А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Тоже верно! А то опоры тут никакой.
Русанов был рад: с бывалым прапорщиком можно любое дело сварганить. Не успевал один высказать стоющую мысль, как второй тут же ее развивал.
— Даже если не удастся ломами свалить, все равно пройдем,— уверенно говорил Микульский.— Подкопаем камень с той и с другой стороны, а потом зацепим тросом, и танк запросто свалит его.
— Нет, это надо сделать загодя. Заложить за него несколько взрывпакетов и вывернуть во время артподготовки... Ну, идите! Возвращайтесь сюда же, к камню. Да поосторожнее там!
— Не беспокойся, лейтенант: я еще на фронте ходил в разведку.
Микульский с: Индришунасом выбрались из оврага и растворились в вязких сумерках ночи. Анатолий прислушивался с минуту: сверху не доносилось ни звука. Тяжело опираясь на шест, подался назад. Ноги у него дергало от усталости, голова казалась чугунной.
Прошел сотни полторы метров, когда заметил в овраге знакомую фигуру. Виноходов курил: огонек папиросы то ярко светился, то тускнел, опускаясь вниз. Лейтенант подскочил к нему, зашипел:
— Сдурел, что ли? Брось сейчас же папиросу!.. Все там сделал?
— Так точно.— Виноходов затоптал окурок.— Танк свободно пройдет.
— Ну молодец. Старайся. Во время атаки сядешь за рычаги танка вместо Гафурова — он пока слабак. Не подведешь?
— Спасибо, товарищ лейтенант. Проведу как по ниточке.
— Хорошо... Иди сейчас к Адушкину. Отрежете от бревна с моей машины две полуметровые чурки да прихватите два лома. Камень там дорогу перегородил, надо сковырнуть. Пусть Адушкин выделит тебе в помощники Усачева.
Вернувшись к камню, Анатолий увидел там трех человек. Вначале удивился, но тут же понял, что разведчики взяли «языка». Все трое беспечно курили, пряча в горсти огоньки папирос.
— Курить запрещаю! — кинул лейтенант.
— Да тут теперь никого нет! — заверил его прапорщик веселым голосом. В нем еще не уляглось возбуждение, вызванное удачной вылазкой.
— Сейчас нет — через минуту будет. Табачный дым ночью далеко чуется... Ладно, дайте и я затянусь разок.
Русинов присматривался к «пленному». Это был осеннего призыва курносый и круглолицый солдат в шинели и пилотке. Опечаленный тем, что его насильно увели с поста, он сидел нахохлившись.
— Как взяли его?
— Как на фронте! — со смехом отвечал прапорщик.— Пробираемся мы, значит, кустиками над склоном оврага, приглядываемся. Луна как раз вылупилась. Видим, будто маячит чья-то голова впереди. А он присел в окопчике и задремал. Подползли к нему сзади. Инд-ришунас навалился броском и пикнуть не дал.
— Ладонь вот укусил, — сказал механик, подняв крупную руку.
— Не брыкался?
— Да где ему!.. Автомат и ракетницу мы у него забрали, предупредили: если попытается кричать, заткнем рот его же пилоткой. Ну и пошел с нами, как миленький.
— Что ж, это хорошо.— Затоптав окурок, Анатолий приказал механику: — Отведи его на кухню, чаем напоить и спать уложить. Автомат верните, чтобы не переживал. А ракетницу оставим.
У лейтенанта появилась интересная мысль, но он пока че хотел выкладывать ее. Забрав ракетницу, сказал «пленному»:
— Не горюй, парень! Наступление начнется — с комфортом доставим снова на высоту.
Механик с солдатом ушли, а Русинов с Микульским налегли на лопаты: время было дорого. К счастью, камень сидел не так уж глубоко, и теперь стало ясно, что ловушка эта — для простаков. Наверное командир полка не один раз прикинул, прежде чем родился замысел...
Минут через сорок пришли уставшие Виноходов и Усачев. Первый держал под мышкой полуметровые чурки, второй нес на плече ломы. Чурки тут же пристроили, поддели камень ломами.
— Что ж, попробуем! — раззадорился прапорщик, поплевав на руки.— Индришунаса зря пустили: он бы навалился — дай боже... Налегли!
Глыба качнулась и снова подалась назад.
— Шевелится! — воскликнул Русинов, радуясь. — Виноходов! Бери лопату, и как только камень отшатнется, бросай за него землю... Готовы?.. И-и-и... ррраз!.. И-и-и... рраз!
Дело пошло. Камень постепенно расшатывался. А так как за него бросалась земля, то он после каждого качка отклонялся от глинистой стенки. Наконец тяжело плюхнулся в болотное ложе оврага. Все четверо облегченно вздохнули.
