И начал возводить новый кишлак. Не кишлак — город! В газетах замелькали портреты раиса, гуртом нагрянули журналисты, телевизионщики... Да, да, началось, кажется, с этого... Правда, продолжал бывать на свадьбах и поминках. Стоял у ворот покойника, перепоясавшись белбагом. Но теперь не на все приглашения отвечал, ходил только к самым влиятельным в кишлаке людям — к «нужным».
Он по-прежнему не знал, что такое отдых, не давая покоя ни себе, ни Алии. Но не тянулся излить, как бывало, жене свою душу, не спешил поделиться сомнениями. Впрочем, это не пугало Алию. Ведь раис уже возмужал, стал одним из самых опытных, знающих руководителей, его уважали, с ним считались. И только когда однажды он поступил вразрез с указаниями районного руководства и молва о том дошла до ушей Алии, она тихонько намекнула мужу: не надо бы... Атакузы решительно отмахнулся: «Если нужно мое место, пусть забирают! Я и сам не знаю, как отвязаться от этой проклятой работы».
А уж как рос авторитет Атакузы в последние годы, особенно после того, как в позапрошлом году, в пустыне Сарсан-кум начал осваивать целинные земли! Член обкома, депутат облсовета! Прошлой осенью пошли слухи, что метят его в Герои. Но что-то там, в верхах, не заладилось, слухи не оправдались, и Атакузы долго ходил в сильной обиде, одно время даже запил.
Ладно, не стал Героем, и не надо. Быта бы голова тверда как камень, а тюбетейка найдется. Другое пугает Алию. Атакузы для кишлака выкладывает себя всего, покоя не знает ни летом, ни зимою, ни днем, ни ночью. Так почему все реже и реже слышит она те добрые слова, которыми награждали, бывало, мужа: «Дай бог ему здоровья на наше счастье!» Что случилось, кого винить? Виноват ли муж, или это просто извечная, людская неблагодарность? Двадцать лет жизни, нет, больше двадцати сгорели ради колхоза, ради кишлака, ради людей. Ну, есть у Атакузы, бывают, конечно, капризы, и упрям иной раз, все верно. Но ради его больших дел, ради преданности колхозу ужели нельзя простить такую малость?
А тут еще Хайдарджан мучает И дочка Тахира, такая беда, сошлась с этим... с сыном Фазилат, забеременела до свадьбы. Атакузы пока не знает. Что-то будет, что? Алия скрывает, мучается...
Да, темные призраки — призраки беды — маячат вокруг ее семьи. А муж и усом не ведет, живет себе, как раньше.
Успела Алия сомкнуть веки или нет, не знает. Услышала зычный голос мужа, поднялась.
Уже наступило утро. Атакузы разговаривал у колодца с Тахирой, насупленный, мрачнее тучи. Увидел Алию, отстранил дочь, поднялся на айван.
— Что тут у вас происходит? Не успел гостя проводить — и уже новости.
— Дочь, наверно, уже сказала, что тут произошло?
— Сказала, имел удовольствие слышать. А сын что? Не сына, а размазню, тряпку родила мне! Поди позови его сюда!
Алия вспомнила ночные думы, тихо вздохнула:
— Что с вами сделалось?
— Со мной ничего, с вами вот...
— С порога нож обнажаете, а говорите — ничего! Ничего бы и не было, кабы не полезли в кумовья к вашему бывшему замминистра...
— При чем тут замминистра?
— А при том... Из-за него вся затея. Вам, видать, и невдомек, что Фазилатхон с дочерью проплакали до рассвета, пока вы пировали с ним в саду.
— «Проплакали до рассвета»! — передразнил Атакузы.— О женщины! Когда только научитесь смотреть дальше своего носа?
— Вы вот далеко видите, а считаться с людьми не хотите, не думаете об их чувствах...
— О чьих же это чувствах ты говоришь? Не о Фазилатхон ли речь? — Атакузы криво усмехнулся.— Иди лучше позови сына!
Атакузы сел на диван, привалился к подушке, закрыл глаза. Почувствовал себя вдруг очень усталым, одиноким. Алия никогда так не разговаривала с ним. Что с ней случилось? Что делается в этом доме? Неужели он и правда очерствел, не чувствует боли близких? Что ж, пожалуй, надо поласковее поговорить с сыном.
Так решил Атакузы, но вышло иначе. Хайдар вошел, волоча ноги, взлохмаченный, лицо опухло. Отец снова вскипел:
— Что у тебя за вид? Посмотри хоть на себя в зеркало, кандидат наук!
— Кандидат наук? Смеетесь! Атакузы топнул ногой изо всей силы.
