Когда они шли вдоль берега по насыпи, Шреттер начал рассказывать Алику о Котовиче и посещении Мар-цина. Алик слушал равнодушно, не обнаруживая ни удивления, ни волнения, не перебивая и не задавая никаких вопросов. Он шел, задрав голову и скользя рассеянным взглядом по верхушкам высоких прибрежных тополей, а на губах его блуждала довольная улыбка.
Шреттер не знал, слушает его Алик или нет.
— Ты!— с раздражением окликнул он его.
Алик следил глазами за маленьким, медленно плывущим по небу перистым облачком.
— Чего?
— Смотри не перепутай чего-нибудь. Мы все должны говорить одно и то же.
Алик беззаботно улыбнулся.
— Будь покоен. Только знаешь, что я тебе скажу?
— Ну?
— Что мы встретили Януша — это ты неплохо придумал. Правильная тактика. А вот история с двумя типами мне что-то не очень нравится. Ну, хорошо, допустим, он шел с какими-то субъектами, в этом еще нет ничего странного. Но мы не могли же разглядеть, какого они роста, как одеты и прочее. Это уж похоже на то, что мы сговорились. Было темно, и какое нам дело, с кем он идет? Идет и идет, нам-то что? Если бы еще это было днем, тогда другой разговор. Правильно я говорю или нет?
— Правильно,— отозвался Фелек.— Парень говорит дело. С ним были два типа — и точка. Да, Юрек?
Шреттер молчал. Алик посмотрел на него со снисходительной улыбкой.
— Надеюсь, ты старику не расписывал, как они выглядели?
— Нет,— буркнул Шреттер.— Сказал только, что их было двое.
Вдруг он спохватился, что оправдывается перед Аликом, и закусил губу.
— Молодец!— похвалил его Алик.—- По-моему, в таких случаях лучше говорить поменьше и напускать побольше тумана: кажется, может быть, как будто и так далее.
Фелек одобрительно хлопнул его по спине.
— Правильно. Ты согласен, Юрек? Я тоже не люблю зря языком трепать. Знаешь, тебе, между прочим, крупно повезло, что ты не ходил с нами к Марцину. Краше в гроб кладут.
— Сам виноват,— пожал плечами Алик.— Нечего было соваться, раз кишка тонка. А теперь пусть расхлебывает.
— Это верно,— нехотя согласился Фелек.— Но все равно, жалко парня. Хороший был товарищ.
Шреттер не промолвил ни слова. Он шел по насыпи, сдвинув черные брови, заложив за спину руки, и о чем-то сосредоточенно думал.
— Ты чего скис?— спросил его вдруг Алик.
— Я?
— А может, нет?
— Тебе показалось.
Но Алика это не удовлетворило, и он обратился к Фелеку:
— Ну, посмотри, разве у него не кислая физиономия?
— Отстань от него,— пробормотал Фелек.
Вал, насыпанный для защиты от паводка, сворачивал в этом месте налево и шел дальше по краю большого болотистого луга, желтого от лютиков. Вдали, на фоне голубого неба, в прозрачном воздухе четко вырисовывались огромные деревья парка. Алик и Фелек сбежали вниз по откосу, а Шреттер, петляя, не спеша спустился за ними.
— Кажется, где-то здесь?— спросил Фелек, озираясь.
— Немного дальше,— сказал Алик.— Ты что, забыл?
Теперь они шли низким берегом почти у самой воды. Слева густо рос ракитник. Было тихо и пустынно. Солнце припекало все сильней. Над кустами воздух звенел от жужжания мух. Из травы выскакивали лягушки и с плеском плюхались в воду. На противоположном обрывистом берегу Сренявы ярко горели на солнце красные крыши крайних домов поселка.
По дороге они встретили только одного человека — толстого, пожилого любителя рыбной ловли. Он сидел на маленьком складном стульчике и, застыв в напряженном ожидании, следил за поплавком, мирно покачивавшимся невдалеке от берега. Рядом на траве лежал аккуратно сложенный пиджак, на нем — воскресный номер «Островецкого голоса». С другой стороны стояло небольшое ведерко.
Фелек, проходя мимо, заглянул в ведерко. Толстяк, не спускавший глаз с поплавка, даже не дрогнул.
— Иу, как?— спросил Алик, когда они отошли на приличное расстояние.— Поймал что-нибудь?
Фелек скорчил жалостливую рожу.
— И-и, две жалкие плотички! И охота этакому толстяку себя мучить. Посмотри-ка,— обернулся он,— брюхо-то у него на коленях лежит. Забавный тип.
Алик оглянулся и засмеялся. Издали толстяк в самом деле выглядел очень смешно. Только Шреттер не проявил любопытства. Он по-прежнему шел молча, на несколько шагов опередив товарищей. Вдруг он остановился. Вид у него был явно недовольный.
