Просто скажут, что Симони дал ассистенту возможность попрактиковаться. И все же это дело не давало Риго покоя. «Эти люди думают не так, как мы...» Один из его коллег именно так охарактеризовал непонятное ему поведение обвиняемого из Северной Африки. Риго не верил этой характеристике, она казалась ему упрощенной. Можно было, конечно, попробовать создать на ней линию обороны, утверждать, что Слиман совершил убийства, не сознавая, что творит. Разделяющая их пропасть,— его, человека образованного, и рабочего из Магхреба, более чем примитивного,— такая схема отношений между убийцей Ибрагимом Слиманом и адвокатом Эрве Риго еще две недели назад казалась ему удобной. К несчастью, за это время образ Слимана обрел выразительные черты.
Весь конец недели Риго раздумывал над этим, огорченный масштабами, которые приобрело это грязное дело. Он сопротивлялся желанию вступить на дорогу, на которую его подтачивал клиент. Слиман убил, чтобы украсть, это ясно. Риго пытался представить действия убийцы. Оказался ли он на улице дес Розес случайно? Если так, то это должно было быть исключительное стечение обстоятельств. Ведь Слиману нужно было попасть в дом, где живут старики и где находилась значительная, по крайней мере, с его точки зрения, сумма наличными. Правда, Слиман признался, что часто, в течение по меньшей мере двух месяцев, бывал на улице дес Розес. Он мог отлично знать виллу под номером шестым и состояние ее жильцов. Это склоняло к гипотезе преднамеренного ограбления. Почему же глупый марокканец совершил ограбление ранним вечером, когда его жертвы наверняка еще не спали? Почему не вооружился, а воспользовался случайным орудием? Люди, совершившие убийство под влиянием обстоятельств, могут пойти на него еще раз — это известно. В определенный момент их охватывает кровавое безумие. Такое рассуждение достаточно логично. Но какой безумец станет принимать меры предосторожности: запрет за собой двери дома, повесит ключ от черного хода в кладовке, ключ от входной двери засунет в ящик для писем... Хм! Такое поведение требует хладнокровия, трезвого ума. И разве такой убийца будет себя афишировать — с окровавленными руками кричать в трубку в ближайшем бистро: «Мне ужасно не повезло»? Убийца избавляется от орудия преступления (оно до сих пор не найдено), но зато возит в багажнике тряпку в крови своих жертв.
Постепенно в голове молодого юриста родилась версия, которой он увлекся. Найдены ли отпечатки пальцев Слимана? Они могли бы поколебать или подтвердить обвинение. Чтобы это выяснить, ему
придется дождаться среды — момента, когда Слиман встанет перед судебным следователем. Сидя вечером дома за обеденным столом, он уже знал, что не сможет взяться за другое дело, пока не закончит это.
О чем в это время думал Слиман, поедая ужин из тюремной миски? Может, перед его глазами сияла равнина Гхарб, а может, он вспоминал двух стариков с разбитыми черепами. Какой же настоящий Слиман: первый или второй? Риго не знал ни того, ни другого.
Глава седьмая
В воскресенье, незадолго до полудня, в час, когда все порядочные католики выходят из костела после богослужения, Эрве Риго тихо ехал по аллее Фредерика и Ирены Жолио-Кюри в Нантерре. Было включено отопление. Стекла машины начали запотевать. Дождя не было, но холодная изморозь белым саваном покрывала предместье. Риго стал вспоминать, когда он в последний раз видел солнце. Перед самым Рождеством выдалось два или три хороших дня — сухих, морозных. С той поры небесный свод был темен и мрачен.
По обе стороны улицы стояли совершенно новые дома, настолько современные, что казались в какой-то степени даже агрессивными. Университет, два предприятия, незаконченные бетонные скелеты зданий, вокруг которых возвышались паучьи силуэты огромных желтых кранов.
Наконец справа показался поселок бедных. Чтобы его увидеть, следовало въехать на пригорок. Только отсюда можно было оценить его прежние размеры. Сейчас от поселка остался мизерный островок, затертый в океане грязной глины строительных площадок. Каждая новостройка все больше врезалась в это скопление трущоб. И уже было ясно, что постепенно они будут поглощены, а их жители разместятся в тесных, мрачных комнатах каменных домов, в свою очередь обреченных на снос. Тысячи ног вымесили глину тропинок и улочек, превратив их в мрачную клоаку, в которой теперь увязали по колено. Узкие доски, брошенные прямо в грязь, под шагами прохожих все больше и больше утопали и стали такими скользкими, что ступающий по ним должен был обладать ловкостью канатоходца.