— Если не стал, так станешь! Нужно будет, сам поеду в этот, как там называется... в твой ВАК. Поеду, сделаю тебе диплом! Ходишь в таком виде, мокрая курица!.. Да ты недостоин этого диплома!
Хайдар сник еще больше.
— Что с тобой делается? — уже мягче заговорил отец.— Почему молчишь? Может, этот заика?.. Почему устроил скандал? Не понимаешь, что позоришь невесту?
— Я понимаю... Но этот юродивый ее с пути сбивает. Еще в Ташкенте прожужжал все уши: талант! Должна остаться в аспирантуре! И тут подбивает: поезжай в район. Лабораторию, видите ли, для нее должны открыть.
На губах Атакузы заиграла улыбка.
— Слыхал, секретарь райкома говорил мне об этой самой лаборатории. Аллах знает, выйдет ли еще что. Но, предположим, она станет работать в той лаборатории, так что? Может, собираешься после свадьбы в клетку запереть?
Хайдар весь вспотел.
— Какая там клетка? Я не хочу, поймите, не хочу, чтобы он вмешивался в мои личные леда!
— Твои личные дела — в твоих руках! Нет девушки без капризов. А как войдет за брачный занавес — конец. Тут уже все будет зависеть от тебя. Ходишь мокрой курицей. Подними, подними голову! Держись джигитом со своей невестой. Скажи ей: две недели даю — и свадьба! И чтобы никаких разговоров!..
2
Алия хлопотала на айване у газовой плиты. Муж прогромыхал мимо.
— Не успели приехать, а уже опять собираетесь из дома?
— Да, думаю к младшей жене заглянуть.
Знакомая шутка. Обычно Алия отвечала тоже шуткой: «Передайте привет моей сопернице!» А сегодня смотрит на мужа чуть прищуренными глазами и не улыбка в них — укор.
— О вас справлялся дядя, несколько раз заходил.
И улыбка на губах Атакузы погасла, густые, обожженные солнцем брови сошлись на переносице. Этот дядя! Вчера утром Шукуров показал письмо, что-то вроде жалобы — печалится о судьбе Мингбулака. Не там, оказывается, начато строительство. Погибнет «чудо природы» — вечные их доводы. Шукуров тактично прикрыл рукой подписи. Да глаз Атакузы острый, с первого взгляда узнал почерк дяди. Знакомые изящно-чеканные буквы. Увидел — и будто огнем ожгло все внутри.
Атакузы не спасовал. Доказал реальными цифрами, насколько выгодно строительство животноводческого комплекса именно в Минг булаке. Так убежденно говорил, с такой железной логикой доказывал, что Шукуров заколебался. Но не в Шукурове дело. Дядя — вот орешек! Подумать только, мало на Атакузы жалоб, так теперь еще и родной дядя взялся строчить письма...
— Ну, а чего он хочет, мой любезный дядя? — кольнул взглядом жену.
— Не знаю... кажется, насчет дома что-то...
— Да будь проклят этот дом! Сидит уже у меня в печенках! Передай ему: не желает тут жить— пусть освободит! И все!
Атакузы резко повернулся, зашагал к воротам. Через минуту на улице свирепо взвыла машина. Не стал даже вызывать шофера. Выехал на большак и нажал педаль газа. Не замечал дороги, не видел ничего. Горькие мысли закружили голову, в груди стало горячо от обиды.
Да кто бы мог выдержать? Другой на его месте, пожалуй, завыл бы в голос. Мало крикливой жены этого размазни Наимджана. Так теперь свой прицепился, дважды родной, трижды любимый та-гаджан — дядюшка! Всем Атакузы не угодил! И эта видавшая виды кудагай тоже в обиде. Видите ли, не по душе ей, что подружился с Джа-малом Бурибаевым!.. Хоть вовек бы не знать ему этого Бурибаева. Но что поделаешь, жизнь есть жизнь. Дела и будущее детей — вот что заботит Атакузы. Плохой ли Бурибаев, хороший ли, но в его руках большое и очень важное в нынешней жизни учреждение. Снабженец — одно слово. Можно ли пройти мимо такого человека? А что касается прошлого — воевал он на фронте? Воевал. Оправдал себя? Оправдал. Иначе не поднялся бы до высоких постов. А потом, разве он теперь тот, прежний Бурибаев? Жизнь и его, видать, поломала, давно уже раскаялся. Третьего дня, слегка захмелев, отозвал в сторону Атакузы и как горько сетовал на свою жизнь, жаловался на молодую жену, на детей от нее.Хо слезами на глазах говорил. Признался, тянет его к первым детям, к'тем, что от Фазилат.