— Что случилось?— спросил Фелек.
— Не видишь? Какие-то подонки заняли наше место. На расстоянии нескольких десятков шагов, там, где
трава была особенно густой и сочной, а над водой, образуя тень, склонилась ива, загорали двое — мужчина и женщина.
— Черт бы их побрал!— разозлился Фелек.— Ну, наплевать, давайте, ребята, раздеваться.
— Погоди, что за спешка!— остановил его Алик.
— Так ведь хочется, к чертовой матери, поскорей раздеться и полежать спокойно.
— Пошли дальше. Сразу за поворотом тоже неплохое место.
— Да зачем? Господи, какие вы чудные! От людей шарахаетесь...
— Дурак! При этих лопухах даже не поговоришь.
— Ну и что? Можно и не разговаривать, я хочу просто загорать.
Шреттер быстро и решительно прекратил спор.
— Хватит болтать. Пошли дальше.
— Я останусь здесь,— заявил Фелек.
— Как хочешь. Я иду дальше. Фелек вздохнул.
— Ну и люди...
Некоторое время они молчали. Вдруг Фелек остановился.
— Смотрите, какая шикарная девочка! На все сто! Вы как хотите, а я остаюсь.
Сделав вид, что поправляет ботинок, он отстал и лишь немного погодя нехотя двинулся вслед за товарищами. Но, заметив, что Алик поздоровался с лежащими на траве, он опять замедлил шаг и, проходя мимо, успел оглядеть их с ног до головы. Оба были молодые, она — блондинка с нежным, золотистым загаром, он — хорошо сложенный, смуглый брюнет. Фелеку стало завидно.
— Дьявол!— выругался он про себя.— Им небось хорошо.
Догнав товарищей, он спросил:
— Алик, ты их не знаешь? Кто они такие?
— Приятель моего брата.
— Этот пижон? А она? Алик пожал плечами.
— Не знаю. Наверно, курва какая-нибудь.
— Ну да! Скажешь тоже. Она совсем не похожа на курву.
— А по-твоему, это за версту видно?
— А то нет? Их сразу узнаешь.
— Э, чепуха!— язвительно рассмеялся Алик.— А мы, по-твоему, похожи?
Фелек слегка покраснел.
— Мы? На кого?
Алик покровительственно похлопал его по плечу.
— Знаешь, Фелек, ты парень ничего, только туго соображаешь иногда. Пускай тебе Юрек растолкует, на кого мы не похожи.
Он сошел с тропинки и осмотрел берег. Тут тоже росла густая трава. Карликовая ива с причудливо изогнутыми ветвями отбрасывала небольшую тень. Поблизости никого не было. Отсюда открывался широкий вид на поля и луга, а на горизонте чернели трубы цементного завода в Бялой.
— Идите сюда!— позвал он товарищей.— Местечко что надо!
Он быстро разделся и остался в красных плавках. Ребята все еще стояли на тропинке. Алик снова позвал их, а когда и это не помогло, пожал плечами, повернулся на пятке и, легко пробежав по берегу, бросился в реку. Он исчез под водой и только через несколько секунд вынырнул на середине реки, тряхнул головой, откинул назад мокрые волосы и быстро поплыл кролем на другой берег.
— Во дает!— с восхищением сказал Фелек.— Ну что, будем раздеваться?
Шреттер молча кивнул. Первым был готов Фелек. Засунув в ботинки рваные, пропотевшие носки и подтянув широкие сатиновые трусы, он нерешительно взглянул на Шреттера, который, сидя на траве, не спеша расшнуровывал ботинки.
— Пошли, Юрек?
— Иди. Я немного полежу.
Фелек мешкал, переминался с ноги на ногу и растирал волосатую грудь.
— Ну, иди же! — разозлился Шреттер.—- Тебе что, нянька нужна?
Алик тем временем вылез на другой берег и прыгал, отряхиваясь от воды.
— Фелек!— крикнул он.— Плыви ко мне, вода мировая. Теплая!
Когда Фелек наконец вошел в речку и поплыл, Шреттер разделся и, положив под голову руки, растянулся на траве. Солнце было сзади, и он мог лежать с открытыми глазами. Над ним высоко-высоко простиралось небо, неподвижное, лазурно-голубое, без единой тучки. Шреттер ни о чем не думал. Им вдруг овладела усталость и сонливость. В вышине с пронзительным криком носились ласточки. Где-то рядом стрекотал кузнечик. В ракитнике посвистывали дрозды. Но вдруг все смолкло, и наступившая тишина была так же безмерна и неподвижна, как огромное, неподвижное небо над ним. Он закрыл глаза и, напрягшись всем телом, ждал, когда какой-нибудь звук спугнет цепенящую тишину. Ему показалось, что прошла целая вечность. Он уже хотел сесть, когда совсем близко зашелестела трава. Открыв глаза, он увидел Алика. На его коричневой от загара коже блестели капельки воды, мокрые волосы свисали на лоб. Он откидывал их назад, но они не слушались. Тогда, оставив волосы в покое, он потянулся и подошел к Шреттеру.