Эрве Риго, у которого от запахов тошнота подкатывала к горлу, осторожно продвигался вперед. Для этого ему пришлось слегка подвернуть брюки. Несколько человек в плащах с поднятыми воротниками молча курили на углу, по-видимому, убивая воскресную скуку. Они посматривали, как он бредет к ним, без иронии или враждебности, с тем непроницаемым видом, когда ни на что уже не надеются.
— Извините, господа, вы марокканцы? — переводя дыхание, спросил адвокат.
Курильщики с удивлением посмотрели друг на друга.
Это «извините, господа» необычного гостя показалЬсь им подозрительным.
— Нет, мы алжирцы,— ответил один из них.
— Мне сказали, что тут живут марокканцы, в тех... помещениях. Я хотел бы с ними увидеться,
— Да, есть тут и марокканцы. Но по другую сторону. Номера от пятисот. Там.— Алжирец указал на болото, серпантином вьющееся между хибарками.
Риго отважно двинулся в указанном направлении. Не могло быть и речи, чтобы пройти посредине улочки. С большой осторожностью можно было двигаться только по узкому берегу клоаки.
Риго потихоньку шел вдоль низких стен, собранных из картона, деревянных ящиков, пустых консервных банок. Кое-где можно было увидеть женщин, занятых домашними делами, перехватить удивленный взгляд девочки в длинном платье в цветочках. Во дворах висело на веревках удивительно чистое белье.
В деле Ибрагима Слимана был указан его адрес — номер пятьсот двадцать два, в районе марокканцев в Нантерре. Номер был написан углем на болтающейся двери. За ней слышались мужские голоса. Разговаривали по-арабски. В воздухе витал приятный запах национального блюда кус-кус. Адвокат подошел к дверям.
— Скажите, вы марокканец?
Мужчина лет тридцати чистил пиджак. Рядом стояли еще двое. Какое-то время они колебались, и Риго начал уже подумывать, не выбросят ли его сейчас в самую середину болота. Наконец мужчина с пиджаком ответил:
— Да.
— Я собираю сведения об одном из ваших земляков,— пояснил адвокат.— Кажется, он жил здесь. Зовут его Ибрагим Слиман.
Молчание, пустой взгляд мужчины с пиджаком. Один из двух его собеседников — молодой парень лет двадцати пяти, вышел из тени и встал в дверях барака. На нем были джинсы и серый пуловер. Руки парень держал в карманах. Опираясь на фрамугу двери, он оглядел Риго с ног до головы и хладнокровно сплюнул ему под ноги.
— Это по моему адресу? — спросил Риго, напрягаясь от негодования.
— Нет, по адресу Ибрагима Слимана,— ответил тот заносчиво.— Но если хотите, то это может быть и по вашему.
Из барака выдвинулся третий марокканец, очевидно, стремившийся избежать скандала с этим незнакомцем, прибывшем из мира, где царит тепло, комфорт и чистота.
— Он не хотел вас обидеть. Просто мы не желаем больше слышать об этом человеке.
— Но он здесь жил, правда? Араб важно кивнул головой.
— Да, и лучше б он здесь и остался. Он считал себя выше нас, и видите, к чему это привело.
— Следовательно, вы знаете обо всем?
Молодой человек наприятно рассмеялся.
— Мы не умеем читать, как Ибрагим, но сведения как-то получаем.
— Вы понимаете,— начал снова старший из марокканцев,— если мы живем в таких условиях, то не потому, что это нам нравится, а потому, что хотим большую часть заработка посылать домой. А он, Ибрагим, высылал совсем мало денег. Он хотел жить, как
француз...
Риго быстро попрощался. Тот, первый, так и не прервал ни на минуту чистку пиджака. Ибрагим Слиман был проклят земляками, которых предал.
Добравшись до машины, Риго как мог почистил ботинки. Если он хочет найти менее враждебных свидетелей, то должен искать их в другом месте.
