Наконец дошел черед и до него.
— Нам хотелось бы знать, как вы сами расцениваете свой поступок, и как думаете вести себя дальше,— молвил Адушкин, обращаясь к Виноходову.
В наступившей тишине тот поднялся, явно рисуясь под многими, нацеленными на него взглядами. На чернявом лице читалось презрение ко всему происходящему.
— А мне нечего сказать! Кончайте, надоело слушать. Это был вызов, и комсомольцы почувствовали сразу.
Установилась наэлектризованная тишина. Затем по рядам собравшихся прошло какое-то решительное движение.
— Брось хорохориться, Гурьян! — предостерег его Индришунас.
А Савчук насмешливо обронил:
— Ишь поднадул губы, распрындился!
Послышалось еще несколько возмущенных замечаний. У председателя собрания заметно посуровело лицо, напряглась кожа на лбу.
— Тихо, товарищи! — потребовал он, поднимаясь.— Это не каприз — это оскорбление, пощечина всем нам.— Адушкин помолчал, обводя взглядом лица танкистов.— Да, это пощечина! И мы требуем, чтобы Виноходов сейчас же извинился.
Забияка выпрямился, воинственно расправив плечи, заговорил с саркастической насмешкой:
— Большой привет с большого БАМа! Вы шпыняли меня, как пацана, осмеяли, а я перед вами же буду извиняться! Хорошенькое дело придумали. Развели тут детский сад.— Он раздраженно дернул плечами и отвернулся к окну. Дескать, вот как презирает всю эту воспитательную канитель.
Короткие брови сержанта Адушкина плотнее сошлись на переносице, в голосе захмурилась угроза:
— Еще раз требую: извинитесь за нанесенное всем оскорбление!
— А я не буду! — кликушески изломался солдат. В глазах, устремленных на комсомольского вожака, был вызов.— Сказал, не буду, и точка. Что вы мне сделаете? Ну что?
— Ведите себя прилично, Виноходов! — вмешался Чугуев, и осуждающе покачал головой.— Не забывайте, где вы находитесь.
В ленкомнате нарастал ропот возмущения. Теперь говорили все.
— Тише, товарищи! — недовольно воскликнул Адуш-кин, а когда шум улегся, продолжал: — Виноходов уверен, что мы ничего не сделаем ему. Видимо, на любое из взысканий, какое объявят, он попросту начхал. Что ж, давайте подумаем, как быть.
Собрание снова взбудоражилось. Слышались выкрики:
— Влепить ему строгача!
— Написать на завод, где он работал!..
Сержант наклонился к замполиту батальона, советуясь. Потом выпрямился с той непреклонной решимостью, которая присуща уверенным в себе людям. Поднял руку, дождался, когда утих шум, заговорил спокойно, рассудительно:
— Оскорбительное и вызывающее поведение Вино-ходова на собрании вынуждает нас принять неотложные меры. Выношу на ваше голосование. Первое. Лишить Виноходова слова и отложить рассмотрение его персонального дела, поскольку вины он своей не осознал, ведет себя крайне бестактно. Кто за это предложение, прошу голосовать.
Неожиданный поворот в ходе собрания вызвал среди присутствующих замешательство. Не все понимали, куда клонится дело, и потому руки поднимали неохотно. А все-таки предложение приняли.
— Второе,— оживился Адушкин,— Виноходов сегодня оскорбил нас, выразил нам свое презрение. Мы отворачиваемся от него, выражаем ему свое презрение—лишаем его товарищеского общения и участия. До тех пор, пока не извинится.
Гурьян беспокойно оглянулся, не видя ни в ком сочувствия. По его спине прошел холодок. Однажды ему довелось познакомиться с этим тягостным наказанием. В шестом классе он, второгодник, обидел девочку, а затем поколотил паренька, который вступился за нее, и на собрании по предложению старосты класса все отвернулись от него. Дело зашло так далеко, что ему пришлось переводиться в другую школу. А здесь-то не переведешься!
— Кто за это предложение...
Виноходов резво вскочил; на чернявом лице были растерянность и раскаяние.
— Обождите! — попросил он.— Обождите...
— Шо, припекло! — насмешливо кинул Савчук. Ни один мускул не дрогнул на лице Адушкина.
— Виноходов, мы только что лишили вас слова. Говорить с вами будем теперь лишь на следующем собрании.
— Но я хочу извиниться.
— Об этом скажете после принятия решения.— Председатель снова обратился ко всем: — Кто за второе предложение, прошу голосовать.
На этот раз танкисты единодушно вскинули руки и как бы сразу отдалились от Гурьяна. Он сел и сдавил ладонями голову.
