— Не глупи, дорогая. Не время вешать на себя еще и неприятности с полицией. Ты же видишь, что его ищут. Этим и должно было закончиться. Ты здесь неплохо развлекаешься. Родители отваливают тебе деньги и не морочат голову. Нет смысла лишаться всего этого. Не забывай, что этому типу стоит махнуть рукой, и тебя тут же запрут на какое-то время, а потом выдворят из
Франции.
Риго почти вонзил ногти в ладони, чтобы не дрогнуть и не дать понять, что он прекрасно знает английский и понимает даже этот хриплый австралийский диалект. Обыкновенного полицейского в таких знаниях никто не заподозрит. С невозмутимым лицом он ждал, а потом вдруг взорвался:
— Послушайте! Когда вы наконец закончите согласовывать свои ответы и перестанете насмехаться? Я спросил, почему Баландри удрал?
Винни Миллер опустила голову, прикрыла полами халата ляжки и хрипло сказала:
— В Париже я уже почти два года. Родители прислали меня сюда учиться. Они довольно богаты. У нас отличный дом, но мне гораздо больше нравится жить здесь, в Латинском квартале. С Жиллем я познакомилась на Рождество. Не в этом году, а в прошлом. Он присоединился к нашей компании. До этого он жил в отеле, но всегда был без гроша и его оттуда вытурили, так как он не платил. Жилль попросил меня приютить его. Ну, он и стал жить со мной.
— На какие средства он жил? Миллер покачала головой.
— Он был сирота. Время от времени получал небольшие суммы из Северной Франции. Кажется, от какого-то нотариуса из Лилля. Но это было почти что ничего. Едва хватало на кусок хлеба. А так как он еще и курил, то понимаете...
— Как он сводил концы с концами? Вы ему давали деньги?
— Пару грошей, если у меня самой были,— искренне ответила Миллер.— Мы стараемся друг другу помогать. Тот, у кого есть деньги, делится с другими. Я считаю это вполне нормальным.
Жаргонные выражения приобретали у нее привкус сочного акцента.
— Время от времени Жилль занимался мелкой халтурой, как многие другие парни. Он нанимался в организации, проводящие изучение общественного мнения, работал для маленьких издательств. А когда было совсем плохо, то надувал своего старого деда...
— Господина Монгарнье, улица дес Розес в Медоне, так? Именно поэтому я здесь.
— Я сразу так и подумала, господин инспектор.
— Я же говорил тебе...— вмешался снова Тед.— Не рискуй, дорогая, вываливай все.
— Может быть, вы прекратите свои замечания! — в свою очередь прервал его Риго, делая вид, что разозлился.— Еще раз меня прервете, окажетесь в тюрьме.
Он снова повернулся к американке.
— Последний раз он был там четвертого января и вы были с ним.
Неожиданно его блеф удался. Миллер сделала два шага назад, словно желая как можно дальше отодвинуться от своего обвинителя. Ее глаза расширились от ужаса.
— Нет... нет, господин инспектор, клянусь вам... Он пошел один. В тот вечер все были у меня. Тед и Мари-Франс могут это подтвердить.
— Да, это правда, господин инспектор,— подтвердила француженка, надевая блузку.— Мы провели тот вечер втроем, ожидая Жилля. И я в ту ночь осталась у Теда.
— Мадемуазель Миллер,— мрачно сказал Риго,— вы, наверное, не знаете, что дед Жилля Баландри был убит как раз четвертого января. Арестован подозреваемый в этом двойном убийстве, но следствие установило, что он не виновен. Не буду от вас скрывать, что на вашего приятеля Жилля Баландри падает очень серьезное подозрение. Вы жили вместе... Если вы не будете абсолютно правдивы, то в ближайшие дни можете оказаться в очень неприятной ситуации. А теперь прошу ответить — Жилль часто ездил в Медон?
— Нет, не очень. Три или четыре раза в год, не больше. И всегда вечером. Старый Монгарнье считал его хулиганом. В память сестры он давал ему немного денег, но не хотел, чтобы кто-нибудь об этом знал. Хотя я лично думаю, что старик, по сути дела, очень любил Жилля...
— А вы откуда знаете?
— Я ездила туда раз с Жиллем. Было это, пожалуй... в октябре. В начале семестра. Старик был со мной очень любезен, говорил, что Жилль должен жениться на порядочной девушке и, собственно, почему бы не на американке?
— Но четвертого января вы не пошли с ним?