Черный от копоти дом на улице Барентель, в районе Леваллуа-Перре, упорно и успешно избегал всякого ремонта. В сером свете дня он излучал нищету. Каморка привратницы находилась на покрытом цементом дворе, между двумя блоками домов. Когда Риго подошел к двери, до него донесся аромат жареной картошки. Женщине было под сорок. Она была одета в серую блузку и домашние туфли.
— Слиман? — переспросила она.— Это тот, который убил двух стариков? Да, он жил здесь две недели. Поселился пятнадцатого декабря.
— Вы хорошо его знали?
— Правду говоря, нет. Он только пару раз ко мне обращался. Я сразу заметила, что это странный тип. Такие всегда готовы угробить француза. Я это увидела, как только он здесь поселился...
— Заткнись! Вы по какому делу?
Между ними вырос мужчина, судя по всему, муж привратницы. Это был субъект среднего роста, с заметным брюшком, одетый в брюки и майку. Мужчина окинул посетителя подозрительным
взглядом.
— Эрве Риго... адвокат Эрве Риго,— представился молодой юрист.— Я защитник Слимана. Ищу свидетелей, которые...
— Защитник этого убийцы? — удивился мужчина.— Вы бы лучше защищали людей достойных, а не преступников. Если бы это зависело от меня, то, уверяю вас, он не нагрел бы здесь места. Но этот тип, наверное, дал взятку администратору и согласился на повышенную по сравнению с предыдущим жильцом квартплату. А администратору безразлично, вы понимаете? Он живет в пятнадцатом районе. Напрасно обращать его внимание, что уже достаточно арабов в районе, что не следует их поселять в наш дом. Он только смотрит, как бы заработать и только с этим считается. Но я надеюсь, происшедшее послужит ему уроком. Дом покрылся позором, что тут говорить! Мы стали пугалом для всего района. Если вы пришли говорить об этом мерзавце, то лучше вам как можно скорее отсюда
убраться!
Риго отвернулся от мужчины и обратился к женщине:
— Вы поделились со мною впечатлением, которое на вас произвел Ибрагим Слиман. А с полицией у вас был разговор?
— Конечно, разве я должна была скрывать от полиции, что эта крыса имеет рожу бандита? Я еще как все им сообщила! Слышал, что тебе сказал мой муж? Ну и исчезай, да побыстрее. Беги защищать своих бандитов из Африки.
Риго с преувеличенной вежливостью поклонился и закрыл дверь каморки. В несколько прыжков он преодолел темный коридор и снова оказался на тротуаре, скользком от сырости. До машины оставалось пройти десяток метров. Сев за руль, адвокат закурил сигарету и представил себе, как будут настроены против обвиняемого комиссар Перно и его верная команда, выслушав показания таких свидетелей.
В понедельник утром Риго появился в Билланкуре на предприятии Брессанд. Оно действительно было необъятным. В длинных ангарах стояла дюжина автобусов и вдвое больше грузовиков. Если добавить к ним те, которые в это время крутились по городу, то выходило, что парк предприятия был весьма значительным. Одну сторону двора занимали мастерские, другую — огромная бензозаправочная станция и станция обслуживания.
Не могло быть и речи о том, чтобы обыкновенный практикант, пусть даже из канцелярии адвоката Симони, попал на третий этаж административного корпуса, в святая святых — директорский кабинет господина Жан-Жака Брессанда. Риго был доволен, что получил аудиенцию у господина Пероне — директора по кадрам, обрюзгшего мужчины лет пятидесяти, явно офицера на пенсии.
— Конечно, я знаю об этом деле. Ибрагим Слиман — это тот подлец, который убил в Медоне стариков... Да, помню, он работал у нас.
Пероне небрежно вертел в руке визитную карточку адвоката.
— Вы его защитник? Ну, великолепно, мои поздравления, господин адвокат! Вас нельзя назвать трусом. Принять такого рода дело... Наверное, для этого нужно подыхать с голоду. В общем, желаю вам всего наилучшего. Надеюсь, убийца не ускользнет от заслуженного наказания.
И он, усмехнувшись, сделал режущий жест.
— Укоротят его на голову, а? Кажется, это так называется? Риго покраснел от злости.
