Однако мы не смотрим, по мере своих сил помогаем властям... Мусульмане! Покиньте путь богопротивного шайтана, сбивающего вас на путь непокорности!
— Не прибедняйтесь! — закричал старый дехканин.— В Ташкенте двенадцать ворот, выйди из любых, спроси: чья земля? Земля Курбана-ходжи, скажут!
Крики мужчин и проклятья женщин нарастали.
— Говоришь, надо помогать власти,— и помогайте, а нас не трогайте!
— Мы сами нуждаемся в помощи! Лицо элликбаши перекосилось злобой.
— Расходитесь! — заорал он.
Какая-то женщина подошла к нему вплотную и в упор угрожающе крикнула:
— Сейчас же вычеркни моего сына!
Элликбаши занес над головой женщины руку, но ударить не решился, а только визгливо выкрикнул:
— Убирайся, потаскуха!
Люди вздрогнули, переглянулись. Вдруг в воздухе поднялись десятки кулаков. На элликбаши и его друзей посыпались удары. Старик бай кое-как выбрался. Остальных толпа смяла.
В это время вдали показался имам. Он бежал, неуклюже путаясь в полах длинного халата, и писклявым голосом кричал:
— Эй, мусульмане! Эй, народ общины!
Но слова его потонули в общем гуле, не оказав никакого действия. Тогда он бросился в толпу, начал разнимать людей.
Первыми начали отходить пожилые, а за ними молодежь. Элликбаши и его приятели, перепачканные в пыли, сплевывая кровь, со слезами, с помощью имама поднялись с земли. Лоб элликбаши был в ссадинах, из носа текла кровь, один глаз закрыт багровой опухолью. Имам встряхнул от пыли свалившуюся в суматохе чалму, торопливо намотал ее на голову и обратился к прихожанам со словами увещевания. Он говорил, что надо денно и нощно молиться об избавлении страны от бедствий, о том, что все трудности можно облегчить, вознося хвалу аллаху. Заметив, однако, что люди слушают его без обычного внимания и уважения, а некоторые даже явно посмеиваются, имам прекратил проповедь и, забрав своих подзащитных, торопливо направился к мечети. Элликбаши обернулся, прикрывая одной рукой заплывший глаз, второй погрозил толпе. Юноша-ремесленник крикнул ему вслед:
— Подожди, в другой раз почище отделаем!
С минарета послышался голос суфи, призывавшего к предвечерней молитве. Люди начали было расходиться, но Юлчи остановил их звонким, взволнованным возгласом:
— Люди! Не поддавайтесь уговорам! Стойте твердо! Если все бедняки будут держаться заодно, кто посмеет взять их сыновей? Баи не зря ратуют за царя. Он — их защита. Баи помогают царю, царь помогает баям. Земля ихняя, вода ихняя, власть ихняя... Их слова везде находят отклик. А жалобам и воплям бедноты — грош цена! — Юлчи говорил не очень связно, но горячо. Тишина, наступившая в толпе, внимание людей ободрили его. Он продолжал: — Война наполнила кошельки баев, не правда ли? Так пусть они и посылают своих сыновей! Братья, подумайте, разве это жизнь? До каких пор мы будем терпеть? До каких пор будем умываться кровью, покорно преклонять колени? Поднимем наш голос. Добьемся своих прав — или умрем!.. Возмущение не в одном вашем квартале. Сейчас во многих городах и селах бедный люд начинает требовать свои права. В открытый бой с тиранами и угнетателями вступает народ!..
Задыхаясь от волнения, Юлчи прислонился к дувалу и так стоял некоторое время, оглядывая людей, словно спрашивал: «Верно я говорю?»
Двое или трое из толпы, пугливо озираясь, спешили прочь. Остальные тесно обступили джигита. Женщины, приоткрывая чачваны, с интересом поглядывали на него издали, не смея подойти ближе. К го-то в толпе сказал:
- Горячий джигит, пламенный. Устами народа говорит.
Молодые парни, окружавшие Юлчи, несмело стали расспрашивать его. Джигит отвечал просто и откровенно, и на перекрестке завязалась беседа словно между давнишними друзьями...
III
Летнее утро... Солнце играет над верхушками густых верб.
Юлчи вышел из дома пораньше, чтобы успеть до жары сделать лишнюю сотню кирпичей.
Со стороны верхнего квартала, направляясь к гузару, бежала толпа мужчин. За ними спешили несколько женщин в старых, потрепанных паранджах.
Юлчи остановился. Люди сгрудились у моста. Послышались исступленные вопли женщин:
— Дад! Где конец насилию?