— Третье. Написать письмо по месту призыва. Пусть работники военкомата разъяснят гражданам Виноходо-вым, что те десятки, которые они часто присылают, оказывают на их сына разлагающее влияние: он стал на путь пьянства. Кто за это предложение, прошу голосовать.
«Вот это взяли его в оборот! — ликовал в душе комбат, поглядывая на комсомольцев.— Вот тебе и мальчишки!.. Все же коллективное мнение — великая сила. Тут для упрямца один выход — покориться».
Майор Загоров гордился своими танкистами, испытывал чувство восхищения. Ему казалось, что он открыл для себя новую истину, хотя, понятно, истина была старая... Неожиданно поймал на себе торжествующий, насмешливый взгляд Чугуева. И тут же понял, что хотел сказать замполит: возвышай эту коллективную силу, поддерживай, умело опирайся на нее.
«Да, Василий Нилович, раззул ты мне глаза! — радовался и досадовал комбат.— Если эта сила в трудный час примет решение стоять насмерть, так и будет. А попытайся кто-нибудь не подчиниться, как Виноходов, его остановят взглядом, словом, а то и выстрелом...»
— Разрешите? — попросил Индришунас и поднялся, рослый, плечистый, со следами волнения на лице.— Я так думаю: надо, чтобы его мать не только не присылала сынку «пьяных» денег, но чтобы и не имела нехорошего заработка... Не знаю, как лучше выразить... Пока Гурьян среди нас, мы не допустим его к плохому, а вернется он осенью домой, и снова пойдет по старой дорожке.
— Понял,— сказал Адушкин, размышляя.— Итак, четвертое. Обратиться в соответствующие органы, чтобы те проверили, какие левые выручки считает гражданка Виноходова. Кто — за?
Когда все дружно подняли руки, он подытожил:
— Единогласно.— И что-то подчеркнул на листке бумаги.— Что ж, я думаю, прислушаются к нашему мнению.
Опечаленный и растерянный, Гурьян слушал это словно во сне, словно со стороны смотрел, как решается его участь. И сознание нелепой ошибки овладело им. Нет, он вовсе не жалел, что выпил и опоздал из увольнения, он жалел, что опрометчиво повел себя на собрании. Как они могли столь быстро и глубоко разглядеть его?.. Да, Гурьяна не испугали бы ни выговор, ни исключение из комсомола. Сколько раз, помнится, мать пеняла ему: «Ни к чему комсомольство тебе, сынок. Только нервотрепка да лишний расход».
— Еще предложения будут? — спросил Адушкин, обводя взглядом притихших в осознании происходящего товарищей.— Тогда сделаем исключение и послушаем Виноходова.— И сел, суровый, неуступчивый. «Посмотрим, что теперь запоешь!» — читалось на лице.
Забияка поспешно вскочил, сделал глотательное движение, так как пересохшее горло плохо повиновалось ему.
— Я прошу ребят извинить меня.— Голос у него дрогнул.— Я тут погорячился... думал, это так...
Урок был предметный. В ленкомнате установилась выжидающая тишина. Адушкин^поднялся, Губы его были жестко сужены.
— Перед этим вы заявили, что мы развели тут детский сад,— хмуро начал он:—Так вот, извинения принимаются сразу в детсадике. А мы подождем и посмотрим, как вы прилежной службой, достойным поведением докажете готовность к раскаянию. Вопрос об извинении, как и ваше персональное дело, рассмотрим на очередном собрании. Возражений нет? — спросил он сидящих в зале.— Голосовать не будем. Повестка дня исчерпана.
Танкисты поднялись и, сдержанно переговариваясь, двинулись к дверям. Гурьяна обходили, точно боялись нечаянно задеть. Он смотрел на всех жалкими, виноватыми глазами. Да, с ним теперь никто не заговорит, не пошутит. До следующего собрания.
Комбат и замполит вышли вместе. Оба были задумчивы. «Такие меры посильней встряхивают душу, чем любые другие»,— размышлял Загоров, поглядывая на шагавшего рядом Чугуева. В нем было много чистого, ясного света, доброты и мудрости. Как же раньше не замечал он этого? Вздохнув, признался:
— Ну, Василий Нилович, убедил ты меня нынешним собранием, что не нужно выдумывать никакой фронтовой философии!
— Если так, я рад,— отозвался замполит и добродушно заметил: — Это просто стечение обстоятельств.
