— Значит, вы свататься приехали?
— Как видите,— подтвердил Василий Нилович, и сделал поясняющий жест в сторону жениха. — Парень наш — передовой офицер, недавно назначен командиром роты.
Кира Андреевна упорно смотрела на вазу с яблоками, будто дала себе слово не поднимать глаза.
— Как-то неожиданно,— обронила она.
— Ничего неожиданного тут нет! — вдохновенно молвил Чугуев.— У вас девка давно невеста, у нас жених... Дело житейское.
— Да вы садитесь пока, — смущенно посоветовал Борис Петрович напористому свату.— Дайте нам хоть с мыслями собраться.
— Это можно,— Василий Нилович неловко крякнул и присел.— Прошу прощения, не учел, что потребуются размышления.
— Но тут особый случай,— заговорила хозяйка, наконец поднимая глаза.— Почему бы и не подумать?.. Лена еще не закончила институт, до занятий осталось не так много времени. Так что начинать свадебные хлопоты — не совсем разумно. Да и жених не под боком живет, сложно будет продолжать учебу.
— Эти затруднения при современном транспорте вполне преодолимы,— сказал Чугуев.— Да и здесь Лена может пожить необходимое время. Не откажете дочери-то!.. А парню скоро отпуск дадут, и сама жизнь разрешит эту проблему.
Василий Нилович оказался достойным сватом: говорил находчиво, доброжелательно, убедительно. Он еще полагал, что слышит обычные при подобных делах отговорки.
Между тем Анатолий уже сделал неутешительный вывод: не отдаст Кира Андреевна дочь по доброму согласию. Была еще надежда на Бориса Петровича (земляк же!), но тот почему-то избегал его взглядов.
— Так что, поднимем предложенный тост? — спросил сват.
— Нет-нет, с этим придется повременить! — поспешно отвечала хозяйка, и даже отодвинула рюмку с вином. Дескать, такие дела не вершатся быстро.
— Простите, как понимать ваши слова?.. Или продолжим разговор, или у вас имеются какие-то свои соображения?
— Как понимать?.. Чтобы все это правильно поняли, понадобится немало красноречия.
— Ну-у, Кира Андреевна! В этих делах красноречие — не самое главное... Вот давайте спросим молодых, что они скажут.— Чугуев обратился к девушке: — Лена, вы согласны выйти замуж за Анатолия?
Все ждали этой минуты, и когда она наступила, за столом установилась тишина. Парень и девушка быстро переглянулись, — в их взглядах было единение. Они уже сознавали взаимную близость.
— Да, я согласна,— отвечала Лена, опустив глаза. — А вы, Толя, согласны стать ее мужем?
Плотный вишневый румянец заливал щеки Анатолия.
— С великой радостью.
После некоторого раздумья актер вздохнул и промолвил как-то неуверенно:
— Особых возражений и у нас нет... Но я против спешки. Повремените год-полтора. С окончанием института дело приблизится, чувства свои проверите.
— Понятно,— молвил обескураженный сват.— А вы, Кира Андреевна, что скажете?
— То же самое, что и муж.— Она повернулась к дочери.— К тому же я знаю, Лена, ты дружишь со своим однокурсником, и вы уже почти пришли к согласию. Как это понимать?
— Он-то согласен, хоть завтра. А я — нет. Никогда!..
Так и понимать,— отвечала дочь несколько нервно.— Может, вспомнишь еще, с кем я дружила в школе? — Ле-ена! — с упреком кинул отец.
— Что, папочка?.. Да, я хочу выйти замуж за Толю и не намерена ждать этого до второй молодости. Мы же любим друг друга! Или ты не хочешь, чтобы я уехала с ним?.. Скажи, тебя это волнует?
— Успокойся,— смутился отец.— Разумеется, здорово, когда любят друг друга. Любовь приходит, не спрашивая нас. А вот счастье!..— Он помедлил, словно давая время подумать.— А счастье —- не бесплатное приложение к желанию выйти замуж. Чаще это птичьи голоса в саду. Заливаются на все лады, а подойдешь — умолкла птичка. Вспорхнула и нет ее. Пустая ветка качается.
Борис Петрович повернулся к свату:
— Знаете, теперь у молодежи хорошо развита фантазия. Космический век!.. Каждое новое увлечение принимают за звездную любовь, а потом жестоко расплачиваются за легкомыслие.
— Папа, речь идет о судьбе двух близких тебе людей.
Киру Андреевну раздражала начавшаяся перепалка. Она попыталась угомонить строптивую дочь:
— Лена, почему ты не даешь родителям слово сказать?