— Там ему и место!—ликовал Русинов, утираясь платком.— Раньше мешал танкам проехать, а теперь будет помогать. Как, Серафим Антонович, проскочим тут?
— Запросто! Главное — чтобы не скатывались машины в трясину.
— А мы подроем стенку, где нужно, и порядок в танковых войсках. Так что иди к комбату с докладом: проход готов!
— Да нет уж, лучше я поработаю,— возразил прапорщик.— Сам иди докладывай, ты старший. Оставь со мной одного человека.
Русинов колебался недолго.
— Ладно, пойду, — сказал он. — С тобой остается Усачев. Когда все сделаете тут, отправь его к ячменному полю, на тот край взгорья.— Лейтенант подал ракетницу солдату.— Начнется атака — ракету в сторону поля! Чуть погодя — следующую. Пусть западные думают, что их атакуют с того фланга.
— Хм, забавная мысль! — усмехнулся прапорщик.—> Стоит подыграть.
— Только осторожнее работайте. Обидно будет, когда сорвется налаженное дело.
— Не сорвется!
Взяв на плечи по лому и прихватив шест, Русинов и Виноходов подались из оврага. Вскоре лейтенант отчитывался перед комбатом, который долго и с нетерпением ждал его.
— Ну, Русинов, вы первым открыли эту дорожку — первым и пойдете по ней! А сейчас — спать,— распорядился Загоров.
...Сигнал о наступлении передали за час до рассвета. Луна уже зашла и было совершенно темно. Осво-
водившееся от туч небо утомленно мигало бесчисленными зрачками звезд.
Евгений бодро поднялся, велел солдатам скатать брезент. Хоть недолго спал, а чувствовал себя отдохнувшим. Надевая танкошлем, припомнил, как Русинов звал его на разведку оврага. «Чудак! Наверное, всю ночь глаз не сомкнул»,— усмехнулся он.
А над полем учебного боя уже рвались заряды тротила. Разнеслась долгожданная команда: «Заводи-и-и!» Боевые машины ожили, глухо зарычали моторами в земляных углублениях. Загоров передал по радио:
— «Лафет» — один, два, три!.. Я «Лафет». Вперед!
Все пришло в движение. Темными глыбами вырастали танки из ямин окопов, один за другим потянулись к оврагу. Механики включили приборы ночного видения. Мягкий, зыбкий зеленоватый свет таинственным образом пронизал мрак, не вспугивая его.
Пятьдесятпятка Дремина тоже двинулась вверх по аппарели, но вдруг сорвалась на глинистой крутости. Механик прибавил обороты двигателю — машина натужно задрожала, дернулась, и опять съехала вниз. У Евгения все похолодело: вот тебе и крюки в небе с тросами, вот тебе и космос! Сам себя посадил... Поспешил вчера доложить, что окопы готовы, а крутости поленился убавить, не потребовал, чтобы экипажи поработали лишних двадцать минут. Как же вырваться?..
Его охватила растерянность. Он смутно видел в темноте, что последние машины уползают в ночь. Только рядом, в соседнем окопе, натужно ревел мотором -Т-55 сержанта Коренюка. «Неужели весь взвод засел?» — Лейтенант ошалело выскочил наверх и побежал по позиции взвода. Танк сержанта Негоды все же вышел из окопа и умчался.
Вернувшись к своей машине, отчаянно крикнул механику Савчуку:
— В чем дело?
— Не берет подъем! — виновато отозвался тот. — Глина скользкая, траки забила...
— А ну попробуй еще раз!
Спустился в танк, включил рацию, со страхом думая, что скажут ему Приходько и Загоров. Докладывать о случившемся не решался, надеясь выбраться, догнать своих. Однако медлил напрасно: новая попытка ниче-
го не дала. Т-55 дергался на отсыревшей глине, съезжал назад. Евгений совсем упал духом. Должно быть, Приходько заметил, что вышла не вся рота. Сделал по радио запрос: кто остался, доложите! Тут Евгений и сообщил, что два его танка не вышли из окопов.
— Ну знаете!.. В бою за такие штучки по шее дают. Немедленно выбирайтесь! — И угрожающе выключил рацию. Помочь засевшему командиру взвода он не мог: рота уже втянулась в овраг.
На Евгения вдруг повеяло фронтовой трибунальской суровостью. Велел Савчуку заглушить напрасно тужав-шийся двигатель (в окопе нечем было дышать от газов), он ощутил тяжесть, словно тело его наполнили не кровью, а ртутью. Подбежал сержант Коренюк.
— Что будем делать, товарищ лейтенант?
