..
«А что от этого потерял Таити? — рассуждал Танти-байбача.— Ничего. Только выиграл. Не завтра послезавтра я заполучу от шурина тысяч десять... Подпишется на векселе — и достаточно. Его подпись — наличные деньги».
Таити зашагал по улице, довольный своей удачей. Случайно взгляд его задержался на сгорбленной фигуре бедно одетого человека, шедшего впереди. «Ярмат!» В каком-то уголке сердца байбачи шевельнулось что-то и защемило. Он невольно отвел глаза. «Тяжело, видно, ему, бедняге. Умрет дитя на глазах — поплачешь, попри-читаешь, но — грудь земли жестока — в конце концов смиришься. А тут единственная дочь вдруг исчезла! И никогда не узнает, умерла ли она, жива ли... Человек он неплохой, верный слуга своего хозяина. Таких уже не часто встретишь...» Таити взглянул на сгорбленную спину Ярмата. «А что, если взять его за руку, привести к дочери и сказать: «Бери ее. Но знать обо всем должен на земле только ты, а на небе — один бог! Идите!..» Это было бы по-настоящему добрым делом, а?..» Вдруг перед глазами Таити как наяву возникла шелестящая бумага, длинная — раза в два длиннее сторублевой кредитки, а на бумаге — подпись Салима. И вспыхнувшая было в душе байбачи искра простого человеческого чувства тотчас погасла, захлестнутая волной алчности. Девушка должна была стать жертвой ради того, чтобы Таити имел возможность оседлать спину своего шурина. К тому же у Таити, когда он предлагал похитить Гульнар, была и другая мысль: байбача сам рассчитывал потешиться девушкой, пока не наскучит. «Не я, так другой,— рассуждал Таити, шагая вслед за отцом Гульнар.— Со мной ей даже лучше будет, чем с этим беззубым женихом. А что касается добрых дел... говорят, дверей к милости аллаха много. Не через одну, так через другую как-нибудь проберусь и я. Можно будет, например, пожертвовать ковер для мечети. В этом случае обо мне и добрая слава пройдет в народе...» Таити тихонько рассмеялся — до того удачной показалась ему эта случайная мысль. Байбача ускорил шаги и обогнал Ярмата, даже не ответив на его приветствие.
Выйдя на Чарсу, Таити зашел в чайхану, посидел там, покурил чилим. Домой возвращаться не хотелось, он постоял с минуту в раздумье и направился к своему закадычному приятелю Джандар-вагонщику.
Джандар принял Таити в одном из покоев михманханы—большого, еще не вполне оконченного и отделанного дома на первой, мужской половине двора. Это был мужчина высокого роста, с острым, проницательным взглядом, с лицом таким же черным, как и его борода. Одет он был с претензией на моду. Таити познакомился с Джандаром год тому назад, и с тех пор они каждую неделю встречались в дружеской компании.
Совсем недавно Джандар-вагонщик служил на побегушках у разных баев-купцов и был небогатым человеком, но в течение последних двух лет он вдруг разжился, скопив огромные богатства. Занимался Джандар оптовой хлебной торговлей, за что и получил прозвище «вагонщика», то есть человека, отправляющего товар вагонами. Постоянное повышение цен на хлеб в связи с войной, вызвавшее острую нужду среди трудового народа, для Джандара, наоборот, послужило источником обогащения. Близкие друзья, хорошо осведомленные в делах «вагонщика», между собой называли его «военным баем», то есть баем, разжившимся во время войны. В течение каких-нибудь двух лет Джандар приобрел себе большое загородное поместье, построил огромный дом в городе. Сыновья его, не гак давно бегавшие по улице в рваных штанах, теперь летали по городу на «колесах шайтана», иначе говоря — на велосипедах. У Джандара завелись связи среди русских чиновников, дружбой и знакомством с ним теперь не брезговали даже самые знаменитые баи. В доме у него каждый день резали по барану, поэтому в его хоромах постоянно, как мухи, кружились имамы, ишаны, улемы. Духовенство расхваливало Джандара как «примерного мусульманина»; джадиды превозносили его как «радетеля интересов родины и нации» (Джандар пожертвовал средства на десяток парт для школы своего квартала). Джандар обскакал всех баев в разгуле. О его пирах в поместье рассказывались легенды; он содержал несколько бачей, которые жили при нем под видом писцов и приказчиков...
Танти-байбача снял шубу, уселся на одно из атласных одеял, разостланных вокруг сандала. Джандар сам вынес из соседней комнаты большой поднос с угощениями. Разломив несколько белых сдобных лепешек, замешенных на чистых сливках, он накрошил целое блюдо казы. Затем, выразив свою радость по поводу прихода Таити, сообщил, что сегодня к нему должны собраться несколько близких друзей для хорошей пирушки с музыкой, с песнями.