— Нет. Жилль пошел один. В тот день наш бюджет равнялся нулю. У всех. Мы вчетвером едва собрали на автобус. Он должен был поехать назавтра, но около восьми вечера у нас погасла плита. Газовый баллон был пуст. Тогда он сказал: «Поеду сегодня вечером. Надеюсь, что когда приеду, старик еще не будет в постели». Мы ждали Жилля до одиннадцати, затем до полуночи. Он не вернулся. Тогда мы с Тедом и Мари-Франс пошли спать. У них было не так холодно. Мы были уже в постели, когда вернулся вдрызг пьяный Жилль. Я удивилась, откуда он взял на это деньги.
— Часто такое с ним случалось?
— Как с каждым, но не до такой степени. Он сказал нам: «Старик больше не даст ни гроша. Он уже холодный труп, старая Констанция тоже. Кто-то их прикончил».
— Вы можете себе представить, какой это был для нас удар,— продолжила Мари-Франс,— но я решила, что вся эта история выдумана. Просто Жилль встретил приятеля и напился с ним.
Все замолчали. Тишину нарушил Тед.
— На следующее утро я спустился за газетой. Мне как раз хватило на это денег. Там не было ни слова о Медоне. Я поднялся наверх и сообщил девушкам, что у Жилля был припадок белой горячки, и мы втроем двинулись в город добывать деньги. Жилль в это время еще спал как убитый. На улице Одеон мы увидели газету «Франс-Суар». И только тогда нас охватила паника. Мы со всех ног помчались домой и стали будить Жилля, потащили его под душ. В конце концов он кое-как пришел в себя.
— Он подтвердил, что ездил к господину Монгарнье? — спросил Риго.
— Да. Когда он приехал, все двери были открыты. Жилль вошел и увидел, что его дед и старая экономка убиты. У него в голове была только одна мысль — удрать. Из дальнейшего рассказа вытекало, что, возвращаясь в Латинский квартал, он встретил приятеля, который
одолжил ему пятьдесят франков, а он, свинья, вместо того, чтобы принести нам, пропил их.
— Вы ему поверили?
— Да,— ответила Винни.— Вы знаете, что все мы не святые, а Жилль, может быть, еще менее, чем мы. Но я не допускаю, чтобы он решился на что-либо подобное.
— Но по мере того, как мы узнавали подробности, ситуация казалась нам все более серьезной,— продолжал рассказ Тед.— Было очевидно, что Жилль оставил там отпечатки пальцев. Кроме того, он сделал глупость, убежав, вместо того, чтобы вызвать полицию...
— Вы посоветовали ему скрыться?
— Да,— признался австралиец.— По крайней мере до тех пор, пока все не выяснится. Я не мог допустить, чтобы Винни, о которой я, признаюсь, прежде всего думал, была замешана во что-либо подобное. Жилль забрал свои вещи и в тот же день исчез. Это был четверг.
— Да, пятого января,— подтвердил Риго.
— Затем мы внимательно следили по газетам за этим делом,— продолжал Тед.— Только в понедельник утром было сообщено об аресте типа из Северной Африки. Сначала нас это успокоило, но тот тип упорно все отрицал и у нас появились некоторые сомнения.
— И вы пришли к выводу, что Жилль — убийца? Когда вы с ним потом виделись?
Тед отрицательно покачал головой.
— Господин инспектор, можете мне поверить: никто из нас с тех пор его не видел.
— Вы тоже не видели? — спросил Риго, оборачиваясь к Винни Миллер.
— Клянусь вам, господин инспектор. С того ужасного пятого января мы живем в постоянном страхе...
— Понимаю... Ну что ж, вы получите вызов от судебного следователя, господина Робино. Повторите все это в его присутствии.
Тед Виллард с облегчением вздохнул.
— Вы... Нас только допросят в полиции? — спросил он тоном ребенка, который все еще не может поверить, что самое худшее уже позади.
— Не знаю,— искренне ответил Риго.— Я не обижаюсь, что вы меня титулуете инспектором, но я не из полиции. Я адвокат. Адвокат того марокканца. Видите ли, господин Виллард, у нас были основания сомневаться в вине Слимана. Он не виновен.