— А вы сами не знаете? — напустился на него Евгений, срывая злость. — Немедленно за лопаты — и копать, копать!.. Стойте! Сперва все к моему танку. А мы вас потом на буксире выведем.
Воистину «хорошая мысля приходит опосля». Догадайся он о буксире десятью минутами раньше, пока здесь была машина Негоды, и не свалилось бы на голову горькой напасти. Да и крутости аппарелей можно было убавить еще ночью, когда приходил Анатолий, стоило лишь внять спасительному благоразумию.
«А то спать тебя тянет! Упарился, бедняжка, раскис!» — мысленно сек он себя, глядя, как танкисты торопливо, с запоздалым усердием орудуют лопатами. Сам он светил, держа в руке фонарик.
Через полчаса, когда начался рассвет, его танки вырвались из ловушки. Он дал команду двигаться вперед и торопливо, с замирающим сердцем доложил по радио командиру роты.
«Следуйте на высоту «Длинная»! — передал Приходько.
Едва поднялись на гребень высоты, изрытой мотострелками и уже покинутой ими (танкисты успешно выбили их с занимаемых позиций), Евгений велел Савчуку остановиться. Правее, у куста, стояли танк комбата и «уазик» командира полка.
Лейтенанта ждали с настороженностью.
— Что случилось, Дремин? — холодно спросил Одинцов. Выслушав объяснение, сел в легковую И. укатил.
Напряженный, трепещущий, Евгений повернулся к комбату. Лицо Загорова было негодующим, в гневных румянцах. Он только что выслушал внушение из-за взводного и был вне себя от ярости. Так великолепно все разыграли! Батальон наверняка получил бы высшую оценку. Сам командир полка не скрывает, что маневр проведен блестяще. Как вдруг из-за одного растяпы ставят четверку с минусом...
Не приняв оправданий, с тяжелым сердцем пообещал:
— Ну погоди, ты у меня попляшешь!
— А чего вы меня пугаете? — озлобился вдруг лей-' тенант.
И тут Загороз совершенно вышел из себя.
— А что мне на вас — богу молиться?! Да знаете ли вы, что на фронте я запросто пристрелил бы вас и оставил валяться на этом длинном бугре, как предателя.
Под горячую руку Алексей Петрович не стеснялся в выражениях. Однако выкричавшись, поутих и приказал:
— Следуйте на танках за моей машиной. Будем догонять.
Разгоралось новое утро. Оно было ясным и тихим. Взошедшее вскоре солнце озарило летящие по полю стальные машины. Высветило и осунувшееся под танкошлемом лицо Евгения, его повлажневшие, несчастно мигавшие глаза.
Общежитие встретило застоявшейся духотой. Наверное уборщица не заглядывала в их комнату с тех пор, как они уехали на полигон. Анатолий распахнул настежь окно и двери.
— Аромат здесь еще тот! — проворчал он и повесил в шкаф, тоже дохнувший утробным теплом, плащ-накидку, ремень и фуражку.
Снял с себя амуницию и Евгений. И прямо в мундире повалился на свою койку, облегченно промолвил:
— Наконец-то добрались до цивилизации!
Анатолий тоже прилег и припомнил, как танки ползли по склоку оврага, ощупыаая путь приборами ночного видения. «А все-таки здорово обошли высоту! — не без удовольствия подумал он.— Оборона и ушками не трепыхнула, когда напали сзади».
— Интересно прошли учения.
— Хорошо тебе трепаться — в кармане пятерка,— опечаленно вздохнул Евгений.— А на моем месте и ты скулил бы... Тут танки не вышли из окопол, там Загоров навалился. А на разборе только обо мне и говорили: «За такие штуки на фронте к стенке ставят...» Хоть петлю на шею.
— Ладно, не переживай — пошумят да перестанут. Евгений повернулся на бок, уперся локтем в подушку.
— А тебе Загоров не кажется слишком властным?
— Нет, — ответил Анатолий, подумав. — Горячий — это верно. Так ведь за дело болеет и налаживает его.
— Налаживать можно спокойно, с толком, не так, как делает Загоров. Как он смотрел на меня там, на холме, с деревянным высокомерием! «Да знаете ли вы!..»
— Огневался, ясное дело. А тебе хочется, чтобы улыбался, по головке погладил? Молочка в бутылочке принес да подогрел...
— Перестань глупости пороть! Что я, младенец, что ли?
— Ну не буду,— миролюбиво отозвался Русинов и замолчал, не желая расстраивать друга.
Евгений снова откинулся навзничь. Дремота еще не приходила: слишком утомлен, взволнован и расстроен. Из души никак не выветрится едкий осадок от разговора на разборе учений. Гордый, привыкший к похвалам, он мучился от сознания, что его так грубо отчитали при всех. Его-то и при всех!