— Сегодня ты должен побыть со мной. Мы устроим здесь добрый пир Джамшида Вот уже сколько времени мне пришлось довольствоваться компанией важных сановных чалмоносцев — улемов, мударрисов, аглямов. Опротивело. До смерти надоедливые все они. Говорят, что шариат каждый волосок на сорок частей разделит, и это похоже на правду, друг мой. Заспорят из-за какого-нибудь пустяка и разве канитель на целый день. Допусти их — раздерутся как петухи. Приходится вмешиваться и уверять, что права и та и другая сторона, и только тогда они кончают свою перебранку, разыгрывая ничью По-настоящему опротивело.
- Что же, для тебя это неплохо, ума-разума наберешься,— Танти-байбача.— Скоро и сам любого улема заставишь удирать с первого же «клевка», как хороший боевой петух.
Джандар-вагонщик поморщился:
Этот их разговоров в голове и «алифа» не прибудет. Скажи правду, сам я, хвала аллаху, мусульманин, но их болтовня и перебранка мне вовсе не нравятся... Спрашивается, для чего же ни да и им позволяю бывать у себя, устраиваю угощения•> А для того, болтуны захотят — человеку побиение камнями устроят, прославят его до небес Зайдут они в мой дом, полижут моей соли, выйдут из калитки в блестящих халатах, и никакой крикун после этого рта против меня открыть не посмеет. А ты же сам знаешь, трудно найти человека, чтобы он был без греха. Э, что говорить об этом! Знаешь, друг, проводим мы ночью наших гостей и махнем в город на прогулку. Подцепим самых расчудесных барышень и погуляем вдвоем в свое удовольствие. А? Руку, удалец!
В другое время Танти-байбача и не подумал бы отказываться от такого заманчивого предложения. В последнее время у него заметно поубавилось «пороху». От отцовского наследства оставалось не больше трети, и он, чтобы иметь возможность вести прежнюю разгульную жизнь, вынужден был лебезить перед такими преуспевающими богачами, как Джандар-вагонщик, и подпевать им в их затеях. Однако на сегодня у байбачи были свои планы. Собственно, он и пришел к Джандару с заранее обдуманной целью. Пока тот распространялся о своем времяпрепровождении, Таити думал о Гульнар. «Джандар будет рад такому редкостному дару,— размышлял байбача.— Он не только поможет мне заживо схоронить девушку, но в случае необходимости сумеет и замазать рот кому надо». Руководствуясь такими соображениями, Таити и решил впутать в это дело Джандара-вагонщика. Он отпил из фарфоровой пиалы глоток чаю и загадочно посмотрел на приятеля.
— В город мы не поедем, Джандар. Вечером я хочу свезти тебя в одно место. Вот где ты поблаженствуешь!
Лицо Джандара-вагонщика расплылось в довольной улыбке:
— Эх, масла тебе в уста, это правда?
— Правда. Место такое — собаку привяжи, и та не выживет. Но есть там девушка — ангел!
Джандар-вагонщик встрепенулся:
— Девушка, говоришь? Значит, лет на десять помолодеем!.. А что, если ее сюда привезти или еще куда-нибудь доставить?
— Сейчас трогать ее с места — дело очень трудное. Попозже, может быть, легче будет...
— Ладно! В богатых хоромах, на шелковых коврах мы попировали. В беседе с девушкой в таком месте, где не проживет собака, тоже есть свой интерес. Мирисхак, за тебя не только богатство — душу в жертву принести мало. Девушка, говоришь, а?.. Выпьем, друг, предварительную...
Джандар проворно вскочил, подошел к шкафу, достал бутылку коньяка.
Вошли гости. Вагонщик, прежде чем поздороваться с ними, налил каждому по стакану. Все чокнулись и стоя выпили.
III
Было еще темно, когда Юлчи пришел к Каратаю и рассказал о случившемся. Кузнец, крепко сжав губы, задумался. Потом сказал, что хочет побродить и попытаться уловить конец этого клубка, и куда-то скрылся.
Не зная, что предпринять и не находя себе места, Юлчи вышел
вслед за ним и бесцельно побрел по городу. Иногда, словно забывшись, он останавливался, подолгу стоял посреди улицы. Искры последних надежд угасали в нем с каждой минутой, сердце все больше наполнялось отчаянием.