— Ну говорите, только яснее! А то ваши доводы не слаще вчерашнего супа,— хмыкнула девушка и занялась яблоком,
— А я и скажу! — пообещала мать, что-то обдумывая.
Разумеется, эта пожилая, уважаемая в семейном кругу и на работе женщина хотела выдать замуж взрослую дочь. Не раз помышляла о ее свадьбе, и как у всех матерей, у нее с этим были связаны надежды и радостные ожидания.
Ничего не имела она и против Анатолия,— просто не видела в нем достойного дочери жениха. Она лишь недавно встречалась с матерью Сани Луговских, женщиной солидной и обаятельной, и у них снова возник разговор об устройстве будущего детей. Сколько близкого обеим матерям было в их приятной, доверительной беседе!.. И вот настырный лейтенант опрокидывает все разом.
— Простите, Василий Нилович, сможет ли наша дочь, живя где-то, закончить медицинский институт? И могут ли Анатолия послать в такие места, где, кроме электричества, все в большом количестве? Только, пожалуйста, без сиропа.
Чугуев усмехнулся словам из песенки, которую тоже слышал.
— Отвечу без сиропа... Институт Лена закончит. А послать офицера в принципе могут куда угодно — на то он и присягу давал.
— Вот видите,— подхватила хозяйка.— Но еще неизвестно, сможет ли она закончить вуз, когда поверх конспектов лягут пеленки... И вообще все это очень проблематично. У нас в тресте работает женщина. По возрасту ей пора на пенсию, а трудового стажа нет и семи лет.
— Что с ней случилось? — поинтересовался Чугуев. Вопрос не следовало задавать, потому что Кира Андреевна ждала его.
— В свое время у нее случилось то самое, что намечается у нас. Молодая неопытная дуреха вышла замуж за офицера: горячая любовь, счастье!.. Скиталась по медвежьим углам, учебу бросила, работать не могла. С переездом в наш город их пути с мужем разошлись.— Она чуть помолчала.— Что касается Толи, то о нем уже дал нелестный отзыв его близкий товарищ.
— Ну, мама, не ждала от тебя! — расстроилась дочь.
Шумно вскочила и выбежала в свою комнату со слезами на глазах. За столом установилось тягостное молчание. Борис Петрович винил себя во всем. Он давно устранился от воспитания дочери, зато был посвящен в сокровенные планы Кирилла о возможном и близком варианте «Саня плюс Лена». А еще имел неосторожность изобразить жене сцену, что произошла здесь между Евгением и Леной.
Чугуев укоризненно смотрел на хозяина и хозяйку. В глазах Анатолия читались разочарование и тяжелая обида. Он до сих пор считал Киру Андреевну доброй, отзывчивой. Неужели то была лишь холодная любезность? Его встречали здесь, как встречают в силу необходимости, приличия, не брезгуя на досуге подхватить старую сплетню! Ему стало трудно дышать,— что-то судорожное сжималось в горле.
Да и сама Кира Андреевна была удручена случившимся, не знала, как теперь быть. Отступать от своего ей не хотелось, а в то же время слова и слезы дочери задевали. Как часто благонамеренные родители, стараясь оградить детей от жизненных невзгод, попадают в ложное положение!
— Не надо нам так,— дружелюбно заметил Василий Нилович, и пошутил: — Вы хотите, чтобы жизнь вашей дочери застраховали от всяких случайностей! Свату такая задача не под силу... Не лучше ли предоставить это Анатолию. Кто же, как не он позаботится о Лене! — Он снова взял свою рюмку.— Борис Петрович!.. Кира Андреевна!.. Может все-таки выпьем за согласие, хотя бы в принципе?.. О сроках как-нибудь потом, договоримся. Если надо, так со свадьбой можно и подождать, время терпит.
Тут мать совершенно заупрямилась. На лице у нее появилось неприязненное выражение: ее раздражала настойчивость свата, укоризненные взгляды жениха. И вообще ей было не по себе.
— Извините, но мы не согласны отдать дочь за военного,— отвечала она за себя и мужа.— Так что не посетуйте на нас.
— Да, посватались, — грустно усмехнулся Василий Нилович.— Значит, все мы патриоты... на словах. А когда надо послужить где-то в отдаленном месте, то пусть служит чей-то сын и замуж за него выходит чья-то дочь. Да-а...
— А почему вы решили, что мне в моей квартире и за моим столом можно высказывать упреки? — вспыхнула Кира Андреевна.
Чугуев сразу поднялся, гася усмешку.