Покрывая голоса женщин, раздался громовой бас одного из мужчин — плечистого, обожженного солнцем, одетого в лохмотья:
— Вперед, джигиты, вперед! Постоим за себя! Толпа хлынула через мост.
Народу на гузаре было еще немного. Проклятья женщин, смелые возгласы мужчин напугали торговцев. Чернобородый бакалейщик, занятый поливкой тротуара у только что открытой лавки, застыл с ведром в руке, но тут же, опомнившись, поспешно скрылся за прилавком. А люди вначале нерешительно, потом все увереннее начали присоединяться к выступавшим.
Юлчи протиснулся вперед. Сердце джигита билось в груди, точно молот о наковальню. Он понял, что настал день, когда угнетенные и обиженные крепко схватят за ворот своих насильников.
Толпа все увеличивалась. Усилились вопли, восклицания, плач женщин.
Какой-то старик с белоснежной бородой распростер руки и, будто благословляя народ, во весь голос закричал:
— Собирайтесь, храбрецы! Собирайтесь! Газават! Газават!
Из чайханы выбежали два каких-то уличных парня. Сложив на груди руки, они поклонились старику. Тот благословил их. Парни, схватившись за ножи, висевшие у них на поясах, гордо оглядели окружавших.
Юлчи приблизился к старику:
— Отец, а каков смысл газавата?
— Сын мусульманина,— возмутился старик,— и не понимаешь?!
— Не совсем...
— Верблюжонок мой, по исламу газават — война мусульман с неверными. Умрешь — мучеником за веру станешь, убьешь — героем-победителем будешь. Такова по священным книгам война правоверных.
— Нет, отец! — выкрикнул Юлчи.— Наша война будет иная. Не все мусульмане одинаковые. Разве среди мусульман нет волков? И зубы их не такие же острые, как зубы других волков? Нет, мы будем истреблять всех волков! Так ли я говорю, люди? Наша борьба — это борьба за освобождение! За уничтожение всех волков, всех насильников, кровопийц!..
Из толпы с разных сторон послышались возгласы:
— Верно!
— Справедливые слова!
Изумленный словами Юлчи, старик схватился за ворот рубахи.
— Астагфирулла! — только и мог выговорить он.
Юлчи побежал в свой квартал, собрал бедняков, которых только вчера призывал к борьбе, беседуя на перекрестке. В толпе оказалась и бабушка Саодат.
Они вышли к гузару. Направились к Хадре. Мужчины шагали, расправив грудь, гордо подняв голову. Женщины беспрестанно слали проклятья царю и его приспешникам.
Толпа росла. Из кварталов, из узеньких улочек и переулков выходили и присоединялись группы молодежи, стариков, женщин.
Народ шел смело, густой шумной массой. Изредка встречались полицейские. Когда-то полицейские наводили страх на старого и малого, теперь же они сами трусливо жались к дувалам и прятались от глаз толпы. А люди, осознав свои силы, шли, не обращая на них внимания.
Юлчи рассчитывал, что восставшие направятся в новый город к дому губернатора. Но толпы народа, стекавшиеся со всех сторон, сворачивали к полицейскому участку на Алмаз аре. В глазах простых людей это было самое черное, самое страшное учреждение. Оно олицетворяло всю власть. Все притеснения, насилия, издевательства ежедневно, ежечасно исходили именно из этого проклятого места. Мимо полицейского участка люди всегда проходили с трепетом.
«Хорошо, пусть пожар начнется отсюда!» — подумал Юлчи и, подбадривая людей, заторопился к Алмазару.
Неожиданно до слуха джигита донесся чей-то окрик:
— Юлчи-бай!
Юлчи обернулся: неподалеку на тротуаре с газетой под мышкой стоял Абдушукур. Рядом с ним какой-то стриженный «под польку» и одетый по моде молодой байбача в легком пальто полуевропейского фасона.
Юлчи неохотно сошел с мостовой.
Байбача усмехнулся, небрежно поигрывая стеком. Абдушукур строго хмурил брови.
— Куда вы все направились? — спросил он.— Куда ты ведешь людей? Это невежество, безумие! —Абдушукур уже кричал, брызгая слюной.— Что понимает это стадо баранов? Что понимаешь ты? Есть люди образованные, которые заботятся о благе народа... А ты лачем путаешься?
Что же надо делать по-вашему, братец ученый? — насмешливо спросил Юлчи.
Вернуть людей! — взвизгнул Абдушукур.— Я уговариваю, останавливаю народ, а такие невежды и безумцы, как ты, тянут толпу вперед. Одумайся! Его величество белый царь оказался в этой войне в Оипыпом иггруднении. Можем ли мы, туркестанцы, совершить преда-
тельство? Услышали про войну и побледнели! Трусы, а не джигиты!