В полдень Юлчи зашел в чайхану, надеясь встретить там Ка-ратая. В чайхане было много народу. Примостившись в сторонке, джигит сидел, низко опустив на руки голову, не обращая внимания на несмолкавший в табачном дыму людской говор. Проворный чайханщик поставил перед ним чайник чаю. Считая неудобным отказываться, Юлчи налил пиалу, но пить не стал и продолжал сидеть неподвижно, уронив голову. Вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Юлчи нехотя оглянулся — перед ним стоял Камбар-колченогий, работник Таити.
— Заснули вы, что ли, среди белого дня, да еще в таком шуме! — подсаживаясь, рассмеялся Камбар.
Юлчи молча протянул ему налитую пиалу. После первой встречи в поместье Таити они виделись в летнее время довольно часто и подружились. Но сегодня Юлчи встретил своего приятеля без обычного радостного оживления.
— Что случилось? Хозяин обидел? — наклонился к другу Камбар.— Я решил попраздновать пятницу, вышел, увидел вас, и сердце чуть не разорвалось от радости, а вы вон как встречаете!
— Мы с вами давно не виделись,— негромко ответил Юлчи,— а на голову человека часто обрушиваются всякие заботы и беды.
— Это верно. У бедняка всегда что-нибудь неладно — у него и в годовой праздник печаль, и в обыкновенную пятницу горе. Только, если все принимать близко к сердцу, с ума можно сойти. Забота и слона в нитку вытянет... А скажите все-таки: отчего вы побледнели, что вас так расстроило? — Камбар в один глоток опорожнил пиалу, взглянул на джигита и рассмеялся.
Смех его болезненно отозвался в сердце Юлчи. Камбар заметил что, наклонился к нему и загадочно прошептал:
- У меня есть средство от вашей болезни! — Он выпрямился и с самодовольной ухмылкой поглядел на джигита.
— О чем это вы? — недоверчиво спросил Юлчи.
— Ладно! Хоть вы от меня и скрыли, а я скрывать не стану.— Кммбар снова понизил голос.— Вы как-то признавались мне, что дочь Ярмата-ака, не правда ли? И вот девушка вчера ночью исчезла. А? Вы об этом горюете?
Юлчи так был ошеломлен, что не мог вымолвить слова.
Мне все известно! — похвалился Камбар.— Найдется ли во семи поясах земли следопыт искуснее колченогого Камбара! — Он подозрительно оглядел посетителей чайханы и продолжал: — Вчера в сумерки к нам пришли два парня. Я их знаю — жулики. Хозяин позвал их в михманхану, наглухо закрыл дверь. «Тут что-то, думаю и, будто ни о чем не догадываясь, продолжаю работать. Не прошло и минуты — парни вышли. Потом пьяный Садим-байбача и тоже скрылся. Я хотел было последить а| ними, но побоялся: как бы, думаю, хозяин не заметил. В полночь загремела калитка. Открыл я. Смотрю — стоит старик извозчик, мошенник, каких мало. Знаю, все воровские дела через него делаются. Я к нему: «А, дедушка, говорю, не уставать вам!» А он мне: «Если можно, говорит, сейчас, а нет, то завтра пораньше скажи своему хозяину, что деликатный груз я благополучно и без помехи доставил. Пусть денег побольше готовит».— «Что за груз?» — спрашиваю. Он молча тронул было коня, но я остановил его. «Подожди, говорю, не торопись. Что ты от меня скрываешь? Джигиты и байбача с тобой же были! Ну! Что хитришь? Знаю, говорю, рассказывай!» — «Ишь ты,— отвечает,— колченогий хитрец, пронюхал уже! — И поясняет: — Девушку, говорит, выкрали, тут из одного квартала. Кажется, дочь работника этого самого байбачи, что с нами был. Только ты, говорит, смотри и не дыхни!» Я догадался: Ярмага дочь выкрали! Так ведь, а?.. Но зачем она им понадобилась — этого не пойму. Однако знаю: хозяева наши — последние развратники. И, думается мне, с нехорошей целью затеяли они это дело. Вот я и решил оповестить вас.
Все, о чем рассказывал Камбар, проходило перед глазами Юлчи как страшный сон. Не дослушав до конца, джигит вскочил и метнулся на улицу. Боясь, как бы он в гневе не натворил беды, Камбар побежал вслед за ним, схватил за руку, потащил в укромное место. Там он сказал, что девушку можно освободить, так как она, вероятно, находится у одного из тех негодяев, что заходили к Таити.
— Говорите — где? — схватил его за руку Юлчи. Камбар, поколебавшись, сказал:
— Я, пожалуй, сам вас проведу.
— Нет, Камбар-ака! — решительно возразил Юлчи.— Этот мерзавец Танти-байбача может потом обидеть вас. Я пойду один.