— Извините!.. Нечаянно вырвалось... До свидания. Анатолий тоже встал, очень расстроенный.
— Вы может быть и правы,— сказал он Кире Андреевне.— Только в жизни не все поддается учету и не все отзывы подтверждаются. Вы меня обидели, и я больше не зайду к вам. Но теперь мы с Леной сами о себе подумаем. Это я вам обещаю твердо.
Когда вышли из подъезда, Василий Нилович по-отцовски взял его под руку, добродушно рассмеялся.
— Ну, Русинов, втравил ты меня в историю! Отже-нили нас... Ничего, не переживай. Ответил ты правильно, и девка у них зубагая. Закатит им два-три шефских концерта — сами кинутся искать тебя, жениха.
Они подошли к стоящему под каштанами «уазику», сели в него.
— Поехали, Суббота! — кинул Чугуев водителю.
Отпуск у Евгения подходил к концу. Жили они вместе с дядей в лучшей, солнечной комнате. Дядя любил пиво и редкий день не осушал бутылку-другую; племянник же терпеть не мог этого напитка. Во всем остальном между ними царило согласие. Вместе ходили в кино и театр, рыбачили и катались на лодке по Волге...
Одно лишь озадачивало: почти каждый вечер за чаем возникал тот же самый, надоевший разговор — о долге и призвании. При этом мать выспрашивала подробности о службе. У Евгения невольно зарождалось подозрение в сговоре. А тот день у него, памятливого, запечатлелся со всеми подробностями.
С утра моросил дождь. Погода испортилась, как видно, надолго. Небо было затянуто беспросветными тучами до самого горизонта. Евгений решил не выходить из дому, и сразу после завтрака уединился с книгой. Его неожиданно увлекли «Судебные речи известных русских юристов».
Книгу легко достал из шкафа и увидел меж листами странную закладку — телеграмму трехнедельной давности, более чем ошеломляющую по содержанию: «Юлия Михайловна Женя хандрит хочет уходить армии отговорите будет отпуске. Анатолий». Да, это в духе Русинова! Что ни слово, классика.
Евгений опустился в кресло, точно громом пораженный: телеграмма пришла сюда перед его приездом. Неужели все подстроено? И дядя позвонил, и собрание отложили... Но горше всего то, что и дома достал его Русинов.
Сначала в нем, тягостно обидчивом, всколыхнулось зло на товарища: «Да как ты смел тревожить мою мать? Понимаешь ли, добровольный полицмейстер, что это неслыханное свинство!»
Однако гнев был напускным. Из глубины же, сначала смутно, затем все яснее и яснее высвечивалось его собственное поведение, далеко не ангельское, достойное изумления. Другу-то сколько напакостил!.. М-да,
как ни кипятись, а ты заслужил и эту пощечину. Вполне! За все сразу. Ведь вот с этой телеграммой, с ее словами на сердце, мать и дядя встречали тебя на аэродроме! Улыбались тебе, говорили приятное. И все то время, пока ты прохлаждался тут, они молчали. Молчали! Усек?..
Неожиданно вошел дядя. Он был в военном. На одутловатом лице — выражение горечи. Насупленный, костистый, с резкими складками на переносице, сел напротив, кивнул на телеграмму, заговорил суховатым, будничным голосом:
— Тебе уже все ясно, Женя?.. Не будем больше играть в прятки. Только не думай, что я приехал сюда из-за тебя. У меня действительно отпуск. Так совпало... Но вот сегодня известили: изобретение мое одобрено, начинается обкатка опытного образца. Я должен немедленно убыть к месту службы, и потому вынужден поторопить события...
Он помолчал, склонил русую, седеющую голову, потер ладонью жилистую шею, вздохнул.
— Мы несколько вечеров подряд толковали о разных разностях. И я, мне кажется, до клеточки разглядел тебя. Если в чем-то ошибаюсь, прости... Ты знаешь, мил человек, я тебе не раз говорил, что ты одаренный парень. И был уверен: со временем станешь если не художником, то артистом. Так, вот, Женя, я ошибался. По способностям ты самый обыкновенный из смертных, даже кое в чем заурядный. Но претензии к жизни предъявляешь такие, какие не предъявляет и гений.
Николай Михайлович выждал, явно давая племяннику возможность досказать что-либо. Но тот молчал.
— А поскольку люди мы с тобой обыкновенные, то давай толковать о житейской прозе. Нельзя же всю жизнь задавать себе непосильные задачи... Как я понял, тебе все равно, во что вкладывать свой труд. Главное — видеть результат, сознавать, что ты полезен. Целесообразно ли в таком случае бросать только что приобретенную профессию?.. Мне думается, нет. Дом строят не затем, чтобы сломать его, но чтобы жить в нем. А ты, мил человек, не успел построить одно, хочешь разрушить его и взяться за другое.