— Почему просто?.. Ты эти обстоятельства направил куда нужно и как раз ко времени. Раньше я так думал: проводятся собрания, налажена политработа — и ладно. А вот сегодня понял: иной раз на таких собраниях люди наново рождаются... Только ведь это бойкот! — Он вопросительно глянул на собеседника.— В армии бойкоты запрещены.
— Не хватать же комсомольцев за руку! — ухмыльнулся Чугуев.— Как решили, так пусть и будет. Это не помешает Виноходову отсидеть на гауптвахте. А там проведете очередное собрание, и все снова станет на свои места. По командной-то линии вы с ним молчать, конечно, не будете.
— Что ж, ладно, Василий Нилович!.. А кого прочат к нам вместо тебя?
— Еще не решено. Завтра станет известно.
— Тогда бывай здоров, замполит полка! Они пожали друг другу руку и разошлись.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Лейтенантов ждали. Едва они, разгоряченные быстрой ездой, остановились около знакомого дома и сошли с мотоцикла, из подъезда показался радушный Борис Петрович.
— Вовремя, вовремя прибыли, ребятки! — заговорил, здороваясь.— Мы уже в сборе.
О совместной поездке на природу условились в минувшее воскресенье. Погода в тот день была неважная, просидели у телевизора да сходили в кино. Зато сегодня будет жарко. И хорошо, что парни оделись легко, в одни армейские рубашки да брюки навыпуск.
Актер был в светлой, с короткими рукавами тенниске, капроновой шляпе. Искренне радуясь приезду своих молодых друзей, он тут же вывел из гаража машину,
Вышли Лена и Кира Андреевна, неся сумки с домашней снедью. Лена была в голубом платье, которое так шло к ее стройной фигурке, светло-русым волосам, к ее свежему, смущенно порозовевшему лицу. Евгений и Анатолий не сводили с нее глаз.
Мотоцикл решили не брать, поскольку все поместились в «Волге». Хозяин с женой впереди, молодежь — сзади. Выехать из города оказалось не так-то просто. Перед ними, возглавляя беспокойную ватагу разномастных машин, регулярно делая остановки, кособоко катил переполненный троллейбус. Обогнать его не было возможности из-за встречного транспорта. Казалось, весь город поднялся на ноги, расходится и разъезжается на все четыре стороны.
— Борис Петрович, а вам не приходилось служить в армии? — спросил Анатолий.
— Еще как пришлось! — оживился актер.— Прошел армейскую школу!.. Все было, Толя: и срочная, и фронт, и тяжелое ранение, и госпиталь. На гауптвахте только не удалось побывать.
Парни и девушка рассмеялись.
— Но больше всего запомнилась срочная. Я почему-то никак не мог быстро навертывать портянки. А меня еще направили в школу младших командиров. Бог ты мой! Вот было наказание. Командир отделения каждое утро персонально тренировал отстающих. Сержант Муш-кин, невысокий, широколицый, в обмотках. Гроза! А еще помню, когда окончил школу младших командиров, меня представили к присвоению сержантского звания то в реляции написали: «Командирским голосом владеет». Эта фраза до того поразила меня, что и сейчас не могу забыть.
Слушать забавные, сдобренные шуткой рассказы Бориса Петровича было интересно, и поездка представлялась Евгению счастливейшим сновидением. Он ощущал рядом плечо Лены — сидел закаменело, боялся пошевельнуться. Его переполняли такие пылкие мечты! Жаль только, что их гасило проснувшееся ревнивое чувство. Ведь Анатолий тоже неравнодушен к девушке...
Товарищ все чаще поглядывал на милую соседку, на ее светлые, пушистые, слегка подвитые волосы, которые почти касались его смуглого лица. Она то и дело поворачивалась к нему, и от парня к ней шел некий трепетный свет.
Евгений даже опустил глаза, вздохнул. Вот бы так посидеть наедине с девушкой!.. Он лишь теперь вспомнил, о чем они договаривались перед выездом с Руси-новым, и значительно глянул на него. Анатолий кивнул, давая знать, что понял, и едва выдалась пауза в разговоре, начал так:
— А здесь есть озеро, где можно взять лодку напрокат?
— Таких озер здесь два или три,— отозвался актер.— Молодежи хочется на лодочке покататься?
— Да не мешало бы,— смущенно обронил Анатолий.
— А еще точнее — молодежи хочется попастись без пастухов.
Теперь смущались все, в том числе и Лена.
— Папа, а тебе не кажется, что твоя проницательность несколько нескромная?— иронически заметила она.
В разговор вступила Кира Андреевна:
— Но ведь хочется человеку показать, что он понимает вас!
Парни и девушка рассмеялись. Борис Петрович с минуту молчал, глядя на идущий впереди рыжеватый «Москвич».
