Все это окутано огромным облаком пыли. Продавцы воды с бурдюками и медными кувшинами зарабатывают приличные деньги. Проходит несколько часов и наступает очередь сказочников, акробатов — всех, кто добывает себе деньги ловкостью. Деньги в Сук эль Арба быстро меняют своего хозяина...
— Вы описываете все это с такой любовью,— остановил араба Риго.— Почему же, черт возьми, вы уехали из Сук эль Арба?
— Мои родители очень бедны,— объяснил Слиман,— детей у них было четверо. Отец не имел даже собственного клочка земли и работал на поле плантатора, француза. Я тоже с десяти до шестнадцати лет был наемным сельскохозяйственным рабочим. Конечно, я посещал школу, где учили Коран, там же я научился немного говорить по-французски. Плантатор организовал что-то вроде школы для детей своих работников. Преподавала в ней его дочь. Я быстро понял, что меня ждет жизнь такая же, как у отца. Он сам посоветовал мне уехать и попытать счастья в Касабланке. Это означало независимость, вы понимаете... Он хотел, чтобы его сын добился чего-то в жизни. Когда я приехал в Касу, то сначала работал докером в порту. Потом попал на фабрику, где сумел кое-чему научиться, так как работал на машине. Но я понял, что это ничего не даст, если я не буду уметь читать и писать. Как раз были организованы вечерние курсы. Я записался. Ходил на них пять лет. Когда пришел к выводу, что уже на что-то способен, уехал во Францию. Это был 1964 год. Сначала я нашел работу на заводе Рено. Это было большое везение. Я не посылал родственникам весь свой заработок, как это делает большинство работающих во Франции выходцев из Северной Африки. Просто время от времени делал им подарки. Остатка денег хватало на жизнь. Жил я в бараке и на всем старался экономить...
Риго посмотрел в свою папку.
— Согласно полицейскому протоколу вы жили в районе Левалуа.
— Действительно», я жил там пару недель. Приблизительно год назад я сменил работу. Я работаю...— он горько усмехнулся,— ...работал на транспортном предприятии Брессанд. Это огромная фирма. Работал я в ночной смене: чистка и мытье грузовиков и автобусов, а также их обслуживание. Пользовался там уважением. Платили мне несколько больше, чем у Рено. А потом, накопив немного денег, подумал, что могу снять себе комнату. Знаете ли вы, что значит возвращаться на рассвете в грязную постель, которую за минуту до этого покинул ваш коллега, работающий в дневной смене?
Риго молчал. Он безуспешно старался представить себе существование своего клиента на основании репортажей, которые он читал в прессе и видел по телевидению. Наконец он поднял голову.
— И... вы думаете, что это было лучше, чем в Сук эль Арба? И снова на лице Ибрагима появилась грустная улыбка.
— Нет... Но у меня были планы на будущее, господин адвокат. Были планы...
Риго взглянул на часы. Пора было прекратить посторонние разговоры. Он снова открыл папку.
— Здесь показания свидетелей,— сказал он.— Из них можно достаточно хорошо узнать о ваших жертвах и их окружении.
Марокканец сделал протестующий жест.Черный автомобиль с сидящими в нем Жинетт Гобер и инспектором Кампионом подъехал в тот момент, когда два санитара выно-
сили из дома тело Констанции Прадель. В санитарной машине уже находилось тело старого Монгарнье. Уборщица была потрясена этим зрелищем. Она неподвижно стояла на пороге дома, пока санитары не закрыли дверцы и белая машина под аккомпанемент сирены не уехала с улицы дес Розес. Минутой позже Кампион представил Жинетт своему шефу.
Перно с минуту молча разглядывал ее, хотя Жинетт была одета достаточно скромно — распахнутый дешевый плащ открывал короткую, темную юбку и серый пуловер, просто на нее было приятно смотреть. Девушка являлась воплощением «милой субретки» в полном расцвете красоты.
— Госпожа Жинетт Войяр, по мужу Гобер,— продекламировал Перно.— Вам тридцать лет, бездетны. Работаете уборщицей у господина Монгарнье.
Инспектор инстинктивно взял максимально официальный тон, стараясь держаться на определенной дистанции от такого соблазнительного свидетеля. Впрочем, это оказалось излишним: Жинетт Гобер была и без того достаточно напугана.
— Да, господин комиссар,— ответила она довольно неуверенным тоном.— Мой муж работает у Рено, а живем мы недалеко отсюда, на улице Саррацин. Поскольку я целый день свободна, то нанялась к господину Монгарнье уборщицей. Я работала, здесь же обедала и таким образом округляла заработок мужа.