Камбар назвал квартал, перечислил все узенькие улочки и тупики, по каким следовало идти, описал калитку, для ясности даже начертил ногтем на дувале план.
— Если спутаете, спросите тихонько какого-нибудь мальчишку, где дом Караахмада...
— Это точно, что она там? — нетерпеливо перебил Юлчи.
— По-моему, обязательно должна быть там. Юлчи повернулся и быстро зашагал. Камбар окликнул его:
— Подождите!
— Что еще?
— Нож при вас есть? На всякий случай, для предосторожности...
— Мать не приучила меня ножи носить,— коротко ответил Юлчи. Камбар пожал плечами, но настаивать не стал.
Через полчаса Юлчи добрался до нужного квартала. Это было глухое место на самой окраине города. Следуя указаниям Камбара, он свернул в один из многочисленных тупиков. По обе стороны тянулись полуразрушенные дувалы, только в конце тупика виднелась низенькая калитка. Юлчи подошел, толкнул ее- калитка оказалась запертой. Он оглядел дувал, постоял, подумал и осторожно постучал. Калитка открылась, на пороге, загородив вход, показался здо-
ровенный мрачный детина, большеголовый, с отросшими, как хвост котенка, бровями; на лице видны давнишние шрамы — следы драк и поножовщины.
— В чем дело?
— Пусти! — твердо сказал Юлчи.
Глаза мужчины, стоявшего на пороге, вспыхнули.
— Что ты, как отбившийся от стада теленок, суешь голову в первые попавшиеся ворота? Кто ты?
— Мне нужен Караахмад! — сказал Юлчи, надвигаясь на мужчину.
— Я — Караахмад,— вызывающе ответил тот и показал пальцем на порог калитки.— На этом месте человеческие головы разбиваются, братец мой! Зачем тебе мой дом, что он — в приданое твоей матери достался?
У Юлчи не оставалось никаких сомнений, что Гульнар здесь. Он понял, что разговаривать бесполезно. Резким движением схватил он Караахмада за ворот халата, рванул его с порога калитки и прижал к дувалу. Тот ответил сильным ударом кулака в грудь. Юлчи устоял и, в свою очередь, часто заработал крепкими и тяжелыми, как толкачи, кулаками — бил в лицо, в грудь, в живот противника.
Борьба была беспощадной, без свидетелей, без всякой надежды на то, что кто-нибудь разнимет... Оба только крякали отрывисто. У обоих арканами вздулись на шее жилы, в железо превратились мускулы рук и ног, кровью налились глаза. Схватившись за пояса, они долго водили друг друга, пытаясь обмануть и завалить. Наконец Юлчи изловчился, ударил изо всей силы Караахмада головой. Потом сжал ему левой рукой, как тисками, горло, напрягая силы, повалил противника и придавил всей тяжестью своего тела. В руке Караахмада блеснул нож. Юлчи схватил его руку, вывернул ее, прижал к земле. Нож выпал из ослабевших пальцев. Юлчи отбросил ею далеко в сторону, прохрипел:
- Кричи, вопи о помощи, если не стыдно!
Лицо Караахмада было покрыто кровью и грязью, глаза закатились. Юлчи слегка отпустил ему горло. Караахмад < хрипом вздохнул и больше не пытался сопротивляться.
Юлчи резко спросил:
— Девушка здесь?
— Здесь,— ответил Караахмад.— Кто она тебе, сестра?
—- Я люблю эту девушку,— гордо ответил Юлчи.— Зачем вы ее иыкряли?
Караахмад непристойно выругался. Юлчи нахмурился. Кого ты?
— Того... байбачу...
— Так зачем же вы ее все-таки выкрали?
— Не знаю. Ничего не знаю. Спроси у купеческих сынков! Юлчи отпустил Караахмада, поднялся, подобрал нож:
— Вставай!
Опираясь на правую руку, Караахмад медленно встал и сплюнул кровью.
— Смелый ты,— сказал он почти дружелюбно.— Побил Караах-мада. Да еще как! Ничего не скажешь. А за смелого человека я сам готов голову положить. Ты любишь эту девушку? Бери ее! На нее даже взгляд ничей не упал. Верь мне! — Караахмад потрогал левую руку.— Кажется, немного повредил. Ну ничего. Заходи.
Юлчи вытер полой халата лицо и, словно преподносил подарок, протянул Караахмаду его нож:
— Возьми!
Тот некоторое время стоял в нерешительности. Потом медленно протянул руку. Обезображенное лицо его неожиданно расплылось в улыбке:
— Золотой джигит ты, оказывается! Теперь я понял, с кем имею дело.