— Сын меня радует, раис,— говорил Бурибаев, то и дело вздыхая.— Мой Кадырджан все понимает. И я ничего не пожалею для него. Сделаю все, что от меня зависит. Знайте, раис, ваша дочь будет моей дочерью, и ваш сын... Надеюсь, ваш сын тоже станет мне родным сыном. Но дочь, родная дочь! Кровь от крови моей... Не хочет понять меня. Если бы поняла, если бы пришла ко мне! Этими вот руками поднял бы ее до неба. Вся надежда моя на вас, раис!
Со стороны поглядеть — такой неприступный, важный, кажется, доволен и собой, и жизнью. А вот Атакузы видел, как слезы душили его. Так страшно качался и всхлипывал, что у Атакузы даже мороз пробежал по коже...
Жена твердит: не считаешься с людьми. А Джамал Бурибаев, что же он — не человек? Тоже не камень и не ком глины. Справедливо ли осуждать его на всю жизнь за одну, пусть и серьезную, ошибку? Вот и под самого Атакузы роют, выискивают какие-то не стоящие выеденного яйца грехи!
Машина взревела, Атакузы очнулся, торопливо убрал ногу с газа.
Кишлак остался позади. «Волга», ненасытно пожирая черный асфальт, нырнула в толпу пепельно-серых барханов.
Яркое белое солнце повисло над вершинами гор. Казалось, небо опрокинуло на землю котел раскаленной лавы, и теперь пустыня тихо докипала под небесным огнем. Мысли Атакузы то текли, перекатывались, точно волны песка, то вдруг начинали бурлить, подогретые внутренним огнем. Что сказал ему вчера утром Шукуров? Больно, обидно и вспомнить.
Он не собирался встречаться с секретарем райкома, но настоял Джамал Бурибаевич:
— Неудобно так уезжать. Надо засвидетельствовать свое уважение. Как-никак первый — глава района!
Час был ранний, и Бурибаев предложил подождать в райкоме. Но Атакузы решил по-своему: раз уж ехать к Шукурову, то лучше будет встретиться за дастарханом,— и взял курс прямо к нему домой. Прикатили не с пустыми руками — Атакузы припас на такой случай ящик «дамских пальчиков».
Гостей встретили радушно, особенно жена его. Махбубахон была в цветастом шелковом халате, очень он шел к ее полноватой статной фигуре. Она засуетилась, забегала — белые легкие туфельки так и мелькали. Вмиг уставила дастархан под виноградной лозой всем, что только нужно для души.
Двор звенел ее веселым смехом — очень похожа веселостью на отца. За какие-нибудь полчаса, вот так шутя и смеясь, сумела и приготовить, и подать гостям на огромном блюде лагане — сочное, пахучее жаркое. Пока руки хлопотали, уста смеялись, успела высказать свою маленькую обиду:
— Нехорошо, Атакузы-ака! Вы скрываете, а мы узнали ваш секрет Теперь ждите, приедем на свадьбу, даже если не пригласите.
Атакузы на лету поймал удобное для него слово:
— Да вы будете самой почетной гостьей! Только бы ваш хозяин разрешил сыграть той. Вы уж похлопочите, а за мной дело не станет — осыплю подарками с ног до головы!
— Идет! — засмеялась Махбубахон. И Шукуров улыбнулся шутливо:
— Не боитесь, ханум? Я с себя снимаю ответственность. За свадьбу в страду отвечать будете вы!
— Согласна! — еще звонче расхохоталась Махбуба.
Словом, первая часть встречи прошла неплохо. Спасибо Махбубахон. Подошло время прощаться. И тут Абрар Шукурович взял под руку
Атакузы, отвел в сторону и вконец испортил настроение раису. Показал то несчастное письмо про Минг булак, а потом снова заговорил о жалобе Надирахон и опять про ее мужа: мол, Атакузы за письма жены про дом наказал мужа — выслал в пустыню.
Атакузы очень разобиделся. Думал, этим жалобам положен конец, а первый их снова вытащил. Ну Атакузы и вспылил:
— Да неужели вы всерьез принимаете кляузы базарной бабы? Шукуров как-то странно посмотрел на него и сказал тоном, не терпящим возражения:
— Это не кляуза. Вам было поручено уладить все, и вы должны, если потребуется, даже извиниться перед ней.
— Хорошо,— неожиданно спокойно согласился Атакузы.— У вас все?
— Нет...— Шукуров потер лоб и заговорил о притязаниях Аксакала на газовые трубы.
Атакузы опять же спокойно, но твердо отказался отдавать трубы. Во-первых, деньги уже перечислены. Во-вторых, ведь он припас трубы для детсада и яслей, для детей, не для кого другого, нужны. Если что, к самому первому поедет, в обком! Шукуров чуть смягчился, попрощался довольно тепло.
А когда выехали с Бурибаевым за город, Учар вдруг остановил машину. Подмигнул хозяину: выйдите, мол, на минуту!