Достав лезвие безопасной бритвы, принялся срезать заусеницы вокруг ногтей. Срезал до боли, местами до крови, и слизывал выступавшие алые капельки языком,— давняя, еще школьная привычка. Это занятие-помогало ему отвлечься, сосредоточиться.
Хотелось развенчать Загорова, доказать, что он посредственность, — отсюда уже само собой следовало бы, что комбат не кмел никакого морального права отчитывать при всех его, Дремина.
— Батальону за учения поставили четверку, так это, видите ли, душевно терзает Петровича,— заговорил он с сарказмом.— Пусть скажет спасибо лейтенанту Руси-нову, что помог найти верное решение — двинуть танки по склону оврага.
Анатолий смущенно махнул рукой.
— Да брось ты! Он и без меня нашел бы этот путь. Что я? Я только мозгами раскидывал да высказывал свои соображения.
Евгений живо повернулся к нему.
— Ты Петровичу мысль ценную подкинул! И он ухватился за нее, точно малыш за веточку. Я же слышал, как Корольков рассказывал Приходько: «Лежим на высоте колодами. Мозги трещат, а ничего придумать не можем. А тут Русинов советует: по оврагу можно!..» Так что гордись, будущий маршал: ты обштопал комбата и его начштаба.
Анатолия, понятно, радовало, что товарищ такого высокого мнения о нем. Однако у него и в мыслях не было выставлять себя на первый план. Ну подал намек, а комбат оценил его и развил. Вряд ли тут уместен разговор о том, кто кого обштопал.
Словно отвечая на эти мысли, Евгений продолжал:
— Если бы ты не подал ему идею, не нашел бы он этот вариант. И в лобовой атаке высоты потерпел бы поражение, как Станиславский. Вот тогда был бы потише. А то благодаря тебе заработал четверку, так ему этого мало.
— Перестань, Женя! — поморщился Русинов.
— Не перестану. Я бы на твоем месте не дал Петровичу пожинать лавры за проведенный бой.
— Что бы ты сделал?.. Пошел к бате и сказал: это я придумал!
— Не надо. Шепни соседям: вот так надо подсказывать комбату выигрывать бой! Дойдет до Станиславского, и тот сумеет обыграть это так, что и Одинцову станет понятно.
Русинов начал скрести темную, залохматевшую голову,— в баню бы сходить да и в парикмахерскую — тоже.
— Нет, Женька, не дело говоришь. Не хватало еще глупость сморозить. Не буду я никому ничего шептать.
— Потому что ты охломон, выгоды извлечь не умеешь... А ловкачи этим пользуются. Знаешь, что Загоров выиграл ходом по оврагу?.. Должность командира полка! Если бы он проиграл бой, не видать ему повышения, как своих ушей без зеркала. Вот и получается, что теперь о комбате говорят, словно о выдающемся полководце, а о тебе никто и не заикнется.
Бывает, что судьба твоя зависит от какого-то случая. И сам ты порой не знаешь, кто и куда перевел стрелки на рельсах удачи. То ли катишься на «зеленый» по далекому маршруту, то ли отправляешься в заросший травой тупичок на стоянку. И если Русинов, на очередном разъезде оказался смекалистым стрелочником в карьере Загорова, то греха тут немного.
— Нет, Женька, я с тобой не согласен,— возразил Анатолий.— Нечего нам себя выставлять: до полка еще далеко. Так что обойдемся без театральных афиш. Надо работать, а не бить кулаком в грудь и кричать: я герой, подавай мне медаль!
— Во всех других случаях — да, а в случае с Заго-ровым — нет.
— Да оставь ты его, ради бога! — почти взмолился товарищ.
— Не оставлю, пока не развею у тебя иллюзию, будто можно рассчитывать на его благодарность. На учениях я усвоил одну печальную истину: комбат не наделен чувством справедливости. Сто раз сделай превосходно — не оценит, но промахнись разок — он тебя сырым и без соли съест.
Недовольно морщась, Русинов поднялся, сказал:
— Угомонись, Женя. Тебе нынче все кажется мрачным. Пойдем лучше покормимся.
— Не пойду никуда и тебе не советую. Столовая, наверное, уже закрыта.
— Если закрыта, зайду в продмаг, куплю чего да перекусим.
Евгений зевнул. Выговорившись, он начал успокаиваться.
— Охота человеку еще куда-то тащиться! Я бы, кажется, лишнего шага больше не ступил.
Русинов все-таки надел фуражку и вышел. Минут через семь после ухода Русинова в дверь дробно и робко постучали, словно били о стол вареное яйцо. Уже начавший дремать, Евгений досадливо
поднял голову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35