— М-да, и меня поймали на том же самом — на мелкой хитрости... Но поскольку вопрос возник, его надо как-то решить. Что ты на это скажешь, Кирилл? — обратился он к жене.
Та слегка повела плечами и ответила:
— Я не против, решайте сами. Но продукты взяты на всех. И как быть с ними, не знаю: или делить на дороге, или выбросить потом?
Актер весело глянул в зеркальце на молодых пассажиров.
— Обратите внимание на чисто женскую уловку: Кирилл не против, решайте сами, но все обставлено так, что вы ничего не поделаете.
— Боря, ты неплохой артист, но скверный комментатор: намеренно искажаешь чужие мысли. Если я что-то и хотела сказать, то единственно следующее: решать вопросы, кому и куда ехать, надо хотя бы за пять минут до отправления поезда.
— Короче говоря, ты возражаешь,— заключил хозяин.— Что касается меня, то я предлагаю компромисс: мы отдыхаем у лесного озера, купаемся и загораем, съедаем запас провизии, и тогда отпадают все загвоздки. В половине пятого я везу вас на другое озеро.
Кире Андреевне на сей раз нечем было возразить, а лейтенанты и Лена промолчали.
Озеро показалось километра через три. Небольшое, в окружении сосен, оно манило своей прохладой. Остановились под кустом орешника, начали устраиваться, раздеваться. И вот уже Анатолий, голоплечий и улыбчивый, в синих плавках подошел к воде, стал пробовать ее ногами. Хороша!
— А как там наша речушка? — спросил актер.— Запамятовал уже название ее.
— Быстринка... Все такая же, чистоводная. Нырнешь, откроешь глаза — и все видно.
— Да, речка славная. Любил я купаться в ней... А как в Русиновке теперь народ живет?
— А чего, привольно живут землеробы.
— Землеробы! — подхватил актер, как бы приглашая всех в свидетели.— Не хлеборобы, не землепашцы, а землеробы. Слово-то какое звучное! Спасибо, Толя, что напомнил мне его... Иной раз репетируешь новую пьесу, и автор лупит тебя по голове, будто кузнечным молотком, одним и тем же словечком. А оказывается, есть и другие!
Полнотелый, светлокожий, с волосатой грудью, он вошел по колени в озеро и, нагибаясь и покрякивая от . удовольствия, стал плескаться. Разговорам и остроумным шуткам не было конца. Надозерная тишина впитывала их голоса и смех, как песок воду. Где-то за лесом хриплым басом прогудел локомотив, и все окрест наполнилось тугим, тянущимся гулом идущего поезда.
Как бы соревнуясь, мужчины пересекли озеро вплавь, прилегли на песочек отдохнуть. Лена осталась с матерью. Но вот и она полезла в воду. Судя по всему, плавать не умела — купалась вблизи берега. Затем начала черпать пригоршнями и любоваться тем, как стекающая из рук влага жемчужно сверкает на солнце. До слуха донесся ее голос, нежный, неизъяснимо волнующий. Она напевала что-то, и парни невольно подняли головы.
Евгения неудержимо потянуло к ней. Он встал и, сказав, что пора возвращаться, кинулся в воду, пошел саженками. Борис Петрович и Анатолий тоже поднялись, упали в озеро и двинулись следом.
— Вы искусно плаваете, Женя! — встретила его Лена комплиментом.— Наверное, с детства спортом занимаетесь?
Пока разговаривали, подоспел Анатолий, шумно фыркая.
— А ты что, боишься от берега отрываться? — спросил он девушку,— Давай поучу тебя плавать!
У Евгения даже дух захватило от моряцкой лихости товарища. «Сейчас она его вежливо отбреет!» — насторожился он. Однако ничего такого не произошло. Рассмеявшись, Лена сказала:
— Что ж, давайте попробуем! Только боюсь, ничего не получится.
— Еще как получится!
Евгений тут сообразил, она сама хотела, чтобы ее поучили плавать! «А ты, недогадливый, отказал ей в том, пустился в ненужные разговоры... Эх, Женька, зеваешь ты все, зеваешь!» — покраснел он, сожалея о промахе.
Некоторое время он еще нырял и плавал неподалеку, но видя, что о нем совершенно забыли и тяготятся его наблюдением, расстроенный вышел из воды, лег в сторонке на траве. Нарастало раздражение, и Евгений, то и дело, посматривал на озеро: там шумно барахтались. Анатолий подставлял крепкую смуглую руку, Лена ложилась на нее и пробовала плыть, отчаянно бултыхая ногами, Взметывались фонтанами и искрились брызги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Нам хотелось бы знать, как вы сами расцениваете свой поступок, и как думаете вести себя дальше,— молвил Адушкин, обращаясь к Виноходову.