— Что ж ты не купаешься?
— Не хочется что-то. А где Фелек?
— На том берегу остался. Там сильней печет, загорать лучше.
— А ты почему вернулся?
— Я? Хочу с тобой поговорить.
Шреттер промолчал. Безразличным, немного посоловелым взглядом смотрел он на голубое, безоблачное небо. В ракитнике громко пересвистывались дрозды.
— Ну, говори,— сказал он наконец.
Алик сел рядом и, обхватив руками колени, уткнулся в них подбородком.
— Ты когда должен встретиться с тем типом?
— С каким?
— Ну, насчет оружия.
— Ах, вот что! Это не твое дело. Я сам все улажу.
— Ты думаешь?
— Даже не сомневаюсь.
— Значит, ты ошибаешься, потому что мы будем этим заниматься вдвоем.
— С тобой?
— Да, со мной.
— Фантазировать ты можешь, конечно, сколько угодно, но давай-ка лучше прекратим этот разговор, ладно?
— С удовольствием, если тебе так хочется. Но...
— Что еще за «но»?
— На меня больше не рассчитывай. Говорю тебе по-хорошему, чтобы потом не было никаких недоразумений.
— Благодарю за откровенность.
— Не стоит! Ты лучше себя поздравь с успехом. За двенадцать часов из четырех человек потерять троих. Прямо скажем, неплохо.
Шреттер вскочил, как ужаленный, с побледневшим, перекошенным лицом. Алик смотрел на него с насмешливой улыбкой.
— Только, пожалуйста, Юрек, брось свои штучки. Прибереги их для другого случая, на меня они не действуют.
Казалось, Шреттер вот-вот кинется на него с кулаками. Но он овладел собой и снова лег на траву.
— Чего ты, собственно, хочешь?
— Ничего не хочу.
— То есть?
— Я требую.
— Час от часу не легче.
— Вот именно.
— С каких это пор ты придаешь такое значение словам?
— С недавних.
— Ну, хорошо, будь по-твоему, чего же ты требуешь?
— Послушай, со вчерашнего дня положение изменилось. Нас было пятеро — осталось трое. Это мура. Надо срочно что-то предпринять. У нас есть немного денег, оружие...
— Оружия пока нет.
— Ну, будет. Нас должно быть больше.
— Допустим. Ну, и что?
— Ты возглавишь одну пятерку, я — другую. На равных началах.
— Допустим. А дальше что?
— Дальше? Мы будем согласовывать между собой все наши действия. Мы с тобой будем представлять командование, остальные — наши подчиненные. Ближайшая наша задача — раздобыть как можно больше денег. Любым путем. Цель оправдывает средства. Создадим два подпольных отряда. А там уж пойдут дела посерьезнее.
Шреттер перевернулся на бок и подпер рукой голову.
— Нового ты ничего не придумал.
— Знаю.
— Повторяешь мои собственные планы.
— Допустим, но ты один хотел верховодить, а меня это не устраивает.
— С каких пор?
— Да вот с этой самой минуты.
— Ты хочешь, чтобы я сейчас же дал тебе ответ? Алик встал и лениво потянулся.
— Нет, не обязательно. Могу подождать, скажем, четверть часа. Поплыву к Фелеку и вернусь обратно, а ты пока подумай.
Шреттер проводил его взглядом. Алик шел, легко, по-мальчишески ступая, и ноги его казались сзади еще тоньше и длиннее. Дойдя до воды, он обернулся и сказал с задорной усмешкой:
— Не злись, а то скоро состаришься!
Шреттер лег навзничь. Над ним снова было приветливое тихое небо. Солнце поднялось выше и слепило глаза, пришлось закрыть их. Нагретый воздух звенел от мелодичного жужжания насекомых. В ракитнике отрывисто свистнул дрозд и умолк. Вдалеке послышался ответный свист.
В праздники, часа в четыре-пять, жители Островца весной и летом обыкновенно шли в кафе Балабановича. Оно издавна славилось отменным кофе-гляссе и мороженым. Во время оккупации туда, как и в «Монополь», имели доступ только немцы. Но в последние дни со вновь открытой летней верандой кафе опять приобрело привычный довоенный вид. Веранда, огороженная выкрашенным в красную краску штакетником, выходила на шумный перекресток Аллеи и площади Красной Армии. На стороне, обращенной к Аллее, было просторнее, и она всегда пользовалась большим успехом. Сейчас от солнца ее заслоняли цветущие каштаны. Было около шести часов, жара спала. Все столики на веранде были заняты, и многие, не найдя свободных мест, уходили. По Аллее в сторону парка двигался непрерывный оживленный роток гуляющих.