Атакузы вышел. Учар зря не вызовет на разговор с глазу на глаз.
— Секретарь завернул обратно ящик винограда. Тот, который вы велели оставить им.
Атакузы в упор посмотрел на шофера:
— Сам, что ли, вернул?
— Нет, шофер его вынес.
— Ты сказал, что виноград из моего личного сада?
— Да. Но шофер ни в какую. Хозяин его, говорит, приказал вам больше не делать таких...— Учар замялся, украдкой взглянул на сидевшего в машине Бурибаева.
— Подарков, что ли? —досказал Атакузы.— Ну и черт с ним... с виноградом. А ты тоже хорош. Из-за всякого пустяка машину останавливаешь. Поехали!
Атакузы совсем расстроился. Уж если не захотел брать, мог бы сам и сказать, а то через этих языкатых шоферов! Расхотелось ехать в Ташкент, да Бурибаев уговорил — обещал помочь насчет минеральных удобрений и запчастей и сдержал свое слово. Вчера же устроил Атакузы несколько сот тонн удобрений и вполне приличный комплект запчастей. Между прочим, очень даже кстати пришелся ящик отборного винограда, того самого, от которого отказался Шукуров. Вот как бывает в жизни...
Атакузы конечно же понимает, что действует незаконно. А что поделаешь? Упрекаете в ловкачестве? Законы нарушаю? Наведите порядок, планируйте разумно, обеспечьте всех как надо, тогда и говорите! Если кого и призывать к порядку, то хозяйственников, снабженцев, а не трудяг-раисов. Пора положить конец бесхозяйственности, а не долбить: нехорошо, незаконно! Еще не родился на свет председатель, который
может выдать план без минеральных удобрений. И инженера такого не сыщешь, чтобы без запчастей заставил бесперебойно работать машины. Слушать кляузников слушают, а план, между прочим, не снижают. Ни тонны не сбрасывают с плана! Раньше все же было проще. Прежний секретарь все понимал. А этот не хочет ломать голову над трудностями. Ему и хлопок подавай, и от правил ни в чем не отступись. Сам попробуй!
Тяжелые думы, голова даже разболелась. Атакузы затряс головой, будто отгоняя назойливых мух.
Пепельно-серые барханы расступились, и впереди, у горизонта, среди мертвого моря неожиданно всплыл зеленый островок. Вот он — его город, окруженный зелеными саженцами, его стройка! Вагончики, палатки, камышовые шалаши среди хлопковых полей, а кое-где поднялись уже и кирпичные стены. Атакузы только взглянул на этот чудо-островок, и все обиды, все горестные мысли улетучились, пропали — мир посветлел.
3
От магистрали отходили дороги к землянкам бригад, и на этих боковых дорогах там и сям чернели холмики. Гудрон! Наконец выгрузили! Рабочие, человек десять, расстилали его лопатами, громадный самоходный каток утрамбовывал.
Атакузы на радостях выскочил из машины:
— Хорманглар! Не уставать вам, молодцы!
— Спасибо! — молодые парни, как по команде, выпрямили черные мускулистые тела, блестящие от пота, с интересом посмотрели на раиса.
— Рад вас видеть на моих землях, дорогие!
— Что поделаешь? — рассмеялся рыжеволосый парень с ясным наивно-голубым взглядом.— Кто силен, тот и отхватил, так ведь? Вот и нас сняли с восьмого совхоза, перебросили к вам.
— Есть еще одна — русская поговорка, дорогой: «Дитя не плачет, мать не разумеет». Уж я ли не плакал!
Рыжеволосый блеснул полоской зубов:
— Что-то вы не очень похожи на тех, кто плачет, раис-ака! Его товарищи дружно захохотали.
— Умеем и поплакать, и посмеяться. Вот закончите асфальт — сразу устрою сабантуй. Повеселимся, джигиты!
У дверей штаба Атакузы встретил бригадир колхозной строительной бригады. Растянул рот до ушей.
— Чему так разулыбался? Кирпич привезли?
— Привезли — не то слово. Четыре самосвала со вчерашнего дня ездят без передышки! Помните ту красавицу, ее еще на летучке пробирали...
— Начальника облбыта? Ну-ну!
— Сегодня чуть свет примчалась с помощниками. Осмотрела все и дала задание своим...
— Попробовала бы не приехать! Вчера в обкоме я им накрутил хвоста! — приврал на радостях Атакузы и тут же подумал: «А ведь и впрямь надо бы зайти в обком, утрясти с газом».
Вместе с бригадиром обошли городок. Да, сомневаться не приходилось: после летучки работа в степи закипела не только на участках Атакузы. И в соседних совхозах, и на канале гудом гудели механизмы. Намного больше стало машин, кранов, бульдозеров. В степи стоял невообразимый — а какой уж отрадный! — грохот, сновало множество незнакомых людей.