В наступившей тишине тот поднялся, явно рисуясь под многими, нацеленными на него взглядами. На чернявом лице читалось презрение ко всему происходящему.
— А мне нечего сказать! Кончайте, надоело слушать. Это был вызов, и комсомольцы почувствовали сразу.
Установилась наэлектризованная тишина. Затем по рядам собравшихся прошло какое-то решительное движение.
— Брось хорохориться, Гурьян! — предостерег его Индришунас.
А Савчук насмешливо обронил:
— Ишь поднадул губы, распрындился!
Послышалось еще несколько возмущенных замечаний. У председателя собрания заметно посуровело лицо, напряглась кожа на лбу.
— Тихо, товарищи! — потребовал он, поднимаясь.— Это не каприз — это оскорбление, пощечина всем нам.— Адушкин помолчал, обводя взглядом лица танкистов.— Да, это пощечина! И мы требуем, чтобы Виноходов сейчас же извинился.
Забияка выпрямился, воинственно расправив плечи, заговорил с саркастической насмешкой:
— Большой привет с большого БАМа! Вы шпыняли меня, как пацана, осмеяли, а я перед вами же буду извиняться! Хорошенькое дело придумали. Развели тут детский сад.— Он раздраженно дернул плечами и отвернулся к окну. Дескать, вот как презирает всю эту воспитательную канитель.
Короткие брови сержанта Адушкина плотнее сошлись на переносице, в голосе захмурилась угроза:
— Еще раз требую: извинитесь за нанесенное всем оскорбление!
— А я не буду! — кликушески изломался солдат. В глазах, устремленных на комсомольского вожака, был вызов.— Сказал, не буду, и точка. Что вы мне сделаете? Ну что?
— Ведите себя прилично, Виноходов! — вмешался Чугуев, и осуждающе покачал головой.— Не забывайте, где вы находитесь.
В ленкомнате нарастал ропот возмущения. Теперь говорили все.
— Тише, товарищи! — недовольно воскликнул Адуш-кин, а когда шум улегся, продолжал: — Виноходов уверен, что мы ничего не сделаем ему. Видимо, на любое из взысканий, какое объявят, он попросту начхал. Что ж, давайте подумаем, как быть.
Собрание снова взбудоражилось. Слышались выкрики:
— Влепить ему строгача!
— Написать на завод, где он работал!..
Сержант наклонился к замполиту батальона, советуясь. Потом выпрямился с той непреклонной решимостью, которая присуща уверенным в себе людям. Поднял руку, дождался, когда утих шум, заговорил спокойно, рассудительно:
— Оскорбительное и вызывающее поведение Вино-ходова на собрании вынуждает нас принять неотложные меры. Выношу на ваше голосование. Первое. Лишить Виноходова слова и отложить рассмотрение его персонального дела, поскольку вины он своей не осознал, ведет себя крайне бестактно. Кто за это предложение, прошу голосовать.
Неожиданный поворот в ходе собрания вызвал среди присутствующих замешательство. Не все понимали, куда клонится дело, и потому руки поднимали неохотно. А все-таки предложение приняли.
— Второе,— оживился Адушкин,— Виноходов сегодня оскорбил нас, выразил нам свое презрение. Мы отворачиваемся от него, выражаем ему свое презрение—лишаем его товарищеского общения и участия. До тех пор, пока не извинится.
Гурьян беспокойно оглянулся, не видя ни в ком сочувствия. По его спине прошел холодок. Однажды ему довелось познакомиться с этим тягостным наказанием. В шестом классе он, второгодник, обидел девочку, а затем поколотил паренька, который вступился за нее, и на собрании по предложению старосты класса все отвернулись от него. Дело зашло так далеко, что ему пришлось переводиться в другую школу. А здесь-то не переведешься!
— Кто за это предложение...
Виноходов резво вскочил; на чернявом лице были растерянность и раскаяние.
— Обождите! — попросил он.— Обождите...
— Шо, припекло! — насмешливо кинул Савчук. Ни один мускул не дрогнул на лице Адушкина.
— Виноходов, мы только что лишили вас слова. Говорить с вами будем теперь лишь на следующем собрании.
— Но я хочу извиниться.
— Об этом скажете после принятия решения.— Председатель снова обратился ко всем: — Кто за второе предложение, прошу голосовать.
На этот раз танкисты единодушно вскинули руки и как бы сразу отдалились от Гурьяна. Он сел и сдавил ладонями голову.