— Извините,— сказал он,— ваши намеки на то, какие судебные дела я выбираю, попросту оскорбительны. Меня назначили защитником Ибрагима Слимана и, независимо от того, нравится это вам или нет, я намерен выполнить свои обязанности. Я пришел узнать ваше мнение о его работе и только. Если мне понадобится совет по вопросам профессиональной этики, я обращусь к председателю адвокатской коллегии, а не к вам.
Пероне остолбенел. Но такой метод общения с человеком, который всю жизнь пресмыкался перед своими начальниками, был наилучшим. С минуту Пероне колебался, а затем принял любезный вид.
— Ну, ну,— произнес он, улыбаясь.— Я не хотел вас обидеть. Конечно, я знаю обязанности адвоката. Если вы назначены, то это меняет дело. Только видите ли, господин адвокат, вы молоды, а я знаю этих людей. Я служил в Северной Африке, командовал там арабами, или берберами, что одно и то же. И поверьте мне, с ними надо было иметь глаза на затылке, ибо если речь идет о предательском нападении, то они...
— Господин Пероне,— прервал его Риго,— я отдаю должное вашему опыту, но я сюда пришел не за этим. Каково ваше мнение об Ибрагиме Слимане?
— Мое мнение? — беспечно переспросил директор по кадрам.—
Но ведь я его не знаю. Он взял лежащий перед ним листок.
— Точнее, я узнал о нем только с момента появления здесь полиции. Его персональное дело у меня под рукой. У нас около двухсот пятидесяти рабочих, включая водителей, рабочих, которые нагружают и разгружают грузовики, персонал мастерских и административный. При этом добрая сотня рабочих из Северной Африки, много алжирцев, немного меньше марокканцев. Конечно, я не в состоянии знать всех лично. Единственное, что могу сказать на основании его личного дела, это то, что ваш Ибрагим Слиман работал у нас с февраля 1968 года. До ареста он не давал повода для нареканий или же наказания. Следовательно, выполнял свою работу надлежащим образом. Это все.
— Но ведь любого рабочего, даже североафриканца, нельзя рассматривать как обычную карточку в картотеке,— упирался Риго.— Слиман имел непосредственного начальника, руководителя мастерской, и тот утверждает, что Слиман звонил ему из Медона в тот вечер, когда было совершено преступление.
Пероне иронически усмехнулся.
— Руководитель и не скажет о нем ничего плохого. Он работает в ночную смену. Вы можете к нему зайти сегодня вечером, если у вас появится охота. Полиция уже записала его показания, но я боюсь, что они не имеют для вас большого значения,
— Почему? Они не в пользу обвиняемого?
— Наоборот, они для Слимана очень похвальны: «Серьезный трудолюбивый, самолюбивый. Добросовестный работник, которому поручаются все ответственные работы» и т. д.
— Не вижу в этом ничего необычного,— удивился адвокат.— Я вызову этого человека как свидетеля защиты. Это будет объективная оценка морального облика моего подзащитного.
— Вызовите Горальски! Я не советовал бы вам этого делать. Не только потому, что он поляк, а это тоже любопытный сорт людей, но он вдобавок — красный. Что я говорю — красный! Он убежденный коммунист...
Риго прервал его вежливо, но решительно:
— Господин Пероне, я очень ценю время как ваше, так и свое. Вы хотите сказать, что свидетельство Горальски подозрительно?
— Еще как! Этот тип запанибрата со всеми безумцами. Прошу меня извинить, но в мое время их всех на производстве называли безумцами. Он оказывает им протекцию, он их союзник.
— Почему же вы не уволите его?
— Против этого бы выступил профсоюз,— неохотно произнес Пероне.— Кроме того, ночная смена работает первоклассно и ее ни в чем нельзя упрекнуть, а господин Брессанд говорит, что именно этого он от людей и требует.
— Весьма вам сочувствую,— сказал Эрве Риго, поднимаясь.— Желаю как можно скорее поймать эту опасную птичку на каком-нибудь профессиональном промахе. Тогда вам легче будет от него избавиться.
