На следующий же день помчался в кишлак на свидание с любимой. С Фазилатхон. А через два дня в Ташкент пришла страшная весть. Нормурад ушам не верил: будто Джаббар стрелял в человека по фамилии Бурибаев. Этот человек, как выяснилось потом, силой, обманом овладел девушкой Джаббара. Хорошо еще, пуля не попала — Бурибаев успел выпрыгнуть в окно. А Джаббар? О, Джаббар... Он больше не приехал в Ташкент. Прямо из кишлака отправился на фронт. Отец с матерью не успели даже вдоволь наглядеться на сына.
Джаббар, чистый юноша, не вкусив радостей жизни, пал вскоре смертью храбрых на поле брани. А этот Бурибаев прошел потом, говорят, всю войну и вот возвратился целым и невредимым, с полной грудью орденов и медалей.
Нет, Нормурад никому не желает зла. Кто знает, может, этот тип устыдился, может, потому и подался на фронт. А там, может, и правда показал себя с достойной стороны. Чего только не бывает! И все же... Ходил слух, будто какая-то бумага пришла в прокуратуру, и Буриба-еву посоветовали скорее бежать в военкомат... А потом? Ирония судьбы! Иначе не скажешь. Три года назад домла снова столкнулся с этим человеком. Бурибаев уже сидел в кресле замминистра водного хозяйства. Нормурад Шамурадов чуть лоб не расшиб, пробиваясь сквозь стену бюрократизма Бурибаева. Чуть было не пришлось уйти из института. Да, к счастью, вскоре за какие-то грехи Бурибаева понизили в должности, перевели на другую работу...
— Что же вы, отец? Рабочий городок!..
— Спасибо, доченька, я сейчас, сейчас...
Ворота были приоткрыты. На улице, у края арыка, на самодельной скамеечке сидела Гульсара-ая, рыхлила землю под базиликом. Нет, только казалось, что рыхлила. Топорик-теша1 повис в ее руке, старушка глубоко ушла в свои думы.
Услышав шаги, подняла маленькое сморщенное лицо. Домла не узнал лица жены — горькая тоска были в нем и беззвучный >прек. Сердце его сжалось от дурного предчувствия.
— Что с тобой, Гульсара?— нагнулся к жене.
— Со мной?.. Приходил Атакузы... заехал за портфелем,— сказала она, и вдруг из глаз часто закапали слезы.— Вы, значит, все же сделали по-своему...
— Как это так я сделал? - домла выпрямился. Нежность и боль, вдруг нахлынувшие на него, заступил гнев.
— Еще спрашиваете как... Что вы наделали!— Гульсара терла глаза платком.— С единственным племянником разлучили...
— Хватит! Кто хочет судиться, в родичи не годится! Слышала такое? Твой джиен не желает видеть, где правда, где лесть. 1 Теша — инструмент в виде топорика, которым колют дрова, рыхлят землю
Не нужен мне такой джиен!
— Хорошо, поступайте как знаете! Я только хотела...
— Хватит, говорю тебе!— Нормурад Шамурадов поднял вверх
огромный, как булава, темный кулак.— Оставишь ты меня в покое или нет? И без твоих упреков тошно, поняла — тош-но!— крикнул он и неожиданно замер на месте с поднятым над головой могучим кулаком.
Старушка выпустила из рук тешу, попыталась что-то сказать, но лишь беззвучно облизнула губы и тихо соскользнула с низенького стульчика на кусты базилика...
Домла застыл на месте, как большой, грубо обкатанный камень. Потом, леденея всем телом, опустился на корточки перед женой.
Гульсара-ая!.. Единственный его свет. Путеводный ночной огонек затерявшегося в степи домика — так всегда казалось Нормураду, когда в тяжелую минуту взглянет, бывало, на ее лицо. А теперь?.. С тихой печалью, без укора смотрела на него его Гульсара. «Что будет с вами?»— читал он в ее взгляде.
— Гульсара!— молил старик.— Что с тобой? Что ты делаешь? Подожди! Что с тобой, душа моя?..
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
В первые дни своего председательства Атакузы выработал для себя правило: если дело не ладится, не мучь себя понапрасну, а брось все, махни в степь или в горы — к чабанам, отведешь душу, а там, глядишь, и дело пойдет на лад.
И на этот раз последовал своему правилу. Возвратившись из города с тяжелой душой, не стал задерживаться в кишлаке. Забежал в правление, узнал у секретаря парткома Халидахон, что все спокойно, и махнул в степь. С собой прихватил главного механика колхоза Наим-джана.