Караахмад сунул нож за голенище и повел Юлчи к дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
«А что от этого потерял Таити? — рассуждал Танти-байбача.— Ничего. Только выиграл. Не завтра послезавтра я заполучу от шурина тысяч десять... Подпишется на векселе — и достаточно. Его подпись — наличные деньги».
Таити зашагал по улице, довольный своей удачей. Случайно взгляд его задержался на сгорбленной фигуре бедно одетого человека, шедшего впереди. «Ярмат!» В каком-то уголке сердца байбачи шевельнулось что-то и защемило. Он невольно отвел глаза. «Тяжело, видно, ему, бедняге. Умрет дитя на глазах — поплачешь, попри-читаешь, но — грудь земли жестока — в конце концов смиришься. А тут единственная дочь вдруг исчезла! И никогда не узнает, умерла ли она, жива ли... Человек он неплохой, верный слуга своего хозяина. Таких уже не часто встретишь...» Таити взглянул на сгорбленную спину Ярмата. «А что, если взять его за руку, привести к дочери и сказать: «Бери ее. Но знать обо всем должен на земле только ты, а на небе — один бог! Идите!..» Это было бы по-настоящему добрым делом, а?..» Вдруг перед глазами Таити как наяву возникла шелестящая бумага, длинная — раза в два длиннее сторублевой кредитки, а на бумаге — подпись Салима. И вспыхнувшая было в душе байбачи искра простого человеческого чувства тотчас погасла, захлестнутая волной алчности. Девушка должна была стать жертвой ради того, чтобы Таити имел возможность оседлать спину своего шурина. К тому же у Таити, когда он предлагал похитить Гульнар, была и другая мысль: байбача сам рассчитывал потешиться девушкой, пока не наскучит. «Не я, так другой,— рассуждал Таити, шагая вслед за отцом Гульнар.— Со мной ей даже лучше будет, чем с этим беззубым женихом. А что касается добрых дел... говорят, дверей к милости аллаха много. Не через одну, так через другую как-нибудь проберусь и я. Можно будет, например, пожертвовать ковер для мечети. В этом случае обо мне и добрая слава пройдет в народе...» Таити тихонько рассмеялся — до того удачной показалась ему эта случайная мысль. Байбача ускорил шаги и обогнал Ярмата, даже не ответив на его приветствие.
Выйдя на Чарсу, Таити зашел в чайхану, посидел там, покурил чилим. Домой возвращаться не хотелось, он постоял с минуту в раздумье и направился к своему закадычному приятелю Джандар-вагонщику.
Джандар принял Таити в одном из покоев михманханы—большого, еще не вполне оконченного и отделанного дома на первой, мужской половине двора. Это был мужчина высокого роста, с острым, проницательным взглядом, с лицом таким же черным, как и его борода. Одет он был с претензией на моду. Таити познакомился с Джандаром год тому назад, и с тех пор они каждую неделю встречались в дружеской компании.
Совсем недавно Джандар-вагонщик служил на побегушках у разных баев-купцов и был небогатым человеком, но в течение последних двух лет он вдруг разжился, скопив огромные богатства. Занимался Джандар оптовой хлебной торговлей, за что и получил прозвище «вагонщика», то есть человека, отправляющего товар вагонами. Постоянное повышение цен на хлеб в связи с войной, вызвавшее острую нужду среди трудового народа, для Джандара, наоборот, послужило источником обогащения. Близкие друзья, хорошо осведомленные в делах «вагонщика», между собой называли его «военным баем», то есть баем, разжившимся во время войны. В течение каких-нибудь двух лет Джандар приобрел себе большое загородное поместье, построил огромный дом в городе. Сыновья его, не гак давно бегавшие по улице в рваных штанах, теперь летали по городу на «колесах шайтана», иначе говоря — на велосипедах. У Джандара завелись связи среди русских чиновников, дружбой и знакомством с ним теперь не брезговали даже самые знаменитые баи. В доме у него каждый день резали по барану, поэтому в его хоромах постоянно, как мухи, кружились имамы, ишаны, улемы. Духовенство расхваливало Джандара как «примерного мусульманина»; джадиды превозносили его как «радетеля интересов родины и нации» (Джандар пожертвовал средства на десяток парт для школы своего квартала). Джандар обскакал всех баев в разгуле. О его пирах в поместье рассказывались легенды; он содержал несколько бачей, которые жили при нем под видом писцов и приказчиков...
Танти-байбача снял шубу, уселся на одно из атласных одеял, разостланных вокруг сандала. Джандар сам вынес из соседней комнаты большой поднос с угощениями. Разломив несколько белых сдобных лепешек, замешенных на чистых сливках, он накрошил целое блюдо казы. Затем, выразив свою радость по поводу прихода Таити, сообщил, что сегодня к нему должны собраться несколько близких друзей для хорошей пирушки с музыкой, с песнями.