Что-то угнетающее тяжело навалилось на Евгения. Судя по всему, дядя заодно с матерью, с Одинцовым, и Руси новым.
— Выходит, я давно и безнадежно заблуждаюсь! — жалко усмехнулся Евгений.— Когда же, по-вашему, у меня началось это?
— Заблуждения обычно начинаются с того момента, когда будущий гражданин, еще ничего не совершив и не зная, к чему он пригоден, уже возомнил: я велик, я все могу...
— С чего тогда надо начинать?
— С мысли, что я пока мал, я не могу терять время и мне надо постараться сделать хоть что-нибудь в жизни.
Евгений поднял глаза: в них было изумление.
— Но это что-то приземленное! Не понимаю, зачем все отрицать?
— Да затем, что приятных разговоров ты слышал предостаточно. И еще один такой разговорчик ничему тебя не вразумит. Не морщись, Женя... Никто не собирается дышать нашатырным спиртом, но в некоторых случаях его полезно нюхать: это приводит в чувство.
— По-вашему, я пустой мечтатель?—горько спросил Евгений.
— А кто же ты?
— Но и мне хочется дела, в котором участвовали бы голова и руки...
Николай Михайлович пожал плечами, явно не понимая его.
— В жизни все создается головой и руками. И на офицерских должностях, как тебе известно, не держат безголовых и безруких... Короче, ты сам не знаешь, что мог бы делать, на что способен. Так сделай хотя бы то, что тебе советуют. Сделай!
Как показалось Евгению, в голосе дяди зазвучали властные, раздражительные нотки. Насупившись, он пробормотал:
— Значит, делай, что говорят, и ни о чем не мысли?
— Зачем же утрировать?.. Мысли, то бишь мечтай. Но не отрывайся от грешной земли! А то ты, мил человек, до того домечтался, что вылез вверх корнями и начал вянуть.
Между ними повисла недоговоренность, но оба смолчали. Внизу, под окнами, раздался сигнал автомобиля. Полковник Евграфов выглянул на улицу и заторопился. Взял из-за шкафа свой чемодан, надел фуражку,
— А теперь простимся: за мной пришла машина. Не провожай меня.
Он прижал племянника к себе, поцеловал в щеку и вышел, унося укор, сомнение в глазах. Наверное, то худшее, что хотелось сказать, он так и не сказал.
Евгений подошел к открытому окну, облокотился на подоконник. Под дождем, прижавшись к тротуару, стояла черная забрызганная «Волга». Вскоре, плавно тронувшись, она укатила.
Прикрыв окошко, Евгений расстроенно и неспокойно заходил по комнате. Постоял у застекленного шкафа с книгами.
В домашней библиотеке Дреминых было немало редкостных изданий, которые всегда хочется читать и перечитывать. Однако сейчас парень ко всему испытывал непреодолимое отвращение, и даже поставил на место судебные речи с телеграммой Анатолия. Больше он в руки не возьмет эту книгу.
Смятение, вызванное в душе неприятным объяснением, не утихало. Евгений опустился в кресло, неподвижно глядя перед собой. Мучительно хотелось понять родных. Ведь ничто так не приковывает внимание к ближним, как их загадочное поведение по отношению к нам...
Комната, где он жил, была обставлена скромно. С детства Евгений помнит и кушетку, и шкаф с книгами, и письменный стол, покрытый светлым лаком, и это кресло. Здесь он рос. За этим столом выполнял домашние задания, учась в школе (лак и сейчас хранит его чернильные кляксы); из этого шкафа брал книги и с упоением читал их.
Когда-то он часами воображал себя то капитаном Немо, бороздящим неведомые океанские просторы на своем «Наутилусе», то Александром Македонским, покоряющим некие воинственные орды, то астронавтом, улетающим в иные миры.
Стукнула входная дверь — с улицы вернулась мать. Провожала брата и, наверное, заходила в булочную... А с «им, племянником, дядя простился торопливо, разочарованно. И не велел провожать себя: должно быть, хотел перемолвиться словом с сестрой. Опять же о нем, непутевом Евгении...
Он понимал, что предстоит еще одно объяснение. Куда более трудное, чем с дядей. Мать, разумеется,
намерена поговорить с ним немедленно! Столько дней терпеливо ждала, что он сам, без напоминания, расскажет все о себе, попросит совета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Как видите,— подтвердил Василий Нилович, и сделал поясняющий жест в сторону жениха. — Парень наш — передовой офицер, недавно назначен командиром роты.