Вот уже два года, как Атакузы одной ногой в кишлаке, другой — в степи.
В позапрошлом году, узнав, что строительство канала в степи подходит к концу, взял на себя нелегкое обязательство: освоить несколько тысяч гектаров целинных земель. Тогда же заложил на новом месте и фундамент первых домов.
За инициативу с радостью ухватились и в районе, и в области. Да что там говорить, на самом высшем уровне было принято специальное постановление, по которому строительство городка в степи, проведение арыков и дорог отдали в руки министерств и их отделов на местах. Закладка первого кирпича под первый дом будущего городка в степи превратилась в праздник, сюда слетелись журналисты, представители радио и телевидения.
Осенью того же года колхоз посадил на нескольких сотнях гектаров молодые деревца шелковицы, чинары и тала — для защиты от лихих степных бурь. В прошлом году получили уже неплохой урожай кукурузы. Такое начало окрылило Атакузы. Нынешней весной он отправил в степь три бригады, они засеяли хлопчатником более семисот гектаров. И сейчас там — на хлопковых полях и в садах — их тоже успели заложить — работает не меньше двухсот человек. Живут в землянках. Хлопок растет неплохо, хотя в первое время Атакузы боялся за него — семена с большим трудом пробивают землю. В общем, дело двинулось. Особенно радуют саженцы — вымахали в рост человека. А вот строительство ползет черепашьим шагом. Вначале строительные организации взялись за дело горячо. А как поутих шум в газетах и журналах, заметно охладели. Пришлось Атакузы устроить в степи свой «штаб». В нем день и ночь дежурит кто-нибудь из членов парткома. Да, кстати сказать, и сам он большую часть времени проводит в штабе. Только так и удается хоть чего-то добиться от строителей. Всеми правдами и неправдами, ругаясь и ссорясь, толкает, не дает работе застопориться. Пропустишь день — обязательно что-то случится, какой-нибудь прорыв — и дело встанет.
На этот раз Атакузы не показывался целых четыре дня. И очень беспокоился — как-то там в степи?
Машина вырвалась из зелени сплошных садов, взлетела на последний холм — он отделял этот зеленый оазис от степи. И вот уже всё — и помолодевшие после ночного дождя сады, и большой, весь белый, новый поселок, и омытые росой изумрудные хлопковые поля — все осталось позади. Впереди только степь, от подножия этого холма и далеко за горизонт — бескрайняя песчаная, с редкими кустиками травы степь.
После густых темно-зеленых садов, веселых клеверных полей и ярко-зеленых полос хлопчатника эта вылезшая из-за холма унылая полупустыня-полустепь отпугивает человека. Пепельно-серые барханы делают ее похожей на омертвевшее море.
Солнце уже склонилось к далекому горизонту и било в глаза. Приставив козырьком ладонь, Атакузы осматривался вокруг. Порой ему казалось, будто волны песчаных барханов тронулись с места, зашевелились, надвигаются с обеих сторон, грозят поглотить черную ленту асфальта. Голая, слившаяся с далеким маревом, унылая степь! Как похожа она на поверхность Луны со снимков из космоса. И в этой пустыне именно он, Атакузы, а не кто-нибудь другой собирается создать жизнь. Поля раскинутся до самого горизонта, зацветут сады, зашумят рощи, вырастет новый современный городок. Все это его гордость, и он таит ее в душе. Правда, теперь, когда пришла вода, здесь и без него создаются поселки, но это совхозы, строит их государство. Атакузы же добивается всего сам, по своей собственной инициативе.
Вон, впереди, там, где горизонт сливается с небом, завиднелись постройки, красные пятнышки домов из кирпича. Это первые здания будущего городка! Пепельно-серые барханы здесь нехотя отступают с обеих сторон дороги. Вместо них, будто солдаты в строю, стоят саженцы— тальник, тополь, чинара. А за строем саженцев ярко зеленеют поля хлопчатника. Вон и тракторы ползут по грядкам, в руках девушек и парней поблескивают на вечернем солнце кетмени.
Атакузы велел Наимджану — он сидел за рулем — остановить машину. Вылез, вдохнул степного воздуха, огляделся вокруг, залюбовался хлопчатником и—верное ведь средство!—почувствовал: на душе посветлело. Хлопчатник посеяли заново всего лишь месяц назад — первые посевы погибли, побило градом. И вот уже успел подрасти на полвершка, зашумел листвой. А полезащитные полосы! Как вытянулись деревца! Правильно, что в позапрошлом году никого не послушался, сделал все по своему разумению. Когда осенью закладывали эти полосы, нашлись умники — советовали ему сделать расстояние между ними не меньше пятисот метров. Однако Атакузы, зная дикий нрав песчаных барханов, сократил расстояние вдвое. И хорошо сделал — весною, в буран, молодые саженцы встали плотной ратью, сберегли хлопчатник. Без этих зеленых стен здесь вообще ничего бы не выросло.