Мацек Хелмицкий и Кристина сидели со стороны Аллеи возле самой решетки, пахнущей свежей масляной краской. На площади передавали по радио сводку. Фашистская Германия трещала по всем швам. В Москве в ознаменование победы войск Второго Белорусского фронта был произведен салют двадцатью артиллерийскими залпами из ста двадцати четырех орудий. Войска Второй британской армии вступили в Данию. Датские патриоты захватили власть в Копенгагене. С момента высадки союзнических войск в Нормандии число пленных немцев превысило пять миллионов. Вслед за капитуляцией немецких соединений на севере объявила капитуляцию и австрийско-баварская группа войск. Три немецкие армии сдались в плен Седьмой объединенной американо-французской армии. Генерал Паттон перешел в наступление в Чехословакии. В субботу после полудня вспыхнуло восстание в Праге. К вечеру большая ее часть находилась в руках восставших. Солдаты Седьмой американской армии около Берхтесгадена захватили в плен генерал-губернатора доктора Ганса Франка...
При последнем известии на веранде поднялся шум. Люди за столиками оживились.
Мацей наклонился к Кристине.
— Слышишь?
— Что?
— Франка поймали.
— Да?
— Как ты думаешь, его повесят?
— Наверно.
Он внимательно, с нежной тревогой посмотрел на нее.
— О чем ты думала?
— Я?
— Не хочешь говорить?
— Да нет, что ты!— сказала она с печальной улыбкой.— Я думала о том, о чем не имею права думать. Но теперь все, больше не буду. Не гляди на меня с таким укором...
— С укором?
— А как?
— Разве ты не знаешь, как? — тихо спросил он.
— Смотри!— Она показала пальцем на стоявшее перед ней блюдце.— Мороженое совсем растаяло.
— Это тебе в наказание.
— За мысли?
— Ага.
— Справедливое наказание.
— Еще бы!
Их взгляды встретились, и они с минуту смотрели друг на друга. Кристину заливал мягкий свет предзакатного солнца. По временам, когда ветер шевелил листьями каштанов, по ее лицу, волосам и плечам пробегали легкие, зыбкие тени.
— Ты загорела,— глухим голосом сказал Мацек.
— Да?
Она окинула рассеянным взглядом веранду, полную людей, толпу на тротуаре, освещенные солнцем кайгганы.
— Ты что?— спросил он.
— Знаешь, мне иногда кажется все это нереальным...
— Люди?
— Нет, весь сегодняшний день. А то наоборот — чересчур реальным...
— Как так?
— Вот видишь, какая я...
— Ну, скажи,— он сидел, поставив локти на стол,— разве нам было плохо?
— Слишком хорошо.
Она украдкой посмотрела на часы. Он заметил это.
— У тебя еще есть время.
— Немного есть. Но мне еще надо зайти домой переодеться.
— Я тебя провожу, ладно? Она кивнула.
— Только в бар не приходи.
— Почему? Ты не хочешь?
— Да. Я предпочитаю не видеть тебя там. Поужинай где-нибудь в другом месте, хорошо?
— А потом ты придешь? — с беспокойством спросил он. По ее лицу пробегали солнечные блики и тени, а глаза, как ночью, влажно поблескивали, излучая тепло.
— Обязательно?— прошептал он.
— Ну конечно! Разве ты сомневаешься?
— Больше, чем вчера.
— Вот глупый.
— Видишь ли...
— Что?
— Когда чего-нибудь очень хочется, нельзя быть уверенным...
Она не ответила.
— Разве нет?
— Так не должно быть.
— Но откуда взяться уверенности, спокойствию?
— Нашел у кого спрашивать! Откуда мне знать? Он подпер голову рукой, опустил глаза, потом вдруг
поднял взгляд на Кристину:
— А знаешь, мне кажется, я понял, откуда берется спокойствие...
Вдруг кто-то громко позвал:
— Алло, Кристина!
Они обернулись. Совсем рядом, у самой решетки, стояла кудрявая Лили Ганская в белой кофточке, белой спортивной юбке, с теннисной ракеткой под мышкой. Другой рукой она радостно махала Кристине.
— Кто это?— шепотом спросил он.
Она не успела ответить, как Лили Ганская протиснулась в их угол.
— Ага, попались! Кристина улыбнулась.
— Как видишь, мы не прячемся. Вы, кажется, не знакомы? Хелмицкий — моя подруга, Лили Ганская.
Лили энергично, по-мальчишески протянула Мацеку руку и с нескрываемым, беззастенчивым любопытством уставилась на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30