Кира Андреевна упорно смотрела на вазу с яблоками, будто дала себе слово не поднимать глаза.
— Как-то неожиданно,— обронила она.
— Ничего неожиданного тут нет! — вдохновенно молвил Чугуев.— У вас девка давно невеста, у нас жених... Дело житейское.
— Да вы садитесь пока, — смущенно посоветовал Борис Петрович напористому свату.— Дайте нам хоть с мыслями собраться.
— Это можно,— Василий Нилович неловко крякнул и присел.— Прошу прощения, не учел, что потребуются размышления.
— Но тут особый случай,— заговорила хозяйка, наконец поднимая глаза.— Почему бы и не подумать?.. Лена еще не закончила институт, до занятий осталось не так много времени. Так что начинать свадебные хлопоты — не совсем разумно. Да и жених не под боком живет, сложно будет продолжать учебу.
— Эти затруднения при современном транспорте вполне преодолимы,— сказал Чугуев.— Да и здесь Лена может пожить необходимое время. Не откажете дочери-то!.. А парню скоро отпуск дадут, и сама жизнь разрешит эту проблему.
Василий Нилович оказался достойным сватом: говорил находчиво, доброжелательно, убедительно. Он еще полагал, что слышит обычные при подобных делах отговорки.
Между тем Анатолий уже сделал неутешительный вывод: не отдаст Кира Андреевна дочь по доброму согласию. Была еще надежда на Бориса Петровича (земляк же!), но тот почему-то избегал его взглядов.
— Так что, поднимем предложенный тост? — спросил сват.
— Нет-нет, с этим придется повременить! — поспешно отвечала хозяйка, и даже отодвинула рюмку с вином. Дескать, такие дела не вершатся быстро.
— Простите, как понимать ваши слова?.. Или продолжим разговор, или у вас имеются какие-то свои соображения?
— Как понимать?.. Чтобы все это правильно поняли, понадобится немало красноречия.
— Ну-у, Кира Андреевна! В этих делах красноречие — не самое главное... Вот давайте спросим молодых, что они скажут.— Чугуев обратился к девушке: — Лена, вы согласны выйти замуж за Анатолия?
Все ждали этой минуты, и когда она наступила, за столом установилась тишина. Парень и девушка быстро переглянулись, — в их взглядах было единение. Они уже сознавали взаимную близость.
— Да, я согласна,— отвечала Лена, опустив глаза. — А вы, Толя, согласны стать ее мужем?
Плотный вишневый румянец заливал щеки Анатолия.
— С великой радостью.
После некоторого раздумья актер вздохнул и промолвил как-то неуверенно:
— Особых возражений и у нас нет... Но я против спешки. Повремените год-полтора. С окончанием института дело приблизится, чувства свои проверите.
— Понятно,— молвил обескураженный сват.— А вы, Кира Андреевна, что скажете?
— То же самое, что и муж.— Она повернулась к дочери.— К тому же я знаю, Лена, ты дружишь со своим однокурсником, и вы уже почти пришли к согласию. Как это понимать?
— Он-то согласен, хоть завтра. А я — нет. Никогда!..
Так и понимать,— отвечала дочь несколько нервно.— Может, вспомнишь еще, с кем я дружила в школе? — Ле-ена! — с упреком кинул отец.
— Что, папочка?.. Да, я хочу выйти замуж за Толю и не намерена ждать этого до второй молодости. Мы же любим друг друга! Или ты не хочешь, чтобы я уехала с ним?.. Скажи, тебя это волнует?
— Успокойся,— смутился отец.— Разумеется, здорово, когда любят друг друга. Любовь приходит, не спрашивая нас. А вот счастье!..— Он помедлил, словно давая время подумать.— А счастье —- не бесплатное приложение к желанию выйти замуж. Чаще это птичьи голоса в саду. Заливаются на все лады, а подойдешь — умолкла птичка. Вспорхнула и нет ее. Пустая ветка качается.
Борис Петрович повернулся к свату:
— Знаете, теперь у молодежи хорошо развита фантазия. Космический век!.. Каждое новое увлечение принимают за звездную любовь, а потом жестоко расплачиваются за легкомыслие.
— Папа, речь идет о судьбе двух близких тебе людей.
Киру Андреевну раздражала начавшаяся перепалка. Она попыталась угомонить строптивую дочь:
— Лена, почему ты не даешь родителям слово сказать?