В приподнятом настроении Атакузы поехал дальше. Теперь он надеялся, что и у строителей хоть немного продвинулось дело вперед, ведь перед отъездом в Ташкент он успел крупно поговорить с их начальством. Но картина открылась иная: каменщики лежали в тени, прохлаждались, задрав ноги вверх,— ни одного кирпича с кирпичного завода не поступило; бульдозеры стояли без дела — вышли из строя, не было запчастей; из пяти самосвалов, подвозивших гравий к строителям дороги, работали только три.
Атакузы вскипел. Попробуй не вскипи! Хлопкоробы трудятся и в жару и в холод, себя не жалеют. А строители? Разве не их забота создавать хлопкоробам нормальные условия жизни? Есть на них управа или они и аллаха не убоятся?
Первой мыслью Атакузы было сесть в машину и махнуть в район к Шукурову. Пусть помогает, если, конечно, в силах. А нет, так пусть хоть поймет, каково ему работать!
С Шукуровым Атакузы не встречался с тех пор, как расстались они в доме домлы. Вахид Мирабидов, захмелев на банкете, что-то пел про свою дочь и ее мужа, то хвалил зятя, то сетовал на него, а потом попросил Атакузы захватить Махбубу с детьми, отвезти в районный центр.
Махбуба сразу понравилась ему. Она и внешне, и веселым нравом была точной копией своего отца. Озорная улыбка ни на минуту не угасала в обведенных синевой светлых глазах, играла ямочками на розовых, как спелые яблоки, щеках. От Ташкента до самого района она беспрестанно говорила, шутила, сама хохотала, заставляла хохотать и Атакузы, и шофера, и детей. Когда подъехали к дому, пригласила Атакузы, но Шукуров отсутствовал, и Атакузы не стал заходить. Прощаясь, Махбубахон сказала:
— Прошу в гости вместе с супругой! Вы, оказывается, большие друзья с отцом. Давайте и мы с вами познакомимся ближе.
Ну что же, Атакузы, пожалуй, воспользуется приглашением. Он и сам хотел подружиться с первым секретарем домами еще с тех пор, как тот принял его сторону в истории с мраморными плитами. Пусть и Алия познакомится с Махбубой...
Атакузы зашел в штаб, протянул уже руку к телефону, чтобы позвонить жене, как вдруг с пугающим свистом налетел ветер. Захлопали двери, окна. Легкий финский домик мелко задрожал, качнулся. Тут же в штаб ворвался Наимджан, крикнул с порога:
— Буран, раис-ака! Черный буран!
Атакузы выскочил из домика. Полукруг заходящего солнца, только что ярко алевший на горизонте, закрыло красновато-черным маревом. Оно росло на глазах, захватывало весь горизонт, грозно двигалось на них. Огромные барханы, неподвижно вздымавшиеся вокруг, вдруг заколыхались как живые, задымились. И, двигаясь, будто из утроб своих выбрасывали горячий сыпучий песок.
— Кто еще в штабе? Где бригадир? Беги в степь! Ни одна душа не должна остаться в песках! Всех в землянки! Всех!
Люди и без приказа бросились в укрытия, многие бежали к штабу.
Еще мгновение — и черный смерч, закрыв небо, тяжелой лавиной обрушился на штаб. Зыбкий деревянный домик заскрипел. Полетели сорванные задвижки, осколки разбитых стекол посыпались на пол. Свет погас. Наступила кромешная тьма.
Строители притащили доски и фанеру, наскоро загородили оконные проемы, для плотности завесили одеялами, кто-то зажег керосиновую лампу-молнию.
Атакузы сел на свое председательское место у телефона. Теперь не было нужды куда-то бежать, что-то налаживать: буран набирал силу, бесновался, превратив пустыню в кипящий котел с песком. И штаб, казалось, носился и нырял в этом котле как щепка.
Прошел час. Наконец появились бригадир-усач Али-Майлов и На-имджан. Сбросив с лиц платки, выплюнули песок и доложили: в степи ни одной живой души, все укрылись в землянках.