С этими словами он поспешно вышел из кабинета, оставив директора по кадрам совершенно сбитым с толку. Это был единственный полезный для Ибрагима Слимана свидетель, сразу отвергнутый «всеми, кого обременяет ответственность за общественное благополучие». Этот фрагмент стихотворения Виктора Гюго звучал у Риго в ушах, когда он понял, что за сорок восемь часов до встречи с судебным следователем силуэт Слимана становится все темнее. Все свидетели говорили о его кровавых инстинктах, чрезмерной амбиции. Для земляков он был черной овцой, которая, изменив стаду, хотела изменить и свою общественную принадлежность. Для французов он оставался хищным зверем, которого они инстинктивно боялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14
Весь конец недели Риго раздумывал над этим, огорченный масштабами, которые приобрело это грязное дело. Он сопротивлялся желанию вступить на дорогу, на которую его подтачивал клиент. Слиман убил, чтобы украсть, это ясно. Риго пытался представить действия убийцы. Оказался ли он на улице дес Розес случайно? Если так, то это должно было быть исключительное стечение обстоятельств. Ведь Слиману нужно было попасть в дом, где живут старики и где находилась значительная, по крайней мере, с его точки зрения, сумма наличными. Правда, Слиман признался, что часто, в течение по меньшей мере двух месяцев, бывал на улице дес Розес. Он мог отлично знать виллу под номером шестым и состояние ее жильцов. Это склоняло к гипотезе преднамеренного ограбления. Почему же глупый марокканец совершил ограбление ранним вечером, когда его жертвы наверняка еще не спали? Почему не вооружился, а воспользовался случайным орудием? Люди, совершившие убийство под влиянием обстоятельств, могут пойти на него еще раз — это известно. В определенный момент их охватывает кровавое безумие. Такое рассуждение достаточно логично. Но какой безумец станет принимать меры предосторожности: запрет за собой двери дома, повесит ключ от черного хода в кладовке, ключ от входной двери засунет в ящик для писем... Хм! Такое поведение требует хладнокровия, трезвого ума. И разве такой убийца будет себя афишировать — с окровавленными руками кричать в трубку в ближайшем бистро: «Мне ужасно не повезло»? Убийца избавляется от орудия преступления (оно до сих пор не найдено), но зато возит в багажнике тряпку в крови своих жертв.
Постепенно в голове молодого юриста родилась версия, которой он увлекся. Найдены ли отпечатки пальцев Слимана? Они могли бы поколебать или подтвердить обвинение. Чтобы это выяснить, ему
придется дождаться среды — момента, когда Слиман встанет перед судебным следователем. Сидя вечером дома за обеденным столом, он уже знал, что не сможет взяться за другое дело, пока не закончит это.
О чем в это время думал Слиман, поедая ужин из тюремной миски? Может, перед его глазами сияла равнина Гхарб, а может, он вспоминал двух стариков с разбитыми черепами. Какой же настоящий Слиман: первый или второй? Риго не знал ни того, ни другого.
Глава седьмая
В воскресенье, незадолго до полудня, в час, когда все порядочные католики выходят из костела после богослужения, Эрве Риго тихо ехал по аллее Фредерика и Ирены Жолио-Кюри в Нантерре. Было включено отопление. Стекла машины начали запотевать. Дождя не было, но холодная изморозь белым саваном покрывала предместье. Риго стал вспоминать, когда он в последний раз видел солнце. Перед самым Рождеством выдалось два или три хороших дня — сухих, морозных. С той поры небесный свод был темен и мрачен.
По обе стороны улицы стояли совершенно новые дома, настолько современные, что казались в какой-то степени даже агрессивными. Университет, два предприятия, незаконченные бетонные скелеты зданий, вокруг которых возвышались паучьи силуэты огромных желтых кранов.
Наконец справа показался поселок бедных. Чтобы его увидеть, следовало въехать на пригорок. Только отсюда можно было оценить его прежние размеры. Сейчас от поселка остался мизерный островок, затертый в океане грязной глины строительных площадок. Каждая новостройка все больше врезалась в это скопление трущоб. И уже было ясно, что постепенно они будут поглощены, а их жители разместятся в тесных, мрачных комнатах каменных домов, в свою очередь обреченных на снос. Тысячи ног вымесили глину тропинок и улочек, превратив их в мрачную клоаку, в которой теперь увязали по колено. Узкие доски, брошенные прямо в грязь, под шагами прохожих все больше и больше утопали и стали такими скользкими, что ступающий по ним должен был обладать ловкостью канатоходца.