— Сегодня ты должен побыть со мной. Мы устроим здесь добрый пир Джамшида Вот уже сколько времени мне пришлось довольствоваться компанией важных сановных чалмоносцев — улемов, мударрисов, аглямов. Опротивело. До смерти надоедливые все они. Говорят, что шариат каждый волосок на сорок частей разделит, и это похоже на правду, друг мой. Заспорят из-за какого-нибудь пустяка и разве канитель на целый день. Допусти их — раздерутся как петухи. Приходится вмешиваться и уверять, что права и та и другая сторона, и только тогда они кончают свою перебранку, разыгрывая ничью По-настоящему опротивело.
- Что же, для тебя это неплохо, ума-разума наберешься,— Танти-байбача.— Скоро и сам любого улема заставишь удирать с первого же «клевка», как хороший боевой петух.
Джандар-вагонщик поморщился:
Этот их разговоров в голове и «алифа» не прибудет. Скажи правду, сам я, хвала аллаху, мусульманин, но их болтовня и перебранка мне вовсе не нравятся... Спрашивается, для чего же ни да и им позволяю бывать у себя, устраиваю угощения•> А для того, болтуны захотят — человеку побиение камнями устроят, прославят его до небес Зайдут они в мой дом, полижут моей соли, выйдут из калитки в блестящих халатах, и никакой крикун после этого рта против меня открыть не посмеет. А ты же сам знаешь, трудно найти человека, чтобы он был без греха. Э, что говорить об этом! Знаешь, друг, проводим мы ночью наших гостей и махнем в город на прогулку. Подцепим самых расчудесных барышень и погуляем вдвоем в свое удовольствие. А? Руку, удалец!
В другое время Танти-байбача и не подумал бы отказываться от такого заманчивого предложения. В последнее время у него заметно поубавилось «пороху». От отцовского наследства оставалось не больше трети, и он, чтобы иметь возможность вести прежнюю разгульную жизнь, вынужден был лебезить перед такими преуспевающими богачами, как Джандар-вагонщик, и подпевать им в их затеях. Однако на сегодня у байбачи были свои планы. Собственно, он и пришел к Джандару с заранее обдуманной целью. Пока тот распространялся о своем времяпрепровождении, Таити думал о Гульнар. «Джандар будет рад такому редкостному дару,— размышлял байбача.— Он не только поможет мне заживо схоронить девушку, но в случае необходимости сумеет и замазать рот кому надо». Руководствуясь такими соображениями, Таити и решил впутать в это дело Джандара-вагонщика. Он отпил из фарфоровой пиалы глоток чаю и загадочно посмотрел на приятеля.
— В город мы не поедем, Джандар. Вечером я хочу свезти тебя в одно место. Вот где ты поблаженствуешь!
Лицо Джандара-вагонщика расплылось в довольной улыбке:
— Эх, масла тебе в уста, это правда?
— Правда. Место такое — собаку привяжи, и та не выживет. Но есть там девушка — ангел!
Джандар-вагонщик встрепенулся:
— Девушка, говоришь? Значит, лет на десять помолодеем!.. А что, если ее сюда привезти или еще куда-нибудь доставить?
— Сейчас трогать ее с места — дело очень трудное. Попозже, может быть, легче будет...
— Ладно! В богатых хоромах, на шелковых коврах мы попировали. В беседе с девушкой в таком месте, где не проживет собака, тоже есть свой интерес. Мирисхак, за тебя не только богатство — душу в жертву принести мало. Девушка, говоришь, а?.. Выпьем, друг, предварительную...
Джандар проворно вскочил, подошел к шкафу, достал бутылку коньяка.
Вошли гости. Вагонщик, прежде чем поздороваться с ними, налил каждому по стакану. Все чокнулись и стоя выпили.
III
Было еще темно, когда Юлчи пришел к Каратаю и рассказал о случившемся. Кузнец, крепко сжав губы, задумался. Потом сказал, что хочет побродить и попытаться уловить конец этого клубка, и куда-то скрылся.
Не зная, что предпринять и не находя себе места, Юлчи вышел
вслед за ним и бесцельно побрел по городу. Иногда, словно забывшись, он останавливался, подолгу стоял посреди улицы. Искры последних надежд угасали в нем с каждой минутой, сердце все больше наполнялось отчаянием.