Хоть это успокоило Атакузы. Но тут же нахлынули нерадостные думы. Не в первый раз налетает эта беда. Месяц назад, в конце апреля, такой же свирепый буран засыпал песком весь хлопчатник, выращенный с великим трудом. Размыл арыки, занес коллекторы. Атакузы снял тогда людей со всех остальных работ, бросил исправлять разрушенное. Не смыкая глаз, три дня и три ночи работали люди: засеяли заново поля, очистили от песка арыки и каналы, и Атакузы все трое суток был вместе со всеми. А что будет на этот раз? Пожалуй, еще хуже. Хорошо, если из семисот гектаров хлопчатника останется хоть десятая часть. А дальше? Если и дальше пойдет так, не окажется ли все начатое пустой затеей? Не поторопился ли Атакузы, предприняв такое трудное дело? Может, надо было сперва вырастить, укрепить лесные полосы и только потом сеять хлопчатник? Но кто тогда поддержал бы его инициативу, дал технику, средства? И вообще вряд ли кто дал бы зеленую улицу его замыслам...
Буран продолжал бесноваться, ревел, сотрясая маленький деревянный домик. Атакузы поставил локти на стол, крепко сжал пальцами виски. Да, весь его труд, начатый с позапрошлого года, похоже, оказался напрасным. Налетела дикая стихия — и все уничтожено, исковеркано! Но только ли стихия? А каковы эти министерства, что не выполняют заданий правительства? А строительные организации? Ведь обязаны были к этой весне закончить по крайней мере двадцать домов. А не сдан ни один!
Вот сейчас здесь, в штабе, лежат вповалку, где пришлось, молодые парни, девушки — дремлют, привалившись друг к другу. Больше года проработали они в этой черной пустыне. Были бы готовы обещанные дома, разве валялись бы они здесь? А водопровод? Уже давно пора проложить его из канала. А дороги асфальтовые? Закрытые коллекторы? Не сдано пока и метра закрытых канав. Открытые дренажи ничего не дают: сегодня их очистишь, завтра засыплет песком. Напрасный труд!
Только что Атакузы собирался к Шукурову. Но что это даст? Районному руководству строители не подчиняются. Уж если ехать, то прямо в обком, к самому секретарю.
«Однако кто же принудил тебя к этой работе? Кто заставил тебя поднимать целину среди этих сыпучих песков?»
И так достиг многого. Начал руководителем небольшого колхоза, потом постепенно, один за другим присоединил несколько соседних. И пожалуйста — вот он уже во главе гигантского хозяйства. Одни только хлопковые поля — больше трех тысяч гектаров! А какой поселок построил! Не уступит иному городу — прославил имя Атакузы на всю страну. Чего еще не хватает?.. Разве только одного — Золотой Звезды.
Есть у Атакузы в обкоме давний друг — секретарь по сельскому хозяйству Бекмурад Халмурадов. Еще в позапрошлом году по секрету говорил: будет у раиса «Ленин юлы» на груди Золотая Звездочка. Но что-то застопорилось, до сих пор тянут. Так неужели без этой целины не получил бы в конце концов Героя? А ведь если покопаться в душе, Атакузы потому и кинулся на свой целинный подвиг, чтобы показать им там, в верхах, на что он способен. Да за одно ли это дело взялся? Близ кишлака у них есть урочище Минг булак. Минг булак — значит тысяча родников. Там и правда их больше тысячи. Место обильно водой, травами. Подходящее место. Атакузы задумал развернуть здесь большое строительство. Правда, мешают густые тугаи, горная арча. Но заложил уже фундамент гигантского животноводческого комплекса — тоже ведь целый мир забот и хлопот! И здесь никто не принуждал, сам придумал себе все эти заботы, хлопоты. Не может без того, чтобы не кипело вокруг. Ну и, если быть совсем уже честным перед самим собой, Золотая Звездочка тоже манит. Предпринял, так сказать, генеральный штурм верхов. А если рассудить — зачем ему на пороге пятидесятилетия новая слава, новый почет? Живи да поживай в своем уютном доме, прохлаждайся в тенистом саду! Покой и достигнутая уже слава — что может быть лучше.
...На плечо Атакузы легла чья-то рука. Он очнулся. Над ним склонился Наимджан. Оказывается, раис задремал, уронив голову на ладони.
— Буран прошел, раис-ака! Пойдемте, светает!
Тусклая лампа еле освещала комнату, люди все еще лежали на полу, прижавшись друг к другу. Храп и тяжелый человеческий дух стояли в штабе.
Атакузы, растирая затекшие ноги, поднялся с места.
Буран и в самом деле утих, на небе высыпали крупные белые звезды. И покойно так стало в степи, звезды мерцали так ясно — трудно было и представить себе, что полчаса назад здесь буйствовал
буран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34