Эрве Риго, у которого от запахов тошнота подкатывала к горлу, осторожно продвигался вперед. Для этого ему пришлось слегка подвернуть брюки. Несколько человек в плащах с поднятыми воротниками молча курили на углу, по-видимому, убивая воскресную скуку. Они посматривали, как он бредет к ним, без иронии или враждебности, с тем непроницаемым видом, когда ни на что уже не надеются.
— Извините, господа, вы марокканцы? — переводя дыхание, спросил адвокат.
Курильщики с удивлением посмотрели друг на друга.
Это «извините, господа» необычного гостя показалЬсь им подозрительным.
— Нет, мы алжирцы,— ответил один из них.
— Мне сказали, что тут живут марокканцы, в тех... помещениях. Я хотел бы с ними увидеться,
— Да, есть тут и марокканцы. Но по другую сторону. Номера от пятисот. Там.— Алжирец указал на болото, серпантином вьющееся между хибарками.
Риго отважно двинулся в указанном направлении. Не могло быть и речи, чтобы пройти посредине улочки. С большой осторожностью можно было двигаться только по узкому берегу клоаки.
Риго потихоньку шел вдоль низких стен, собранных из картона, деревянных ящиков, пустых консервных банок. Кое-где можно было увидеть женщин, занятых домашними делами, перехватить удивленный взгляд девочки в длинном платье в цветочках. Во дворах висело на веревках удивительно чистое белье.
В деле Ибрагима Слимана был указан его адрес — номер пятьсот двадцать два, в районе марокканцев в Нантерре. Номер был написан углем на болтающейся двери. За ней слышались мужские голоса. Разговаривали по-арабски. В воздухе витал приятный запах национального блюда кус-кус. Адвокат подошел к дверям.
— Скажите, вы марокканец?
Мужчина лет тридцати чистил пиджак. Рядом стояли еще двое. Какое-то время они колебались, и Риго начал уже подумывать, не выбросят ли его сейчас в самую середину болота. Наконец мужчина с пиджаком ответил:
— Да.
— Я собираю сведения об одном из ваших земляков,— пояснил адвокат.— Кажется, он жил здесь. Зовут его Ибрагим Слиман.
Молчание, пустой взгляд мужчины с пиджаком. Один из двух его собеседников — молодой парень лет двадцати пяти, вышел из тени и встал в дверях барака. На нем были джинсы и серый пуловер. Руки парень держал в карманах. Опираясь на фрамугу двери, он оглядел Риго с ног до головы и хладнокровно сплюнул ему под ноги.
— Это по моему адресу? — спросил Риго, напрягаясь от негодования.
— Нет, по адресу Ибрагима Слимана,— ответил тот заносчиво.— Но если хотите, то это может быть и по вашему.
Из барака выдвинулся третий марокканец, очевидно, стремившийся избежать скандала с этим незнакомцем, прибывшем из мира, где царит тепло, комфорт и чистота.
— Он не хотел вас обидеть. Просто мы не желаем больше слышать об этом человеке.
— Но он здесь жил, правда? Араб важно кивнул головой.
— Да, и лучше б он здесь и остался. Он считал себя выше нас, и видите, к чему это привело.
— Следовательно, вы знаете обо всем?
Молодой человек наприятно рассмеялся.
— Мы не умеем читать, как Ибрагим, но сведения как-то получаем.
— Вы понимаете,— начал снова старший из марокканцев,— если мы живем в таких условиях, то не потому, что это нам нравится, а потому, что хотим большую часть заработка посылать домой. А он, Ибрагим, высылал совсем мало денег. Он хотел жить, как
француз...
Риго быстро попрощался. Тот, первый, так и не прервал ни на минуту чистку пиджака. Ибрагим Слиман был проклят земляками, которых предал.
Добравшись до машины, Риго как мог почистил ботинки. Если он хочет найти менее враждебных свидетелей, то должен искать их в другом месте.
Черный от копоти дом на улице Барентель, в районе Леваллуа-Перре, упорно и успешно избегал всякого ремонта. В сером свете дня он излучал нищету. Каморка привратницы находилась на покрытом цементом дворе, между двумя блоками домов. Когда Риго подошел к двери, до него донесся аромат жареной картошки. Женщине было под сорок. Она была одета в серую блузку и домашние туфли.