— Ну говорите, только яснее! А то ваши доводы не слаще вчерашнего супа,— хмыкнула девушка и занялась яблоком,
— А я и скажу! — пообещала мать, что-то обдумывая.
Разумеется, эта пожилая, уважаемая в семейном кругу и на работе женщина хотела выдать замуж взрослую дочь. Не раз помышляла о ее свадьбе, и как у всех матерей, у нее с этим были связаны надежды и радостные ожидания.
Ничего не имела она и против Анатолия,— просто не видела в нем достойного дочери жениха. Она лишь недавно встречалась с матерью Сани Луговских, женщиной солидной и обаятельной, и у них снова возник разговор об устройстве будущего детей. Сколько близкого обеим матерям было в их приятной, доверительной беседе!.. И вот настырный лейтенант опрокидывает все разом.
— Простите, Василий Нилович, сможет ли наша дочь, живя где-то, закончить медицинский институт? И могут ли Анатолия послать в такие места, где, кроме электричества, все в большом количестве? Только, пожалуйста, без сиропа.
Чугуев усмехнулся словам из песенки, которую тоже слышал.
— Отвечу без сиропа... Институт Лена закончит. А послать офицера в принципе могут куда угодно — на то он и присягу давал.
— Вот видите,— подхватила хозяйка.— Но еще неизвестно, сможет ли она закончить вуз, когда поверх конспектов лягут пеленки... И вообще все это очень проблематично. У нас в тресте работает женщина. По возрасту ей пора на пенсию, а трудового стажа нет и семи лет.
— Что с ней случилось? — поинтересовался Чугуев. Вопрос не следовало задавать, потому что Кира Андреевна ждала его.
— В свое время у нее случилось то самое, что намечается у нас. Молодая неопытная дуреха вышла замуж за офицера: горячая любовь, счастье!.. Скиталась по медвежьим углам, учебу бросила, работать не могла. С переездом в наш город их пути с мужем разошлись.— Она чуть помолчала.— Что касается Толи, то о нем уже дал нелестный отзыв его близкий товарищ.
— Ну, мама, не ждала от тебя! — расстроилась дочь.
Шумно вскочила и выбежала в свою комнату со слезами на глазах. За столом установилось тягостное молчание. Борис Петрович винил себя во всем. Он давно устранился от воспитания дочери, зато был посвящен в сокровенные планы Кирилла о возможном и близком варианте «Саня плюс Лена». А еще имел неосторожность изобразить жене сцену, что произошла здесь между Евгением и Леной.
Чугуев укоризненно смотрел на хозяина и хозяйку. В глазах Анатолия читались разочарование и тяжелая обида. Он до сих пор считал Киру Андреевну доброй, отзывчивой. Неужели то была лишь холодная любезность? Его встречали здесь, как встречают в силу необходимости, приличия, не брезгуя на досуге подхватить старую сплетню! Ему стало трудно дышать,— что-то судорожное сжималось в горле.
Да и сама Кира Андреевна была удручена случившимся, не знала, как теперь быть. Отступать от своего ей не хотелось, а в то же время слова и слезы дочери задевали. Как часто благонамеренные родители, стараясь оградить детей от жизненных невзгод, попадают в ложное положение!
— Не надо нам так,— дружелюбно заметил Василий Нилович, и пошутил: — Вы хотите, чтобы жизнь вашей дочери застраховали от всяких случайностей! Свату такая задача не под силу... Не лучше ли предоставить это Анатолию. Кто же, как не он позаботится о Лене! — Он снова взял свою рюмку.— Борис Петрович!.. Кира Андреевна!.. Может все-таки выпьем за согласие, хотя бы в принципе?.. О сроках как-нибудь потом, договоримся. Если надо, так со свадьбой можно и подождать, время терпит.
Тут мать совершенно заупрямилась. На лице у нее появилось неприязненное выражение: ее раздражала настойчивость свата, укоризненные взгляды жениха. И вообще ей было не по себе.
— Извините, но мы не согласны отдать дочь за военного,— отвечала она за себя и мужа.— Так что не посетуйте на нас.
— Да, посватались, — грустно усмехнулся Василий Нилович.— Значит, все мы патриоты... на словах. А когда надо послужить где-то в отдаленном месте, то пусть служит чей-то сын и замуж за него выходит чья-то дочь. Да-а...
— А почему вы решили, что мне в моей квартире и за моим столом можно высказывать упреки? — вспыхнула Кира Андреевна.
Чугуев сразу поднялся, гася усмешку.