Глава одиннадцатая
Еще не совсем стемнело, когда Риго вышел из квартиры на улице Сегюр. Набережную Сен-Августин заблокировала традиционная вечерняя пробка. Но отсюда до Дворца правосудия было всего несколько минут ходьбы. Только то, что он был членом клуба «мальчиков Симони», обеспечило ему аудиенцию у Робино. Пытаясь скрыть возбуждение, прорывающееся в голосе, Риго изложил исто-
рию внука Дезире Монгарнье, а также обстоятельства последнего визита к деду четвертого января вечером. По мере того, как он говорил, лицо чиновника становилось все более непроницаемым, а взгляд — враждебным. Пальцы Робино нетерпеливо забарабанили по столу.
— Я убежден, господин судья,— закончил Риго,— что вы не замедлите принять во внимание эти новые факты и возобновите следствие, которое, я уверен, на этот раз окончательно докажет невиновность моего клиента.
— Я удивляюсь вашему энтузиазму, дорогой адвокат,— ответил ледяным тоном Робино.— Это, очевидно, нужно отнести за счет вашей молодости. Очень жаль, что вы сочли возможным выйти за пределы роли защитника и стать на путь частного детектива, вдобавок не очень удачливого. Адвокат — помощник правосудия, а не полиции.
Лицо молодого человека стало пурпурным, кулаки невольно сжались. Риго потребовалось сделать усилие, чтобы сдержаться и не навредить делу ненужным взрывом.
— Господин судья,— выдавил он,— я считал, что обязанностью адвоката является сообщить следователю обо всех фактах, касающихся дела. По крайней мере таких, о которых он должен знать. Я думал также, что чиновники суда, как и адвокаты, в конечном счете служат одному и тому же — правосудию. Я молод, это верно, и я вам благодарен, что вы мне это часто напоминаете, но вы должны понимать, что если бы я усомнился в глубочайшем смысле нашей профессии, то это было бы для меня горькое и болезненное разочарование.
Теперь уже судья с трудом подавил раздражение.
— Господин адвокат, я имел в виду, что адвокату не следует заменять полицию. Если по окончании первой фазы следствия правда восторжествует, то благодаря следственным органам.
Риго склонил голову.
— Мне поручили трудную миссию — защищать человека, обвиняемого в двух ужасных преступлениях, И я указал вам свидетеля, который может обеспечить моему клиенту алиби на время, когда было совершено преступление. Сегодня я принес вам не менее важную информацию о присутствии на месте преступления внука жертвы. Я понимаю, что полиция нашла в лице марокканца прекрасного обвиняемого, и мне очень жаль, что я вынужден испортить этот идеальный порядок ведения дела.
Глаза Робино начали метать молнии.
— Адвокат... было бы хорошо, если бы вы больше заботились о соблюдении формальностей. В зале суда вас бы уже призвали к порядку.
— Господин судья, я не в зале суда,— мгновенно парировал Риго.— Я говорил о работе полиции. Во всяком случае, имею честь сообщить вам, что намерен незамедлительно обратиться от имени Ибрагима Слимана с просьбой об освобождении из тюрьмы до суда.
Когда он выходил из кабинета, судебный следователь Робино сидел бледный от злости. Риго был убежден, что несмотря ни на что, дело теперь начнет быстро продвигаться вперед. В субботу он отправился в тюрьму, чтобы получить у своего клиента подпись на прошении о временном освобождении.
Марокканец не мог в это поверить. На прошлой неделе ему казалось, что он упал на дно глубокой пропасти и нет ни малейших шансов выбраться оттуда. И вот общество, от которого он уже ничего хорошего не ожидал, дает ему защитника, активного и решительного, чтобы вдохнуть в него надежду. Надежду, в реальность которой сам Риго почти не верил. Когда Слиман подписал документ, Риго предупредил его, что не следует ожидать немедленного освобождения из тюрьмы. Но напрасно он тратил слова. Подписанная бумага означала для механика предприятия Брессанда действительность.
В понедельник, двадцать девятого января, судебный следователь Робино ожидал Полину Мерсье. Риго смог увидеться с девушкой только когда она вышла из кабинета. Сегодня Мерсье тщательно оделась. Она была бы прелестна, если бы не постоянная грусть на лице. Судья Робино произвел на нее огромное впечатление.
— Он пытался убедить меня признаться, что я совершила клятвопреступление,— сказала Мерсье.— Заставил рассказать о мельчайших подробностях моих отношений с Ибрагимом, о его обещаниях, о том, чего я ожидала от нашего знакомства...
— Но вы четко рассказали, что случилось в ту среду, четвертого января?