— Все? У меня нет времени заниматься болтовней! — поднял голос Юлчи.— Знайте, народ будет устраивать свои дела, как сочтет лучшим. Он не нуждается в таких маклерах, как вы. Я-то вас хорошо знаю. Вы хотите остановить народную бурю? Хотите заглушить голос народа? Попробуйте!.. Этот буран так вас подхватит, что вы и места на земле не найдете. Вам очень хочется воевать за царя? Что ж, забирайте вот этого байбачу — вашего приятеля — и отправляйтесь, дорога открыта. А наша война будет иная. Воевать мы будем и с теми, кто сосет кровь из народа, и с вами — их прихлебателями!
Юлчи резко повернулся. Через десяток шагов он натолкнулся еще на одного увещевателя. Этого отчитывала какая-то пожилая женщина с подобранной до пояса паранджой, без капишей, в рваных ичигах, из которых выглядывали запыленные пальцы ног:
— Я пришла из самого Юнус-абада. Почему я должна вернуться? Хватит, досыта хлебнули горя! Хоть пушку заряжайте мной, а я буду кричать: пошли аллах погибель вашему белому царю Николаю! Вернуться, говоришь? Если ты мужчина, иди вперед, дорогу показывай!
— Правильно, мать! — поддержал женщину Юлчи.— Идем. Не отступай. Нам нечего бояться!
На Алмазаре перед зданием полицейского участка собралась огромная толпа. А народ все прибывал и прибывал. Особенно много закутанных в старые, потрепанные паранджи женщин...
Пробираясь вперед, Юлчи оглядывал площадь. Вот они — дехкане, чайрикеры, батраки, городские ремесленники, рабочие и их отцы, матери, испытавшие на себе всю жестокость насилия, грабежа, издевательств!
В воздухе стоял мощный гул. Со всех сторон слышны исступленные вопли женщин, гневные возгласы мужчин:
— Погибель на эту войну!
— Сил нет больше терпеть!
— Пусть сыновья баев идут на тыловые работы!
В толпе Юлчи столкнулся с Каратаем. Рядом с кузнецом стоял Ораз. С трудом пробравшись к ним, Юлчи обнял друга-киргиза, которого давно уже не видел.
Каратай толкнул Юлчи:
— Вон смотри — Хаким-байбача! Душа у него, видно, к горлу подступила — вот-вот выскочит!
Закусив губу, Юлчи устремил на Хакима полный ненависти взгляд. Тот стоял несколько поодаль от толпы с каким-то русским чиновником в пенсне. Байбача был бледен, во всех его движениях чувствовался страх. Он то окидывал взглядом толпу, то наклонялся к чиновнику и что-то говорил ему...
Ораз шепнул что-то Каратаю и будто между прочим заметил:
— Надо бы и Хакима спровадить туда, куда отправился его братец Салим!
Юлчи крепко сжал руку друга.
— Подожди, мы их всех подтянем на одну веревку. А сейчас идем, чтобы не отстать от народа.
Ворота полицейского участка были наглухо закрыты. Мужчины, женщины, цепляясь за окрашенную зеленой краской решетку, пытались проникнуть внутрь.
Юлчи со своими друзьями навалились на одну половину ворот. К ним на подмогу бросились десятки людей. Ворота с треском распахнулись. Толпа бросилась вовнутрь и, захлестнув обширную площадь двора, задержалась у выбеленного здания участка. Двери канцелярии были заперты. Через окна видны искаженные страхом и злобой лица полицейских, миршабов.
Ярость восставшего народа все нарастала. Крики мужчин, возгласы женщин, казалось, поднимались до самого неба. Джигиты сжимали кулаки, старики потрясали посохами, женщины в исступлении отбрасывали чачваны.
— Сюда выходите, живоглоты!
— Мы распорем вам животы!
— Долой тирана-царя!
— Долой баев!
Несколько миршабов во главе с усатым полицейским выскочили из помещения. Похабно ругаясь и размахивая плетками, они пытались оттеснить толпу.
Передние попятились. Надо было действовать.
— Бей! — крикнул Юлчи и, как тигр на добычу, рванулся на полицейских. Двумя ударами он повалил двух миршабов.
Народ с криком бросился на других. Но из окон раздались выстрелы, и благодаря этому измятым кулаками и пинками мирша-бам удалось скрыться в помещении.
В двери, в окна канцелярии полетели камни, обломки кирпичей. Со звоном посыпались осколки стекол.
Неожиданно дверь канцелярии распахнулась, и на крыльце появился усатый, грузный и злой пристав Мочалов в сопровождении двух полицейских чиновников, бледных, с перекошенными от страха лицами.