— Третье. Написать письмо по месту призыва. Пусть работники военкомата разъяснят гражданам Виноходо-вым, что те десятки, которые они часто присылают, оказывают на их сына разлагающее влияние: он стал на путь пьянства. Кто за это предложение, прошу голосовать.
«Вот это взяли его в оборот! — ликовал в душе комбат, поглядывая на комсомольцев.— Вот тебе и мальчишки!.. Все же коллективное мнение — великая сила. Тут для упрямца один выход — покориться».
Майор Загоров гордился своими танкистами, испытывал чувство восхищения. Ему казалось, что он открыл для себя новую истину, хотя, понятно, истина была старая... Неожиданно поймал на себе торжествующий, насмешливый взгляд Чугуева. И тут же понял, что хотел сказать замполит: возвышай эту коллективную силу, поддерживай, умело опирайся на нее.
«Да, Василий Нилович, раззул ты мне глаза! — радовался и досадовал комбат.— Если эта сила в трудный час примет решение стоять насмерть, так и будет. А попытайся кто-нибудь не подчиниться, как Виноходов, его остановят взглядом, словом, а то и выстрелом...»
— Разрешите? — попросил Индришунас и поднялся, рослый, плечистый, со следами волнения на лице.— Я так думаю: надо, чтобы его мать не только не присылала сынку «пьяных» денег, но чтобы и не имела нехорошего заработка... Не знаю, как лучше выразить... Пока Гурьян среди нас, мы не допустим его к плохому, а вернется он осенью домой, и снова пойдет по старой дорожке.
— Понял,— сказал Адушкин, размышляя.— Итак, четвертое. Обратиться в соответствующие органы, чтобы те проверили, какие левые выручки считает гражданка Виноходова. Кто — за?
Когда все дружно подняли руки, он подытожил:
— Единогласно.— И что-то подчеркнул на листке бумаги.— Что ж, я думаю, прислушаются к нашему мнению.
Опечаленный и растерянный, Гурьян слушал это словно во сне, словно со стороны смотрел, как решается его участь. И сознание нелепой ошибки овладело им. Нет, он вовсе не жалел, что выпил и опоздал из увольнения, он жалел, что опрометчиво повел себя на собрании. Как они могли столь быстро и глубоко разглядеть его?.. Да, Гурьяна не испугали бы ни выговор, ни исключение из комсомола. Сколько раз, помнится, мать пеняла ему: «Ни к чему комсомольство тебе, сынок. Только нервотрепка да лишний расход».
— Еще предложения будут? — спросил Адушкин, обводя взглядом притихших в осознании происходящего товарищей.— Тогда сделаем исключение и послушаем Виноходова.— И сел, суровый, неуступчивый. «Посмотрим, что теперь запоешь!» — читалось на лице.
Забияка поспешно вскочил, сделал глотательное движение, так как пересохшее горло плохо повиновалось ему.
— Я прошу ребят извинить меня.— Голос у него дрогнул.— Я тут погорячился... думал, это так...
Урок был предметный. В ленкомнате установилась выжидающая тишина. Адушкин^поднялся, Губы его были жестко сужены.
— Перед этим вы заявили, что мы развели тут детский сад,— хмуро начал он:—Так вот, извинения принимаются сразу в детсадике. А мы подождем и посмотрим, как вы прилежной службой, достойным поведением докажете готовность к раскаянию. Вопрос об извинении, как и ваше персональное дело, рассмотрим на очередном собрании. Возражений нет? — спросил он сидящих в зале.— Голосовать не будем. Повестка дня исчерпана.
Танкисты поднялись и, сдержанно переговариваясь, двинулись к дверям. Гурьяна обходили, точно боялись нечаянно задеть. Он смотрел на всех жалкими, виноватыми глазами. Да, с ним теперь никто не заговорит, не пошутит. До следующего собрания.
Комбат и замполит вышли вместе. Оба были задумчивы. «Такие меры посильней встряхивают душу, чем любые другие»,— размышлял Загоров, поглядывая на шагавшего рядом Чугуева. В нем было много чистого, ясного света, доброты и мудрости. Как же раньше не замечал он этого? Вздохнув, признался:
— Ну, Василий Нилович, убедил ты меня нынешним собранием, что не нужно выдумывать никакой фронтовой философии!
— Если так, я рад,— отозвался замполит и добродушно заметил: — Это просто стечение обстоятельств.
— Почему просто?.. Ты эти обстоятельства направил куда нужно и как раз ко времени. Раньше я так думал: проводятся собрания, налажена политработа — и ладно. А вот сегодня понял: иной раз на таких собраниях люди наново рождаются... Только ведь это бойкот! — Он вопросительно глянул на собеседника.— В армии бойкоты запрещены.