— Да, конечно. И прежде чем подписать, я внимательно прочла все, что было в протоколе.
— Это великолепно,— весело сказал Риго.— С этого момента в деле фигурирует документ, доказывающий, что Ибрагим невиновен. Верьте мне. Я постараюсь систематически информировать вас о ситуации. Возникли еще и другие обстоятельства.
— В таком случае,— сказала Мерсье,— лучше будет, если я дам вам мой новый адрес. Когда полицейский из комиссариата принес мне повестку с вызовом к судебному следователю, мои хозяева выгнали меня со службы.
— Почему? — возмутился Риго.— Они считают, что вы замешаны в дело об убийстве?
— Пожалуй, да,— сказала она.— Я объяснила им, что Ибрагим не способен на убийство, но хозяйка заявила, что так или иначе, а она не желает иметь прислугу, которая водится с... козлами.
Девушка сунула ему в руку листок с адресом и убежала, чтобы адвокат не увидел ее слез. В четверг полицейские арестовали Жилля Баландри, разыскав его в настоящей норе, на чердаке дома на улице Гаите в квартале Монпарнас. Парень, видно, был обречен на житье в нищенских
мансардах. Он трясся в лихорадке на кровати сердобольного товарища из лицея, которому боялся открыть правду о своем положении. Жилль был в таком состоянии, что инспекторы полагали, что он находится под воздействием наркотиков. В действительности же у него был грипп и серьезное истощение. Доставленный на набережную Орфевр, он сразу же сознался, что четвертого января вечером был в Медоне на улице дес Розес шесть, но с почти истерической энергией отрицал обвинение в двойном убийстве.
Инспектор Перно, злой из-за необходимости заново начинать следствие, считал Жилля Баландри опасным анархистом и приказал взять у него отпечатки пальцев, прежде чем его отправили в тюремный госпиталь для лечения. На следующий день эксперты дали заключение, что отпечатки пальцев Баландри найдены среди следов в доме номер шесть по улице дес Розес.
Эта чрезвычайно важная информация попала к Риго первого февраля. Его первым шагом было ходатайство о встрече с судьей Робино. К огромному удивлению Риго чиновник отклонил прошение о временном освобождении Ибрагима Слимана из тюрьмы. — Но господин судья,— возразил в полном недоумении молодой адвокат.— Ведь Жилль Баландри знал лучше, чем кто бы то ни было, дом на улице дес Розес. Он систематически бывал там, чтобы, как он говорил, «надувать» деда. Он сам признался, что поехал туда четвертого января вечером. Стало быть, есть у него и мотив, и возможность. Найдены отпечатки его пальцев...
— Подождите, господин адвокат. Зачем повторять обвинения против Жилля Баландри? Я знаю их так же хорошо, как и вы, а может быть, и лучше. Молодой человек имел возможность совершить это преступление. Действительно, у него был повод, чтобы его совершить, особенно если дед отказал ему в деньгах. Я даже утверждаю, что на меня лично этот молодой хиппи произвел очень плохое впечатление. Есть и доказательства преступления: отпечатки пальцев, хотя с ними как раз еще не все ясно. Следы Баландри остались на дверях, бюро, но не на ящиках и не в комнате, в которой был найден господин Монгарнье.
— А в комнате экономки?
— Только на двери. Видите, я добрый дядя. Я информирую вас обо всем, что знает полиция и о чем, собственно, я не обязан вам говорить.
— Можно тогда допустить, что молодой человек, только совершив преступление, сообразил, что надо надеть перчатки.
— Такое объяснение возможно, но мне оно кажется несколько искусственным.
— Не более предположения, что Слиман действовал в перчатках, а потом оставил окровавленную тряпку в багажнике своего автомобиля! — вспыхнул адвокат.
Судья Робино жестом успокоил его.
— Именно, господин адвокат, вы попали в самую суть. С одной стороны, у нас есть человек — ваш клиент,—- который находился на месте преступления. Есть у него и мотив: желание добыть деньги. Есть против него и доказательства, хотя, может быть, и несколько спорные.
— Но он их отрицает, господин судья. Он упорно говорит о своей невиновности.
— Именно. Обвиняемый отрицает. С другой стороны, мы имеем молодого человека, Жилля Баландри. Он тоже находился на месте преступления. И он имел тот же мотив: желание добыть деньги. И против него есть доказательства: отпечатки пальцев, хотя и расположение делает это доказательство проблематичным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14