Жинетт шмыгнула носом. Похоже, дом на улице дес Розес она считала потерянным раем.
— Вы начинали работу в восемь тридцать?
— Да. А заканчивала в половине шестого. Мой муж возвращается домой в шесть. Но фактически утром я не являлась раньше без четверти девять. Было у нас такое соглашение с госпожой Констанцией. Она не вставала очень рано, так же, как и пожилой господин.
— Следовательно, вы приходили в восемь сорок пять? Прошу рассказать, как вы узнали о трагедии.
В руках у Жинетт появился платочек.
— Ах, господин комиссар... Это было ужасно. Если я даже проживу сто лет, то и тогда этого не забуду. Теперь мне годами будут сниться страшные сны. Вечером, перед тем как уйти спать, госпожа Констанция клала ключ от калитки в почтовый ящик. Таким образом ей не нужно было выходить и открывать мне. Достаточно было только просунуть руку сквозь прутья и завести за столбик, который вы там видите, чтобы взять ключ. Разумеется, об этом знала только я.
— Значит, придя на работу, вам нужно было звонить?
— Нет. Если ключ торчал в замке калитки, то это означало, что госпожа Констанция уже вышла. Достаточно было его повернуть и войти в дом. Обычно же я открывала так, как рассказывала. Зимой так было почти всегда.
— А дом не был заперт?
— Парадная дверь была закрыта. Только я входила через боковой вход, для служащих. Ключ от двери висел в маленькой кладовке, где стояли ведра для мусора. Вечером я сама туда его вешала, так как госпожа Констанция, как и пожилой господин, пользовались входом с фасада. В это утро я вошла, как обычно. В доме было тихо. Я подумала, что хозяева еще не встали. Как всегда, сняла в передней плащ, сменила сапоги на туфли, в которых хожу по дому, надела фартук и вошла в кухню. Ни живой души... Решив, что они еще в своих комнатах, я пошла наверх поздороваться перед тем, как займусь приготовлением завтрака.
— Вы всегда готовили им завтрак?
— Нет, иногда это делала госпожа Констанция. Но, как вы знаете, ей было уже семьдесят. Бывало, она очень уставала и дольше оставалась в постели. Тогда этим занималась я. Прежде всего я зашла в комнату госпожи Констанции. Дверь была полуоткрыта. Несмотря на это, я сначала постучала, а потом вошла. Шторы были закрыты. Она лежала на кровати, но я почувствовала, что здесь что-то не в порядке. Я повернула выключатель... и увидела! В первую минуту я, кажется, замерла от ужаса. А потом закричала и бросилась в комнату пожилого господина, чтобы предупредить его о случившемся. Мне нужно было для этого пробежать через салон, в котором он проводил почти целый день. И тут сердце у меня подпрыгнуло к горлу. Я успела только добежать до ванной и там вырвала. Прошло несколько минут, пока я пришла в себя и поняла, что старики убиты. Первая моя мысль была убежать кратчайшей дорогой, через лестничную клетку, холл и парадную дверь. Потом, когда я уже мчалась по улице, я сообразила, что нужно сообщить полиции. Тогда я забежала в кафе «Брюнетка»... Это мы так называем его, потому что госпожа Миньон брюнетка, а улица, где оно расположено, называется коммандан-Брюн...
— Госпожа Миньон — это хозяйка кафе? И почему вы побежали звонить туда? Ведь на вилле есть телефон.
— Да, господин комиссар, но телефон стоит в комнате... где лежал труп господина Монгарнье. Это было выше моих сил. Так вот, когда я прибежала в кафе, госпожа Миньон, которая сидела у кассы, сразу по-моему виду заметила неладное. «Что с вами случилось?» — спросила она. А я сразу крикнула: «Мои хозяева убиты!» Можете себе вообразить, какое это произвело впечатление? К счастью, в это время в кафе было только двое клиентов. Госпожа Миньон налила мне рюмку коньяку, а сама позвонила комиссару и передала мне трубку...
— Верно,— подтвердил инспектор Фромаже.— Это со мной говорила госпожа Гобер. Я сразу же сообщил о происшествии комиссару, который как раз подошел. Мы отправились на виллу и после предварительного осмотра господин комиссар вызвал уголовную бригаду уже отсюда.
— Понимаю... Прошу сказать, госпожа Гобер,— снова начал Перно.— Что, кроме трупов... Вам ничего не бросилось в глаза в комнатах, когда вы вошли? Я имею в виду... Вы, наверное, помните, что где стояло?