— Не хватать же комсомольцев за руку! — ухмыльнулся Чугуев.— Как решили, так пусть и будет. Это не помешает Виноходову отсидеть на гауптвахте. А там проведете очередное собрание, и все снова станет на свои места. По командной-то линии вы с ним молчать, конечно, не будете.
— Что ж, ладно, Василий Нилович!.. А кого прочат к нам вместо тебя?
— Еще не решено. Завтра станет известно.
— Тогда бывай здоров, замполит полка! Они пожали друг другу руку и разошлись.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Лейтенантов ждали. Едва они, разгоряченные быстрой ездой, остановились около знакомого дома и сошли с мотоцикла, из подъезда показался радушный Борис Петрович.
— Вовремя, вовремя прибыли, ребятки! — заговорил, здороваясь.— Мы уже в сборе.
О совместной поездке на природу условились в минувшее воскресенье. Погода в тот день была неважная, просидели у телевизора да сходили в кино. Зато сегодня будет жарко. И хорошо, что парни оделись легко, в одни армейские рубашки да брюки навыпуск.
Актер был в светлой, с короткими рукавами тенниске, капроновой шляпе. Искренне радуясь приезду своих молодых друзей, он тут же вывел из гаража машину,
Вышли Лена и Кира Андреевна, неся сумки с домашней снедью. Лена была в голубом платье, которое так шло к ее стройной фигурке, светло-русым волосам, к ее свежему, смущенно порозовевшему лицу. Евгений и Анатолий не сводили с нее глаз.
Мотоцикл решили не брать, поскольку все поместились в «Волге». Хозяин с женой впереди, молодежь — сзади. Выехать из города оказалось не так-то просто. Перед ними, возглавляя беспокойную ватагу разномастных машин, регулярно делая остановки, кособоко катил переполненный троллейбус. Обогнать его не было возможности из-за встречного транспорта. Казалось, весь город поднялся на ноги, расходится и разъезжается на все четыре стороны.
— Борис Петрович, а вам не приходилось служить в армии? — спросил Анатолий.
— Еще как пришлось! — оживился актер.— Прошел армейскую школу!.. Все было, Толя: и срочная, и фронт, и тяжелое ранение, и госпиталь. На гауптвахте только не удалось побывать.
Парни и девушка рассмеялись.
— Но больше всего запомнилась срочная. Я почему-то никак не мог быстро навертывать портянки. А меня еще направили в школу младших командиров. Бог ты мой! Вот было наказание. Командир отделения каждое утро персонально тренировал отстающих. Сержант Муш-кин, невысокий, широколицый, в обмотках. Гроза! А еще помню, когда окончил школу младших командиров, меня представили к присвоению сержантского звания то в реляции написали: «Командирским голосом владеет». Эта фраза до того поразила меня, что и сейчас не могу забыть.
Слушать забавные, сдобренные шуткой рассказы Бориса Петровича было интересно, и поездка представлялась Евгению счастливейшим сновидением. Он ощущал рядом плечо Лены — сидел закаменело, боялся пошевельнуться. Его переполняли такие пылкие мечты! Жаль только, что их гасило проснувшееся ревнивое чувство. Ведь Анатолий тоже неравнодушен к девушке...
Товарищ все чаще поглядывал на милую соседку, на ее светлые, пушистые, слегка подвитые волосы, которые почти касались его смуглого лица. Она то и дело поворачивалась к нему, и от парня к ней шел некий трепетный свет.
Евгений даже опустил глаза, вздохнул. Вот бы так посидеть наедине с девушкой!.. Он лишь теперь вспомнил, о чем они договаривались перед выездом с Руси-новым, и значительно глянул на него. Анатолий кивнул, давая знать, что понял, и едва выдалась пауза в разговоре, начал так:
— А здесь есть озеро, где можно взять лодку напрокат?
— Таких озер здесь два или три,— отозвался актер.— Молодежи хочется на лодочке покататься?
— Да не мешало бы,— смущенно обронил Анатолий.
— А еще точнее — молодежи хочется попастись без пастухов.
Теперь смущались все, в том числе и Лена.
— Папа, а тебе не кажется, что твоя проницательность несколько нескромная?— иронически заметила она.
В разговор вступила Кира Андреевна:
— Но ведь хочется человеку показать, что он понимает вас!
Парни и девушка рассмеялись. Борис Петрович с минуту молчал, глядя на идущий впереди рыжеватый «Москвич».