В полдень Юлчи зашел в чайхану, надеясь встретить там Ка-ратая. В чайхане было много народу. Примостившись в сторонке, джигит сидел, низко опустив на руки голову, не обращая внимания на несмолкавший в табачном дыму людской говор. Проворный чайханщик поставил перед ним чайник чаю. Считая неудобным отказываться, Юлчи налил пиалу, но пить не стал и продолжал сидеть неподвижно, уронив голову. Вдруг кто-то хлопнул его по плечу. Юлчи нехотя оглянулся — перед ним стоял Камбар-колченогий, работник Таити.
— Заснули вы, что ли, среди белого дня, да еще в таком шуме! — подсаживаясь, рассмеялся Камбар.
Юлчи молча протянул ему налитую пиалу. После первой встречи в поместье Таити они виделись в летнее время довольно часто и подружились. Но сегодня Юлчи встретил своего приятеля без обычного радостного оживления.
— Что случилось? Хозяин обидел? — наклонился к другу Камбар.— Я решил попраздновать пятницу, вышел, увидел вас, и сердце чуть не разорвалось от радости, а вы вон как встречаете!
— Мы с вами давно не виделись,— негромко ответил Юлчи,— а на голову человека часто обрушиваются всякие заботы и беды.
— Это верно. У бедняка всегда что-нибудь неладно — у него и в годовой праздник печаль, и в обыкновенную пятницу горе. Только, если все принимать близко к сердцу, с ума можно сойти. Забота и слона в нитку вытянет... А скажите все-таки: отчего вы побледнели, что вас так расстроило? — Камбар в один глоток опорожнил пиалу, взглянул на джигита и рассмеялся.
Смех его болезненно отозвался в сердце Юлчи. Камбар заметил что, наклонился к нему и загадочно прошептал:
- У меня есть средство от вашей болезни! — Он выпрямился и с самодовольной ухмылкой поглядел на джигита.
— О чем это вы? — недоверчиво спросил Юлчи.
— Ладно! Хоть вы от меня и скрыли, а я скрывать не стану.— Кммбар снова понизил голос.— Вы как-то признавались мне, что дочь Ярмата-ака, не правда ли? И вот девушка вчера ночью исчезла. А? Вы об этом горюете?
Юлчи так был ошеломлен, что не мог вымолвить слова.
Мне все известно! — похвалился Камбар.— Найдется ли во семи поясах земли следопыт искуснее колченогого Камбара! — Он подозрительно оглядел посетителей чайханы и продолжал: — Вчера в сумерки к нам пришли два парня. Я их знаю — жулики. Хозяин позвал их в михманхану, наглухо закрыл дверь. «Тут что-то, думаю и, будто ни о чем не догадываясь, продолжаю работать. Не прошло и минуты — парни вышли. Потом пьяный Садим-байбача и тоже скрылся. Я хотел было последить а| ними, но побоялся: как бы, думаю, хозяин не заметил. В полночь загремела калитка. Открыл я. Смотрю — стоит старик извозчик, мошенник, каких мало. Знаю, все воровские дела через него делаются. Я к нему: «А, дедушка, говорю, не уставать вам!» А он мне: «Если можно, говорит, сейчас, а нет, то завтра пораньше скажи своему хозяину, что деликатный груз я благополучно и без помехи доставил. Пусть денег побольше готовит».— «Что за груз?» — спрашиваю. Он молча тронул было коня, но я остановил его. «Подожди, говорю, не торопись. Что ты от меня скрываешь? Джигиты и байбача с тобой же были! Ну! Что хитришь? Знаю, говорю, рассказывай!» — «Ишь ты,— отвечает,— колченогий хитрец, пронюхал уже! — И поясняет: — Девушку, говорит, выкрали, тут из одного квартала. Кажется, дочь работника этого самого байбачи, что с нами был. Только ты, говорит, смотри и не дыхни!» Я догадался: Ярмага дочь выкрали! Так ведь, а?.. Но зачем она им понадобилась — этого не пойму. Однако знаю: хозяева наши — последние развратники. И, думается мне, с нехорошей целью затеяли они это дело. Вот я и решил оповестить вас.
Все, о чем рассказывал Камбар, проходило перед глазами Юлчи как страшный сон. Не дослушав до конца, джигит вскочил и метнулся на улицу. Боясь, как бы он в гневе не натворил беды, Камбар побежал вслед за ним, схватил за руку, потащил в укромное место. Там он сказал, что девушку можно освободить, так как она, вероятно, находится у одного из тех негодяев, что заходили к Таити.
— Говорите — где? — схватил его за руку Юлчи. Камбар, поколебавшись, сказал:
— Я, пожалуй, сам вас проведу.
— Нет, Камбар-ака! — решительно возразил Юлчи.— Этот мерзавец Танти-байбача может потом обидеть вас. Я пойду один.