— Слиман? — переспросила она.— Это тот, который убил двух стариков? Да, он жил здесь две недели. Поселился пятнадцатого декабря.
— Вы хорошо его знали?
— Правду говоря, нет. Он только пару раз ко мне обращался. Я сразу заметила, что это странный тип. Такие всегда готовы угробить француза. Я это увидела, как только он здесь поселился...
— Заткнись! Вы по какому делу?
Между ними вырос мужчина, судя по всему, муж привратницы. Это был субъект среднего роста, с заметным брюшком, одетый в брюки и майку. Мужчина окинул посетителя подозрительным
взглядом.
— Эрве Риго... адвокат Эрве Риго,— представился молодой юрист.— Я защитник Слимана. Ищу свидетелей, которые...
— Защитник этого убийцы? — удивился мужчина.— Вы бы лучше защищали людей достойных, а не преступников. Если бы это зависело от меня, то, уверяю вас, он не нагрел бы здесь места. Но этот тип, наверное, дал взятку администратору и согласился на повышенную по сравнению с предыдущим жильцом квартплату. А администратору безразлично, вы понимаете? Он живет в пятнадцатом районе. Напрасно обращать его внимание, что уже достаточно арабов в районе, что не следует их поселять в наш дом. Он только смотрит, как бы заработать и только с этим считается. Но я надеюсь, происшедшее послужит ему уроком. Дом покрылся позором, что тут говорить! Мы стали пугалом для всего района. Если вы пришли говорить об этом мерзавце, то лучше вам как можно скорее отсюда
убраться!
Риго отвернулся от мужчины и обратился к женщине:
— Вы поделились со мною впечатлением, которое на вас произвел Ибрагим Слиман. А с полицией у вас был разговор?
— Конечно, разве я должна была скрывать от полиции, что эта крыса имеет рожу бандита? Я еще как все им сообщила! Слышал, что тебе сказал мой муж? Ну и исчезай, да побыстрее. Беги защищать своих бандитов из Африки.
Риго с преувеличенной вежливостью поклонился и закрыл дверь каморки. В несколько прыжков он преодолел темный коридор и снова оказался на тротуаре, скользком от сырости. До машины оставалось пройти десяток метров. Сев за руль, адвокат закурил сигарету и представил себе, как будут настроены против обвиняемого комиссар Перно и его верная команда, выслушав показания таких свидетелей.
В понедельник утром Риго появился в Билланкуре на предприятии Брессанд. Оно действительно было необъятным. В длинных ангарах стояла дюжина автобусов и вдвое больше грузовиков. Если добавить к ним те, которые в это время крутились по городу, то выходило, что парк предприятия был весьма значительным. Одну сторону двора занимали мастерские, другую — огромная бензозаправочная станция и станция обслуживания.
Не могло быть и речи о том, чтобы обыкновенный практикант, пусть даже из канцелярии адвоката Симони, попал на третий этаж административного корпуса, в святая святых — директорский кабинет господина Жан-Жака Брессанда. Риго был доволен, что получил аудиенцию у господина Пероне — директора по кадрам, обрюзгшего мужчины лет пятидесяти, явно офицера на пенсии.
— Конечно, я знаю об этом деле. Ибрагим Слиман — это тот подлец, который убил в Медоне стариков... Да, помню, он работал у нас.
Пероне небрежно вертел в руке визитную карточку адвоката.
— Вы его защитник? Ну, великолепно, мои поздравления, господин адвокат! Вас нельзя назвать трусом. Принять такого рода дело... Наверное, для этого нужно подыхать с голоду. В общем, желаю вам всего наилучшего. Надеюсь, убийца не ускользнет от заслуженного наказания.
И он, усмехнувшись, сделал режущий жест.
— Укоротят его на голову, а? Кажется, это так называется? Риго покраснел от злости.
— Извините,— сказал он,— ваши намеки на то, какие судебные дела я выбираю, попросту оскорбительны. Меня назначили защитником Ибрагима Слимана и, независимо от того, нравится это вам или нет, я намерен выполнить свои обязанности. Я пришел узнать ваше мнение о его работе и только. Если мне понадобится совет по вопросам профессиональной этики, я обращусь к председателю адвокатской коллегии, а не к вам.