— Признаюсь, я почти не останавливалась. Я была страшно напугана... Мне кажется, что бюро пожилого господина было совершенно поломано.
— Верно. Расскажите мне что-нибудь о хозяине дома.
— Ах, я должна вам сказать, что это был благородный человек. Я работаю здесь уже четыре года. За последние два года господин Монгарнье сильно одряхлел. Ничего удивительного! Ему было уже семьдесят восемь лет,.. Поэтому после того, как у него случился инфаркт, он приказал оборудовать себе второй этаж. Там сейчас спальня, ванная, салон, в котором стояло его бюро, библиотека, телевизор. Госпожа Констанция расположилась с другой стороны коридора, в маленькой комнате, чтобы в случае надобности встать к нему ночью. В одном углу комнаты она установила плиту, чтобы можно было согреть настой из трав и вскипятить молоко.
— Понимаю... Господин Монгарнье был коллекционером, не правда ли?
— Ох, что да, то да. Жил только своими картинами, безделушками и почтовыми марками. Но вообще он считался очень образованным. А господин Джеймс, его племянник, был ему великолепным советчиком. Говорят, он в свое время сделал отличный бизнес, покупая недорого полотна, которые сегодня стоят тысячи и сотни тысяч. В отношении женщин он был достаточно предприимчивым. Вы понимаете, что я имею в виду? Я позволяла ему небольшие фамильярности. Это его молодило, беднягу.
— Что подразумеваете вы под фамильярностями? — спросил шокированный Перно.
— Ну... Ущипнет меня при случае или похлопает ниже спины. В этом не было ничего порочного.
— Хм... А госпожа Констанция?
— Она? Дракон в юбке. По крайней мере хотела такой казаться. Но она была отличная женщина. Ее жизнь не была усыпана розами. Муж — законченный пьяница, бросил её без гроша, когда она уже перешагнула за пятьдесят. Пожалуй, последние пятнадцать лет она играла тут роль жандарма и брюзжала на своего хозяина, но они не могли обходиться друг без друга.
— А как они относились к вам? Хорошо?
— Да, мы понимали друг друга, все трое. Вы знаете, я ведь покладистый, веселый человек. И это им нравилось. Прежде всего — хозяину. Думаю, в глубине души он меня очень любил.
— А остальные... Много сюда приходило людей?
— Сначала много. Но хозяин с того времени, как у него случился инфаркт, жил словно на замедленных оборотах. Время от времени какие-то старые товарищи поддерживали ему компанию после полудня. Единственным постоянным гостем в доме был господин Джеймс.
— Это его племянник, верно? Он живет на аллее Поль Думер? Жинетт утвердительно кивнула.
— Да. Мужчина, что надо. Высокий, элегантный... Интеллигентный, образованный, неплохой, говорят, художник.
— Часто он сюда приходил?
— По меньшей мере — раз в неделю. Иногда обедал. Часто обсуждал с дядей, в какие картины и произведения искусства помещать капитал. Господин Джеймс был не только знатоком. Он эксперт.
— А что, он тоже позволял себе по отношению к вам... фамильярность, как его дядя? — спросил, слегка раздражаясь, Перно.
Жинетт посмотрела ему прямо в глаза и без тени смущения ответила:
— Нет, никогда. Для него я была только прислуга, знаете... Но могу вам сразу сказать, что если бы он только хотел — это ему ничего бы не стоило.
— О! — вырвалось у Перно, который был несколько старомоден.— Ну... А племянник женат? Кажется, он приходил сюда с женой?
— Я ее видела только два раза. Она вроде бы шведка или немка. Чертовски интересная блондинка, хотя, на мой вкус, несколько худа. Но... не знаю, как бы вам сказать... Странная. Что тут много говорить — иностранка. Господин Монгарнье-старший явно не поощрял ее посещения. Однажды он сказал мне, что она немного чокнутая.
— Немного чокнутая...— машинально повторил Перно.— Ладно. А теперь вы обойдете с инспектором все помещения и скажете, если что-то исчезло. Вы должны помнить все картины и остальное...
— А как же! Ведь я каждый день стирала с них пыль. Жинетт оглядела лестницу и холл.
— Смело могу сказать, что здесь все на месте,— добавила она.
— Это очень важно, —- поощрил ее полицейский.— Однако, если не исчезло ничего ценного, то почему, по вашему мнению, убили господина Монгарнье и его экономку?