— Извините!.. Нечаянно вырвалось... До свидания. Анатолий тоже встал, очень расстроенный.
— Вы может быть и правы,— сказал он Кире Андреевне.— Только в жизни не все поддается учету и не все отзывы подтверждаются. Вы меня обидели, и я больше не зайду к вам. Но теперь мы с Леной сами о себе подумаем. Это я вам обещаю твердо.
Когда вышли из подъезда, Василий Нилович по-отцовски взял его под руку, добродушно рассмеялся.
— Ну, Русинов, втравил ты меня в историю! Отже-нили нас... Ничего, не переживай. Ответил ты правильно, и девка у них зубагая. Закатит им два-три шефских концерта — сами кинутся искать тебя, жениха.
Они подошли к стоящему под каштанами «уазику», сели в него.
— Поехали, Суббота! — кинул Чугуев водителю.
Отпуск у Евгения подходил к концу. Жили они вместе с дядей в лучшей, солнечной комнате. Дядя любил пиво и редкий день не осушал бутылку-другую; племянник же терпеть не мог этого напитка. Во всем остальном между ними царило согласие. Вместе ходили в кино и театр, рыбачили и катались на лодке по Волге...
Одно лишь озадачивало: почти каждый вечер за чаем возникал тот же самый, надоевший разговор — о долге и призвании. При этом мать выспрашивала подробности о службе. У Евгения невольно зарождалось подозрение в сговоре. А тот день у него, памятливого, запечатлелся со всеми подробностями.
С утра моросил дождь. Погода испортилась, как видно, надолго. Небо было затянуто беспросветными тучами до самого горизонта. Евгений решил не выходить из дому, и сразу после завтрака уединился с книгой. Его неожиданно увлекли «Судебные речи известных русских юристов».
Книгу легко достал из шкафа и увидел меж листами странную закладку — телеграмму трехнедельной давности, более чем ошеломляющую по содержанию: «Юлия Михайловна Женя хандрит хочет уходить армии отговорите будет отпуске. Анатолий». Да, это в духе Русинова! Что ни слово, классика.
Евгений опустился в кресло, точно громом пораженный: телеграмма пришла сюда перед его приездом. Неужели все подстроено? И дядя позвонил, и собрание отложили... Но горше всего то, что и дома достал его Русинов.
Сначала в нем, тягостно обидчивом, всколыхнулось зло на товарища: «Да как ты смел тревожить мою мать? Понимаешь ли, добровольный полицмейстер, что это неслыханное свинство!»
Однако гнев был напускным. Из глубины же, сначала смутно, затем все яснее и яснее высвечивалось его собственное поведение, далеко не ангельское, достойное изумления. Другу-то сколько напакостил!.. М-да,
как ни кипятись, а ты заслужил и эту пощечину. Вполне! За все сразу. Ведь вот с этой телеграммой, с ее словами на сердце, мать и дядя встречали тебя на аэродроме! Улыбались тебе, говорили приятное. И все то время, пока ты прохлаждался тут, они молчали. Молчали! Усек?..
Неожиданно вошел дядя. Он был в военном. На одутловатом лице — выражение горечи. Насупленный, костистый, с резкими складками на переносице, сел напротив, кивнул на телеграмму, заговорил суховатым, будничным голосом:
— Тебе уже все ясно, Женя?.. Не будем больше играть в прятки. Только не думай, что я приехал сюда из-за тебя. У меня действительно отпуск. Так совпало... Но вот сегодня известили: изобретение мое одобрено, начинается обкатка опытного образца. Я должен немедленно убыть к месту службы, и потому вынужден поторопить события...
Он помолчал, склонил русую, седеющую голову, потер ладонью жилистую шею, вздохнул.
— Мы несколько вечеров подряд толковали о разных разностях. И я, мне кажется, до клеточки разглядел тебя. Если в чем-то ошибаюсь, прости... Ты знаешь, мил человек, я тебе не раз говорил, что ты одаренный парень. И был уверен: со временем станешь если не художником, то артистом. Так, вот, Женя, я ошибался. По способностям ты самый обыкновенный из смертных, даже кое в чем заурядный. Но претензии к жизни предъявляешь такие, какие не предъявляет и гений.
Николай Михайлович выждал, явно давая племяннику возможность досказать что-либо. Но тот молчал.
— А поскольку люди мы с тобой обыкновенные, то давай толковать о житейской прозе. Нельзя же всю жизнь задавать себе непосильные задачи... Как я понял, тебе все равно, во что вкладывать свой труд. Главное — видеть результат, сознавать, что ты полезен. Целесообразно ли в таком случае бросать только что приобретенную профессию?.. Мне думается, нет. Дом строят не затем, чтобы сломать его, но чтобы жить в нем. А ты, мил человек, не успел построить одно, хочешь разрушить его и взяться за другое.