Атакузы расправил плечи, почувствовал себя победителем. Теперь можно было поговорить и с Наимджаном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Он по-прежнему не знал, что такое отдых, не давая покоя ни себе, ни Алии. Но не тянулся излить, как бывало, жене свою душу, не спешил поделиться сомнениями. Впрочем, это не пугало Алию. Ведь раис уже возмужал, стал одним из самых опытных, знающих руководителей, его уважали, с ним считались. И только когда однажды он поступил вразрез с указаниями районного руководства и молва о том дошла до ушей Алии, она тихонько намекнула мужу: не надо бы... Атакузы решительно отмахнулся: «Если нужно мое место, пусть забирают! Я и сам не знаю, как отвязаться от этой проклятой работы».
А уж как рос авторитет Атакузы в последние годы, особенно после того, как в позапрошлом году, в пустыне Сарсан-кум начал осваивать целинные земли! Член обкома, депутат облсовета! Прошлой осенью пошли слухи, что метят его в Герои. Но что-то там, в верхах, не заладилось, слухи не оправдались, и Атакузы долго ходил в сильной обиде, одно время даже запил.
Ладно, не стал Героем, и не надо. Быта бы голова тверда как камень, а тюбетейка найдется. Другое пугает Алию. Атакузы для кишлака выкладывает себя всего, покоя не знает ни летом, ни зимою, ни днем, ни ночью. Так почему все реже и реже слышит она те добрые слова, которыми награждали, бывало, мужа: «Дай бог ему здоровья на наше счастье!» Что случилось, кого винить? Виноват ли муж, или это просто извечная, людская неблагодарность? Двадцать лет жизни, нет, больше двадцати сгорели ради колхоза, ради кишлака, ради людей. Ну, есть у Атакузы, бывают, конечно, капризы, и упрям иной раз, все верно. Но ради его больших дел, ради преданности колхозу ужели нельзя простить такую малость?
А тут еще Хайдарджан мучает И дочка Тахира, такая беда, сошлась с этим... с сыном Фазилат, забеременела до свадьбы. Атакузы пока не знает. Что-то будет, что? Алия скрывает, мучается...
Да, темные призраки — призраки беды — маячат вокруг ее семьи. А муж и усом не ведет, живет себе, как раньше.
Успела Алия сомкнуть веки или нет, не знает. Услышала зычный голос мужа, поднялась.
Уже наступило утро. Атакузы разговаривал у колодца с Тахирой, насупленный, мрачнее тучи. Увидел Алию, отстранил дочь, поднялся на айван.
— Что тут у вас происходит? Не успел гостя проводить — и уже новости.
— Дочь, наверно, уже сказала, что тут произошло?
— Сказала, имел удовольствие слышать. А сын что? Не сына, а размазню, тряпку родила мне! Поди позови его сюда!
Алия вспомнила ночные думы, тихо вздохнула:
— Что с вами сделалось?
— Со мной ничего, с вами вот...
— С порога нож обнажаете, а говорите — ничего! Ничего бы и не было, кабы не полезли в кумовья к вашему бывшему замминистра...
— При чем тут замминистра?
— А при том... Из-за него вся затея. Вам, видать, и невдомек, что Фазилатхон с дочерью проплакали до рассвета, пока вы пировали с ним в саду.
— «Проплакали до рассвета»! — передразнил Атакузы.— О женщины! Когда только научитесь смотреть дальше своего носа?
— Вы вот далеко видите, а считаться с людьми не хотите, не думаете об их чувствах...
— О чьих же это чувствах ты говоришь? Не о Фазилатхон ли речь? — Атакузы криво усмехнулся.— Иди лучше позови сына!
Атакузы сел на диван, привалился к подушке, закрыл глаза. Почувствовал себя вдруг очень усталым, одиноким. Алия никогда так не разговаривала с ним. Что с ней случилось? Что делается в этом доме? Неужели он и правда очерствел, не чувствует боли близких? Что ж, пожалуй, надо поласковее поговорить с сыном.
Так решил Атакузы, но вышло иначе. Хайдар вошел, волоча ноги, взлохмаченный, лицо опухло. Отец снова вскипел:
— Что у тебя за вид? Посмотри хоть на себя в зеркало, кандидат наук!
— Кандидат наук? Смеетесь! Атакузы топнул ногой изо всей силы.
— Если не стал, так станешь! Нужно будет, сам поеду в этот, как там называется... в твой ВАК. Поеду, сделаю тебе диплом! Ходишь в таком виде, мокрая курица!.. Да ты недостоин этого диплома!
Хайдар сник еще больше.