Пристав резким движением руки потребовал тишины. Один из чиновников сделал попытку разъяснить смысл «высочайшего указа». Но шум и крики заглушили его слова. Снова со всех сторон полетели камни, кирпичи. Какая-то распаленная гневом женщина вцепилась в одного из чиновников, рванула его с крыльца. Близ стоявшие свалили сто, потащили в толпу. Какой-то молодой джигит с непокрытой головой, с горевшими ненавистью глазами проворно выхватил из ножей чиновника шашку.
В этот момент по знаку Мочалова из окон канцелярии прогремел лали. В народ посыпались пули. Упали две женщины. Одна застыла на нижней ступеньке крыльца, другая, комкая худыми, изможденными руками паранджу и чачван, свалилась на кирпичи. Какой-то чернобородый, бедно одетый человек, зажимая правой рукой плечо и закрыв от боли глаза, опустился на корточки. Меж его пальцев проступила кровь.
Толпа попятилась, отхлынула от крыльца.
Едва над головой зазвенели пули, Юлчи почувствовал, как весь он наливается бурной, клокочущей силой, а сердце его охватывает неудержимая ярость. Горящими глазами он оглядел народ: во взглядах людей — жгучая ненависть, в руках Каратая, Ораза и многих других холодно поблескивают ножи, руки женщин сжимают камни.
В народе нарастала новая волна гнева:
— Стреляйте! Убивайте!
— Пусть земля поглотит тирана!
— Не дадим своих сыновей кровопийце-царю!
Юлчи решительно шагнул вперед. Вместе с первыми рядами подступил к двери канцелярии. Вслед хлынула застывшая было на миг волна народа. Еще один из царских прислужников был смят. Остальные успели скрыться. Дверь канцелярии снова захлопнулась.
Топтаться во дворе было бесполезно. Надо было врываться через окна и двери внутрь. Юлчи поискал глазами своих друзей: Каратай яростно орал что-то в толпе джигитов, Ораз ожесточенно бросал камень за камнем в окно канцелярии,— ни тот, ни другой не услышали его призыва. Увидев неподалеку группу мужчин своего квартала, Юлчи решил позвать на помощь их.
Пробиваясь сквозь толпу, джигит вдруг остановился: среди множества женщин он увидел девушку. Она то приподнимала чачван, то вовсе отбрасывала его, вставала на носки, озиралась по сторонам. На ресницах ее жемчужинами блестели слезы. При первом взгляде Юлчи показалось, что он видит Гульнар: овал лица, разрез глаз, тонкие изогнутые брови — все напоминало ему любимую. Джигит закрыл глаза и даже покачнулся — в сердце его будто вонзилось что-то острое, грудь залила волна скорби.
«Гульнар, возлюбленная моя! Нет тебя. Нет тебя на этом празднике народном, празднике джигитов!»
Со всех сторон послышались новые взрывы криков и возгласы:
— Полицмейстер! Казаки!.. Не теряйтесь, джигиты! Бейте их, удальцы!
Юлчи метнулся к передним рядам, увидел полицмейстера, стоявшего на крыльце в окружении казаков.
Полицмейстер Колесников пытался говорить, но в ответ ему загремел грозный клич:
— Бей тирана!
Десятки рук протянулись к полицмейстеру. Он выхватил револьвер. Казаки дали залп, вслед поднялась беспорядочная стрельба. Сразу упало несколько убитых и раненых, но восставшие все рвались к крыльцу.
Юлчи ринулся на высокого бородатого казака, оглушил его ударом кулака, одним рывком выхватил у него клинок. Поднял высоко над головой горевшую белым пламенем шашку, бросился за убегавшим в канцелярию полицмейстером.
Вдруг, будто схваченный судорогой, джигит застыл на мгновенье, потом, все еще крепко сжимая клинок, согнулся и медленно опустился на землю.
Немного погодя он открыл глаза. Над ним — чистое голубое небо, яркое солнце; как сквозь глухую стену слышен шум толпы. На дерево напротив взбирается какой-то мужчина. Юлчи узнал в нем Ораза—киргиз обрезал телефонные провода...
Страшная боль пронизывала все тело джигита, но он еще кипел гневом, пытался бороться. Крепко стиснув зубы, опираясь на руки, он оторвал голову от земли, приподнялся, но в глазах у него потемнело, и он свалился снова...
Юлчи лежал, обливаясь кровью, но не терял сознания. Душой и мыслью он был с восставшим народом. В ушах его торжественной музыкой звучал грозный ропот толпы — это были гневные голоса многих тысяч братьев, отцов, матерей, грудью вставших против баев, против всех тиранов и насильников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37