— Я ничего не знаю! Я ведь не работаю в полиции,— у Жинетт не осталось, и следа той пугливости, которую она выказывала вначале.— Может, из-за денег?
— А что, господин Монгарнье держал дома деньги?
— Конечно! У него всегда была довольно большая сумма наличными.
— А откуда вы это знаете?
— Он сам мне об этом говорил. Господин Монгарнье мне доверял. Он не раз говорил: «Жинетт, такой коллекционер, как я, должен иметь под рукой деньги, чтобы купить картину, когда подвернется случай. Только таким образом совершаются самые выгодные сделки». И хозяин всегда был в состоянии заплатить наличными за то, что ему понравилось.
— Сколько денег хранилось в доме? Где он их прятал?
— Сколько? Не имею понятия. Примерно миллион старых франков или около того. Где? Тоже не знаю. За бюро у него было, по меньшей мере, три или четыре тайника, запиравшихся на ключ. И вообще, какое мне до этого дело?
— Госпожа Гобер, скажите мне,— начал коварно Перно,— вы об этих подробностях никому не сообщали?
Уборщица залилась румянцем.
— Я уже сказала вам, что хозяин мне доверял,— ответила она со злостью.— И, как вы могли бы догадаться, только потому, что я умею хранить тайны. Может быть, вам будет понятнее, если я скажу, что и не заикнулась об этом даже мужу. Мне бы это и в голову не пришло. Плевать мне, прошу прощения, на то, что в доме были деньги. Ведь они были не мои!
— Вот что говорила на первом допросе Жинетт Гобер,— сказал Риго.— Вы, случайно, ее не знаете?
— Ведь я говорил вам, господин адвокат, что я никогда не был в доме.
— Но ведь вы знаете этот район, улицу дес Розес... А Жинетт Гобер живет именно там. Прошу понять меня. В ваших собственных интересах я стараюсь вжиться в роль следователя, который будет вас допрашивать. Пробую задавать вместо него вопросы Вы знаете район. Что вы делали на улице дес Розес?
— Этого я не могу вам сказать, господин адвокат.
— Слиман, нельзя это скрывать во время следствия,— вздохнул Риго,— в противном случае считайте, что вы уже осуждены.
— Того бедного, почтенного старика убили, чтобы украсть миллион,— задумчиво сказал Слиман.
Риго присматривался к нему, как к актеру, который подает ключевую реплику. Для следователя эта реплика прозвучит весьма цинично.
— Это не подлежит ни малейшему сомнению,— ответил он сухо, беря из папки следующий документ.— Взглянем на показания Джеймса Монгарнье.
Глава четвертая
Жинетт Гобер ушла из дома одновременно с уголовной бригадой, закончившей свою работу, на улице стояла группка любопытных. Весть, которую раструбила госпожа Миньон, быстро обежала весь Медон. Несколько человек вполголоса что-то обсуждали под наблюдением двух полицейских. Среди зевак было три или четыре пенсионера, столько же служащих соседних учреждений, две домохозяйки с сумками для покупок, сантехник и мальчик от мясника с велосипедом.
Спустя несколько минут после ухода уборщицы толпа расступилась, чтобы пропустить «Мерседес» горчичного цвета, который бесцеремонно въехал в открытые ворота и остановился у дома. Из машины выскочил молодой высокий мужчина. Выглядел он весьма взволнованным.
— Я приехал как смог быстро,— пояснил он приветствовавшему его Перно.— Я Джеймс Монгарнье. Я отдыхал у себя в загородном доме в департаменте Эр, когда мне сообщили по телефону. Это... это ужасно. Где они? Могу я их увидеть?
— Я отлично понимаю ваше горе, господин Монгарнье,— сочувственно сказал Перно,— но, к сожалению, вы не можете их увидеть. По крайней мере сейчас. Тела перевезены в морг. И я думаю, что так будет лучше...
— Бедный дядя,— прошептал Монгарнье, опускаясь на стул, на котором еще недавно сидела Жинетт Гобер.— Я... я не могу этому поверить. Умереть таким ужасным образом...
Он достал из внутреннего кармана пиджака роскошный портсигар, убедился, что тот пуст, полез в другой карман, вытащил пачку «Кэмелл», открыл ее и протянул комиссару. Концы указательного и большого пальцев Монгарнье были желты от никотина.
— Мне очень жаль,— сказал Перно и, щелкнув зажигалкой, дал Монгарнье прикурить,— но вы должны понять, что для пользы дела следствие нужно вести быстро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14