— Что с тобой делается? — уже мягче заговорил отец.— Почему молчишь? Может, этот заика?.. Почему устроил скандал? Не понимаешь, что позоришь невесту?
— Я понимаю... Но этот юродивый ее с пути сбивает. Еще в Ташкенте прожужжал все уши: талант! Должна остаться в аспирантуре! И тут подбивает: поезжай в район. Лабораторию, видите ли, для нее должны открыть.
На губах Атакузы заиграла улыбка.
— Слыхал, секретарь райкома говорил мне об этой самой лаборатории. Аллах знает, выйдет ли еще что. Но, предположим, она станет работать в той лаборатории, так что? Может, собираешься после свадьбы в клетку запереть?
Хайдар весь вспотел.
— Какая там клетка? Я не хочу, поймите, не хочу, чтобы он вмешивался в мои личные леда!
— Твои личные дела — в твоих руках! Нет девушки без капризов. А как войдет за брачный занавес — конец. Тут уже все будет зависеть от тебя. Ходишь мокрой курицей. Подними, подними голову! Держись джигитом со своей невестой. Скажи ей: две недели даю — и свадьба! И чтобы никаких разговоров!..
2
Алия хлопотала на айване у газовой плиты. Муж прогромыхал мимо.
— Не успели приехать, а уже опять собираетесь из дома?
— Да, думаю к младшей жене заглянуть.
Знакомая шутка. Обычно Алия отвечала тоже шуткой: «Передайте привет моей сопернице!» А сегодня смотрит на мужа чуть прищуренными глазами и не улыбка в них — укор.
— О вас справлялся дядя, несколько раз заходил.
И улыбка на губах Атакузы погасла, густые, обожженные солнцем брови сошлись на переносице. Этот дядя! Вчера утром Шукуров показал письмо, что-то вроде жалобы — печалится о судьбе Мингбулака. Не там, оказывается, начато строительство. Погибнет «чудо природы» — вечные их доводы. Шукуров тактично прикрыл рукой подписи. Да глаз Атакузы острый, с первого взгляда узнал почерк дяди. Знакомые изящно-чеканные буквы. Увидел — и будто огнем ожгло все внутри.
Атакузы не спасовал. Доказал реальными цифрами, насколько выгодно строительство животноводческого комплекса именно в Минг булаке. Так убежденно говорил, с такой железной логикой доказывал, что Шукуров заколебался. Но не в Шукурове дело. Дядя — вот орешек! Подумать только, мало на Атакузы жалоб, так теперь еще и родной дядя взялся строчить письма...
— Ну, а чего он хочет, мой любезный дядя? — кольнул взглядом жену.
— Не знаю... кажется, насчет дома что-то...
— Да будь проклят этот дом! Сидит уже у меня в печенках! Передай ему: не желает тут жить— пусть освободит! И все!
Атакузы резко повернулся, зашагал к воротам. Через минуту на улице свирепо взвыла машина. Не стал даже вызывать шофера. Выехал на большак и нажал педаль газа. Не замечал дороги, не видел ничего. Горькие мысли закружили голову, в груди стало горячо от обиды.
Да кто бы мог выдержать? Другой на его месте, пожалуй, завыл бы в голос. Мало крикливой жены этого размазни Наимджана. Так теперь свой прицепился, дважды родной, трижды любимый та-гаджан — дядюшка! Всем Атакузы не угодил! И эта видавшая виды кудагай тоже в обиде. Видите ли, не по душе ей, что подружился с Джа-малом Бурибаевым!.. Хоть вовек бы не знать ему этого Бурибаева. Но что поделаешь, жизнь есть жизнь. Дела и будущее детей — вот что заботит Атакузы. Плохой ли Бурибаев, хороший ли, но в его руках большое и очень важное в нынешней жизни учреждение. Снабженец — одно слово. Можно ли пройти мимо такого человека? А что касается прошлого — воевал он на фронте? Воевал. Оправдал себя? Оправдал. Иначе не поднялся бы до высоких постов. А потом, разве он теперь тот, прежний Бурибаев? Жизнь и его, видать, поломала, давно уже раскаялся. Третьего дня, слегка захмелев, отозвал в сторону Атакузы и как горько сетовал на свою жизнь, жаловался на молодую жену, на детей от нее.Хо слезами на глазах говорил. Признался, тянет его к первым детям, к'тем, что от Фазилат.
— Сын меня радует, раис,— говорил Бурибаев, то и дело вздыхая.— Мой Кадырджан все понимает. И я ничего не пожалею для него. Сделаю все, что от меня зависит. Знайте, раис, ваша дочь будет моей дочерью, и ваш сын... Надеюсь, ваш сын тоже станет мне родным сыном. Но дочь, родная дочь! Кровь от крови моей... Не хочет понять меня. Если бы поняла, если бы пришла ко мне! Этими вот руками поднял бы ее до неба. Вся надежда моя на вас, раис!