Пероне остолбенел. Но такой метод общения с человеком, который всю жизнь пресмыкался перед своими начальниками, был наилучшим. С минуту Пероне колебался, а затем принял любезный вид.
— Ну, ну,— произнес он, улыбаясь.— Я не хотел вас обидеть. Конечно, я знаю обязанности адвоката. Если вы назначены, то это меняет дело. Только видите ли, господин адвокат, вы молоды, а я знаю этих людей. Я служил в Северной Африке, командовал там арабами, или берберами, что одно и то же. И поверьте мне, с ними надо было иметь глаза на затылке, ибо если речь идет о предательском нападении, то они...
— Господин Пероне,— прервал его Риго,— я отдаю должное вашему опыту, но я сюда пришел не за этим. Каково ваше мнение об Ибрагиме Слимане?
— Мое мнение? — беспечно переспросил директор по кадрам.—
Но ведь я его не знаю. Он взял лежащий перед ним листок.
— Точнее, я узнал о нем только с момента появления здесь полиции. Его персональное дело у меня под рукой. У нас около двухсот пятидесяти рабочих, включая водителей, рабочих, которые нагружают и разгружают грузовики, персонал мастерских и административный. При этом добрая сотня рабочих из Северной Африки, много алжирцев, немного меньше марокканцев. Конечно, я не в состоянии знать всех лично. Единственное, что могу сказать на основании его личного дела, это то, что ваш Ибрагим Слиман работал у нас с февраля 1968 года. До ареста он не давал повода для нареканий или же наказания. Следовательно, выполнял свою работу надлежащим образом. Это все.
— Но ведь любого рабочего, даже североафриканца, нельзя рассматривать как обычную карточку в картотеке,— упирался Риго.— Слиман имел непосредственного начальника, руководителя мастерской, и тот утверждает, что Слиман звонил ему из Медона в тот вечер, когда было совершено преступление.
Пероне иронически усмехнулся.
— Руководитель и не скажет о нем ничего плохого. Он работает в ночную смену. Вы можете к нему зайти сегодня вечером, если у вас появится охота. Полиция уже записала его показания, но я боюсь, что они не имеют для вас большого значения,
— Почему? Они не в пользу обвиняемого?
— Наоборот, они для Слимана очень похвальны: «Серьезный трудолюбивый, самолюбивый. Добросовестный работник, которому поручаются все ответственные работы» и т. д.
— Не вижу в этом ничего необычного,— удивился адвокат.— Я вызову этого человека как свидетеля защиты. Это будет объективная оценка морального облика моего подзащитного.
— Вызовите Горальски! Я не советовал бы вам этого делать. Не только потому, что он поляк, а это тоже любопытный сорт людей, но он вдобавок — красный. Что я говорю — красный! Он убежденный коммунист...
Риго прервал его вежливо, но решительно:
— Господин Пероне, я очень ценю время как ваше, так и свое. Вы хотите сказать, что свидетельство Горальски подозрительно?
— Еще как! Этот тип запанибрата со всеми безумцами. Прошу меня извинить, но в мое время их всех на производстве называли безумцами. Он оказывает им протекцию, он их союзник.
— Почему же вы не уволите его?
— Против этого бы выступил профсоюз,— неохотно произнес Пероне.— Кроме того, ночная смена работает первоклассно и ее ни в чем нельзя упрекнуть, а господин Брессанд говорит, что именно этого он от людей и требует.
— Весьма вам сочувствую,— сказал Эрве Риго, поднимаясь.— Желаю как можно скорее поймать эту опасную птичку на каком-нибудь профессиональном промахе. Тогда вам легче будет от него избавиться.
С этими словами он поспешно вышел из кабинета, оставив директора по кадрам совершенно сбитым с толку. Это был единственный полезный для Ибрагима Слимана свидетель, сразу отвергнутый «всеми, кого обременяет ответственность за общественное благополучие». Этот фрагмент стихотворения Виктора Гюго звучал у Риго в ушах, когда он понял, что за сорок восемь часов до встречи с судебным следователем силуэт Слимана становится все темнее. Все свидетели говорили о его кровавых инстинктах, чрезмерной амбиции. Для земляков он был черной овцой, которая, изменив стаду, хотела изменить и свою общественную принадлежность. Для французов он оставался хищным зверем, которого они инстинктивно боялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14