпись у прилавка, да и место паршивое... С моря ветер дует, на берегу можно простудиться. Что сейчас на берегу увидишь хорошего, еще ничего не прибрано. Лучше к реке поближе... Уже мороженщица на месте. Теперь мороженое и зимой продают. Величайшая глупость. А какое мне дело, пусть едят, кто хочет застудить зубы или получить ревматизм сердца. От гланд ревматизм и начинается... За пивом очередь до самой монастырской стены. Вечная очередь. Обязательно очередь. Как это в свое время умели торговать без очередей? Город слишком разросся, или же на каждого продавца такой огромный план наложен? Пусть бы разрешили частную торговлю, очереди мигом исчезли бы. А впрочем, кто его знает...
Так, значит, поближе к реке. Да и там что хорошего? Может, подождать следующего автобуса и прямо на Мяхе? А черт их знает, какой едет в Меривялья, какой в Мяхе. Всегда на своей машине ездил. Старенькая, уже триста тысяч километров прошла, а ходит лучше не надо. Никто не верит, что «Москвич» может столько пройти. Не ухаживают как полагается, да и ездить не умеют. Сразу на полные обороты, жмут на последнюю скорость, а потом тормозят так, что покрышки визжат. Газ — тормоз, газ — тормоз, долго ли цилиндры и мосты выдержат? А без машины — как без рук. Жди тут... Сразу на Мяхе было бы правильнее. Сейчас уже смотрел бы теплицы. А потом сели бы за шахматы. Кристьян готов целыми днями играть. Прямо как чокнутый. С Кересом сделал ничью. На сеансе одновременной игры. Если б один на один, Керес его мигом обставил бы. Керес самую малость не дотянул до чемпиона мира. Жалко...
Хватит сидеть, надо идти! От монастыря будет ближе. Песок, правда, но ничего... Мощные стены, силикальцит так долго не простоял бы. Ни силикальцит, ни блоки. Плитняк и известь, два-три года выдержанная в земле,— вот это прочнее всего. А что мы знаем хотя бы и про железобетон? Надо ждать несколько веков, тогда только будет видно... Здесь и не приходится по песку идти. Кругом, правда, песок, но есть утрамбованные дорожки. Гляди-ка, даже асфальтовая дорога на холм проложена! Денег убито немало. Кому нужны этот канал и стоянка для машин? Помешались на парках отдыха, больше ничего. В городе на улицах ноги поломаешь, зато здесь асфальт. Этого газеты не замечают. А стоит частному застройщику раздобыть малую толику, чтоб залить дорожку у себя в саду, так сразу .. Черт побери, неужто будут сносить бульдозером до мишки в Лиллекюла? «Индивидуалы», видите ли, встали поперек дороги этим здоровенным жилым казармам! От Мустамяэ пятиэтажные нажимают, девятиэтажные тоже. Ничего, что местность низкая. Кто мог двадцать пять лет назад это предвидеть! Надо было в Пяэскюла строиться. Да ничего, так скоро не доберутся. И домик должны будут купить. И дать квартиру... Квартира от государства— это уж последнее дело. Но зачем заранее нервничать. Кто знает, что еще может быть. На деле не все так гладко получается, как в планах. Городские власти сами виноваты. Зачем рао-решили строиться? Даже кредит дали. Об этот орешек многие отцы города себе зубы поломают. Так и Аугуст, бывало, посмеивался. Мир его праху...
Уже двенадцать часов. Аугуста хоронят в час дня, А пусть хоть сейчас. Что мне до Аугуста...
Чуть выйдешь на открытое место, сразу ветер, У моря совсем продуло бы. По открытому идти недолго. У реки не должно быть ветрено, лес защищает. Хорошо, что сюда повернул.
На красивом месте был построен монастырь. Церкви и монастыри всегда строят на красивых высоких местах. Попы толк знали. Наобум ничего не делали. Сперва все обдумывали основательно. Уж они бы не разрешили целый район города застроить, чтоб через двадцать лет снести. Что построено, стоит нерушимо. Монастырь сожгли в Ливонскую войну. Люди Ивана Грозного подожгли. А не мужики из Харьюмаа, как в кинофильме показано. «Князь Гавриил» — прекрасная повесть, а вот поди же... Порядка нет нигде...
Земля еще мокрая. На кустах почки. Южный склон уже зеленеет. Природа весной хороша. Как молодая женщина. Калужница. Кто называет калужницей, кто — мать-и-мачехой. На сырой земле растет. Калужницу не ценят. Потому что ее много. Чего много, тем не дорожат. Людей тоже много. На земном шаре — три мил лиарда или даже больше. Поэтому и человека не ценят. Умрешь — и нет тебя, два извещения в газете, вот и все.
Смотри-ка, берег укрепили бетонными плитами. Когда? Наверно, уже несколько лет назад; бог знает сколько времени здесь не был. Бетон и железо, только и видишь бетон и железо. Цивилизация... Даже реки портят. Прямо как искусственный канал. А красивая все-таки река... Вода размывает берег, наверное, по этому укрепили. Ну и пусть бы размывала, земля казенная... Берег из бетона, а рыболовы все равно расселись. И откуда столько свободного времени берется? Пятидневная рабочая неделя. Дома лень чем-нибудь заняться. Одно сплошное безделье. Что государство может сделать, если все лодырничают? Государство-то, конечно, могло бы, но...
Тут подъем порядочный. Когда был мальчишкой, взбежать на горку ничего не стоило. Да и сейчас сердце не колотится. С таким сердцем можно до ста лет прожить. Врач прямо удивился. Но ведь не только сердце важно. И печень, и желудок, и легкие, и почки. Аугуст умер от рака печени. К водке привержен не был, редко когда выпьет чуть побольше. У пьяниц разрушается печень. Аугуст не был пьяницей, а от рака и он не спасся. Бывает ли рак печени у непьющих? Или у таких, которые иногда лишь опрокинут рюмку? Как я, например?..
Что ты скажешь! Уже загорают! Берег от ветра загораживает, песок чистый, плохо ли тут на солнце жариться? Бутылка вина, разумеется, рядом. Современность! Кто это в прежнее время ходил загорать с бу-.тылкой? Девчонка — как жеребеночек. Ну да, под деревом мотоцикл. На «Яве» прямо к самой реке. Чтоб от бензинной вони и тут спасения не было. Сами, мо->кет, еще и комсомольцы? Да что с того, теперь каждый парнишка и девчонка — комсомольцы, комсомол уже ничего не значит. Название одно. На заводе комсомольцы больше всех хнычут и больше всех требуют. Понял ли это Аугуст? Едва ли. К концу жизни разве кто меняется? Для Аугуста комсомол так и остался: авангард, будущее революции...
Хе-хе, парочка совсем спряталась. Хорошо там посиживать, ветка — точно кресло. И шарманка, конечно, с собой. Нигде покоя нет. Звуки природы им ни к чему. А что будет дальше с певческими праздниками? Вместо людей на эстраде будут орать двадцать тысяч транзисторов. Ни тебе Эрнесакса не надо, никого. Техника. Передовая техника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33