Камбар назвал квартал, перечислил все узенькие улочки и тупики, по каким следовало идти, описал калитку, для ясности даже начертил ногтем на дувале план.
— Если спутаете, спросите тихонько какого-нибудь мальчишку, где дом Караахмада...
— Это точно, что она там? — нетерпеливо перебил Юлчи.
— По-моему, обязательно должна быть там. Юлчи повернулся и быстро зашагал. Камбар окликнул его:
— Подождите!
— Что еще?
— Нож при вас есть? На всякий случай, для предосторожности...
— Мать не приучила меня ножи носить,— коротко ответил Юлчи. Камбар пожал плечами, но настаивать не стал.
Через полчаса Юлчи добрался до нужного квартала. Это было глухое место на самой окраине города. Следуя указаниям Камбара, он свернул в один из многочисленных тупиков. По обе стороны тянулись полуразрушенные дувалы, только в конце тупика виднелась низенькая калитка. Юлчи подошел, толкнул ее- калитка оказалась запертой. Он оглядел дувал, постоял, подумал и осторожно постучал. Калитка открылась, на пороге, загородив вход, показался здо-
ровенный мрачный детина, большеголовый, с отросшими, как хвост котенка, бровями; на лице видны давнишние шрамы — следы драк и поножовщины.
— В чем дело?
— Пусти! — твердо сказал Юлчи.
Глаза мужчины, стоявшего на пороге, вспыхнули.
— Что ты, как отбившийся от стада теленок, суешь голову в первые попавшиеся ворота? Кто ты?
— Мне нужен Караахмад! — сказал Юлчи, надвигаясь на мужчину.
— Я — Караахмад,— вызывающе ответил тот и показал пальцем на порог калитки.— На этом месте человеческие головы разбиваются, братец мой! Зачем тебе мой дом, что он — в приданое твоей матери достался?
У Юлчи не оставалось никаких сомнений, что Гульнар здесь. Он понял, что разговаривать бесполезно. Резким движением схватил он Караахмада за ворот халата, рванул его с порога калитки и прижал к дувалу. Тот ответил сильным ударом кулака в грудь. Юлчи устоял и, в свою очередь, часто заработал крепкими и тяжелыми, как толкачи, кулаками — бил в лицо, в грудь, в живот противника.
Борьба была беспощадной, без свидетелей, без всякой надежды на то, что кто-нибудь разнимет... Оба только крякали отрывисто. У обоих арканами вздулись на шее жилы, в железо превратились мускулы рук и ног, кровью налились глаза. Схватившись за пояса, они долго водили друг друга, пытаясь обмануть и завалить. Наконец Юлчи изловчился, ударил изо всей силы Караахмада головой. Потом сжал ему левой рукой, как тисками, горло, напрягая силы, повалил противника и придавил всей тяжестью своего тела. В руке Караахмада блеснул нож. Юлчи схватил его руку, вывернул ее, прижал к земле. Нож выпал из ослабевших пальцев. Юлчи отбросил ею далеко в сторону, прохрипел:
- Кричи, вопи о помощи, если не стыдно!
Лицо Караахмада было покрыто кровью и грязью, глаза закатились. Юлчи слегка отпустил ему горло. Караахмад < хрипом вздохнул и больше не пытался сопротивляться.
Юлчи резко спросил:
— Девушка здесь?
— Здесь,— ответил Караахмад.— Кто она тебе, сестра?
—- Я люблю эту девушку,— гордо ответил Юлчи.— Зачем вы ее иыкряли?
Караахмад непристойно выругался. Юлчи нахмурился. Кого ты?
— Того... байбачу...
— Так зачем же вы ее все-таки выкрали?
— Не знаю. Ничего не знаю. Спроси у купеческих сынков! Юлчи отпустил Караахмада, поднялся, подобрал нож:
— Вставай!
Опираясь на правую руку, Караахмад медленно встал и сплюнул кровью.
— Смелый ты,— сказал он почти дружелюбно.— Побил Караах-мада. Да еще как! Ничего не скажешь. А за смелого человека я сам готов голову положить. Ты любишь эту девушку? Бери ее! На нее даже взгляд ничей не упал. Верь мне! — Караахмад потрогал левую руку.— Кажется, немного повредил. Ну ничего. Заходи.
Юлчи вытер полой халата лицо и, словно преподносил подарок, протянул Караахмаду его нож:
— Возьми!
Тот некоторое время стоял в нерешительности. Потом медленно протянул руку. Обезображенное лицо его неожиданно расплылось в улыбке:
— Золотой джигит ты, оказывается! Теперь я понял, с кем имею дело.
Караахмад сунул нож за голенище и повел Юлчи к дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37