Со стороны поглядеть — такой неприступный, важный, кажется, доволен и собой, и жизнью. А вот Атакузы видел, как слезы душили его. Так страшно качался и всхлипывал, что у Атакузы даже мороз пробежал по коже...
Жена твердит: не считаешься с людьми. А Джамал Бурибаев, что же он — не человек? Тоже не камень и не ком глины. Справедливо ли осуждать его на всю жизнь за одну, пусть и серьезную, ошибку? Вот и под самого Атакузы роют, выискивают какие-то не стоящие выеденного яйца грехи!
Машина взревела, Атакузы очнулся, торопливо убрал ногу с газа.
Кишлак остался позади. «Волга», ненасытно пожирая черный асфальт, нырнула в толпу пепельно-серых барханов.
Яркое белое солнце повисло над вершинами гор. Казалось, небо опрокинуло на землю котел раскаленной лавы, и теперь пустыня тихо докипала под небесным огнем. Мысли Атакузы то текли, перекатывались, точно волны песка, то вдруг начинали бурлить, подогретые внутренним огнем. Что сказал ему вчера утром Шукуров? Больно, обидно и вспомнить.
Он не собирался встречаться с секретарем райкома, но настоял Джамал Бурибаевич:
— Неудобно так уезжать. Надо засвидетельствовать свое уважение. Как-никак первый — глава района!
Час был ранний, и Бурибаев предложил подождать в райкоме. Но Атакузы решил по-своему: раз уж ехать к Шукурову, то лучше будет встретиться за дастарханом,— и взял курс прямо к нему домой. Прикатили не с пустыми руками — Атакузы припас на такой случай ящик «дамских пальчиков».
Гостей встретили радушно, особенно жена его. Махбубахон была в цветастом шелковом халате, очень он шел к ее полноватой статной фигуре. Она засуетилась, забегала — белые легкие туфельки так и мелькали. Вмиг уставила дастархан под виноградной лозой всем, что только нужно для души.
Двор звенел ее веселым смехом — очень похожа веселостью на отца. За какие-нибудь полчаса, вот так шутя и смеясь, сумела и приготовить, и подать гостям на огромном блюде лагане — сочное, пахучее жаркое. Пока руки хлопотали, уста смеялись, успела высказать свою маленькую обиду:
— Нехорошо, Атакузы-ака! Вы скрываете, а мы узнали ваш секрет Теперь ждите, приедем на свадьбу, даже если не пригласите.
Атакузы на лету поймал удобное для него слово:
— Да вы будете самой почетной гостьей! Только бы ваш хозяин разрешил сыграть той. Вы уж похлопочите, а за мной дело не станет — осыплю подарками с ног до головы!
— Идет! — засмеялась Махбубахон. И Шукуров улыбнулся шутливо:
— Не боитесь, ханум? Я с себя снимаю ответственность. За свадьбу в страду отвечать будете вы!
— Согласна! — еще звонче расхохоталась Махбуба.
Словом, первая часть встречи прошла неплохо. Спасибо Махбубахон. Подошло время прощаться. И тут Абрар Шукурович взял под руку
Атакузы, отвел в сторону и вконец испортил настроение раису. Показал то несчастное письмо про Минг булак, а потом снова заговорил о жалобе Надирахон и опять про ее мужа: мол, Атакузы за письма жены про дом наказал мужа — выслал в пустыню.
Атакузы очень разобиделся. Думал, этим жалобам положен конец, а первый их снова вытащил. Ну Атакузы и вспылил:
— Да неужели вы всерьез принимаете кляузы базарной бабы? Шукуров как-то странно посмотрел на него и сказал тоном, не терпящим возражения:
— Это не кляуза. Вам было поручено уладить все, и вы должны, если потребуется, даже извиниться перед ней.
— Хорошо,— неожиданно спокойно согласился Атакузы.— У вас все?
— Нет...— Шукуров потер лоб и заговорил о притязаниях Аксакала на газовые трубы.
Атакузы опять же спокойно, но твердо отказался отдавать трубы. Во-первых, деньги уже перечислены. Во-вторых, ведь он припас трубы для детсада и яслей, для детей, не для кого другого, нужны. Если что, к самому первому поедет, в обком! Шукуров чуть смягчился, попрощался довольно тепло.
А когда выехали с Бурибаевым за город, Учар вдруг остановил машину. Подмигнул хозяину: выйдите, мол, на минуту!
Атакузы вышел. Учар зря не вызовет на разговор с глазу на глаз.
— Секретарь завернул обратно ящик винограда. Тот, который вы велели оставить им.
Атакузы в упор посмотрел на шофера:
— Сам, что ли, вернул?