— М-да, и меня поймали на том же самом — на мелкой хитрости... Но поскольку вопрос возник, его надо как-то решить. Что ты на это скажешь, Кирилл? — обратился он к жене.
Та слегка повела плечами и ответила:
— Я не против, решайте сами. Но продукты взяты на всех. И как быть с ними, не знаю: или делить на дороге, или выбросить потом?
Актер весело глянул в зеркальце на молодых пассажиров.
— Обратите внимание на чисто женскую уловку: Кирилл не против, решайте сами, но все обставлено так, что вы ничего не поделаете.
— Боря, ты неплохой артист, но скверный комментатор: намеренно искажаешь чужие мысли. Если я что-то и хотела сказать, то единственно следующее: решать вопросы, кому и куда ехать, надо хотя бы за пять минут до отправления поезда.
— Короче говоря, ты возражаешь,— заключил хозяин.— Что касается меня, то я предлагаю компромисс: мы отдыхаем у лесного озера, купаемся и загораем, съедаем запас провизии, и тогда отпадают все загвоздки. В половине пятого я везу вас на другое озеро.
Кире Андреевне на сей раз нечем было возразить, а лейтенанты и Лена промолчали.
Озеро показалось километра через три. Небольшое, в окружении сосен, оно манило своей прохладой. Остановились под кустом орешника, начали устраиваться, раздеваться. И вот уже Анатолий, голоплечий и улыбчивый, в синих плавках подошел к воде, стал пробовать ее ногами. Хороша!
— А как там наша речушка? — спросил актер.— Запамятовал уже название ее.
— Быстринка... Все такая же, чистоводная. Нырнешь, откроешь глаза — и все видно.
— Да, речка славная. Любил я купаться в ней... А как в Русиновке теперь народ живет?
— А чего, привольно живут землеробы.
— Землеробы! — подхватил актер, как бы приглашая всех в свидетели.— Не хлеборобы, не землепашцы, а землеробы. Слово-то какое звучное! Спасибо, Толя, что напомнил мне его... Иной раз репетируешь новую пьесу, и автор лупит тебя по голове, будто кузнечным молотком, одним и тем же словечком. А оказывается, есть и другие!
Полнотелый, светлокожий, с волосатой грудью, он вошел по колени в озеро и, нагибаясь и покрякивая от . удовольствия, стал плескаться. Разговорам и остроумным шуткам не было конца. Надозерная тишина впитывала их голоса и смех, как песок воду. Где-то за лесом хриплым басом прогудел локомотив, и все окрест наполнилось тугим, тянущимся гулом идущего поезда.
Как бы соревнуясь, мужчины пересекли озеро вплавь, прилегли на песочек отдохнуть. Лена осталась с матерью. Но вот и она полезла в воду. Судя по всему, плавать не умела — купалась вблизи берега. Затем начала черпать пригоршнями и любоваться тем, как стекающая из рук влага жемчужно сверкает на солнце. До слуха донесся ее голос, нежный, неизъяснимо волнующий. Она напевала что-то, и парни невольно подняли головы.
Евгения неудержимо потянуло к ней. Он встал и, сказав, что пора возвращаться, кинулся в воду, пошел саженками. Борис Петрович и Анатолий тоже поднялись, упали в озеро и двинулись следом.
— Вы искусно плаваете, Женя! — встретила его Лена комплиментом.— Наверное, с детства спортом занимаетесь?
Пока разговаривали, подоспел Анатолий, шумно фыркая.
— А ты что, боишься от берега отрываться? — спросил он девушку,— Давай поучу тебя плавать!
У Евгения даже дух захватило от моряцкой лихости товарища. «Сейчас она его вежливо отбреет!» — насторожился он. Однако ничего такого не произошло. Рассмеявшись, Лена сказала:
— Что ж, давайте попробуем! Только боюсь, ничего не получится.
— Еще как получится!
Евгений тут сообразил, она сама хотела, чтобы ее поучили плавать! «А ты, недогадливый, отказал ей в том, пустился в ненужные разговоры... Эх, Женька, зеваешь ты все, зеваешь!» — покраснел он, сожалея о промахе.
Некоторое время он еще нырял и плавал неподалеку, но видя, что о нем совершенно забыли и тяготятся его наблюдением, расстроенный вышел из воды, лег в сторонке на траве. Нарастало раздражение, и Евгений, то и дело, посматривал на озеро: там шумно барахтались. Анатолий подставлял крепкую смуглую руку, Лена ложилась на нее и пробовала плыть, отчаянно бултыхая ногами, Взметывались фонтанами и искрились брызги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35