Что-то угнетающее тяжело навалилось на Евгения. Судя по всему, дядя заодно с матерью, с Одинцовым, и Руси новым.
— Выходит, я давно и безнадежно заблуждаюсь! — жалко усмехнулся Евгений.— Когда же, по-вашему, у меня началось это?
— Заблуждения обычно начинаются с того момента, когда будущий гражданин, еще ничего не совершив и не зная, к чему он пригоден, уже возомнил: я велик, я все могу...
— С чего тогда надо начинать?
— С мысли, что я пока мал, я не могу терять время и мне надо постараться сделать хоть что-нибудь в жизни.
Евгений поднял глаза: в них было изумление.
— Но это что-то приземленное! Не понимаю, зачем все отрицать?
— Да затем, что приятных разговоров ты слышал предостаточно. И еще один такой разговорчик ничему тебя не вразумит. Не морщись, Женя... Никто не собирается дышать нашатырным спиртом, но в некоторых случаях его полезно нюхать: это приводит в чувство.
— По-вашему, я пустой мечтатель?—горько спросил Евгений.
— А кто же ты?
— Но и мне хочется дела, в котором участвовали бы голова и руки...
Николай Михайлович пожал плечами, явно не понимая его.
— В жизни все создается головой и руками. И на офицерских должностях, как тебе известно, не держат безголовых и безруких... Короче, ты сам не знаешь, что мог бы делать, на что способен. Так сделай хотя бы то, что тебе советуют. Сделай!
Как показалось Евгению, в голосе дяди зазвучали властные, раздражительные нотки. Насупившись, он пробормотал:
— Значит, делай, что говорят, и ни о чем не мысли?
— Зачем же утрировать?.. Мысли, то бишь мечтай. Но не отрывайся от грешной земли! А то ты, мил человек, до того домечтался, что вылез вверх корнями и начал вянуть.
Между ними повисла недоговоренность, но оба смолчали. Внизу, под окнами, раздался сигнал автомобиля. Полковник Евграфов выглянул на улицу и заторопился. Взял из-за шкафа свой чемодан, надел фуражку,
— А теперь простимся: за мной пришла машина. Не провожай меня.
Он прижал племянника к себе, поцеловал в щеку и вышел, унося укор, сомнение в глазах. Наверное, то худшее, что хотелось сказать, он так и не сказал.
Евгений подошел к открытому окну, облокотился на подоконник. Под дождем, прижавшись к тротуару, стояла черная забрызганная «Волга». Вскоре, плавно тронувшись, она укатила.
Прикрыв окошко, Евгений расстроенно и неспокойно заходил по комнате. Постоял у застекленного шкафа с книгами.
В домашней библиотеке Дреминых было немало редкостных изданий, которые всегда хочется читать и перечитывать. Однако сейчас парень ко всему испытывал непреодолимое отвращение, и даже поставил на место судебные речи с телеграммой Анатолия. Больше он в руки не возьмет эту книгу.
Смятение, вызванное в душе неприятным объяснением, не утихало. Евгений опустился в кресло, неподвижно глядя перед собой. Мучительно хотелось понять родных. Ведь ничто так не приковывает внимание к ближним, как их загадочное поведение по отношению к нам...
Комната, где он жил, была обставлена скромно. С детства Евгений помнит и кушетку, и шкаф с книгами, и письменный стол, покрытый светлым лаком, и это кресло. Здесь он рос. За этим столом выполнял домашние задания, учась в школе (лак и сейчас хранит его чернильные кляксы); из этого шкафа брал книги и с упоением читал их.
Когда-то он часами воображал себя то капитаном Немо, бороздящим неведомые океанские просторы на своем «Наутилусе», то Александром Македонским, покоряющим некие воинственные орды, то астронавтом, улетающим в иные миры.
Стукнула входная дверь — с улицы вернулась мать. Провожала брата и, наверное, заходила в булочную... А с «им, племянником, дядя простился торопливо, разочарованно. И не велел провожать себя: должно быть, хотел перемолвиться словом с сестрой. Опять же о нем, непутевом Евгении...
Он понимал, что предстоит еще одно объяснение. Куда более трудное, чем с дядей. Мать, разумеется,
намерена поговорить с ним немедленно! Столько дней терпеливо ждала, что он сам, без напоминания, расскажет все о себе, попросит совета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35