— Нет, шофер его вынес.
— Ты сказал, что виноград из моего личного сада?
— Да. Но шофер ни в какую. Хозяин его, говорит, приказал вам больше не делать таких...— Учар замялся, украдкой взглянул на сидевшего в машине Бурибаева.
— Подарков, что ли? —досказал Атакузы.— Ну и черт с ним... с виноградом. А ты тоже хорош. Из-за всякого пустяка машину останавливаешь. Поехали!
Атакузы совсем расстроился. Уж если не захотел брать, мог бы сам и сказать, а то через этих языкатых шоферов! Расхотелось ехать в Ташкент, да Бурибаев уговорил — обещал помочь насчет минеральных удобрений и запчастей и сдержал свое слово. Вчера же устроил Атакузы несколько сот тонн удобрений и вполне приличный комплект запчастей. Между прочим, очень даже кстати пришелся ящик отборного винограда, того самого, от которого отказался Шукуров. Вот как бывает в жизни...
Атакузы конечно же понимает, что действует незаконно. А что поделаешь? Упрекаете в ловкачестве? Законы нарушаю? Наведите порядок, планируйте разумно, обеспечьте всех как надо, тогда и говорите! Если кого и призывать к порядку, то хозяйственников, снабженцев, а не трудяг-раисов. Пора положить конец бесхозяйственности, а не долбить: нехорошо, незаконно! Еще не родился на свет председатель, который
может выдать план без минеральных удобрений. И инженера такого не сыщешь, чтобы без запчастей заставил бесперебойно работать машины. Слушать кляузников слушают, а план, между прочим, не снижают. Ни тонны не сбрасывают с плана! Раньше все же было проще. Прежний секретарь все понимал. А этот не хочет ломать голову над трудностями. Ему и хлопок подавай, и от правил ни в чем не отступись. Сам попробуй!
Тяжелые думы, голова даже разболелась. Атакузы затряс головой, будто отгоняя назойливых мух.
Пепельно-серые барханы расступились, и впереди, у горизонта, среди мертвого моря неожиданно всплыл зеленый островок. Вот он — его город, окруженный зелеными саженцами, его стройка! Вагончики, палатки, камышовые шалаши среди хлопковых полей, а кое-где поднялись уже и кирпичные стены. Атакузы только взглянул на этот чудо-островок, и все обиды, все горестные мысли улетучились, пропали — мир посветлел.
3
От магистрали отходили дороги к землянкам бригад, и на этих боковых дорогах там и сям чернели холмики. Гудрон! Наконец выгрузили! Рабочие, человек десять, расстилали его лопатами, громадный самоходный каток утрамбовывал.
Атакузы на радостях выскочил из машины:
— Хорманглар! Не уставать вам, молодцы!
— Спасибо! — молодые парни, как по команде, выпрямили черные мускулистые тела, блестящие от пота, с интересом посмотрели на раиса.
— Рад вас видеть на моих землях, дорогие!
— Что поделаешь? — рассмеялся рыжеволосый парень с ясным наивно-голубым взглядом.— Кто силен, тот и отхватил, так ведь? Вот и нас сняли с восьмого совхоза, перебросили к вам.
— Есть еще одна — русская поговорка, дорогой: «Дитя не плачет, мать не разумеет». Уж я ли не плакал!
Рыжеволосый блеснул полоской зубов:
— Что-то вы не очень похожи на тех, кто плачет, раис-ака! Его товарищи дружно захохотали.
— Умеем и поплакать, и посмеяться. Вот закончите асфальт — сразу устрою сабантуй. Повеселимся, джигиты!
У дверей штаба Атакузы встретил бригадир колхозной строительной бригады. Растянул рот до ушей.
— Чему так разулыбался? Кирпич привезли?
— Привезли — не то слово. Четыре самосвала со вчерашнего дня ездят без передышки! Помните ту красавицу, ее еще на летучке пробирали...
— Начальника облбыта? Ну-ну!
— Сегодня чуть свет примчалась с помощниками. Осмотрела все и дала задание своим...
— Попробовала бы не приехать! Вчера в обкоме я им накрутил хвоста! — приврал на радостях Атакузы и тут же подумал: «А ведь и впрямь надо бы зайти в обком, утрясти с газом».
Вместе с бригадиром обошли городок. Да, сомневаться не приходилось: после летучки работа в степи закипела не только на участках Атакузы. И в соседних совхозах, и на канале гудом гудели механизмы. Намного больше стало машин, кранов, бульдозеров. В степи стоял невообразимый — а какой уж отрадный! — грохот, сновало множество незнакомых людей.
Атакузы расправил плечи, почувствовал себя победителем. Теперь можно было поговорить и с Наимджаном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34